Диадея

– Тысяча с одного грамма, – сказал Ао.

Маевски сделал глубокую затяжку. Лицо озарил красноватый свет от сигареты, в глазах сверкнули огоньки, и мрак снова проглотил его.

– Наглость здесь тебе не поможет. Больше полтинника сейчас не предложу. Не думай, что остальные 3500 я кладу себе в карман. Мне нужно расплачиваться с агентами Поставщика. Я сам с одного грамма до сих пор получал тысячу. Я предложил тебе половину.

Айин не знал, правду говорит Маевски или нет. Он не знал, как делают любовь, ее себестоимость и откуда она берется.

– Да, но сейчас риск на мне будет выше. Не думай, что проблемы с ОБЛ могут возникнуть только у тебя, – сказал Ао, вспомнив про Рива Ваина и Форкса Моунда. Визит ОБЛ он решил пока от Маевски скрыть – боялся, что тот передумает. – Я хочу не меньше семисот идий за грамм.

– Нет, так мы не договоримся. Жадность губит. В нашем деле нельзя быть жадным. Лучше сохранять те крупицы благоразумия, что еще у нас остались. Сейчас мне необходимо собрать денег на следующую партию. Мне пришлось значительно потратиться, чтобы не отправиться на смертную казнь и смягчить свое пребывание в тюремных камерах ОБЛ. Если ты не согласишься на 500, мне придется поискать кого-нибудь еще. Других вариантов нет. Решай.

Маевски оказался тверд, и Ао понял, что торговаться с ним не имеет смысла. Так он только испортит отношения.

– Вижу, торговаться с человеком, которого не сломили даже ОБЛщики, вряд ли имеет смысл, но я должен был попробовать. Я согласен на 500, – затем, сделав паузу, добавил: – до следующей партии.

– До следующего чемодана, – усмехнулся Маевски. В глазах его снова блеснули огоньки.

Он оценил скрытую лесть Айина и остался доволен переговорами. Не только потому, что тот принял его предложение: он оценивал и то, как умеет его новый партнер общаться и насколько он разумен и осторожен. Глупые люди в рискованном деле были ни к чему, но Ао прошел первый тест.

Прежде чем они расстались, Маевски добавил кое-что еще:

– У меня есть одно условие: ты не должен сам употреблять любовь. Даже не вздумай ее пробовать. Иначе я убью тебя.

Он бросил докуренную сигарету и исчез во мраке.

11

Первый заказ Ао получил уже на следующий день. У него не оставалось времени на размышления, которые после встречи с Маевски увязались за ним самонадеянными потугами разгадать собственное будущее.

Маевски ошибся: осторожность Ао была не свойственна. И чемодан с любовью, даже после визита следователей, продолжал лежать у него под кроватью. Жажда наживы, а главное – шанс найти связи с нужными людьми (он еще сам не знал, с какими именно, но главное – с богатыми, он это знал наверняка) заставили Ао обрести новую уверенность в успехе. Раз после черной и кровавой полосы в его жизни подвернулась такая возможность, значит, его удача все еще была с ним, и, даже если бы куда-то отлучилась, он бы начал на нее охоту. Очевидным опасностям на своем пути он не придавал значения, рассчитывая как-нибудь выкрутиться. К тому же, он уверял себя, что готов скорее покончить с собой, чем сдаться в руки полиции. А если Маевски решит обмануть, то поплатится за это.

Предупреждение о том, что ему нельзя употреблять любовь, оскорбило Айина. Неужели Маевски посчитал, что его преемник настолько несерьезен и сам может начать употреблять свой товар? Угроза смерти казалась Ао естественной спутницей в мире наркобизнеса, но в данном случае – излишней. В конце концов, разумнее было бы поставить должника на счетчик и заставить вернуть деньги за каждый грамм. Возможно, была какая-то причина, о которой он еще не знал.

У тех, кто на верхушке пирамиды наркобизнеса, есть связи и деньги. У них проложены пути отступления на случай, если что-то пойдет не так. А между тем, сотрудникам полиции, сколько бы взяток они ни брали, все же надо кого-то ловить и делать вид, что они честно выполняют свою работу. Распространители для ОБЛ – самый простой и удобный вариант для выполнения плана. Всегда найдется еще один простак, позарившийся на легкие деньги. Полиция создает видимость, что наказывает преступников, а владельцы наркобизнеса остаются в тени. Ао не впадал на свой счет в слишком большие иллюзии и понимал, что является разменной монетой. Он рассчитывал соскочить раньше, чем окажется за решеткой. Поднять денег, заручиться связями, а там решить, как двигаться дальше на пути к своим целям.

