Любовь больше, чем космос

– Прервемся, – наконец, скомандовал он, когда усталость и чувство голода стали почти невыносимы. И только тогда, выпустив ее из увода, понял, что Кей-Ше лежит ничком на койке и не может встать, давно уже ослабев сверх всякой меры, даже с учетом двух капельниц, которые он ей поставил сразу.

Выругав себя, Берк склонился над ней:

– Маленькая. Ты меня слышишь?

– А?

С трудом подняв веки, она медленно сфокусировала на нем мутный взгляд:

– Ничего… не вышло?

– Мы проделали большую работу. Я добавлю тебе витаминов.

– Не морочь мне голову. Это ведь просто диагностика, – выдавила она, снова закрывая глаза.

Берк молча глубоко вздохнул, поднялся и вышел из ее палаты. Он чувствовал такую беспомощность, какой не поддавался уже очень давно. Итак, позади четыре часа очень интенсивной работы по диагностике, результаты нулевые – тут Кей-Ше права, и, к тому же, она крайне измучена. Блестящая работа лучшего телепата на планете.

Оставив распоряжение персоналу хорошо покормить Кей-Ше и удвоить дозу витаминизированной смеси, он направился на взлетную площадку и перелетел в ближайшее кафе, где встретил одиноко обедающего Зарема. Глаза его ученика и ближайшего помощника во всех делах удивленно округлились:

– Эсте эс-Мессе? У вас же отпуск. Вы же говорили, что прилетите вечером.

– Я работаю над своим проектом, – коротко пояснил Берк и кивнул на свободное место за столиком, – присоединюсь?

– Конечно. Как себя чувствует ваша невеста после перелета?

Внимательно посмотрев на Зарема, Берк внезапно понял, что без его помощи не обойтись. Он слишком привык за три последних года сбрасывать всю рутину на него. Слишком много всего на себя нагрузил, чтобы провернуть теперь это в одиночку.

– Моя невеста – октианка. Чувствует она себя отвратительно и лежит сейчас в нашей клинике.

– Что? – поперхнулся Зарем. Его глаза, не успев вернуть нормальную форму, снова выкатились и на этот раз стали похожими на мультяшные – как у одного из персонажей, которые вечно прыгают с экрана на экран в детском отделении.

– Да. Тебе придется сохранить эту тайну, но деваться некуда, верно? – скучающим голосом спросил Берк и подозвал официанта, чтобы сделать заказ, тем самым предоставив своему собеседнику время на то, чтобы прийти в себя.

– Я не понял. Эсте эс-Мессе, вы что, шутите? – тихо осведомился Зарем, когда официант удалился.

– Нет, как это ни странно, – не глядя на него, ответил Берк. Но эмоции и мысли на всякий случай просканировал и, разумеется, среди шока и искреннего испуга не обнаружил ничего похожего на желание предать его. Что ни капли не удивило: Зарем его обожал и ради возможности учиться у лучшего телепата планетарной системы мог бы утаивать от властей даже десяток октианцев и тайник с наркотиками в придачу, если бы это по каким-то причинам понадобилось Берку для его работы.

К вечеру они успели многое. Зарем проштудировал тонны литературы в сети на тему экспериментов на низших планетах и нашел для Берка несколько гипотез, нуждающихся в проверке. Одна другой хуже: к своему ужасу и отвращению, они узнали многое, о чем предпочли бы не знать: на диких планетах в попытках освоить телепатию практиковали чудовищные издевательства, от полного уничтожения памяти до удаления части мозга.

– Они что, серьезно верят, что калека может быть полноценным телепатом? – в сердцах спрашивал вслух Зарем, зачитывая ему куски нужных материалов.

– Я думаю, на полноценность они не замахиваются, – вздохнул Берк, потирая ладонями лицо, чтобы взбодриться, – все они ищут рецепт волшебного превращения.

– Как из нетелепата сделать телепата, – презрительно фыркнул Зарем, – как будто это решило бы все их проблемы.

– Хорошая новость в том, что физически Кей-Ше здорова, ей не делали никаких ужасных операций на мозге, – сказал Берк. – Плохая – в том, что память ей затирали и эмоции немилосердно искорежили. Я даже не смог активировать эти зоны.

– Я могу вам ассистировать в следующий раз? – тихо спросил Зарем, затаив дыхание.

Берк криво улыбнулся:

– От того, что мы вдвоем зайдем в увод, ей легче не будет, мягко говоря. Лучше расскажи мне о Никамае.

