Шут герцога де Лонгвиля

Послышались шаги, и вскоре к заключенному вошел человек, вернее даже ЧЕЛОВЕЧЕК, юркий и неуязвимый. Он напоминал насекомое. Особенно наталкивали на подобные ассоциации мерзкие усики непонятной окраски, когда-то считавшиеся черными, а сейчас покрытые сединой, словно владелец окунул их в сметану и забыл умыться.

– Ты будешь слуга господина де Лонгвиля? – осведомился человечек.

– Да, я, – ответил юноша.

– Ну, тогда слушай приговор! – торжественно произнес гость и полез в рукав за бумагой.

– А, собственно, в чем я провинился? – попытался выяснить Анри, но равнодушный служитель закона, не обращая внимания на его слова, принялся зачитывать бумажку.

– «Учитывая злонамеренность кражи, совершенной вышеозначенным человеком, справедливейший суд приговорил преступника, как вора, к смерти через повешение!» – победоносно завершил он свое чтение.

– Как же? – растерялся юноша. – Но ведь вы даже меня не спросили ни о чем, я же могу всё рассказать, откуда у меня драгоценность. Я ведь даже не знал, что она – драгоценная… Передайте судьям, что я хочу поговорить с ними!

– Ты думаешь, у них дел больше нет, как только выслушивать вранье всяких разбойников? – без доли жалости произнес человечек.

– Но ведь так не бывает! – воскликнул Анри. – Нельзя убивать ни за что!

– Казнь – не убийство! Это кара. Она всегда назначается судом, а, следовательно, справедлива. Честные люди сюда не попадают. И священный долг правосудия избавлять мир от скверны и мрази, чтобы люди могли спокойно жить – самодовольный человечек взглянул на Анри и с иронией заметил. – О, да вы, господин вор, оказывается, настолько чувствительны, что изволили плакать?

– С чего ты взял?! – зло спросил юноша, рывком смахивая с ресниц досадную влагу.

– Достаточно увидеть твой красный нос! – ответил слуга справедливости. – У меня уже глаз опытный. Немало вас бьется в истерике, услышав приговор! Многие рыдают. А кто-то и кончает самоубийством. Но стоит ли так себя утруждать, если через несколько часов ты и так оставишь этот мир? – он сдержанно засмеялся. – Зачем отягощать свою вину перед Господом еще одним грехом?

Молодой человек с ненавистью смотрел на него, а тот продолжал:

– Вот помню, в соседней камере какая-то девчонка, взятая за колдовство, так испугалась костра, что ночью изгрызла зубами руки и к утру вся истекла кровью… Ты б видел, сколько работы она всем нам задала, мерзость такая!

– Она так страшно умерла, а тебе ее не жаль? – воскликнул Анри.

– Еще чего! – спокойно ответил страж закона. – В моем сердце нет и никогда не будет места жалости! Жалость к преступникам само по себе уже почти преступление. Я не жалею таких, как ты! – он задумался на мгновение и добавил. – Но иногда я просто удивляюсь. Вот, например, удивляюсь тебе. Как ты мог, проходимец, позариться на фамильное достояние человека, приютившего тебя, подобравшего тебя с улицы, давшего тебе кров и пропитание! Щенок паршивый!

Анри молчал.

Гость собрался уходить, и уже стоя на пороге, кинул напоследок:

– Жить тебе до вечера, не скучай! – после чего дверь за ним с лязгом захлопнулась.

Но не прошло и четверти часа, как она вновь отворилась, и в полумрак камеры ворвалось нечто шелестящее, от которого за милю распространялся чудесный запах, аромат, уже позабытый молодым человеком, но теперь вселяющий надежду в сердце узника. Так пахло освобождение. Так пахло платье Генриетты.

Да, да, это была она – госпожа Генриетта. А он-то думал, что уже не увидит ее.