Маевски позвонил утром и сообщил контактные данные первого покупателя. Его звали Луив, и ему было нужно всего два грамма. Клиент предложил встретиться вечером возле одного из борделей неподалеку от Центра, куда он, как догадывался Ао, и намеревался сразу отправиться. Новоиспеченный распространитель вышел из дома пораньше и плутал по городу – на случай слежки. Убедившись, что за ним никто не наблюдает или делает это слишком хорошо, Ао подошел к борделю «Сияние».

Заведение было из дешевых и выгодно отличалось лишь местоположением неподалеку от Центра. Сюда стекался всякий желающий обрисоваться шиком сброд, не имея при этом денег. Ао с презрением оглядел столпившуюся у входа претензию на элегантность. Луива он нашел не сразу, хотя тот пришел раньше него, а когда нашел, то постарался скрыть разочарование. На шее и руках клиента висели какие-то нелепые браслеты. Видимо, Луив хотел придать себе оригинальности. Лицо его обросло рыжеватой щетиной, совершенно не по моде. Становилось сразу очевидно, что этот человек не имеет никакого отношения к изысканному обществу Центра.

Они отошли за угол, и Ао вежливо потребовал деньги вперед. Получив 8000 идий, он, особенно не прислушиваясь к болтовне Луива про то, как весело тот собирается провести сегодня ночь, незаметно передал ему любовь. Было что-то раздражающее в нарочитой манере клиента вворачивать в каждое второе предложение новомодное словцо. Он, верно, думал, что это придает ему шарма, но в глазах Ао покупатель из-за этого казался еще более жалким. С непререкаемой вежливостью Айин отклонил все уговоры зайти в бордель за компанию. Настойчивость клиента диктовало правило: если барыга – твой друг, вырубать становится значительно проще. Не желая слишком расстраивать Луива, Ао напомнил ему, что тот может всегда обращаться к нему за новой дозой.

Стоило вслух упомянуть про любовь, как Луив на мгновение переменился. Лицо его сначала просветлело, потом он, будто что-то вспомнив, сразу помрачнел. В этот момент Ао показалось, что Луив на секунду стал другим, не таким, как очередь в «Сияние». Впрочем, неважно. Айин спешил поскорее от него отделаться и протянул руку, чтобы попрощаться.

По дороге домой он усмехнулся, представив, в кого из этой толпы Луив рискует там влюбиться. Или плут купил ее не для себя, а просто хочет кем-нибудь попользоваться? Возможно, Ао стал бы к нему снисходительнее, если бы не ожидал найти в нем клиента более изысканного сорта. Он надеялся, что в дальнейшем заказы будут серьезнее, иначе риск не оправдан.

С утра он перечислил 7000 идий на банковский счет Маевски, который, разумеется, оформили на подставное лицо. Это был последний цикл сделки, и он прошел успешно. Ао догадывался, что Маевски подсунул ему Луива первым для проверки, а может, тренировки, или того и другого. В течение дня Ао получил еще два контакта из клиентской базы Маевски.

Он отвез сразу 20 граммов в дом престарелых одному старому джентльмену. Не иначе как джентльменом этого милого старичка назвать было нельзя. Ао относился к пожилым людям со свойственной венерианцам брезгливостью. Но этот старичок, Дожон Партенс, произвел на него впечатление, и даже поднял настроение. Айину всегда казалось, что старость – самое не достойное время. Тело уже не позволяет наслаждаться жизнью, зато подбрасывает один недуг за другим. Благо, современная медицина способна избавить практически от любых болей и замедлить старение, но для нее нужны деньги. Еще одна причина, чтобы разбогатеть. Люди, не нажившие к старости имущество, оставались брошенными и никому не нужными.

Дом престарелых напоминал снаружи льготную больницу и представлял собой прямоугольное, ничем не примечательное двухэтажное здание с облупившейся кое-где краской. Венерианцы так или иначе старались украшать здания своего города, придавать архитектуре если не красоту, то хотя бы эстетичность. Недаром города на Порт-Венере считались одними из самых красивых во вселенной, благодаря чему здесь был высоко развит туризм. Но этот дом был построен чисто в практических целях, и на фоне прочей архитектуры Виены, даже обычных супермаркетов, выглядел уродливым загоном для одиноких и немощных.

