Военно-медицинская академия в моей жизни

Борис Жолус

Военно-медицинская академия в моей жизни

От автора

В этом моём труде главной идеей является желание поблагодарить учебное заведение – Военно-медицинскую академию им. С.М. Кирова – Alma mater за то, что академия дала мне для жизни. Это не материальный достаток, он очень скромный на всём протяжении трудового пути, я преклоняюсь перед историей учреждения, его профессорско-преподавательским составом всех времён, что и составляет славу академии, которая, по моему мнению, может быть причислена к национальному достоянию России. Мне хотелось быть услышанным по, казалось бы, банальному вопросу – наименованию этого учебного, научного и практического медицинского учреждения. Для этого мне необходимо обосновать своё право претендовать на такой поступок. В этой связи и приводятся автобиографические данные, которые позволяют выразить предложение к переименованию Военно-медицинской академии. В основе проекта лежат не эмоции или высокопарное звучание, а исторический анализ и сопоставление имени академии с именами медицинских ВУЗов и образовательных учреждений Министерства обороны Российской Федерации.

В стенах академии трудилось немало медицинских учёных с мировым именем, но за всю историю учреждения в наименование его попал человек, не имеющий никакого отношения ни к медицине, ни к самой академии. Более того, эта личность запятнана кровью своих сограждан, которые не были согласны с революционными преобразованиями, несостоятельность многих из коих показала история.

Обращения автора по вопросу переименования к начальнику академии, членам её учёного совета, профессорско-преподавательскому составу, курсантам и слушателям не были опубликованы ни в газете «Военный врач», ни в журналах «Вестник Российской Военно-медицинской академии» и «Военно-медицинском журнале». В рецензии на статью из последнего допущены крайне ошибочные извращённые элементы цитирования выдающегося представителя отечественной медицины Н.И. Пирогова, который мог бы быть принятым в наименовании академии. Всемирно признанный анатом, хирург, организатор военной медицины, а также видный педагог Н.И. Пирогов в течение 15 лет был сотрудником Императорской Медико-Хирургической (с 1881 года Военно-медицинской) Академии. Все его открытия и достижения выполнены в академии.

По пути к основному вопросу, имени академии, затронул и другое – наименование кафедры общей и военной гигиены с курсом военно-морской и радиационной гигиены. Её первым начальником 18 лет (с ноября 1871 года по декабрь 1889 года) был выдающийся учёный, основоположник военной гигиены в России профессор Алексей Петрович Доброславин. Неоднократные попытки автора и его предшественников увековечить имя А.П. Доброславина до настоящего времени не увенчались успехом. Одновременно с этим приведены данные о первых в России учебных и научных школах гигиены.

Автор книги предлагает читателям рассмотреть его суждение об имени Alma mater, помочь в присвоении имени А.П. Доброславина кафедре гигиены академии.

Прошу читателя извинить меня за повторы в тексте. Они объясняются тем, что труд состоит из статей, которые направлялись в различные журналы, а это требовало излагать первичные исторические данные в рассматриваемых вопросах.

Выражаю благодарность за помощь в подготовке и оформлении материалов труда Заслуженному деятелю высшей школы Российской Федерации профессору Игорю Витальевичу Петрееву и Заслуженному врачу Российской Федерации Владимиру Николаевичу Реммеру.

Часть I. Мой путь

Поступить и учиться

Поступить в Военно-медицинскую академию! Может ли быть что-либо более значимым для юноши из провинциального украинского городка?

Как был сделан выбор, который определил жизненный путь, судьбу.