– Мой бедный Анри! – воскликнула неожиданная гостья. – Я уже знаю, что они хотели с тобой сделать! Негодники! Продажные бездельники! Как хорошо, что я успела вовремя!

– Вы мне не снитесь, госпожа баронесса? – спросил молодой человек, боясь поверить своему счастью.

– Нет, не спишь! – улыбнулась Генриетта. – Только теперь я уже не баронесса, я вышла замуж за маркиза де Шатильона.

– Поздравляю вас, моя госпожа! И смею предположить, что теперь вы любите своего избранника. У вас лицо счастливой женщины. Вы так и светитесь добросердечием, чего я в вас раньше не замечал.

– А ты всё такой же дерзкий, мой дорогой! – смеялась маркиза. – Я действительно переполнена радостью! Ты же ничего не знаешь!

– Что-нибудь еще случилось? – напрягся юноша.

– Представь себе, у меня нашелся родной брат!

– А разве у герцога были еще дети? – легкая тревога охватила тело молодого человека мягкой дрожью, он еще не знал, что скажет ему Генриетта, но мимолетное предчувствие уже гналось за ним по пятам, и мчались они к запретной дверце в неведомое.

– Отец рассказал нам все обстоятельства смерти моей несчастной матери, – глаза маркизы озорно блеснули. – Поэтому я здесь.

– Я ничего не понял.

– Сейчас поймешь! – и Генриетта протянула к Анри зажатый кулак. – Угадай, что внутри!

– Откуда мне знать?

– Она раскрыла ладонь, и молодой человек увидел свой медальон, тот, что отобрали у него слуги герцога.

– Узнаешь?

– А как же! – процедил юноша. – Ведь из-за этой безделушки я оказался здесь.

– Ну, не надо сетовать на судьбу! Теперь угадай, что в другой руке?

– Госпожа, вы насмехаетесь надо мной?

– Не отворачивайся, гляди и не падай!

Анри посмотрел на содержимое второй ладони и почувствовал, как у него двоится в глазах.

– И что ты теперь скажешь? – весело спросила Генриетта. – Хотя, что ты можешь сказать! Твой медальон – доказательство, что ты – мой брат! Он пропал вместе с тобой девятнадцать лет назад!

– Но мне нет девятнадцати.

– Чушь, тебе есть девятнадцать.

– Позвольте, госпожа, – испугался юноша. – Я не могу являться вашим братом хотя бы потому, что у меня были родители, я знаю!

– Чепуха! Они нашли тебя где-нибудь на дороге, а настоящим отцом у нас – герцог!

– Нет! Это герцог нашел меня на дороге! – яростно сопротивлялся Анри. – А родился я в театре, в семье актеров.

– Глупец! От чего ты пытаешься отказаться? – смеялась госпожа де Шатильон. – От денег и почета? От родных и близких?

– Это герцог мне «родной и близкий»? Да он же лопнет от злости, если увидит меня в своем доме, да еще в равном себе положении!

– Напрасно ты так думаешь! Между прочим, он был так добр к тебе, что даже написал прошение в суд, чтобы эти болваны отменили свой дурацкий приговор!

– Я не верю в милосердие де Лонгвиля, – высказался молодой человек. Он слишком горд, чтобы так упасть в собственных глазах.

– Да нет же! Он очень привязан ко мне и, разумеется, к тебе тоже, раз ты его сын!

– Привязан?

– Это был его подарок к нашей свадьбе с Альбером!

– Я не представляю, как стану жить с ним под одной крышей… – закричал юноша, быстро шагая взад-вперед. – Думаю, герцог такого же мнения!

– Милый, Анри! Не тревожься! Мы уедем в Шатильон и никогда не будем вспоминать о том, что когда-то с нами происходило в Лонгвиле.

– Госпожа! – взмолился молодой человек. – Признайтесь, зачем я вам нужен? У вас есть всё: престиж, богатство, юность, любящий супруг! Так чего вы еще хотите? Что я-то буду делать в Шатильоне? Развлекать вас, играть роль паяца?

