Крик шепотом

Лена обрадовалась: ей надоело шататься в темноте с малознакомыми ребятами.

–Ну, как, понравились родственники? – смеясь, поинтересовался он. – Не стесняйся, ты их покорила. Молодец! Настоящая казачка.

И обняв ее за талию, он крепко поцеловал девочку опять в губы, да так крепко, что от неожиданности Лена сделала шаг назад и чуть не упала. Он еще крепче обнял ее.

– Ну, ну, все хорошо. Пойдем в дом. Там тебе уже все приготовили.

И похвала, и нежность, к которой она не привыкла, и опьяняющее чувство взаимной любви были настолько велики, так переполняли, что Лена, повинуясь сиюминутному порыву, обняла Григория за шею, поцеловала в щечку и сказала счастливым шепотом:

– Спасибо, папа! Я так рада, что нашла тебя!

Он обрадовался и испугался этого неожиданного чистого и невинного движения души. Такое юное чудо свалилось ему неожиданно в руки, как золотое яичко от курочки-рябы.

– И я… – так же тихо прошептал Григорий и открыл дверь в хату.

Глава 6

Она уснула сразу же и так крепко, что разбудить ее не могли ни громкая перепалка между супругами в соседней комнате, ни капризный плач маленькой сестренки. Разбудил путешественницу петух, который задрав голову и махая крыльями, приветствовал восходящее солнце как раз перед раскрытым окном. Девочка улыбнулась, но глаза открывать не хотелось, чтобы не спугнуть состояние блаженства. Все-таки она правильно сделала, что нашла родного отца. Как он о ней заботится, как нежен! Ее просто обволакивает чувство защищенности! Ее любят! Наконец-то она чувствует, что ее любят! Она впервые ощутила себя маленькой, слабой. Не то, что с отчимом. Отчим. Она ни разу еще не произносила этого слова. Непривычно. С ним Лена всегда все должна делать сама. А чтоб защитить и помочь! Никогда. Ответ будет один: сама, делай сама. С тех пор как однажды она, зареванная, пришла домой и пожаловалась на мальчишек, отобравших у нее говорящую куклу, а Иван больно взял ее за плечо, развернул к двери и, толкнув, крикнул: «Сама, иди и разбирайся сама!», Лена поняла, что надеяться надо только на себя. Это было страшно и обидно, поэтому девочка попыталась разжалобить Ивана:

– Они же большие и дерутся.

– А ты думай, как вернуть куклу и не драться, раз они сильнее, – буркнул он недовольно и опять уткнулся в книгу.

С тех пор она не просила у него защиты. Но как же ей хотелось, чтобы рядом был он, защитник, человек, который бы оберегал ее и любил. В своей семье она постоянно испытывала острое чувство незащищенности и одиночества. И только когда приезжал Геннадий, все вокруг преображалось: она уверенно и гордо шагала по улице и все время улыбалась. Гена не дарил подарков, но он так радовался их встрече, так внимательно относился к ее капризам, что Лене даже стыдно становилось за свое поведение. Гера качала головой, а брат, на ее предостережения, что им помыкают, только счастливо улыбался.

Гена. И опять, словно наяву, ее душевный покой разорвал вой, полный отчаяния и тоски. Лена зажмурилась от страха, потом резко села, открыла глаза и приказала себе не тревожиться о том, чего сейчас невозможно изменить. Вот приедет, тогда и будет видно.

Завтракали во дворе, увитым виноградом. Огромные гроздья непривычно висели над головой и смущали девочку. А когда ей захотелось потрогать это южное богатство ( не мираж ли? ) Григорий ласково шепнул: « Они зеленые, не рви, не трогай!». И Лена послушно с восторгом любовалась этим южным изобилием и вздыхала с сожалением, что у них дома не растут ни виноград, ни арбуз, ни дыни, ни персики. За столом сидела лишь мать Григория с годовалым внуком: все ушли в поле.