– Я провел сканирование, ваш диагноз, конечно, точен, – Зарем с готовностью, несмотря на легкое разочарование, переключился на свою пятилетнюю пациентку, – У нее врожденная телепатическая гиперчувствительность. Лечение можно начать с сегодняшнего дня.

– Как она в целом?

– Хорошо. Немного скучает по родителям, но я прикрываю эти эмоции, и еще с ней все время кто-нибудь занимается и играет.

– Хорошо. Пойдем взглянем на нее, – кивнул Берк и поднялся, – а потом я пораньше полечу домой. Мне очень нужно выспаться.

– А как же ваша не… веста?

Зарем немного осекся к концу фразы, поймав жесткий взгляд Берка, но тот тут же взял себя в руки и качнул головой:

– Останется здесь. Она все равно не сможет сегодня никуда лететь.

Немного поколебавшись, он снова поднял усталый взгляд на Зарема:

– Присмотри за ней тоже, ладно?

– Конечно, эсте. Я присмотрю, не волнуйтесь, – с готовностью кивнул эс-Каве.

Домой Берк возвращался в таком угрюмом состоянии, что люди, летевшие навстречу, невольно шарахались, сами не понимая, почему огибают его на гораздо большем расстоянии, чем требовалось. Он чувствовал себя полнейшим ничтожеством, беспомощным, как младенец.

*** Кей-Ше

Она так плохо себя чувствовала, что постоянно просыпалась – как будто плыла по поверхности болезненного сна, то захлебываясь в нем, то погружаясь в приятную темноту и даже выравнивая дыхание в ней, под ней… но потом ее снова что-то выталкивало на поверхность, где было зябко, противно, некомфортно. Где она ощущала сухость губ и тянулась за водой, а потом снова засыпала и просыпалась то от жара, то от озноба.

Сколько проходило времени между этими "всплываниями" она сама не понимала и каждый раз удивлялась, глядя на часы: то ей казалось, что прошла целая вечность, а она спала всего десять минут, то, наоборот, думала, что лишь на минутку закрыла глаза, но проходил час или два. К вечеру Кей-Ше почувствовала, что больше не может лежать с закрытыми глазами и пытаться снова и снова заснуть поглубже, каждый раз терпя в этом неудачу. Она с трудом подтянулась и села. Рядом тут же появилась молчаливая сиделка, горианка. Синие волосы, кроткий взгляд, ровный телепатический фон… неприятно кольнула мысль, что они равны по телепатическому уровню. Как же так, это же простая медсестра, а она, Кей-Ше, на Октиании считалась сверхчеловеком.

Глупо было гордиться почти неразвитыми способностями, доставшимися ей от рождения, но поскольку Кей-Ше гордиться было больше нечем, она всегда радовалась, что не похожа на других. Она была счастлива, что стала телепатом, что столько училась, столько страдала, строила такие грандиозные планы, столького добилась… здесь же, на Горре, все ее достижения словно обнулились, все прошлые страдания превратились в бессмыслицу. Здесь люди достигали тех "вершин", что и она, просто по факту рождения, без каких-либо усилий, и здесь ей стало совершенно очевидно, что никакие это не вершины. Это едва ли не самое дно глубокого оврага, из которого только предстояло выбраться.

– Как вы себя чувствуете, эсте эс-Нэрка? Хотите поужинать? – спросила горианка негромким, каким-то неприятно-вкрадчивым голосом.

– Прекрасно. Где Берк? – требовательно процедила Кей-Ше, не в силах сдержать иррациональной агрессии, ненависти к ней. Ей не нужна была эта горианка. Ей нужен был эс-Мессе. Она пришла в себя, отдохнула – самое время продолжить. Нужно, чтобы получилось хоть что-нибудь, пока она не сошла с ума от неизвестности и страха.

– Эсте эс-Мессе уехал домой. Он вернется завтра утром, – еще тише ответила горианка.

Кей-Ше молча уставилась на синеволосую дылду, которая, на глаз, была на голову выше нее. Ей показалось, что горианка насмехается, и она мысленно представила, как хватает свой стакан воды с тумбочки и запускает ей в голову. Инстинктивно проверив блок, она сделала глубокий еле слышный вдох, чтобы снова обрести дар речи. А затем процедила, едва размыкая сухие губы:

– Хорошо. Оставьте меня.