– Ну что ты! С этим покончено навсегда! Я хочу, чтобы мой брат находился рядом со мной!

– Но я этого не хочу! – воскликнул Анри. – Ведь я не смогу жить в вашем скучном мире! Я обязан загладить свою вину перед друзьями. Я буду их искать и найду! Мое призвание – бродяжничать и валять дурака на публику! Добрая госпожа, отпустите меня!

Он свалился ей в ноги.

Маркиза никак не ожидала такого поворота событий и тихо вскрикнула, но тут же взяла себя в руки и твердо сказала:

– Мы с Альбером решили, что ты будешь жить у нас, и от своих решений не откажемся!

– Ну хорошо милая госпожа! Тогда я сам найду способ избавить вас от своего присутствия, – проговорил молодой человек.

– Неблагодарный!

– Да, госпожа!

– Бессовестный и глупый!

– Вот видите, сколько недостатков. И это – ваш так называемый брат? Гоните его прочь!

– Хитрец! – засмеялась маркиза. – Я знаю, знаю все твои увертки! Но сейчас это не важно. Главное, слушай меня внимательно и делай так, как я говорю. Я тут узнала, что пересмотр твоего приговора состоится не раньше сегодняшнего вечера. А значит, тебя освободят только завтра. Мы с Альбером остановились в гостинице и переночуем там, выспимся хорошенько. А завтра в обеденное время заедем забрать тебя отсюда.

– А почему вы решили воспользоваться гостиницей, тогда как тут дом вашей тетушки?

– О, я уже заранее знаю, чем это кончится, – замахала руками госпожа де Шатильон. – Она примется расспрашивать о тебе, об Альбере! А мне бы не хотелось портить себе хорошее настроение.

– Понято, – пробормотал Анри.

– Значит, ты все уяснил?

– Да.

– Тогда до встречи, – сказала Генриетта, целуя юношу в лоб, и тут спохватилась. – Ой! Чуть не забыла. Я привезла тебе костюм. Его сейчас принесут.

– Зачем?

– Ну, ты же теперь настоящий дворянин! Видишь, как кстати я заказала это платье!

– Благодарю, – мрачно ответил молодой человек.

– Очень рада была тебя увидеть!

Генриетта покинула узника совершенно восторженной. А через мгновение слуга внес в камеру сверток и положил рядом с неподвижно сидящим на полу Анри, который теперь не знал, что ему делать.

Перспектива стать наследником герцога де Лонгвиля повергала его в отчаянье. Это казалось пожизненным заключением. И, по сути, таковым и являлось.

Вдруг откуда-то налетело дыхание, окутав на мгновение полузнакомыми воспоминаниями того, чего не было в действительности.

– Можно предать Идеал, Мечту, Любовь, предать себя! – шептала тишина камеры. – Ты обязан найти себя, разделив понятия о Добре и Зле, о Правде и Лжи, об Отваге и Трусости… И каждый раз ты должен быть лучше и лучше. Человек сам делает свою судьбу… Очищение настало…

Завораживающий шепот безжалостно прервало лязганье двери.

Вошел тот же господин, только на этот раз он держал бумагу в руках и был предельно вежлив. Даже, как показалось Анри, чего-то остерегался, находясь наедине с заключенным, хотя за стеной стояла стража, готовая по первому зову ворваться и разорвать в клочья любого, кого потребуется.

– Вы принесли новое решение суда? – спросил юноша.

– Да, ваша милость.

От юноши не ускользнуло, что и обращаются к нему теперь иначе. Удивительно.

– Когда я смогу покинуть эти благословенные стены?

– Завтра, около полудня, – сдержанно сообщил человечек.

– Спасибо.

– А теперь, если позволите, я зачитаю приговор.

– Вы хотите сказать, заключение суда?

– Да, и если не возражаете, я исполню свои обязанности.