Григорий, нахмурившись, сопел: опять спустило колесо, опять придется все проверять, прежде чем ехать домой, опять лежать под машиной в жару одному. Он вздохнул и требовательно произнес:

– Жанна, мне нужна помощь!

– Я в машинах все равно ничего не понимаю. А ключи ты можешь положить рядом и не вставать за ними.

– Ну, конечно, как ездить, так вдвоем, а как под машину – так мне одному! – крикнул Григорий, нервно перекладывая вилку с места на место.

– Давайте я помогу, – с готовностью отозвалась Лена, не понимая, как можно ссориться из-за такой ерунды.

–Вот, видишь, видишь! – взвизгнул Григорий, – Вот кто меня любит! Спасибо, роднулька!

Он взглянул на девочку с такой нежностью, что Лена засмущалась. Довольный, он отвернулся и, деловито закатав рукава рубашки, сказал:

– Доедай и приходи во двор. Починимся и поедем.

Глава 7

Нинка быстро шла домой мимо сверкающих огнями витрин и гостеприимно распахнутых дверей магазинов. Запахи манили, кружили голову, но она твердо решила сегодня не менять последнюю пятерку, а растянуть ее на неделю. Дома ее ждет борщ, наваристый, с сахарной косточкой, пастернаком, петрушечкой. Пахучий, вкусный! Сейчас придет, подогреет в ковшике,– и будет у них с Геной пир.

Яркая, залитая светом Московская осталась позади. Нина пересекла Сенную и спустилась вниз, к Тузловке, где дорожку освещал лишь свет в окнах. Сумеречно. Женщина пошла быстрее, но холодок страха, сжимал теперь легкие, мешая дыханию. И вдруг мысли прервал протяжный собачий вой. Она вздрогнула, посмотрела вокруг. Никого. Цикады трещат. Сквозь открытое окно слышен звон посуды. Лучи скрывшегося за степью солнца из последних сил пробивают темную завесу ночи. Одна!

Вой повторился. Внутри все сжалось, а глаза шарили в поисках палки или камня. Неужели волкодава выпустили погулять? Нет, не видно. Заборы высокие. Калитки закрыты. Ни души. А может, кого-то ждет беда? Животные предчувствуют. Собака завыла опять, и Нина дрожащими губами тихо сказала, как учила мама:

–На свою голову воешь, не на мою!

Повторила три раза и побежала, спотыкаясь и не оглядываясь.

Уже подходя к калитке, почувствовала что-то неладное. Дом стоял погруженный во тьму, двери настежь, светилось только маленькое окошко во дворе.

Сердце сжалось, перестало стучать, потом забилось, затрепетало, и Нина мелко-мелко задышала, пугливо открыв калитку. Затаив дыхание, она тихо, осторожно, чтобы не скрипнула ступенька, поднялась на крыльцо. Остановилась. Прислушалась. Из комнаты доносилось прерывистое, негромкое рычание. В глубине можно было рассмотреть разбросанные вещи и что-то плавающее в воздухе. «Пух?» – мелькнуло в голове. Она шагнула вглубь и ахнула: в углу кто-то сидел и рвал зубами подушку. Перья летали вокруг, оседали на голову, плечи, выпиравшие колени, а изо рта, набитого перьями, вылетали нечеловеческие жуткие звуки.

В ужасе, прикрыв рот рукой, чтобы не закричать, Нина скатилась вниз и бросилась бежать через двор к светящему огоньку, в кухню. Но, когда она, бледная, трясущими руками отодвинула занавеску, Тамара Федоровна презрительно взглянув, отвернулась, продолжая собирать посуду со стола.

– Что надо, деточка? – недовольно спросила мачеха, наливая в чашку горячей воды. – Мы уже поужинали, только завтра будем готовить.

– Папа, папа! – ничего не слыша и не понимая сказанных слов, прошептала со всхлипом Нина, указывая на дом. – Гена, там Гена!