Что-то прошелестев, горианка тихо, как тень, покинула ее палату. Кей-Ше молча посмотрела в стену, намеренно расфокусировав взгляд. Перед глазами поплыли голубые круги, эмоции немного улеглись, но осталось какое-то тянущее чувство. Он уехал. Бросил ее в больнице – разумеется. Она ему никто, и с какой стати он должен заботливо сидеть рядом или везти ее домой каждый вечер? Он просто запрет ее здесь и будет ставить свои эксперименты, а она будет его подопытным кроликом. И, наверное, она это заслужила.

Дверь в палату снова открылась в тот момент, когда Кей-Ше была готова меньше всего: на ее глазах выступили беспомощные слезы жалости к себе, тело начало слегка дрожать. Она проваливалась в отчаяние.

На секунду подумав о медсестре, Кей-Ше испытала вспышку ненависти: как она посмела снова беспокоить ее в такой неподходящий момент? Но, встретившись глазами с огромным мужчиной, вздрогнула от неожиданности и невольно вжалась в спинку кровати. Черные глаза – не такие пронзительные, как у Берка, но пугающе необычные для горианца – обожгли до самого нутра.

На мгновение ее сердце ушло в пятки, потому что ей показалось, что это октианец, но его темно-серые крылья мгновенно развеяли сомнения – они качнулись за спиной, как огромный плащ, когда доктор повернулся, чтобы закрыть дверь. О том, что это именно доктор, говорила темно-зеленая форма, такая же, как у Берка. Кей-Ше медленно перевела дыхание, украдкой вытерла слезы краем одеяла и принялась тщательно осматривать вошедшего. Крепкий, внешне холодный, как все горианцы, очень коротко стриженый и очень деловитый – судя по походке.

– Здравствуйте, эста эс-Нэрка. Меня зовут Зарем эс-Каве, я ваш второй лечащий доктор, – сказал он после некоей паузы, словно специально дал ей время хорошенько себя рассмотреть прежде, чем начать разговор.

– Супер, – коротко отозвалась Кей-Ше, еще не зная как реагировать. Почему Берк не предупредил об этом? Черт бы его побрал.

– Я высший. Мой плюс в том, что я не читаю мыслей в отличие от эсте эс-Мессе, – с этими словами, сопровожденными обезоруживающей телепатической улыбкой, Зарем подвинул стул и сел рядом, протянув ладонь:

– Позвольте вашу руку?

Кей-Ше послала ответную, немного растерянную улыбку и протянула руку, не без опасений наблюдая за тем, как Зарем прикладывает к ее запястью холодный кругленький металлический прибор размером с монетку.

– Это измеритель жизненных показателей. Я могу и сам их измерить телепатически, но не хочу беспокоить вас сканированием. И, к тому же, эта штука передает сведения напрямую в вашу электронную карту, – пояснил он, снова улыбнувшись Кей-Ше.

От двух телепатических улыбок подряд ей внезапно стало очень тепло. Еще никто на Горре не баловал ее этим, и она даже не подозревала, насколько истосковалась по простому дружелюбию за последние дни.

– У тебя сейчас эмоциональный провал после длительного сканирования, это нормально, – мягко продолжил Зарем. – Мы с тобой поужинаем, если хочешь, и посмотрим что-нибудь забавное, чтобы ты могла восстановиться, хорошо?

– Забавное?

Кей-Ше заметила, как доктор в наглую перешел на "ты", но сил на возражения у нее не было – проще было согласиться с этим, тем более, что он выглядел доброжелательным.

– Да. Комедию. Тебе нравятся смешные фильмы?

– Не уверена.

– Вот и узнаем наверняка, – снова улыбнулся Зарем. – Сладости любишь? Хочешь начать с десерта?

– Вы серьезно?

– Абсолютно. Я специалист по нарушению больничных правил, особенно когда Берка нет. Здорово, да?

– Забавно.

Кей-Ше на этот раз улыбнулась еще и лицом, но тут же в эмоциях промелькнула тень: это же просто уловка. Он разводит ее как ребенка, чтобы вызвать доверие.

– А бить посуду будем? – холодно спросила она, тут же отстраняясь и отдергивая руку.

Их взгляды снова встретились, и на этот раз Зарем не улыбнулся ей телепатически, но внезапно молча снял блок, продемонстрировав полный штиль в эмоциях. Глаза Кей-Ше расширились:

– Что вы сделали?

– Просто снял эмоциональный блок. Иди, я тебя впускаю. Хочешь узнать, насколько я честен?