– Хорошо.

Страж справедливости повысил голос и зачитал:

– «Учитывая новые обстоятельства, поступившие в суд через письмо герцога де Лонгвиля, и по личной просьбе этого достойного господина, желающего сохранить в тайне часть обстоятельств, а также подлинную личность обвиняемого, почтенный суд Парижа изменил первоначальное заключение по делу некоего Анри, ранее обвиняемого в воровстве, и счел его непричастным к данному обвинению…»

– Я же вам говорил! – обрадовался молодой человек.

– «Суду открылись новые серьезные обвинения, кои полностью доказаны и освидетельствованы господином герцогом и еще несколькими уважаемыми людьми, а именно тяжкое преступление…»

– Что?

– «…Подлое убийство досточтимого графа до Лозена и дальнейшее злоумышление с целью овладеть его невестой, дочерью господина де Лонгвиля…» – бесстрастно продолжал слуга закона.

Анри что-то бормотал, кричал, возмущался, но тот спокойно читал дальше и дальше:

– «Посему, как вора и убийцу приговорил к смерти, но, учитывая неожиданно обнаружившееся дворянское происхождение преступника, суд вынес снисходительное решение…»

Он сделал короткую паузу, после которой уронил:

– «Обезглавить»,

Последнее слово странно подействовало на обоих присутствующих. Один как-то неестественно подался вперед всем телом, словно желая наброситься на судейского служителя, а второй, видя это, моментально юркнул в коридор и захлопнул за собой дверь. Щелкнул запор.

Анри, как подкошенный, свалился на пол, и дикий страх животного, предназначенного для бойни, заставил его зарыдать, забиться, царапая руками корявую стену и ломая ногти. Надежда растворилась быстрее дыма. Непостижимое стечение ужасных бед! Они словно всю жизнь гнались за своей жертвой и теперь, радуясь его промедлению, достигли его и набросились сразу все, разрывая на части беспомощное существо. Спасенья не было…

Но вот он снова наплыл на сознание – тот голос. Он напевал что-то чарующее, мирное и спокойное. Он колдовал, кружась веретеном по камере и осыпая всё вокруг таинственными лепестками неизвестных цветов.

– Я всегда буду рядом. Что бы ни случилось…

И как в видении, сквозь века и тысячелетия опять протянулась чья-то прозрачная рука, дававшая способность оставаться человеком.

– Я всегда буду рядом, что бы ни произошло…

Рука коснулась лица Анри, и щемящая тоска по чьей-то напрасно загубленной жизни выпорхнула из умирающего сердца и метнулась к окну: белая раненая птица со стоном вырвалась на волю. Так показалось юноше, но стоило ему перевести свой взгляд на птицу, как та окрасилась в черный цвет.

– …Что бы ни произошло,– вращалось внутри, повторяясь бесчисленное количество раз.

Из темноты звали незримые духи.

– Яркость безысходного порыва…

Потом всё стало пропадать куда-то, будто всасываемое чудовищной воронкой, крутилось и мелькало, тоскливо хныча и подвывая. Круг делался всё меньше, мелькание всё учащалось, сводя с ума и увлекая за собой в бездну. Но это не страшило. Оно манило и подбадривало. Дикое чередование тьмы и страсти. Оставалось сделать только шаг. И Анри уже хотел его сделать, как вдруг исчезли духи и призраки, сгинули разом в неизвестности, во тьме.

Уставший от напряжения пережитого, юноша опустился на солому и подивился переменам, происшедшим в камере.

Ведь казалось, только что на небе сияло солнце, а вдруг выяснилось, что давно стемнело – так незаметно и быстро!

Анри уже принялся устраиваться ко сну, как внезапно почувствовал, что в камере еще кто-то есть. Этот кто-то жалким комочком забился в угол и тихо всхлипывал.

– Ты чего плачешь? – окликнул его юноша, но тот не отозвался.