По другую сторону от входа к зданию примыкал сад с ржавыми фонтанами, куда они вышли сразу после знакомства. Ао нес в руках корзинку с фруктами, где на донышке притаились 20 граммов любви. Дожон Партенс встретил наркоторговца одетым в смокинг и был искренне рад его приходу. Несмотря на старость, он передвигался довольной бодро, хоть ему и приходилось опираться на трость. В садике прогуливалось или занимало скамейки множество других пожилых людей, и Ао стало неприятно, когда он обнаружил обращенные к себе любопытные взгляды.

Партенсу очень шел классический смокинг. Такие сейчас были не в моде, но это лишь придавало ему харизма. Вынужденный завязать разговор, Ао поинтересовался, почему тот в костюме, в то время как остальные ходят в обычной, повседневной одежде.

– Вам, юношам, кажется, что старость похожа на мусор после вечеринки. Вы, может быть, по-своему и правы. Я и сам так думал когда-то. Настал и мой черед постареть, и у меня не осталось иного выбора, кроме как начать искать радости жизни в пределах тех возможностей, которыми меня сейчас ограничили время и природа. И что же? Мне удалось найти их даже в доме престарелых!

После этих слов Ао сразу решил, что здесь замешаны антидепрессанты, но с интересом продолжил слушать необыкновенного старика.

– Я познакомился с людьми, знающими и глубоко уважающими жизнь. Отнюдь не потому, что она скоро оборвется, хотя и поэтому тоже, но больше оттого, что они научились… ее обожать, – последнее слово он произнес тише, осторожно заменив им другое, источавшее опасность даже среди немощных стариков. – И я научился вместе с ними. С тех пор жизнь для меня обрела новый смысл. Мое тело уже не молодо, приходится глотать горькие таблетки, кости скрипят хуже, чем инструменты уличных музыкантов, а ухаживающий за нами персонал относится к нам почти как к бездомным собакам. Иногда про нас вовсе забывают, и мы мучаемся в кроватях не в силах позвать на помощь.

Несмотря на все это, моя жизнь обрела второе дыхание, а может, и первое. Мы стараемся заботиться друг о друге, это намного важнее. Любовь (он все-таки произнес это слово – и не то чтобы тихо) научила меня по-новому чувствовать жизнь. По-настоящему. И неважно, где это произошло – в доме престарелых или где-то еще. Они думают, мы уже все совсем из ума выжили, потому ничего и не подозревают.

Ао терпеливо слушал разговорчивого старика. Вообще-то, вопрос был задан про смокинг. Пока непохоже, что Айину суждено получить ответ на свой вопрос. К тому же, он плохо понимал, о чем идет речь. Для него смысл фразы «научиться любить жизнь» прозвучал подобно тому, как научиться получать удовольствие от жизни или довольствоваться малым, судя по благоустройству здешних обитателей. Дожон радовался тому, что имел. Ао подавил в себе жалость. Не хотелось оскорбить чувства нового клиента. Тем более сумма, на которую тот был готов купить любовь, взывала к уважению. Только бы скорее получить ее.

– Спешите любить, молодой человек, жизнь так коротка. Спешите! Если только у вас есть для этого достаточно храбрости… – тут Дожон опомнился и заговорил тише.

– Каждое утро я надеваю этот смокинг, потому что это мой лучший костюм. Каждый мой день – величайший праздник, и я должен встречать его достойно.

– Двадцать граммов в корзинке, под фруктами, – тихо сказал ему Ао. Все-таки старики утомляют.

– Обнимите меня и похлопайте по спине, – сказал Дожон.

Еще одна причуда старого наркомана. Айин передал ему фрукты и обнял, позволяя таким образом выразить себе благодарность. Дожон незаметно сунул ему в карман пиджака конверт с деньгами.

– Я их пересчитаю, когда буду один, если там не хватает, мне придется вернуться, – в полголоса предупредил его Ао.

– Не придется, там ровно восемьдесят тысяч крупными купюрами.

– Вы, должно быть, состоятельный человек, раз можете позволить себе за раз потратить столько денег, – сказал ему Ао на обратном пути. – Почему бы вам не подыскать место для отдыха получше?