Выбор такого решения утвердился задолго до 1964-го года, когда завершилась учеба в средней школе посёлка Купянск-Узловой Харьковской области. Ещё в младшем классе, когда первая учительница Раиса Сергеевна Долгих попросила написать изложение на тему «Кем я хочу стать», на бумаге появилась запись: «военным врачом». Возможно, в какой-то мере этому послужили рассказы мамы, которая поведала, что в десять месяцев от роду у меня ущемилась паховая грыжа, и врачи вынуждены были оперировать. Позднее, уже, когда изучал хирургию, мне стало понятно, почему эта грыжа у меня вышла повторно. В раннем детстве пластику при грыже делают аккуратно щадящим методом и не навсегда, как взрослым, чтобы сохранить у ребенка семенной канатик. Следовательно, после взросления юноша вынужден идти на повторную операцию. Так и было. Хирург Купянск-Узловой железнодорожной больницы Костоглодов Евгений Лукич сделал свое дело, когда мне было 12 лет. Оба хирурга умерли через небольшое время после операций. Возможно, и это утвердило меня в выборе специальности.

Поступать в Военно-медицинскую академию имени С.М. Кирова я решил твердо. С моим другом, сидя за одной партой мы даже высчитывали, когда подойдет по выслуге лет самое высокое в военной медицине звание – генерал-полковник медицинской службы. Мечтая и производя расчёт на бумаге, «закончив» Академию, я все мои будущие звания получал в срок и достиг высшего предела. Мой друг собирался стать военным летчиком, а у них вершина воинского звания – маршал авиации. Вот не помню, стал ли он им (на бумаге) или нет. Лётчиком мой друг не стал, а окончил строительный институт, достиг высокого уровня – главного инженера крупного треста. Но самое главное – мы сохранили нашу дружбу на всю жизнь.

Подготовка к поступлению в академию проходила в самостоятельной работе. В малом городке не было никаких филиалов вузов, чтобы организовать учёбу на подготовительных курсах. В академии, куда прошёл отбор абитуриентов в военкомате, сдавать предстояло 4 экзамена: сочинение на русском языке, устные – химия, физика и английский язык.

Благодарен своим школьным учителям: по русскому языку – Капкану Николаю Ивановичу, по химии – Гриценко Григорию Прокофьевичу, по физике – Данилову Александру Александровичу, по английскому языку – Людмиле Яковлевне Ляшенко.

Сегодня учитель-мужчина в школе редкость. В те же времена их было немало, а их обучающий и воспитательный потенциал, по моему мнению, выше женского.

Особенно памятна «осечка» на вступительном экзамене в академии по английскому языку (1964 год). Работая над собой, имея большое желание знать язык, я покупал и переводил, конечно, адаптированные книги на английском языке. Вечерами в старших классах сидел со словарём и переводил, например, А. Конан Дойля «Собака Баскервилей». Тренировал и английский устный.

На экзамене в академии передо мной отвечал парень, который был победителем олимпиады по английскому языку в Киргизии. Закончив свой ответ, я услышал от одной из экзаменаторов: «March better!», что означало оценку моего ответа – «много лучше», понятно, лучше, чем предшественника, который получил «отлично». Однако вторая экзаменатор не согласилась, в итоге – «хорошо». До этого я набрал 14 баллов: «хорошо» – сочинение и две «отлично» – химия и физика.

По результатам оценки состояния здоровья медицинская комиссия определила мне категорию годности на III факультет – подготовки врачей для ВВС. Набор на этот элитный факультет, по сравнению с другими, был самым малым, порядка 40 человек. Совершенно естественно, проходной балл самый высокий, он оказался равным 19. Не добрав балла на III факультет, уехал домой. При этом на факультет подготовки врачей для ВМФ в 1964-м году проходной балл равнялся 17, и я мог быть принятым, но никто не «перебрасывал» молодежь.

Таким образом, первая попытка оказалась неудачной, я не прошел по конкурсу в Военно-медицинскую академию. Мои же две пятерки и две четверки в справке об экзаменах в Военно-медицинской академии Ленинграда для приемной комиссии Харьковского медицинского института, куда я по настоянию родителей представил справку, ничего не значили. Ещё больнее стало, когда узнал, что в этот институт поступили двое ребят из параллельного класса. Горше стало, когда были подведены итоги поступления в ВУЗы обоих выпускных классов моей школы. Не было никакого утешения, один из успешных учеников школы остался «у разбитого корыта». В результате началась трудовая биография с должности слесаря локомотивного депо.

Однако коммунистическое воспитание призывало к силе духа, к стремлению преодолеть временное поражение, двигаться и даже рваться к победе, к достижению поставленной цели.