Пришлось подойти. В темноте было плохо видно, однако Анри рассмотрел его: хлипкий молодой человек, лица которого разобрать не удалось, он уткнулся им в колени, плотно обхватив их руками. Так любил делать и сам Анри, когда было грустно или одиноко.

– Эй! – снова позвал юноша и дотронулся до плеча незнакомца.

Едва он успел это сделать, как тот рассыпался в прах, подобно пеплу, оставшемуся после пожара, бушевавшего за зеркалом в спальне Генриетты.

– Призрак, – громко сказал себе молодой человек, чтобы ощутить себя в реальности, и отправился на прежнее место.

Там он лег на спину и закрыл глаза.

Когда же вновь открыл их, в камере опять кто-то был. Теперь «кто-то» стоял в длинной темной накидке и тяжело дышал. Анри снова поднялся и приблизился к привидению. На этот раз он действовал осторожнее, только пальцем легонько коснулся одежды…

Но ничего не произошло. Призрак по-прежнему стоял.

– Ты кто? – спросил молодой человек.

– Анри, – раздался голос из сказки. – Анри, милый!

– Кто это? – отпряну юноша.

– Ты не узнаешь меня? – «Кто-то» заплакал.

– Нет, а ты откуда меня знаешь? – молодой человек отступал всё дальше от таинственной фигуры.

Неожиданно ему показалось, что она достанет из-под накидки прозрачную сферу, и всё получится, как в том сне.

Но призрак вместо этого потянул за какие-то шнурки, и оболочка упала на пол с шуршанием, производимым только реальными предметами.

Там стояла женщина.

– Я не могла ошибиться, – шептала она. – Это ты, Анри? Ведь скажи, тебя зовут Анри?

– Да, – как сомнамбула, повторил юноша.

– Не убегай от меня, подойди, – попросила женщина.

Молодой человек несмело сделал несколько осторожных шагов навстречу и оказался лицом к лицу с непрошеной гостьей.

– Господи, как ты изменился! – заплакала та.

Волна искренности качнула болото таинства и словно смыла с его поверхности однообразную ряску равнодушия. Неожиданно юноша почувствовал, будто очнулся от глубокой дремоты.

– Карменсита? – с удивлением воскликнул он.

– Да, – кивнула девушка.

– Как ты очутилась здесь?

– Дорогой мой! Как много мне нужно сказать тебе. А у меня мало времени…

– Карменсита! – не верил собственным глазам молодой человек. – Как ты нашла меня? Где Альфонсо? Он тоже с тобой?

– Анри! – остановила его актриса. – Позволь, я присяду, я весь день шла сюда. Я всё расскажу.

– Да, да, пожалуйста, садись, – пробормотал юноша.

И почему-то вспомнил:

«Прозрачный сумрак нас окружит,

Опутав нитями судьбы,

И отразятся в темной луже

Прямые черные столбы…»

К чему эти сточки?

– Я долго искала тебя. С того самого дня, когда мы так нелепо расстались. Дени сразу же бросился в погоню за каретой, с которой ты уехал.

– Карменсита, почему ты вздыхаешь? – с тревогой спросил Анри.

– Не надо, не говори, ничего не произноси. Я слышу твой голос и начинаю плакать. Мне нельзя плакать, я должна говорить…

Полный мрак воцарился в камере. И там, в этой темноте, звучали чувства двух людей, так много чувств. И чем их больше, тем слов становится всё меньше, такая несправедливость!

– Я никого не обвиняю! – шептала девушка. – И тем более, тебя! Ты ни в чем не виноват… – Карменсита помолчала и через силу продолжила. – Дени нашли убитым. Лошадей не было. Я узнала об этом потом. Рассказывали…

– Кому понадобились наши дохлые лошади… – воскликнул Анри, но тут же осекся; до него дошел смысл сказанного.

Он ужаснулся.

– Я осталась одна.

– А Альфонсо?

– Альфонсо умер в тот час, когда ты бросил нас и укатил со своим новым покровителем. Старик не перенес такого удара…

– Но… А как же ты?

– Чего я только не пережила. Но не надо об этом! – Карменсита снова заплакала. – Потом я скиталась по свету, чтобы найти тебя. Я не знала, как это сделать, потому что не видела герба над дверцей роковой кареты…

– Крест в верхнем левом углу, – машинально пробормотал Анри.

– Я погибала от голода. Уже начались холода, и негде было достать пропитания. Так я дожила до начала нового года…

– Бедняжка!

– Я совсем ослабела и больше не могла тебя искать. Уже не оставалось сил даже на то, чтобы двигаться. Я упала неподалеку от какой-то деревушки у леса, и никому на свете не было дела до меня.

– Но как же ты выжила?

– Меня спас один человек. Он скакал мимо и случайно увидел мои лохмотья. Да, Анри! Если бы ты видел, во что превратилось то прекрасное синее платье!

– Этот человек повел тебя к себе в дом?

– О если бы у него он был! Он живет, как дикий зверь, людей не любит. Он выходил меня, хотя другой бы за это не взялся, кому нужна жалкая бродяжка! Недели две я возвращалась к жизни, он ночами куда-то уезжал, а утром возвращался с какой-нибудь добычей. А однажды он вернулся без лошади и весь избитый. Рассказал, как попался в лапы какому-то герцогу, с которым у него давно личные счеты.

– Постой, постой! Ты говоришь о разбойнике?

– Да, о Гоннеле, ты его знаешь. Он-то мне всё и рассказал про тебя.

– Да что он знает обо мне! Дважды встретились, но не до разговоров было.

– Он поведал о побеге из замка и назвал имя своего спасителя. Во мне вновь взорвался водопад надежды. А когда Гоннель припомнил, кем служит его освободитель, я поняла, что это точно ты! Это был ты! Я знала!

– Но как тебе удалось меня найти здесь?

– Помог Клеман. Он даже, как мне кажется, любит меня.

– Он хороший парень.

– Ты лучше.

– Неправда.

– Я нашла тебя. Но ты в тюрьме.

– Не страшно.

– Что тебе угрожает?

– Моя госпожа всё уладила. Я вне опасности, – с легкостью произнес Анри.

– А почему ты здесь оказался?

– Помнишь последний дар Альфонсо? Камень в оправе?

– Конечно, это же мой медальон.

– Как твой? – у юноши словно земля качнулась под ногами.

– Когда-то жена нашего Альфонсо подобрала его на дороге, красивая безделушка, а затем мы хранили его, как талисман. Он приносил нам удачу.

– И вы никогда не думали продать его, выручить деньги…

– Нет.

– Послушай, Карменсита. – серьезно сказал Анри. – Вспомни, подумай хорошенько, действительно ли было так, как ты мне рассказываешь?

– Да, конечно! Когда я росла, тетя Катрин всегда рассказывала мне историю, как нашли сверкающий камень. Мама часто подсмеивалась над ней! Камень всегда хранился в нашей шкатулке, как вещь чисто женская. А потом… – девушка вздохнула. – Потом мы попали в эпидемию чумы, вернее, не «мы», а часть труппы, которая играла с моим отцом. Мы, дети, в это время оставались с Альфонсо и его труппой, мы любили комедии…

– А потом среди вас появился я.

– Да, и я хорошо помню, как тебя привели к Альфонсо. Нас таких у него много было, осиротевших, испуганных… Тетя Лаура и Альфонсо были нам, как настоящие родители. Как тогда хорошо нам всем было… А ты всегда пытался доказать, что настоящий актер у нас только ты!

– У меня родители были актерами! – с гордостью произнес молодой человек.

– Ты смешной! Разве это важно? – дрожащим голосом сказала Карменсита.

– А что важно?