– Что? Что Гена?– наливаясь краской и пытаясь встать, также тихо спросил Тимофей Егорович, -

– Что? Да говори же ты!– повернувшись, закричала на невестку Тамара Федоровна, отодвигая тарелку, и, не дожидаясь объяснений, побежала к дому, вытирая на ходу замасленные руки.

Мачеха не испугалась, когда увидела обезумевшее, перекошенное лицо пасынка. Наоборот, решительно принялась за дело. Ни умоляющие взгляды мужа, ни робкие возражения Нины не могли поколебать этой уверенности.

– Он сумасшедший! Разве вы не видите?! Его надо срочно лечить.

Скорая помощь приехала быстро. Встречала медицинскую бригаду и всем распоряжалась Тамара Федоровна. Нинка испуганно жалась к стенке дома. Тимофей Егорович сидел, покачиваясь на траве около крыльца, смотрел, как санитары быстро и ловко пеленают его сына, орущего и надрывно всхлипывающего, как мыча, он время от времени протягивает к нему широкую со скрюченными пальцами ладонь.

Глава 8

Ремонт машины затягивался. «Волга» стояла за домом под палящим солнцем, и Лена, подавая очередной инструмент, лежащему под машиной Григорию, старалась спрятаться в падающую тень, но та с каждой минутой становилась все уже и уже. Голову пекло, горел нос, но Лене так хотелось продлить эти минуты счастья быть с отцом, что она старалась не обращать внимания на палящие лучи. Еще день, и они расстанутся. Почти на год. А Григорий продолжал:

– Вот видишь, никто не пришел помогать. Все в доме, в прохладе, один я волнуюсь, – тут он запнулся и добавил, – да вот ты мне помогаешь. Одна ты меня любишь, роднулька!

Говоря эти слова, он в очередной раз выглянул, чтобы заботливо спросить, не надоело ли ей, не устала ли она, и тут же прятался под днище.

Ну, как тут уйдешь?! Как скажешь, что голова болит, щеки пылают, а только что подлеченный нос опять покрылся волдырями?!

А голос из-под машины рассказывал, какой замечательной хозяйкой была Гера, как однажды под Новый год ей, такой красивой, удалось продать тридцать пять гусей.

– Брали – в улет! – с восхищением вспоминал он. – Мороз под сорок, а нам жарко, только успевали взвешивать, да денежки считать! Представляешь?!

– Ты ведь ее любил? – спросила Лена, помолчав.

–Еще как! Целых два дня потом ухаживал за нею. У ребят в райкоме праздник, гулянка до утра, а я за лекарствами бегаю да компрессы ставлю…

– Она что, так сильно застыла на рынке?

– Молодые были, гордые! Гера не стала мамины валенки надевать, а в резиновых, конечно, замерзла. Вот приеду, нужно будет в райком партии идти. Повестку зачем-то прислали. Знаешь, волнуюсь очень. Зачем вызывают? А мама никуда писем не писала? Не знаешь?

Григорий наполовину вылез из-под машины, озабоченно посмотрел на Лену. Жарко. Сразу же спрятался, а сам подумал: «Может это Жанна, взбалмошная бестия, узнала о Лилечке и написала? Если так, можно прикрыться дочерью. Славно все как складывается. Повеселев, сказал Лене тоном, не терпящим возражения:

– Может, мне понадобится твоя помощь. Ты не против?

– Помощь? Какая помощь? Чем я могу тебе помочь?

– А кто их знает. Это я так, на всякий случай, – неестественно рассмеялся он, видя ее смятение. – Но ты же не откажешь? Верно?

– Конечно, нет. Если надо, помогу, – заверила удивленная девочка.

Она была озадачена и подсознательно почувствовала, что отец хочет ее использовать, но отказать… Нет, отказать она не могла. Слишком сладко ощущение собственности, счастья, любви.

– Вот и ладненько, роднулька! Тебя Жанна не обижает? – заботливо поинтересовался он.

