Крик шепотом

–Что с ним сделается! Вчера собирались у брата Тимофея, и Тамара, его жена была, и Генка со своей Нинкой пришел. Посидели. Все в порядке у них, правда? – обратилась она к сыну.

–И.. нелегко парню, – вздохнув, подхватил разговор Вова. – Я что думал: женится – легче будет. Все родная душа под боком, а оно, вишь, ититна сила, что получается…

–А что получается? – сразу же встряла в разговор Лена

–Что, что … Ничего хорошего. Отделила их мачеха, а зарплата – пшик! Не проживешь. А жена то ли работает, то ли нет.

– Да причем тут это!? – заволновалась Вера. – Болен он, полечить его надо.

–Вот, вот. Мачеха только этим и занималась! – усмехнулась Ольга.

– Да не так, – с досадой отмахнулась девушка.

И Гена, и Вера были ровесники. Они дети войны. Младенцы Великой Отечественной! Родились накануне страшного времени, засыпали в холодном подвале, просыпались от взрывов, хлеб и картошка – как праздник, а сахар увидели лишь в конце войны. Выжили вопреки всему. А сколько их погибло?! Дети войны! Они похожи на выросшие в засуху колоски, тоненькие, хилые, бесплодные. Кто виноват? Время? Люди? Только ничто не проходит бесследно. Война давно закончилась, а они продолжают сражаться за свою жизнь.

–Да, хватит тебе, – одернула Веру баба Оля. – Давно было. Перерос он уже. Работать надо лучше!

Екатерина Дмитриевна, услышав эти слова, отвернулась, будто бы посмотреть на играющих детей. Отвернулась, чтобы не взорваться, не крикнуть: «Да разве ты мать?!»

Ее Верочка до сих пор плачет во сне, в обмороки падает, к учебе совсем равнодушна, память плохая. Если со старшими она до войны занималась, стихи учила, книжки читала, то с младшенькой – постоянно одна мысль – выживи! Живи! Ее дочке работу не потянуть. Слаба. Самой надо работать за двоих, пока сил хватит, а Верочку беречь. Бог даст, выйдет замуж – окрепнет, еще детишек нарожает…А кто будет беречь сироту?! Тимофей под такой пятой, что без разрешения Томочки рта не может открыть, не то, что защитить сына. А тут жертвовать надо, делиться. Может, этот ключ гаечный мальчишка и поднимает-то через силу…

Лена поняла сердитый взгляд бабы Кати, но думала о своем и ерзала на лавке от волнения. Завтра же надо пойти к Гене.

–Надо бы поговорить с ним, иттина сила… Может, удастся устроить его к нам на завод. Все -таки приличней зарплата, чем в трамвайном депо, – размышлял вслух Вова.

Дети, насытившись, давно уже играли во дворе, и в тишину влилась тихая спокойная мелодия. Баба Катя негромко пела: « Скакал казак через долину, через широкие поля…» А баба Оля подхватила басом: « Скакал он садиком зеленым, кольцо блестело на руке.»

Матрос сначала внимательно вслушивался в непонятные слова говора, потом заскучал и, наклонившись к поющей девочке, попросил:

–Ты могла бы мне завтра показать город?

Услышав это предложение Лена ахнула про себя. Вот это да! Идти по улице с красавцем матросом и блеснуть знаниями – вот удача! Но ведь она завтра должна идти спасать Гену!

Лена колебалась. Ровно секунду.

Видя ее нерешительность, Володя по-своему понял это колебание, поэтому поторопился объяснить:

–Отпуска почти не осталось, а я ничего и не видел. Вера сказала, что ты знаешь историю города. Да?

Лена кивнула.

–Ну, ладно. Только до обеда.

–Как скажешь.

Алексей широко и чуточку снисходительно улыбнулся, как это делают старшие, взрослые люди, не воспринимающие всерьез проблем детей. Но девочка этих тонкостей не увидела. Ласковая улыбка моряка обезоружила ее. Щеки зарделись, стыдливый взгляд уткнулся в кружку на столе, и она услышала:

– Утром я зайду за тобой.

Глава 11

Это был великолепный день. Они бродили по городу, и их переполняло ощущение счастья и свободы. Обошли вокруг главной достопримечательности – Собора Рождества Христова. Прохожие оглядывались на красавца матроса, и Лена, счастливая и довольная, увлеченно говорила:

– Бабушка рассказывала, что строили его целый век! Представляешь, сто лет?! Построят – а он возьми и рухни! Опять дойдут до купола, а он ночью и рассыпется! Ни с того ни с сего. Да не один раз, а дважды. Уже отчаялись: без собора казакам нельзя.