– Важно, какой ты сам. Важно, что завтра мы будем вместе… Дорогой мой! Даже рассмотреть тебя не могу.

– И я тебя не вижу.

– Это хорошо, я очень, очень некрасивая, ты меня испугаешься.

– Маленькая глупышка!

– Анри! Обещай мне одну вещь.

– Что именно?

– Скажи, что мы всегда будем вместе.

– Ну…

– Не бойся, скажи! Ведь тебе этого хочется. Ну, говори же!

– Да, я обещаю.

– Милый, добрый Анри! Сейчас я уйду, но мы встретимся завтра, чтобы уже никогда не расставаться. Я поняла, что страшнее разлуки ничего нет!

Молодой человек в темноте отрицательно покачал головой.

– Страшней разлуки чувство вины, которую не искупить. Она фатальна и угнетающа. За нее платят жизнью.

– Что ты такое говоришь, милый мой? – испугалась девушка. – Тут тебе плохо, я знаю, поэтому и мысли у тебя такие!

В дверь постучали.

– Мне надо идти, – засуетилась Карменсита, пытаясь нашарить в потемках свою накидку.

Анри поднял и отдал ей.

– Нет, я боюсь уходить. Боюсь, что снова потеряю тебя, и уже навсегда!

– Не бойся расставаний, их немного.

И навсегда

Мы расстаемся только раз.

Настал момент,

Влечет вперед дорога.

Скажи мне напоследок:

«В добрый час!», – прочел юноша.

– Это ты сочинил?

– Да.

– В добрый час, – повторила Карменсита. – До свидания.

– До свидания, – сказал молодой человек, и разверзшийся дверной проем поглотил темный закутанный в просторную накидку силуэт девушки.

Снова нагрянули пустота и леденящая тишь.

И было слишком больно и удивительно сладко. Внутри клокотало пламя. И имя ему было совесть. Оно жгло все внутри жарким огнем. Поднимая до глаз кипучие слезы, и в мозгу колотилось единственное слово – «наказание».

Луна кротко смотрела в крохотное окошко, словно убитая горем вдова. Луна была бледно-малиновой и взывала о помощи. Страшная, испепеляющая тоска защемила сердце, в воздухе почудился плач. Надрывный, мучимый мыслью о конце всего мира… Но кончается ли мир, когда его покидаем мы? Он только становится нищим и осиротевшим, когда уходят добрые, чистые, светлые люди. И тогда даже солнце смотрит с жалостью на покинутую землю. И греет не так. Не попадают его лучи в колодец опустошенности…

Он услышал в себе собственный голос, говоривший кому-то страшные, убийственные в своей правоте фразы. И это был конец…

– Я должен любить, я люблю… невыносимые терзания, когда сердце разрывается в клочья, когда душа разматывается в тонкую нить! Я счастлив от горя, я наслаждаюсь муками… Мне хочется петь, когда я теряю друзей!.. Я пою сквозь рыдания! Я не боюсь ничего. Я убиваю страх! Я хохочу в лицо кошмарам жизни, мне весело, мне легко, я безгранично счастлив!.. Я безумно рад…

Когда Карменсита разыскала Гоннеля, он предложил ей сразу же отправиться в обратный путь, но она рассказала хорошую новость об освобождении Анри. И разбойник принял единственное разумное решение – разойтись в разные стороны. Он пойдет своей дорогой, а девушка останется ждать, когда юноша выйдет из тюрьмы, ибо пребывание Гоннеля в Париже было небезопасным, его могли в любую минуту узнать и арестовать.

– Уходишь? – спросила девушка.

– Да, Карменсита, – разбойник сделал паузу и добавил. – Куда вы потом?

– Не знаю.

– Приходите ко мне. Я буду только рад.

– Что мы там сможем делать? Мы – актеры, дорогой Клеман, – улыбнулась девушка. – Спасибо тебе за всё! Я никогда не забуду твоей доброты.