– Нет, конечно. Она хорошая.

–Да? Ну, если что, ты мне обязательно скажи. Хорошая-то она, хорошая, а вот видишь, не любит меня. Лежит себе в доме и книжку читает. Кататься всем на машине хочется, а чинить – мне…

Наконец, Григорий захлопнул капот «Волги», брезгливо вытер руки и облегченно вздохнул:

– Ну, вот и все, моя помощница, роднулька моя. Пошли в дом. Ты моя умница, я тебя люблю, – и, потянувшись губами, чмокнул девочку в красную щеку.

Ее глаза сияли от счастья. Вот что значит родной отец. Как же ей повезло! Нет мата, нет перегара, не висит над головой смог едкого дыма от папирос «Беломорканал». Теперь она не одна на свете, у нее есть отец – друг и защитник.

Глава 9

После обеда хутор замер. Даже куры спрятались. Всех сморила жара. Но Лена не могла лежать в тесной с низким потолком комнате. В ней все ликовало и смеялось. Хотелось петь, танцевать, кружиться, раскинув руки и летать. Только не лежать!

Она вышла во двор, села на лавку. Жарко, а мир вокруг наполнен сонным жужжанием, стрекотанием, писком. Горячий воздух будто пеленает, каждое движение через силу. Сквозь спасительные листья винограда видно звенящее небо. Ни облачка.

Скрипнула дверь, и Лена услышала спокойный голос Жанны:

– Ты чего не отдыхаешь?

– Не хочется, – ответила Лена, улыбаясь.

Сейчас рядом с отцом, она воспринималась Леной как настоящая мачеха из сказки, сварливая и капризная. Это чувство неприязни почему-то росло. Жанна почувствовала перемену в отношении и замолчала. Ей хотелось предостеречь девочку, подсказать, что не всегда красивые слова мужчины соответствуют их чувствам, тем более у Григория. И она решила начать с самого больного:

–Знаешь, девочка, ты не обольщайся насчет Григория. Отец он никакой и для Анжелы, а уж о тебе он давно забыл. Алиментов не платил, заботой не беспокоил.

Лена слушала, не перебивая, слегка наклонив голову, но последние слова вызвали протест. Она отодвинулась, поднимая руку, будто защищаясь. Но Жанна жестко продолжала:

–Я видела бумагу, где он пишет, что отказывается от тебя. Ты ему не дочь!

Лена сидела, не шелохнувшись, как изваяние. Застыла… Казалось, она не поняла сказанного, и Жанна повторила:

–Понимаешь, отка-зы-ва-ется! Отказывается от младенца! А теперь, когда ты выросла, легко любить: не надо ночей не спать, кормить, одевать, учить.

–Хватит, – прошептала Лена побелевшими губами, – хватит! Я Вас поняла.

Она открыла калитку и вышла, только бы больше не продолжать этот разговор. Беззвучные слезы текли по лицу, а она шла вперед, лишь бы не стоять. Страшное слово « отказался» хлестало снова и снова, но вдруг ее осенило: « Он не мог поступить иначе. Он сделал это ради мамы и меня. Не хотел мешать ее счастью с Иваном».

Она остановилась, вытерла слезы и улыбнулась: «Ну, вот. Чего это я расстроилась?! Просто надо было сначала подумать, а потом плакать. Все очень просто!»

Лена повернулась и пошла назад по единственной длинной и широкой улице хутора, но дома вокруг незнакомые. Вдруг ее охватил страх: она не найдет дом, из которого вышла. Теперь, проходя мимо каждого редкого строения, Лена искала знакомые детали. Память не подвела. Еще издали она увидела лавочку у забора, покрашенную наполовину. Утром подумала, что хозяину или краски не хватило, или времени.