Не сводя с него глаз, Кей-Ше осторожно просканировала его эмоции – как умела. Ей было очень неловко и страшно, но упустить такой шанс она не могла. Никогда за всю ее жизнь телепат с более высоким уровнем не снимал перед ней блоки. На Октиании все тренировались в сканировании только на более слабых. О том, чтобы ее учителя позволили проникнуть в свою психику, она и помыслить не могла: ясно же, что у всех свои травмы, свои хитрости. Кто же покажет настоящие мысли…

– Боже, – прошептала она, когда ошеломленно ощутила всю полноту и целостность его психики – никаких травм, никакой видимой ущербности. Было похоже на то, как она впервые входила в президентский дворец, пораженная высокими потолками, мраморными полами, роскошным убранством и узорами на стенах. Размахом огромных залов и лестничных пролетов… у Зарема в эмоциях было также. Она понятия не имела, что человеческое существо способно на такой диапазон ощущений. И, пока она была внутри, она тоже могла это чувствовать, словно внезапно из бетонного барака оказалась во дворце в невероятно прекрасном наряде и шла своими ногами по роскошному мрамору, и видела в высоких зеркалах свое отражение, а потом ее вдобавок пригласили к праздничному столу, за которым можно было попробовать на вкус самые лучшие десерты: тепло, нежность, любовь…

Кей-Ше заплакала и не поняла, в какой момент оказалась в теплых поддерживающих объятиях. Она почувствовала только когда сама потянулась к нему и обняла, спрятав руки на спине под его крыльями, глубоко согреваясь в его тепле, в его эмоциях, в его немного сладковатом запахе, похожем на аромат ягод, смешанный с мятой… в лекарствах, которые ей давали, тоже часто ощущался этот вкус.

– Ты снова поставил блок, – прошептала она, когда поняла, что повеяло прохладой.

– Не потому, что я от тебя скрываю что-то. Просто тебе это много, – прошептал он, погладив ее по голове словно ребенка, – мои эмоции пока еще тебе велики.

– Знаю, – кивнула Кей-Ше и сглотнула.

Зарем немного отодвинулся и перевел взгляд на ее стакан:

– А, кстати, если хочешь…

Кей-Ше изумленно посмотрела на него, потом немного испуганно взглянула на стакан, почти пустой:

– Не-еее.

– Можно, – сказал Зарем и снова послал ей телепатическую улыбку.

– Не знаю.

Она протянула руку и отдернула, но потом почувствовала прилив сил и уверенности, словно из ниоткуда, и тогда снова быстро протянула пальцы, схватила стакан и со всей силы бросила в стену.

Зарем издал тихое восклицание и инстинктивно накрыл ее своим телом, поднимая крылья, но осколки не ранили их.

Через мгновение они оба выпрямились, глядя друг на друга с изумлением и захохотали, как сумасшедшие. Когда заглянула испуганная шумом медсестра, Кей-Ше засмеялась еще громче и замахала рукой:

– Все в порядке. Извините.

В этот миг она почти физически почувствовала, как ее отпустило. Она больше не злится на горианку и больше не жалеет себя… по крайней мере, в ближайшие полчаса.

* * *

Неделю спустя Кей-Ше уже казалось, что она в клинике целую вечность и потихоньку начинает сходить с ума. Каждый день начинался как фильм ужасов и заканчивался как прекрасная сказка. С утра приходил Берк. Хмурый, холодный, безжалостный. Он затягивал ее в увод, и она теряла сознание. Он каждый раз спрашивал ее, что она помнит, но как Кей-Ше ни силилась, она не могла вспомнить ничего. Приходила в себя только к обеду, вся зареванная, без сил, и уже не решалась посмотреть в его разочарованные глаза. Как ни странно, страшнее и печальнее всего ей было разочаровывать этого человека – ведь она целиком зависела только от него.

Послеобеденное время Кей-Ше обычно спала, иногда ела, если были силы. А потом появлялся Зарем. Теплый, добрый, очень спокойный и сильный. Чаще всего он заставлял ее выходить из палаты, хотя она чувствовала ужасный упадок сил, и каждый раз эти маленькие прогулки ей нравились, даже при том, что они не покидали стен клиники. Он показывал ей потайные и публичные места и всегда рассказывал очень интересные вещи. Однажды даже подвел к операционной – в смежную комнату, предназначенную для наблюдений, и Кей-Ше получила возможность проследить за работой горианских докторов.

– Это гипнотерапевт, он высший телепат, – рассказывал Зарем, указывая на горианца, стоящего у изголовья пациента. Он смотрел ему в глаза все то время, пока работал хирург.