– И в чем причина? Почему неожиданно падали стены? – спрашивал Алексей, с улыбкой поддерживая девочку, шаловливо шагающую по бордюру.

– Это смогли понять лишь через девяносто лет! Его строительство казаки заложили в пятом году прошлого века, а в девяносто пятом заметили, что слишком много потрачено песка, цемента. Стали считать.

Лена специально остановилась, лукаво поглядывая на матроса: может, догадается, в чем причина. Но на лице Алексея сияла блаженная улыбка, не омраченная мыслительной деятельностью, поэтому девочка продолжила:

– Оказалось, вес стен храма на миллион пудов больше, чем может выдержать фундамент! Понимаешь, он падал, потому что был слишком тяжелый! А теперь видишь? Он большой, красивый и на веки, как положено у казаков.

– Неужели на века? – иронично заметил Алексей.

– Да, – серьезно ответила девочка. с гордостью глядя на собор – В войну бомбы разрывались рядом – ни одной трещинки! До революции, бабушка говорила, купол украшен был хрустальным крестом. Сиял на солнце, переливался.

– Красивый. Но городок все-таки маленький, – сделал вывод Алексей.

– Да ты что?! – немедленно возразила Лена. Ее патриотические чувства были незаслуженно задеты. – Да у нас уже до революции был открыт первый на юге политехнический институт, институт благородных девиц, Мариинская гимназия, а ремесленных училищ – не счесть! Это была настоящая казачья столица.

–А сейчас? – спросил Алексей и посмотрел вокруг. Лена проследила за его взглядом и будто увидела родительский городок впервые: неухоженный, заброшенный, будто растянутый двумя реками, и лежал, еле дышал, затаился. Уже больше полувека ждет лучших времен.

Даже в страшном сне не может присниться тот геноцид, который устроили большевики на Дону в гражданскую войну. ЦК во главе с Лениным объявил о беспощадной борьбе с верхами казачества «путем поголовного их истребления». За одного убитого красноармейца расстреливали сто казаков. Каждый день трибунальцы с пулеметами ехали по хуторам и станицам вычищать Дон от казаков. Население таяло. Степь корчилась в муках, выла и стонала. Страх загнал эти воспоминания в самые дальние тайники памяти, и только архивы под семью замками содрогались от нечеловеческой жестокости власти.

Но пока девочка этого не знала. Она гордилась своей Родиной, своим городом, поэтому сказала быстро и задиристо:

–И сейчас!

Алексей и не думал спорить. Он с восторгом смотрел на эту голубоглазую курносую девчонку, сыпавшую яркими историческими фактами, деталями. Им интересно вместе, и на лице у Лены все время блуждала улыбка.

–Мы в центре города, на Сенной площади. Вон там памятник атаману Ермаку, покорителю Сибири, – кивнула девочка, облизывая тающее мороженое. – Ему больше ста лет!

–Кому? Атаману или памятнику? – засмеялся он

–Смотри, даже асфальт расплавился! Вот это жара, – не стала уточнять девочка.

–Пойдем, спрячемся.

–А куда?

– Да хоть в кино!

– Здорово, пойдем!

Он взял ее за руку. Руки у обоих были потные, скользкие, но они старались не замечать этой мелочи. Володе нравилось все в этом городе: и водяное мороженое, и хилый, поникший цветник в сквере, и единственная широкая улица, пересекающая центр плато, но больше всего его восхищала эта удивительная девочка, так не похожая на своих родственников. С ней было легко и не стыдно своего незнания.

Глава 12

Через три часа под стук хлопающих сидений с потухшего экрана неслись завершающие нежные, тоскующие звуки вальса. Увиденный фильм произвел сильное впечатление. Молчаливая и сосредоточенная толпа осторожно текла к выходу на улицу. Жара спала.

Володя мрачно молчал. В начале фильма он весело посматривал на Лену и продолжал держать ее руку, но когда увидел захват чайканшистами советского корабля и сцены пыток матросов, он так сжал спинку сиденья перед собой, что стул жалобно хрустнул, а женщина, сидящая на нем, испуганно оглянулась. Алексей растеряно извинился и спрятал руки под мышки. Так и просидел весь фильм, как каменный. Угрюмый, он шел теперь сзади, чтобы не говорить, не отвечать, не разжимать окаменевших губ.

А Лену охватил восторженный патриотизм. Дитя своего коммунистического времени, она чувствовала лишь романтику в этих страшных событиях, разведенных нежным, красивым вальсом, звучащим рефреном через весь фильм.

–Вот это фильм!– восхищалась девочка, – Сразу понятно, почему так называется « «ЧП». Вот это моряки! Какая воля! У меня, наверное, никогда такой не будет! А как хочется быть сильной. Вот это чрезвычайное происшествие.

Алексей внимательно посмотрел на Лену, как на маленького ребенка, и взял за руку.

– Пошли.

–Нет, ты понимаешь, я знаю свои недостатки, а вот, как их исправить, не всегда понимаю.

Матрос шел быстро, и Лена еле успевала за ним. Девочка, занятая своими переживаниями, не чувствовала перемену в его настроении и продолжала рассуждать:

–Вот Райский. Почему он смог побороть себя, а я не могу? Подожди! – она наклонилась поправить застежку в босоножке. – Помнишь, как здорово он пел под гармошку?

И она запела негромко, кружась рядом: « Через весь океан, сквозь любой ураган возвратятся домой корабли». Но Алеша даже не улыбнулся. Лена остановилась и обиженно заметила:

–Конечно, Тихонов поет лучше, я понимаю. Хорошая песня. Райский был уверен, что победа будет за ним, правда?

–Да, в кино всегда герой побеждает, – ответил серьезно стоявший на тротуаре моряк.

Близился вечер. Мимо спешили люди, в основном молодые. Что удалось сохранить казачьей столице после бурь и расстрелов, так это статус студенческого города. Беззаботные, улыбающиеся лица, игривые взгляды девушек на красивого статного моряка, зажигательная музыка, зовущая раскрепоститься и ни о чем серьезном не задумываться. Зачем? Серьезные проблемы пусть решают лысые дяденьки: они свое оттанцевали. И Лена, покачиваясь в такт, взяла его руку, приглашая на танец, и вдруг увидела глаза, наполненные такой затаенной болью, такой безмерной, нечеловеческой тоскою, какие видела только однажды у одинокого, выброшенного под забор замерзать щенка.

И Лена, наконец-то, заметила перед собой человека, хлебнувшего детдомовской жизни, и уже два года служившего на флоте, человека, который о море знал гораздо больше, чем показали сейчас в кинотеатре. Ее детский восторг и девичья болтливость столкнулись резко и неожиданно с горьким житейским опытом, и она извиняющим голосом спросила:

–Там что, все неправда, да?

–Ну, почему все? Историй таких было много, о них даже в газетах печатали, как наших моряков тайно держали в плену. Только в кино концы счастливые. Журналисты не пишут о тех, кого оставили в плену погибать. Отец смог вернулся лишь через десять лет из такого плена.

Они стояли и смотрели друг на друга. Из нескольких кафе одновременно плыли популярные мелодии на редкость плодовитого в этот год Арно Бабаджаняна.

Неужели отцу Алексея пришлось пережить этот ад?! Так вот почему не сложилась семья у бабы Оли! Ведь нет войны. Или она все-таки никогда не заканчивалась? Страдают семьи, кричит шепотом в ночи одинокое, беззащитное детство. А их отцы бессменно веками стоят на страже Отечества.

–Какая хорошая песня, – наконец, сказал Алексей и подпел автору:

« Благодарю тебя

за смех и за печаль,

за тихое прощай.

за все тебя благодарю..»

– Угу! Хорошая. А где твой отец сейчас?

–В порту работает, – ответил Алексей и наконец-то улыбнулся, взяв ее за руку. – Пошли?

Лена чувствовала себя маленьким ребенком, как когда-то с Геной. Даже понимая, что завтра Алексей уезжает, она не могла грустить, а хотела узнать, как можно больше о нем.

–Расскажи, как ты в детдоме жил?

–Как? Дрался, нападал или защищался. – и серьезно добавил, – а вечерами тосковал.

–Плакал?

–Понимаешь, там я многое понял. Ты живешь в семье. У тебя есть дом, папа, мама. Это надо ценить.

–Тебе хорошо говорить! – произнесла обиженно Лена и осеклась, смущенно улыбнувшись, пояснила, – еще неизвестно, что лучше: без отца или с отцом, который постоянно пьет и матерится.

–Лена, – Володя серьезно посмотрел на девочку. – Родителей мы не выбираем. Каждому они даются..

Девочка хотела возразить, но протестующее движение Володи заставило ее замолчать. Он продолжал:

–Главное, они не случайны. Надо знать свои корни.

–Зачем?

Добродушный, наивный вопрос. Алексей остановился и терпеливо стал объяснять.

– Чтобы понять себя.

Лену озадачил ответ. Что можно в себе не понимать? Но выглядеть глупой не хотелось, и она лишь вопросительно посмотрела на Алексея.

– Понять, что исправить в себе или чего не делать в будущем.

– И ты понял, чего нельзя делать в будущем?

– Конечно.

– Никогда не бросать детей?!

–Да. Это закон. Но самое главное – сохранять семью, подавляя свое эго. У детей должны быть родные и мама, и папа. Все остальное – вторично. Если бы у меня отец был рядом, скольких ошибок можно было бы избежать! – он глубоко вздохнул, будто каялся и сделал вывод, – Да, родителей надо беречь.

А Лена подумала: « А что нужно мне? Найти родного отца или, наоборот, присмотреться к тому, который рядом? Одно я знаю точно: мои дети никогда не будут знать, что значит жить с отчимом»

Притихшая и серьезная, она, молча, шагала рядом, обдумывая услышанные слова. Так о родителях она еще не думала. Ей казалось, что это они обязаны кормить, одевать ее, воспитывать в какой-то мере, а она должна все впитывать в себя и расти, а если что-нибудь не так, то можно и обидеться, разыграв вселенскую печаль, как она однажды это сделала, когда Гера, замотавшись, забыла поздравить ее с Днем рождения. Сколько слез в подушку! Сколько безмерной печали! Такую девочку и никто не любит!!! А надо было самой испечь торт, что делала Лена мастерски, и самой поздравить маму с праздником. Да, богата она задним умом!

Алексей перебил ее размышления вопросом:

–Лена, а что такое дом для тебя?

Спросил, как у взрослой, серьезно, внимательно вглядываясь в лицо девочки. Она сначала растерялась, не зная, что ответить. Дом есть дом. В голове пронеслось: стены, двор, огород, свой угол в большом зале с кроватью и мягкой подушкой, этажерка с книгами, аккордеон, или букет пионов на столе, или тепло полумрака возле горящей печи. Но сказала почему-то другое:

– Дом, наверное, там, где можно спрятаться от всех невзгод и бед, да?

–Молодец. Я тоже так думаю. Дом – это место, где тебя примут таким, какой ты есть. Подскажут, помогут и не осудят.

Он тяжело вздохнул, взял Лену за руку и, как маленькую, бережно повел домой,

Открывая калитку во двор, девочка сказала:

–Баба Оля хорошая, не переживай! Писать мне будешь?

– Конечно. Я рад, что мы познакомились.

–Но ты же еще приедешь?

–Может быть, -ответил он грустно.

– Наверное, баба Оля ему тоже не понравилась, – думала Лена, засыпая с твердым намерением писать матросу письма каждую неделю. Для поддержания духа.

Она лежала на жестком матрасе в резиденции дяди и тети. Спать здесь – награда. Рая в ночной, а дядя спит с Васькой. Колесовы соорудили терраску из некогда холодного, мрачного коридора; утеплили, застеклили, в углу поставили огромный фикус. Красота! Хорошо было бы, если бы не мысли…

А что если ее родной отец будет похож на бабу Олю?! Она -то мечтает увидеть красивого, веселого мужчину, а вдруг он другой! А зачем ей дан отец- пьяница? Исправить его или научиться чему-то у него? Может, и у нее в семье все наладится, и не надо никого искать? Ведь жили же они когда-то дружно. Но тайна притягивает. Нет, надо узнать правду, увидеть, понять и только потом что-то решать.

Уходил еще один день.

Глава 13

Утром Лена так сладко потянулась, что крепкий топчан, сколоченный самим дядей Вовой, крякнул в ответ. Девочка улыбнулась и толкнула створки окна. Вид потрясающий!

Мало того, что терраска расположена на втором этаже, так еще и сам дом построен на левой , высокой стороне улицы. Такая безбрежная ширь и бездонная синева! Протянешь руку – и дотронешься до неба или даже до горизонта. Смотришь в даль, и, кажется, что паришь над раскинувшейся поймой некогда широкой реки Тузловки, над плодородными обширными полями, где сторож нужен был для того, чтобы кормить прошеных и непрошеных гостей арбузами и собирать в туесок арбузные семечки для селекции.

Наконец-то, Лена свободна, как ветер. Небо голубое-голубое, и полный штиль!

Помочь бабуле разложить на фанерке абрикосы – минутное дело. Сложнее наставить сестру на путь истинный.

–Люда, ты помнишь свое обещание? – спросила тихо Лена, высыпая из фартука подобранные янтарные шарики.

–Ну, помню, помню, – прозвучало недовольно в ответ. – Буду рядом с бабулей. Иди уже, не волнуйся!

–Смотри! Я, может, лишь завтра приду. Никуда не уезжай без меня. А то спасать будет некому. Хорошо?

–Ладно, – протянула сестра и буркнула, – Я и сама больше не полезу в этот вонючий канал.

Да, нахлебалась она тогда тины вдоволь, пока Ленка добежала, доплыла и выволокла ее, испуганную, на берег. Сережка с Ильей, растерянные и виноватые, уже позже на карачках вылезали следом из воды. А ведь она звала их, кричала, что тонет! Не верили.

Лена услышала бурчание, улыбнулась и погрозила сестре пальцем. Все, можно спокойно идти.

Она шла быстро вперед, не обращая внимания ни на жару, ни на пугающую пустынность, будто вымершей улицы, а стаю злобных бродячих собак, лежащих в пыли посреди улицы, заметила, лишь пройдя мимо, когда огромная рыжая сука подняла голову и лениво зарычала. Обменявшись удивленными взглядами, они равнодушно отвернулись друг от друга. Конец улицы упирался в Триумфальную арку, построенную в честь приезда в город царя Александра 11. Она делила Герценовский спуск на две трассы: одна шла вверх, в центр казачьей столицы, другая – вниз, в донские степи. Осталось перебежать двойную дорогу, пересечь трамвайные пути и – дом Ежовых.

Уставшая, Лена подходила к добротному деревянному особняку, где когда-то жила Гера и куда приезжала при каждой возможности, беря с собой старшую дочь. .

Лене тоже нравился просторный светлый дом с широкой верандой во весь фасад, с резными крашеными ставнями, которые ночью обязательно закрывались, чтобы приглушить шум пробегающего мимо трамвая.

Она остановилась перед забором из зеленого штакетника, оглядела широкий заросший травой двор. Никого. Наверное, отдыхают. Калитку держало накинутое на столб кольцо. Взявшись за него, Лена тут же отдернула руку. Раскаленное железо больно обожгло пальцы. Сняв босоножек, девочка откинула им кольцо и прошла босиком мимо дома к длинному добротному строению, из которого доносился звук струи, бьющей о дно пустого ведра. Здесь под одной крышей разместилось все хозяйство: и летняя кухня, и и хлев, и склад с дровами и углем, и сеновал, и курятник, и поросята с хрюшкой.

У дверей хлева неизменно стояли вилы, которыми орудует деда Тима, доставая для коровы сено. Но самое интересное и диковинное – печь посередине база, где летом готовила еду хозяйка. Лена всегда смотрела на нее, как на рудиментарный атрибут казацкого хозяйства. Но бережливая казачка не торопилась от нее избавляться, не доверяя газовым баллонам.

Тамара Федоровна, жена деда Тимы цедила молоко и, услышав стук шмякнувшейся о камень калитки, вздрогнула, насторожилась и испугалась. Сердце забилось, руки задрожали. Кто это? Покупателям рано, а к Генке всякие шляются. Одной в доме страшно. Разве думала она, что на старости лет будет жить, как на пороховой бочке?!

Но увидев Лену через открытую дверь кухни, облегченно выдохнула про себя

– Ну, вот, еще одна нахлебница явилась!

Она отвернулась, загремела пустым ведром, как бы торопясь доделать начатое. Лена остановилась посреди база и хотела уже идти в дом, в комнату Гены, но увидела висевший на двери замок. « Вот это да! – подумала она, – раньше на палочку закрывали, а теперь амбарный повесили!» Вздохнула и решительно двинулась вперед.

–А, Лелечка! – наиграно радостно воскликнула Тамара Федоровна. – Здравствуй, деточка, здравствуй!

Лена недовольно насупилась. Ей не нравилось это чужое имя, которым так настойчиво звала ее Тамара Федоровна.

–Одна приехала? Нет? А где же мама? – сыпала вопросами женщина, не ожидая ответа и не переставая работать.

Она суетилась, переставляя на чистом столе трехлитровые банки с молоком и убирая пустые, сверкающие, выжаренные на солнце.

А Лена, глядя на мамину мачеху, думала, что та совсем не изменилась. Такая же красивая, статная, чернобровая, без единой полоски седины в черных, как смоль, волосах. Коса, как у настоящей казачки, закручена на затылке и закрыта белоснежной косынкой.

.-Вот и хорошо, деточка, что приехала. Мои кровиночки, внученьки, тоже здесь, тоже в гостях у бабушки. Все веселей будет вам вместе, а сейчас спят. Отдыхают. – радостно щебетала она.

У Лены сразу испортилось настроение: толстые неповоротливые близнецы с длинными густыми косами всегда норовили ущипнуть, подколоть, наговорить. Если Лене удавалось доказать свою невиновность, они целовали свою бабуленьку и, смеясь, уверяли. что тупая Лелька не понимает шуток, и наказание все равно было неизбежным. Спят? Ведь полдень уже! На удивленный взгляд Лены объяснила:

–А что же ты хочешь?! Твои ровесницы, а уже этой весной художественную школу закончили с отличием и их сразу пригласили на Одесскую киностудию, мультики рисовать. Работать! Устали, мои ласточки.

От бесконечной гордости она светилась, счастье переполняло ее, и она не удержалась:

–А Генка устроился гайки крутить в депо за копейки. Мои девочки и то больше получают! А он перебивается с хлеба на воду.

Перехватив укоризненный взгляд девочки, она возразила:

–А что, деточка, хватит, вырос уже, женился, пора и самому зарабатывать. Давай и ты бабушке помогай. Надо вон собрать абрикоски под деревьями. Видишь, сколько их уродилось в этом году! Не годится добру пропадать! Хорошие высушим, остальные поросеночку, ему тоже витаминчики нужны. А я пойду курочек напою.

–Баба, а мне можно попить? – наконец, смогла вставить слово Лена.

–А как же, деточка, а как же! В ведерочке, только принесла из колодца. Холодненькая, родниковая.

Лена вошла в просторную летнюю кухню. Новое железное ведро, накрытое крышкой, стояло в углу на свежевыкрашенной табуретке. Девочка сняла с гвоздика кружку и залпом выпила первую, не почувствовав вкуса. Зачерпнув еще родниковой воды, пила медленно, наслаждаясь каждым глотком.

Тамара Федоровна тем временем успела напоить кур, вымыть руки под рукомойником, прибитым к кухонной стенке, выплеснуть воду в траву из таза, что стоял под ним, и заговорила опять так же быстро, как и двигалась:

–А я только что с поймы пришла. Подоила коровку и домой быстренько. Дедушка сейчас молочко принесет. Скоро люди придут, молочко возьмут, а завтра с дедушкой раненько на базар пойдем. Опять же за творожок тоже хорошо платят. Ну, деточка, чего же ты сидишь?! Иди, иди!

–Может, я чуть позже их соберу. Жарко еще.

–А абрикоскам на солнышке, думаешь, не жарко! Совсем привяли, бедные, – сокрушалась хозяйка.

–А Гена скоро придет? – отчаявшись, спросила Лена.

–Конечно, деточка, конечно. Вот соберешь абрикоски, он и придет, – успокаивала женщина лилейным голоском.

Девочка поднялась со стульчика. Просить платок на голову не стала, Сорвала с дерева лист, плеснула на него водой и прилепила к обожженному носу.

Три огромных дерева росли рядом. Ветки каждого свисали до земли под тяжестью урожая. Абрикосы, крупные, сочные, устилали землю вокруг. Кажется, их давно уже не собирали, и это сладкое оранжевое чудо образовало удивительный фруктовый ковер. Два пустых бака и выварка с корытом стояли около штакетника. «Да тут до вечера спину не разогнуть, – возмущенно подумала Лена, сгребая абрисы в кучку. – Хоть бы Генка быстрее пришел и спас, как всегда». Но его не было, а тара медленно наполнялась, и опять очень хотелось пить.

Глава 14

Деду Тиму она увидела сразу, как только открылась калитка. Высокий, худой и сутулый, он бережно нес эмалированное ведро, закрытое крышкой.

–О, кто к нам приехал! – радостно заулыбался он, и осторожно поставил ношу на табурет двумя руками, огромными, с длинными, толстыми пальцами. Наклонившись, скривился от боли в спине, постоял, отдышался и, придерживая себя за талию, неторопливо разогнулся.

– Вот и молодец, что приехала, – улыбнулся он.

Два года назад Лена впервые назвала его жестким словом «дед», и сама испугалась, услышав звучание вылетевшего дерзкого слова, бьющего, как хлыст. Это было, когда он приехал после полутора лет разлуки, потому что в Новочеркасск никого не впускали и не выпускали после расстрела рабочей демонстрации.