Лена села, прислонясь к штакетнику, задумалась:

– Ну, что теперь делать? Родились претензии и их надо предъявить? Нет, так нельзя. Ведь это было давно, а сейчас он узнал, увидел, так хорошо встретил, опекает, оберегает. Что еще надо?! Пусть прошлое останется в прошлом, – решила она окончательно, без колебаний встала и сразу почувствовала, как горячи ее волосы.

Внутри саманного дома царствовала прохлада. Лена проскользнула в кровать и легла.

В Ростов отправились вечером, по холодку. Прощание с родственниками было быстрым и теплым с обещанием писать письма и приехать на следующее лето.

Глава 10

Машина быстро катила по трассе. Ехали молча. Григорий изредка поглядывал в зеркало то на Жанну, то на рядом сидящую Лену. Обе спокойны и невозмутимо рассматривают бесконечные убранные пшеничные поля, перемежающиеся с лесополосами. Что-то произошло, но что он не понимал. Постепенно степь погрузилась в темноту. Дорогу освещали лишь яркие фары. Жанна спокойно сидела на заднем сидении, и это больше всего нервировало Григория. Не выдержав, он остановил машину и предложил Лене:

– Давай выйдем. Я отойду в сторону, хорошо?

Лена кивнула, не понимая, что это значит. Когда раздался звук льющейся струи, поняла, о чем говорил Григорий и покраснела. Иван так никогда не делал. Чувство стыда охватило девочку, и она села в машину, прикрыв дверцу, но звуки не исчезли, а стали только глуше. Через некоторое время Григорий подошел и взял девочку за руку.

– Надо поговорить.

Лена покорно вышла. Григорий обнял ее, и поцеловал в губы. Крепко и долго. Так долго, что девочка задохнулась от неожиданности и напора. Когда она отдышалась, он строго спросил:

–Что случилось?

Голос прозвучал откуда-то издалека. Лена видела Григория, как в тумане и ничего не понимала. Что это было?

–Ты меня слышишь? Почему ты молчишь? Тебя Жанна обидела? Да?

Лена покачала головой. Григорий опять взял ее за руку.

–Стелла, роднулька, я очень хочу, чтобы все было хорошо. Ты уже большая, все понимаешь сама. Мне так не хочется ехать домой, так все там надоело. Хорошо бы я уехал с тобой, бегом побежал бы, но я живу сейчас только надеждами, что скоро все это кончится, и я буду свободен.

– Надеждами? – переспросила Лена.

– Да! Мы будем жить с тобой, вдвоем, – он остановил протестующий жест, – Я все продумал. Ты приедешь ко мне через год, поступишь в техникум, будешь учиться, и мы заживем. Правда?

– Да, но это будет через год, – печально сказала Лена.

– Не огорчайся. Время быстро летит. Что же все-таки случилось? Ты так изменилась.

– Знаешь, однажды вечером мы с мамой смотрели снимки, а она и говорит: « Был у меня альбом, гордилась я им. Сколько фотографий дарили и мальчики, и девочки!

– А где теперь они? – спросила я.

– Да попался одному в руки, он сжег все до одной.

Лица в темноте не видно, но Лена слышит учащенное дыхание. Григорий выпустил руку девочки, зашелестел гравий под ногами, но Лена продолжала:

– Это был не ты?

И Григорий закричал в темноту с болью, обидой:

– Да! Да! Да! Это был я, я, – и добавил тише, – последняя буква в алфавите.

– Зачем? – недоумевая, спросила Лена, – это же память!

– Ревновал сильно.

– А как ты жил, когда… – она сглотнула слезу, – отказался от меня?

Послышался сдавленный стон, зубной скрежет и нервный прерывистый голос Григория:

– Плохо! Плохо я жил! Год в больнице пролежал, еще два мотался по санаториям. Лечил туберкулез, свалившийся на меня неизвестно откуда, – и уже спокойнее продолжал, – Мама твоя очень просила подписать бумагу. Замуж она выходила. У семьи должна быть одна фамилия. Вот я и подписал.