– Значит, это правда? – изумленно спросила Кей-Ше. – Вы не используете лекарства для обезболивания?

– Не всегда. Другие больницы дифференцируют подход, но в нашей клинике мы всегда используем только увод, – с нескрываемой гордостью сказал Зарем.

– А ты… ты тоже так можешь?

– Да, я тоже делаю эту работу время от времени, – подтвердил горианец, безотрывно наблюдая за врачами. С той секунды, как они встали у стекла, врачи почти полностью поглотили его внимание, и Кей-Ше стало ясно, что Зарем – почти такой же фанат профессии, как и Берк.

– А ты не чувствуешь боли, когда уводишь пациента? – спросила она, с тревогой прикусив губу, как только представила, что бедный гипнотерапевт вынужден вместо пациента терпеть даже часть боли от операции. Во многих пособиях по телепатии писали, что происходит именно так.

– Это байки. Уводящий вовсе не обязан чувствовать боль того, кого уводит, – мягко пояснил Зарем, послав ей телепатическую улыбку, – конечно, так может произойти, если у этого горе-сканера недостаточно высокий уровень. Но для этого на должность гипнотерапевта-анестезиолога и берут только высших.

Кей-Ше продолжала задавать вопросы, и Зарем доброжелательно рассказывал все, что ее интересовало, так что с каждым днем она все с большим любопытством ждала его появления. Они все чаще гуляли в больничном саду, и там он говорил с ней о горианских цветах и деревьях, о природе и обычаях, о стихах и песнях и обо всем, что приходило в голову. Там же они частенько встречали других больных и персонал, и постепенно Кей-Ше поняла, что Зарем – всеобщий любимец.

Совершенно по-другому все относились к Берку: его имя произносили с придыханием, но было заметно, что большинство работников совсем не рвется общаться с ним лично. Кей-Ше поняла это по тому, как часто люди просили Зарема передать ту или иную информацию главному телепату клиники. Кроме того, с Заремом каждый норовил перекинуться словечком и просто так: и медсестры, которые в основном были женщинами, и врачи, в основном, мужчины, и пациенты – как ни странно, в основном, дети.

– Здесь много детей… я думала, это взрослая клиника, – удивилась Кей-Ше, когда поняла, сколько вокруг малышей, с которыми в саду часто гуляли медсестры и родители. Большинство из них не испытывало никаких физических затруднений, и Зарем пояснил, что они находятся в клинике для лечения телепатических заболеваний, а не телесных.

– У нас нет такого разделения, – пояснил тогда он, – а детей здесь много потому, что во взрослом возрасте отклонения случаются, к счастью, реже. Тогда их сложнее излечить.

– Как у меня? – тихо спросила она, но Зарем не ответил, лишь послав ей ободряющий взгляд.

Возвращаясь в палату с этих прогулок, они вместе смотрели горианские комедии, ужинали, смеялись. Иногда он уводил ее и мягко помогал восстановиться, если Кей-Ше испытывала слишком много негативных эмоций после работы с Берком. Иногда пускал "к себе" и потихоньку учил ее сканировать – на более высоком, тонком, виртуозном уровне, чем когда-либо могли себе помыслить ее педагоги с Октиании.

– Зарем, а Берк знает, что ты учишь меня этому? – спросила она однажды.

– Думаю, да, он же читает твои мысли, – пожал плечами горианец.

– Я никогда не думаю о тебе при нем.

– Почему? – спросил он после небольшой паузы.

– Не знаю.

Кей-Ше пожала плечами и послала ему телепатическую улыбку.

На седьмой день Берк сменил тактику и стал мучить ее по-другому, залечивая мелкие травмы. Надеясь, что ее чуть более целая психика пропустит его дальше туда, в самую темную темноту. За три дня Кей-Ше узнала о себе больше неприятного, чем за всю предыдущую жизнь. Вспоминая детство, она никогда не думала о том, сколько всего вытеснила из памяти, замела под ковер своих внутренних понятий о приличиях. Например, то, как воровала хлеб у других детей в интернате. И даже отнимала у тех, кто был слабее.

Вспомнив об этом, она испытала жгучий стыд и, ужасно разозлившись, процедила Берку:

– Не говори мне, что я не виновата.

– И не собирался, – ровным тоном, в котором ей почудилось презрение, ответил он.

Тогда щеки Кей-Ше пошли пятнами:

– И не смей осуждать меня. Ты понятия не имеешь, что такое быть голодным. Ты не знаешь…

Она начала задыхаться и замолчала, из последних сил сдерживая слезы.