Обида за непоступление, задетое самолюбие (одноклассники по школе, учившиеся не лучше, поступили в ВУЗы) являлись стимулом к работе над собой. Решение поступать в академию второй раз только укреплялось. Светлым пятном, связью с академией была переписка с поступившим на II факультет Василием Вытрищаком (впоследствии Василий Васильевич стал профессором терапии).

Работа в локомотивном депо явилась школой жизни. Общение с рабочими людьми давало представление об их мире, дружбе, характерах и взаимоотношениях. В этот период появилась оценка заработной платы и цены деньгам. Но все же главное, что постигалось, – это люди.

Второе поступление в академию было не менее трудным. Медицинская комиссия в 1965-м году определила пригодность на IV факультет – подготовки врачей для ВМФ. Набрал 17 баллов, но мандатной комиссией сначала был отклонен к поступлению, а через сутки все же был зачислен 139-м на I курс IV факультета.

Фото 1. Слушатель I курса IV факультета академии Жолус Б. (1965).

Фото 2. Младшие сержанты Н. Рыжман и Б. Жолус перед увольнением (1967).

Возможно, трудности при поступлении в сумме с желанием учиться послужили той базой, которая была стимулом к обучению и усвоению знаний. Интерес виделся во всех учебных дисциплинах, а это приводило к желанию постичь предмет изучения и науку в целом. На младших курсах все время отдавалось учёбе, а суточное количество учебных часов доходило до 17. В результате первая сессия сдана на «отлично» и остальные все до шестой – без четверок.

Фото 3. Жолус Б. на фоне крейсера «Аврора» (1968).

Командование факультета поощряло успевающих курсантов присвоением званий. Первым моим званием стало «младший сержант» – было «перепрыгнуто» звание «старший матрос». Последнее, а также «младший лейтенант» – звания, которые в жизни не пришлось носить. Звания курсантами воспринимались с гордостью, а в кругу однокашников оценивалось положительно, даже почтительно, но при этом отдельными товарищами с завистью. На третьем году учёбы был избран комсоргом курса и ещё 3 раза на следующих курсах переизбирался.

На четвёртом курсе утверждён Ленинским стипендиатом. Добавка к стипендии составляла 5 рублей. Самый интересный эпизод, связанный со стипендиатством, выразился в фотографировании для журнала «Здоровье». На каком-то из занятий на кафедру прибежал дневальный с указанием: «Жолусу прибыть в приёмную начальника академии». Зачем, почему – дневальный не знал. С трепетом прилетел в главное здание, вошёл в приёмную. Здесь и узнал от фотографа, что в числе 4 Ленинских стипендиатов буду сфотографирован для многомиллионного в тираже журнала «Здоровье». На фоне газоанализатора Орса-Фишера (кафедра физиологии подводного плавания и аварийно-спасательного дела) появился портрет, опубликованный ко Дню Советской Армии в 1970 году. Снимок являлся предметом гордости родителей и хранился под стеклом рабочего стола у отца. Но интересным был «отзвук общественности». Значительное время на мое имя поступали письма в академию с предложениями от девушек дружить. К тому времени я был женат.

Фото 4. За чтением монографии. Пятый курс (1970).

На странице журнала были помещены фотографии четырёх Ленинских стипендиатов. Б.В. Овчинников (II факультет) стал профессором в академии. Л.И. Воронин достиг тех же высот и даже стал академиком (очевидно, космической академии – на его счету были десятки изобретений) в Звездном городке. О судьбе капитана медслужбы А.Т. Яновского ничего не знаю.

Фото 5. Слушатели академии в год 100-летия В.И. Ленина на фоне главного здания академии (1970).

Фото 6. Ленинские стипендиаты академии в юбилейный год (1970).

В те годы слушателями факультетов подготовки врачей были и офицеры со средним военным образованием. Одним из таких офицеров на нашем курсе был старший лейтенант (к выпуску капитан) Лебедь Евгений Иванович – бессменный все 6 лет старшина курса.

Его строевая выправка, выполнение строевых приёмов вызывали восторг. Он окончил Московское общевойсковое командное военное училище имени Верховного Совета, где элементы строевой подготовки шлифовались до блеска. Знание им наизусть со знаками препинания положений общевоинских уставов послужили основанием говорить о нём за глаза «пистолет, в скобках – револьвер». Душевные же качества этого человека одним из первых смог оценить я. Меня приняли в академию и возвратили в Красное Село (летний лагерь академии) практически с поезда. Представил ему меня мой друг, отыскавший меня на вокзале Валерий Жерновой. Первое, о чём спросил Е.И. Лебедь, не голоден ли я. Тогда же от него я узнал и запомнил, что даже не числящийся на котловом довольствии один солдат не объест военнослужащих, если еда готовится для ста человек.

При хороших организаторских способностях Е.И. Лебедь, после увольнения из Вооружённых Сил, возглавил в Москве первую поликлинику РАН, принимал на работу отслуживших однокашников-специалистов, осевших в Москве и Подмосковье. Получилось так, что и меня он принял на работу заместителем по санитарно-гигиеническим вопросам. Евгений Иванович ушёл из жизни в 2017 году, мне пришлось организовывать почётный караул, вести траурный митинг.

Итог моего обучения в академии (44 экзамена): «отлично» – 40, «хорошо» – 4. Все выпускные государственные экзамены были сданы на «отлично» и в результате – красный диплом. На государственном экзамене по терапии начальник кафедры военно-морской терапии генерал-майор медслужбы профессор Сененко Александр Николаевич поставил «отлично с отличием». Зная после распределения свою предстоящую должность – врач-токсиколог ядерного полигона Новая Земля, я подошел к А.Н. Сененко на выпускном вечере с вопросом: «А могу ли я с этой должности поступать в адъюнктуру на кафедру ВМГТ?». Получил «добро». На нашем выпускном вечере присутствовал и генерал-лейтенант медицинской службы академик АМН СССР Герой Социалистического Труда Владимир Игнатьевич Воячек (1876-1971), вскоре он ушёл из жизни.

В.И. Воячек иногда приходил в учебный класс клиники ЛОР и делился своими воспоминаниями. Запомнился его рассказ, когда в Первую мировую войну он, находясь в Европе, оказался отрезанным от России воюющей Германией и добирался в Санкт-Петербург через Балканы. И ещё, Б. Муссолини пригласил его лечить ему болезнь уха. В.И. Воячек обратился в соответствующие органы за разрешением на поездку, но ему ответили: «Пусть Муссолини приезжает к нам».

Эта личность интересна ещё и высшим уровнем интеллигентности. Рассказывали старшие товарищи, что когда В.И. Воячек исполнял обязанности начальника академии, ему приходилось отдавать команды. Говорили, что он отступал от принятых уставных фраз и обращался: «Академия, пожалуйста, равняйсь. Академия, пожалуйста, смирно! Оркестр, играй, что надо!».

Поездка в Кремль на встречу выпускников военных академий с руководством государства – памятная веха в жизни каждого офицера. Специальный состав из Ленинграда вез туда и обратно в купейных вагонах наиболее отличившихся в учёбе выпускников ВВУЗов. Форма одежды – парадная вне строя, то есть без кортиков. В Кремле не для всех участников хватило места в Георгиевском зале, часть разместили для фуршета в Святых Сенях.

Старшими от каждой академии были генералы или полковники профессора – начальники кафедр. За длинным столом в Георгиевском зале мы соседствовали с выпускниками академии тыла и транспорта. Имеющий опыт присутствия на этом мероприятии начальник политотдела ВМедА генерал-майор С.С. Рязанов приказал мне быть «пограничником» – стоять рядом с офицерами академии тыла и транспорта и не сдвигаться в нашу сторону от натиска соседей после приёма горячительного. Устоял.

Фото 7. Выпускники академии на традиционном приёме в Кремле (1971).

В 1971-м году встреча выпускников с руководством страны была омрачена гибелью космонавтов Г. Добровольского, В. Пацаева и В. Волкова. По этой причине Л.И. Брежнев не был на мероприятии, а представительствовал министр обороны СССР маршал Советского Союза А.А. Гречко.

После поздравлений и ответного слова одного из выпускников академии, первых тостов наступило потепление обстановки, маршалы и генералы пошли к столам поздравлять своих профильных подопечных. Первым к нашему столу подошёл главный маршал авиации П.С. Кутахов, что подтверждало уважительное отношение к медицине лётчиков и ВВС в целом. Были и другие индивидуальные поздравления, мы же стремились получить на бланках приглашений автографы видных военачальников. Потом на память и сами расписались друг у друга.

По окончании мероприятия в автобусе, который вез нас на обед в дом отдыха на Клязьминском водохранилище, мой однокашник Пётр Прохожий рассказывал о событиях в Святых Сенях.

Министр обороны, дабы не обидеть товарищей, оказавшихся в Сенях, пошёл их поздравить, за ним следовал официант с подносом, на котором стояли фужеры с коньяком. Министр подошел к столу и спросил, кто здесь стоит. Ему ответили, что здесь стоят медики. Участник Великой Отечественной войны А.А. Гречко в своём поздравлении напомнил о 82% раненых воинах, возвращённых в строй медиками. И заявил: «С медиками пью водку». На подносе водки не оказалось. Старший за столом генерал-майор медицинской службы перед началом торжества попросил офицеров поставить бутылки с коньяком на его стол как раз на случай индивидуальных угощений. А оставленная на столах водка быстро разошлась. Возникла пауза: министр держит в руке пустой бокал, а водки ему не наливают. Вот тут-то запасливый белорус лейтенант медицинской службы П. Прохожий подошёл к министру и налил припасенную им водку из своего в его бокал. Министр посмотрел на «мальчика» в чёрном костюме, который его сопровождал, тот кивнул разрешающе головой. «За нашу доблестную медицину…». Выпили.

Оторопевшие старшие стола генерал и профессор-полковник медицинской службы вскоре успокоились. Генерал заметил полковнику, что из стоящего на столе бокала пил сам министр обороны. Тут же этот фужер попал во внутренний карман полковника.

Мы сидим в автобусе, где Пётр Прохожий рассказал мне эту историю. А в конце своей речи спрашивает: «А что ты унес из Кремля?». Я вез жене огромную польскую красную гвоздику со стола. «А я увёл вилку со штампом «ДС» – дворец съездов» – сказал Петр.

До посадки в автобус нас провели вдоль Кремлевской стены – колумбария. За оградкой у доски Ю.А. Гагарина стояла женщина, её никто не беспокоил. На фоне огромного количества свежих венков вдоль Кремлевской стены после захоронения космонавтов она стояла и взывала: «Юрочка! Солнце небесное! Люди, берегите мир, берегите космонавтов».

На Клязьминском водохранилище в доме отдыха нас ждал обед. Праздник продолжался. Здесь отдыхали спортсмены – баскетболисты, видимо, команда ЦСКА. А на наших пригласительных билетах в Кремль появился автограф Ирины Родниной, которая оказалась здесь же.

Возвращались в Ленинград в тех же купе, сна не было, было общение перед предстоящим отъездом на службу, сопровождавшееся умеренной ликвидацией оставшегося от обеда «Бахуса». Утром дома нас ждали жёны и дети. Общение с однокурсниками было последним перед годами самостоятельной службы. В выпускном альбоме значилась первая дата встречи: 1976-й год, через 5 лет.

В детстве жизненный успех, достижение чего-то важного, мной связывалось только с хорошей учебой, знаниями. Бабушке Марии я обещал из Ленинской премии, которую планировал получить за научное открытие, дать денег на деревянный пол. В её домике полы были глиняными, и еженедельно она их выравнивала и подчищала мокрой тряпкой, ползая на коленках. В то время я жил в стране, где «все равны», и у каждого есть возможность быть лучшим, достигать высот в своей профессии, в любом деле.

Много позже, когда я уже был профессором, а бабушка давно умерла, так и не пожив на деревянном полу, мне стало понятным, что далеко не всегда отличная учеба или эрудиция, профессионализм являются главными критериями оценки человека и не обязательно делают его успешным.

Ленинскую стипендию я таки получил, но это была всего лишь стипендия, а не премия. Её размер составлял 100 рублей в месяц минус подоходный налог. Мои однокурсники получали обычную стипендию – 95 рублей в месяц. Видимо, общесоюзная ленинская стипендия в указанном размере присуждалась и студентам гражданских вузов, обычная стипендия которых составляла 30-40 рублей в месяц. Для них «Ленинка» была значительным подспорьем в жизни, а для слушателя академии она была высоким званием.

После окончания академии мне предстояло 3 года служить врачом-токсикологом на ядерном полигоне Новая Земля и 2 года командиром взвода – преподавателем специальных (медицинских) дисциплин в учебной роте санитарных инструкторов при 35-м военно-морском госпитале им. Н.А. Семашко в Кронштадте. Мечта вернуться в академию не оставляла. Судьба повернула в сторону военно-морской и радиационной гигиены, в адъюнктуру кафедры с таким названием в 1976 году я подал документы. Предстояло в третий раз поступать в Военно-медицинскую академию.

Адъюнктура. Питьевая вода моряков в плавании

Поступление на кафедру военно-морской и радиационной гигиены совпало с моментом смены её руководства. Пост начальника профессор Н.Н. Алфимов передавал профессору Виктору Георгиевичу Чвырёву, который до этого был заместителем начальника кафедры общей и военной гигиены академии. Его «возвращение в моряки», а он заканчивал Военно-морскую медицинскую академию в 1947-м году, в кругу преподавателей с иронией отмечалось как «дважды моряк Советского Союза». Я оказался его первым адъюнктом, а наше общение и даже взаимодействие с 1976-го года происходит и сегодня, когда моему руководителю 93 года.

Адъюнктская подготовка в академии в 70-е годы была поставлена на высокий уровень. Будущие учёные и преподаватели осваивали не только азбуку научных исследований и её методологию, но и математический анализ полученных результатов, правила библиографического описания литературных источников, педагогику и психологию, философию, иностранный язык.

Вся подготовка оформлялась планом на 3 года, осуществлялся контроль его выполнения, адъюнкт периодически отчитывался на кафедральном заседании о ходе своей работы. Одним из разделов плана была педагогическая практика, фактически с первого года адъюнктуры приходилось самостоятельно вести практические занятия, а на лекциях профессора или доцента ассистировать. Школу адъюнктуры можно оценить как кладезь научной, педагогической, да и служебной подготовки.

Научная работа адъюнкта официально начинается с утверждения темы диссертации и научного руководителя на Учёном совете академии. Тему же задает кафедра, а научным руководителем чаще всего становится её начальник. На кафедральном заседании было решено включить меня в исполнители НИР (научно-исследовательской работы) по проблеме водоснабжения кораблей ВМФ при использовании полученной на борту опреснённой морской воды (дистиллята). Ответственным исполнителем этой темы являлся полковник медслужбы профессор Яговой Пётр Назарович. Он считался на кафедре лучшим специалистом в области гигиены водоснабжения.

Яговой Пётр Назарович (1926-1999) – старший преподаватель кафедры ВМРГ, но он, в отсутствие в штате должности заместителя начальника, им признавался. Пётр Назарович участвовал в Сталинградской битве, где был ранен. Его доброкачественная докторская диссертация «Гигиенические последствия глобальных ядерных выпадений» была выполнена на пике испытаний ядерного оружия во всех средах всеми имеющими его странами. В ходе исследования у него родилась гипотеза о происхождении рака. Он пытался предложить свои взгляды научной общественности, но это не удавалось. Тогда он обратился с письмом к Генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И. Брежневу. Как было принято в те времена, письмо возвратилось начальнику ВМедА им. С.М. Кирова, который вызвал П.Н. Ягового и выразил ему недовольство: «Научные проблемы нужно решать в научных кругах». Вскоре П.Н. Яговой был уволен с воинской службы по возрасту.