– Я так и думала, – спокойно сказала девочка. – Ладно, все хорошо. Поехали.

– Ты меня прощаешь?

У Лены похолодело все внутри при мысли, что они сейчас могут разругаться и расстаться теперь уже навсегда. Обрести и тут же потерять – это жестоко. Да к тому же она простила еще вчера, поняв причину, и ведь решила не говорить на эту тему, но не сдержалась. А теперь вот обидела человека, и Лена поспешно виновато заверила:

– Конечно, ты же не мог иначе.

Послышался облегченный вздох, и девочка вновь почувствовала горячее дыхание рядом:

– Ты моя роднулька, одна ты меня любишь и жалеешь.

Глава 11

Утро принесло еще один день общения с отцом. Жанна входила и выходила из комнаты, накрывая на стол, и старалась не замечать сияющих глаз девочки и блуждающей на губах счастливой улыбки. Ей было и жалко эту девочку и страшно. От Гришки можно чего угодно ожидать, а пока ребенок разберется, что к чему, пострадать может и она, и ее Анжела. Когда женщина вышла в очередной раз, Григорий распахнул руки во все стороны и как плохой актер, воскликнул:

– Бери, что хочешь в этой комнате!

Лена удивленно подняла выгоревшие брови.

– Зачем? Мне ничего не нужно.

– Нет, нет, – задыхался он от собственной щедрости, – возьми что-нибудь на память о нашей встрече.

– Ну, хорошо, – сдалась Лена, лишь бы только не обидеть Григория.

Она подошла к этажерке, где наверху стояли фотографии, и вынула тоненькую брошюрку о Мольере и смущенно спросила:

– Можно ее взять?

Испуганно протестующее движение огорчило ее, но не успела Лена положить книгу на место, как Григорий подбежал с нежной улыбкой и ласково произнес:

– Ну, что ты, роднулька! Бери, конечно, бери. Я же сказал, что хочешь – бери

– А она твоя? Может, Жанна будет ругаться?

Жанна стояла, опершись о косяк двери, и курила.

–Ты, ты опять! Смерти моей хочешь?! Мне нельзя дышать дымом, ты это понимаешь?! – закричал Григорий и топнул ногой от переполнявшей его ненависти.

Жанна неторопливо села на подоконник в кухне, выпуская колечки, и оттуда уже крикнула:

– Бери. Она не будет ругаться.

Григорий повернулся к Лене, и ярость на лице тут же сменилась ласковой улыбкой.

– Пойдем лучше по бульвару погуляем, заодно я провожу тебя.

Они спустились и вышли на залитый солнцем бульвар.

–Вот видишь, и защитить меня некому. А как не хочется иногда домой возвращаться… ты не представляешь!

– Где-то я уже слышала это, – подумала Лена, но размышлять было некогда.

Бульвар благоухал цветниками, красовался фонтанами, звучала музыка, бегали дети, на скамьях отдыхали горожане.

Григорий, видя, что девочка отвлекается, взял ее под руку и продолжал:

–Понимаешь, меня в этом доме никто не любит. А Жанна… Она не тот человек, который мне нужен. Да и зачем она нам? Правда?! – он засмеялся. – Ты же ко мне приедешь?

Лена кивнула.

Они шли не спеша. Григорий не обращал внимания ни на мороженщицу, которая предлагала вкуснейшее эскимо, ни на аппараты с газированной холодной водой, (а Лене очень хотелось пить) ни на великолепные витрины с шоколадными конфетами и божественными кусочками торта. Пустая сумочка с записной книжкой болталась на боку, как совершенно бесполезная вещь!

« Конечно, – думала она, – он купил бы все, что бы я ни попросила, но просить…

Лена стеснялась своих меркантильных мыслей и иногда при виде лотка с мороженым краснела и опускала голову, чтобы Григорий не заметил ее желаний. А он и не замечал. Ничего. Шел вперед к автовокзалу, ускоряя шаг.