– Я не осуждаю, – по-прежнему невозмутимо отозвался он, молча ожидая, когда она снова повернется к нему. Обычно Кей-Ше успокаивалась сама, поворачивалась, и они продолжали, но на этот раз она не справилась, сжалась в комок и стала слегка раскачиваться на месте:

– А следовало бы. Те дети тоже были голодными. Я не имела права…

– На что еще ты не имеешь права из-за этого? Быть счастливой здесь, на Горре? Обедать? Наедаться досыта?

– Да, – прошептала она, чувствуя тугой комок в горле. – Я не имею права.

– И что ты намерена делать? Спасти их всех?

– Да.

Последнее слово она прошептала почти беззвучно и прерывисто вздохнула из-за невыплаканных слез. Берк вздохнул вместе с ней:

– Ты не можешь спасти их всех. Особенно тех, кто уже умер.

– Я должна спасти хотя бы своих. Мне надо вывезти хотя бы мою семью.

– И они тогда будут счастливы?

– Да.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю. Но я должна это сделать для них. Хотя бы Асей-Ше и Кадита.

– И ее мужа, и его жену, и их детей, да? – безжалостно перечислял Берк.

– Да, – упрямо отвечала Кей, хотя с каждым его словом все больше понимала тщетность своих иллюзий.

– Даже если они не хотят?

– Они хотят.

– А ты спрашивала?

Ее плечи опустились. Кей-Ше внезапно поняла, что никогда не имела возможности поговорить об этом ни с кем из них.

– Кто из них когда-нибудь говорил, что хочет жить на Горре? Хотя бы раз? – безжалостно расспрашивал Берк. – Кто из них телепат? Кто из них готов терпеть то же, что и ты, чтобы стать им? Чтобы постоянно повышать свой уровень?

– Оставь меня в покое, – закричала Кей-Ше, вскакивая с койки, одергивая больничную майку. Ее волосы разметались по плечам. – Оставь меня хотя бы на день. Я хочу…

Она в панике огляделась по сторонам, надеясь зацепиться хоть за что-то, и зацепилась за зеркало на туалетном столике. В нем отражалась растрепанная, исхудавшая и очень усталая девушка, на которой висели даже эластичные больничные штанишки, которые в начале недели пришлись впору.

– Я хочу отдохнуть от этого. Я хочу выйти отсюда, – пробормотала она, зажмуриваясь. Кей-Ше знала, что услышит: "Нет, дорогая, ты сама на это согласилась. У тебя важная миссия, ты участвуешь в серьезном проекте. Ты уже не можешь повернуть обратно. Ты не имеешь права сдаваться".

Ей всегда это говорили на Октиании, и Берк имел право повторить то же самое. У них договор: он прикрывает ее перед властями, имитирует помолвку как с землянкой, а она участвует в его проекте. Он имел право ответить ей это – но сказал внезапно совсем другое:

– Хорошо. Я выйду, переодевайся. Пойдем, погуляем.

– Ты… серьезно? – удивленно прошептала она, оборачиваясь, но он уже вышел и мягко прикрыл за собой дверь.

Следующие два часа они провели в огромном наскальном парке. На этот раз, перемещаясь на его крыльях, Кей-Ше нашла в себе смелость открыть глаза и поразилась, до чего красивым выглядело все вокруг: и синее небо, и ослепительное красное горианское солнце, и зелень на высоко вознесенных ладонях скал. На Октиании ей никогда не доводилось созерцать подобные виды с высоты, да и вряд ли там было бы так приятно летать, среди вечного смога или грязновато-серых облаков. На Октиании погода редко радовала – и северный, и южный континенты располагались в не самых благоприятных климатических зонах.

На Горре-3, по сравнению с октианцами, люди жили в тропическом раю. Здесь царило вечное солнце, и в то же время погода радовала умеренным теплом, а не выжигающей жарой, которая случалась в тех местах, где она росла. И долины далеко внизу радовали глаз буйной свежей зеленью. Но туда Берк спускаться не стал, а, наоборот, поднялся выше, и в результате они просто перелетели со скалы на скалу – на другую площадку. Восхищенному взгляду Кей-Ше предстал огромный каменный остров-парк, расположенный на чудовищной высоте. Ее сердце забилось чаще, а ноги даже ослабели в первые минуты после приземления – красота этого места буквально завораживала. Видит Космос, она очень нуждалась в этой прогулке.