– Вовсе нет, – улыбнулся Дожон, любуясь пролетевшей мимо бабочкой. – Мы скинулись вместе с другими здешними обитателями. Собственно, они меня и посвятили в эту новую жизнь. Вернее, в ту необыкновенную, чудесную жизнь, которую я раньше не замечал. Раньше мы заказывали больше… одного из нас с нами уже нет.

Ао внимательнее пригляделся к пожилым людям, пытаясь угадать, кто из них употребляет вместе с Дожоном.

– А впрочем, ерунда все это, – снова заговорил загрустивший было старик. – Нечего бояться и переживать из-за смерти. Странное дело: мы живем в мире, где каждый готов променять свою жизнь на клочки бумажек. Зато как мы боимся смерти! Да, нужно спешить жить. Не когда-нибудь, а прямо сейчас. Пусть даже и в доме престарелых. И это жизнь. И здесь тоже можно любить. Не забывай мои слова, дело говорю. Богатство – оно здесь, внутри, – он похлопал себя по груди. – Я же вижу вас насквозь, юноша. Деньги, конечно, всем нужны. Но будьте осторожны, а то и себя ненароком продадите. А нужно это вам?

Не будь у Дожона денег, не нашлось бы для него и одной дозы любви, но Ао промолчал: не хотелось спорить. Старик ему нравился, несмотря на испытание сентенциями. В отличие от остальных доживающих свои дни пожилых людей, он хорошо выглядел и, кажется, действительно наслаждался жизнью. В глазах его порхала радость, способная украсить целый сад увядающих человеческих жизней.

– Удачи, вам, Ао! Удачи! – на прощание сказал ему Дожон Партенс.

Отчего-то наркоторговец поверил, что пожелания были искренними. Затем с удовольствием пересчитал деньги в конверте. Дожон не обманул: сумма была верная. Ао понадеялся, что старик проживет еще долго.

Айин свернул в узкий переулок, заканчивавшийся тупиком – красной кирпичной стеной и сваленной к ней грудой мусора. Развернулся проверить, не наблюдает ли кто за ним. Нет, в переулке он был один. Чуть присел и одним прыжком перемахнул двухметровый забор. Экзоскелет наделил искусственной мощью его ноги и помог смягчить приземление. Теперь, если сотрудники ОБЛ следили за ним, они остались по ту сторону забора.

Вскоре Ао поднялся через телепорт на Ф-станцию, парившую между двумя небоскребами. С тех пор как Бессмертные открыли человечеству секрет устройства квантовых телепортов, они стали естественной частью повседневности. Жаль только, небожители продолжали хранить тайну, как перемещаться на более масштабные расстояния. Очевидно, они регулировали научный прогресс в соответствии с уровнем необходимого контроля.

Ао дождался нужного ферротрама – передвигавшегося по воздуху вагона, который отталкивался от собственного магнитного поля и набирал любую высоту в пределах атмосферы. На самом деле, гравикары тоже обладали возможностью подниматься над землей гораздо выше, если их переоборудовать соответствующим образом, но для сохранения безопасности это было запрещено городскими властями. Если говорить об общественном транспорте, то лишь ферротрамы со специально обученными пилотами имели право летать по городу среди небоскребов.

Когда ферротрам совершил посадку на станции, Ао невольно отвернулся: мельтешившие на корпусе вагона рекламные ролики досаждали с паразитивным упорством. Раздался характерный звук открывавшихся дверей, и спешившие пассажиры внесли его в вагон.

Сразу после того, как ферротрам свернул за небоскреб, открылся чудесный вид. Солнечные лучи струились водопадами на шпилях и куполах богатых домов Центра, реки опоясывали город, словно аксессуары модных брендов, а небоскребы выстроились в шеренги, подобно стенам солдат, не то защищая прибежище горожан, не то держа их в неволе. Ао, как и остальные пассажиры, уделил внимание живописной картине, но ровно настолько, насколько она соответствовала его модели представлений о красоте. А представления у венерианцев были практически идентичные, навязанные нэйронетом.

Красота не обладала властью над Ао, кроме той, что часто выдают за природные инстинкты животного, не проникала в него трансцендентной мелодией, знакомой лишь сердцу. Он с презрением окинул взглядом пассажиров. Они казались унылыми, скучными, усталыми. Почти все сидели с пустыми глазами, уставившись в нэйросферы. Те же из них, кто был этой возможности по каким-то причинам сейчас лишен, за неуплату, например, смотрели в окна, бросая друг на друга незаметные робкие взгляды.

Ао посчитал: сейчас он едет продавать еще семнадцать граммов любви, и к вечеру у него уже будет восемнадцать тысяч пятьсот идий. За один день он заработает столько, сколько некоторые из них получают, вкалывая день и ночь. В ферротраме среди бедняков он уже чувствовал себя богатым.

Да, он нарушал закон, пошел против сложившихся в обществе устоев. Единственное, на чем держится порядок и мир, – страх наказания. Следовать Закону предписано Бессмертными, и таково было желание народа, за неимением собственной воли. Ао знал, что случается с теми, кто впал в немилость держателям власти: ему случалось наблюдать выходные казни. Но он не боялся. Он верил в свою правоту. Если бы эти крохотные, прятавшиеся в нэйронете люди чуть осмелели, если бы они уверовали в безнаказанность, они непременно поступали бы так же. Так называемое цивилизованное общество плевало бы на все законы и нормы морали со всех этажей грандиозных бизнес центров, только бы удовлетворить свои желания и потребности. В сущности, все они были просто трусами. А если его поймают, как же они будут рады! Его осудят в унисон.

С отвращением Айин повернулся к окну.

Если всего за один день ему удалось заработать столько денег, а дальше – он был уверен – будет только лучше, то скоро он купит гравикар и выбросит всех этих никчемных людей из своей жизни навсегда. Ему нужен более изысканный круг общества, где он вдоволь насладится богатством и превосходством над простаками. И лишь отсутствие этого богатства его отрезвляло и спускало на землю. Сознание того, что он не может сиюминутно заполучить все то, чего достоин, бесило. Нужно набраться терпения. Следующий его клиент обещал стать особенным.

12

Анита Гердская жила в большом особняке в Центральном районе Виены. Наконец-то стоящий клиент! Ао с некоторым беспокойством ощупал внутренний карман пиджака: любовь была на месте. Раньше ему уже доводилось несколько раз проходить мимо и любоваться просторной лужайкой перед высоким белым домом в несколько этажей с внушительными колоннами и статуями. Наверное, там живут какие-нибудь аристократы, всякий раз думал он. Поговаривали, что за домом у них есть фонтан, где плавают атласные лебеди.

Наркоторговец был слегка взволнован, когда снова увидел обрамленные золотом ворота. Ему захотелось посмотреться в зеркало, удостовериться, что он достаточно хорошо выглядит для общества по ту сторону изящных прутьев. У входа его остановил сторож. Ао сказал, что ему назначено и в доме его ждут. Сторож в элегантной парадной форме сообщил о прибытии гостя кому-то из жильцов по нэйронету. Пришелец не вызвал у него доверия, и он пропустил его с долей сожаления, будто впускать подобных людей ниже его достоинства. Айин постарался не придавать значения взгляду сторожа, который высказал ему все о его положении в обществе. В конце концов, это был всего лишь сторож, не более чем прирученная псина, как бы она ни пучила глаза. Он еще научит уважать себя сброд вроде него.

Из дома навстречу ему вышел молодой лакей в черном костюме с давно застывшей вежливостью на лице. Руки его были обтянуты белыми перчатками, как это заведено у прислуги в богатых семьях – в знак уважения к хозяевам. Лакей проявлял чрезвычайную учтивость, хотя, как и сторож, быстро определил, что гость незнатного происхождения и даже не из богатых. Улыбаясь ему самой стеклянной из вежливых своих улыбок, он провел Ао в гостиную, где размещал гостей для случаев, подобных этому. От чая Айин отказался.

Наркоторговец старался выглядеть невозмутимым, но убранство дома его поразило. Между этажами лавировали механические лестницы с гигантскими вазами. В каждой комнате, мимо которой он проходил, располагался метеоритный камин. В коридорах раскинулись иллюминирующие ковровые дорожки, внушительные люстры принуждали с восхищением запрокидывать голову. Каждая вещица, каждая деталь здесь дышала богатством, и Ао дышал вместе с домом, словно и сам наполнялся роскошью. Он почувствовал гордость от пребывания в этом, по меркам привыкшего жить в однокомнатной квартирке человека, дворце.

Гость приземлился на мягкий диван за журнальным столиком. Со стен на него смотрели картины, видимо, повешенные здесь специально, чтобы занять ожидающих. Его внимание привлекло изображение одной прелестной девушки. На вид ей было не больше двадцати лет. Нежные черты лица ее казались невинными и притягательными. Сквозь полотно картины Ао ощутил головокружительный запах ее белоснежной кожи. Девушка сидела на стуле, аккуратно сложив руки на коленях, и создавала впечатление примерной, послушной девочки, а на губах ее играла еле сдерживаемая насмешливая улыбка. Ао показалось, что она и вправду вот-вот рассмеется.

Его внимание привязалось к портрету не только потому, что девушка была прелестной, но и из-за контрастного отличия с другими портретами на стенах комнаты – вероятно, членов семьи Гердских разных поколений. Те были важными и напыщенными. В каждой картине выпячивался один и тот же значительный и властный характер, независимо от того, кто был изображен: юноша или женщина, старик или мужчина. Всем им была привита идея – показать достоинство и значительность каждого члена семьи Гердских. И она удалась, если бы не затаенная улыбка девушки. Улыбка была настоящей и с легкостью обличала фальшивость портретов окружавших ее родственников.

– Вижу, вас заинтересовал мой портрет, – отвлек Ао искристый голос. – Здравствуйте, Ао Аийн.

Девушка с картины стояла перед ним, протягивая ему руку и с озорством глядя в глаза. Она была точь-в-точь как на портрете, только кожа ее не казалась столь совершенной, но оттого притягивала только сильнее. Легкое, обшитое серебром платье сидело на ней с такой естественностью, что создавалось впечатление, будто она вовсе без него.

Ао охотно пожал ей руку в ответ.

– Здравствуйте. Вы, верно, Анита Гердская?

– Да, вы угадали, – сказала ему Анита, но затем поморщилась. – Только не называйте меня Гердской, пожалуйста. Раньше у нас была другая фамилия, но папа решил сменить ее сразу, как мы совершили перелет на Порт-Венеру и обосновались здесь, в Виене. Хотя мне тогда было двенадцать лет, я предпочитаю оставаться… – она сделала паузу, решая, говорить ему или нет свою предыдущую фамилию, – просто Анитой. Не буду забивать вам голову – это длинная история.

– А с какой планеты вы прилетели? – спросил заинтригованный Ао.

– Мой папа – раканец. Разве вы не знали?

– Нет.

– Тогда вы, должно быть, не знаете моего отца и чем он занимается! – с почти детской радостью воскликнула Анита.

– Верно, не знаю, – сказал Ао, гадая, к чему столько радости.

– Конечно, откуда вам знать! Значит, вы из того мира, где люди толкаются в воздушных жестяных банках. Я давно хотела на них покататься, но отец мне не разрешает. Он говорит, что мне там станет дурно: на богатых людей там смотрят как в зоопарке.

Она с удовольствием заметила, что ее непосредственность задела Ао, и потом добавила:

– Вот зануда, да?

– Я действительно не знаю, кто ваш отец, – повторил Айин, угадывая в своем невежестве выгоду быть ей интересным. Она, очевидно, привыкла, что все вокруг интересуются только ее отцом и относятся к ней через призму его значимости, – но, если вы хотите прокатиться на ферротраме, то я знаю прекрасный маршрут, откуда видна вся Виена. Внутри «летающей жестянки», может, и не очень комфортно, но вид из нее бывает восхитительный. Я знаю один роскошный маршрут и мог бы вам как-нибудь его показать. Впрочем, вас, наверное, не отпустят, – усмехнулся Ао.

Анита вспыхнула, но тут же совладала с эмоциями. Он вздумал ее дразнить? Так просто она не доставит ему удовольствие.

– Так что вы нашли в моем портрете? – вернулась она к началу разговора. – Вы выглядели чрезвычайно заинтересованным.

– Да, я действительно в нем кое-что нашел, – до этого момента Ао не отрывался от ее озорных глаз и только сейчас снова перевел взгляд на портрет. Он опасался, что его находка оскорбит аристократку, но портрет говорил обратное. Ему почудилось, будто теперь сразу две Аниты просят озвучить его мысли – живая и с картины. – Возникает впечатление, что ваш портрет пытается сдержаться от смеха над другими портретами и тем самым, мне кажется, даже выставляет их на посмешище.