– Вот и пришли. Ты сама билет купишь? – спросил он заботливо.

Лена опять покраснела.

– Так получилось, – замялась она, – у меня высыпались деньги в сено.

Брови Григория поползли удивленно вверх.

–Деньги… в сено?! К деньгам надо относиться серьезно. Мама этого не умела и тебя не научила. Ну, ладно, пойдем к кассам.

Через некоторое время он посадил Лену на сиденье, как маленького несмышленыша, и только тогда отдал билет с напутствием:

– Смотри, не потеряй. Держи в руках до самого Новочеркасска, а то мало ли что. Ну, все, роднулька, пиши мне, как договорились на главпочтамт «До востребования», чтобы никто наши письма не читал. Поняла?

Потом почему-то опустил глаза, переступил несколько раз с ноги на ногу и виноватым голосом сказал:

– А вообще, роднулька, если захочешь приехать, ты мне заранее напиши, а то я часто в командировках. Считай, бездомный, – он опять поцеловал Лену в щеку, – Все. Пиши!

Автобус тронулся, он усердно замахал рукой, а Лена только смотрела сквозь стекло на бегущую стройную фигуру отца и не могла пошевелить пальцами, чтобы ответить и вытереть слезы, катящиеся по щекам.

О чем она плакала? Ведь тайна раскрыта, отец найден, ласковый, непьющий. Все, как мечтала! Что же не так? Неуютно, неспокойно, и радости нет. Может, не отца она искала?

Потом она откинулась на сиденье и закрыла глаза. Все, от нее отказались во второй раз! Она окончит школу и поступит не в техникум, а в институт, будет учиться в городе, где родилась, Только жить ей нужно самой, как учил отец, самой получать специальность и верить в себя, и надеяться только на себя, как Эльбрус. И это навсегда.

Глава 12

Пролетело лето. Беды будто утонули, будто растворились в повседневной, монотонной суете дня. В доме все спокойно, тихо, уютно.

Лена шла по осеннему парку, подбрасывая носком сапожка ворох скрученных шелестящих листьев. Хорошо! Легко дышится. Какая тихая осень на Кавказе! Клены пронизаны нежным, ласковым солнцем и засыпают медленно, нехотя; прощаясь, впитывают его тепло каждым листочком.

Сегодня очень удачный день! В музыкальной школе экстерном сдала экзамен по специальности, и ее хвалили. Молодец! А ей нравилось быть занятой: от этого настроение только улучшалось.

Поездка к отцу вспоминалась теперь, как сказочное путешествие, далекое и прекрасное, а тайну, она спрятала так глубоко, что вспоминала о ней все реже и реже. Ей казалось: ворота закрылись в волшебное царство детства. Она повзрослела.

К дому подходила уже в сумерках. Ясень желто-красными листьями приветливо освещал дорожку. Краем глаза заметила в почтовом ящике что-то белое. Вот это да! Письмо? Открыла калитку и достала конверт, необычный, с печатями, из Ростова на имя мамы.

Вечером, после работы, Иван, прочитав бумагу, поданную ему дочкой, свернул ее и сказал, вытирая руки:

–Опять дележ наследства! Не показывай пока матери. Только в себя стала приходить.

Он тяжело вздохнул и лег на диван.

–Ты есть будешь? – спросила удивленная Лена.

Обычно отец отдыхал после ужина.

–Позже, – буркнул он, и неожиданно громко произнес. – Гришка звонил, выражал маме сочувствие и просил, чтобы ты хотя бы изредка писала.

Лена замерла, потом вошла в спальню и села напротив, а Иван спокойно продолжал:

– Когда все Ежовы сбрасывались на лечение, он незаметно смылся.

В сумерках Лена видела лишь очертания лежащей фигуры. Значит, он все знал и молчал!

Она еще посидела в ожидании продолжения разговора, но Иван молчал. Лена встала и вышла в кухню, а вслед неслись наставления: