Кровь на алмазе «Шах»

Сожалея о присоединении Восточной Армении к России, Афшар цитирует французского историка, доктора Февриера, который в книге «Три года при персидском дворе» пишет, что для Ирана «Эриванское и Нахичеванское ханства были Эльзасом и Лотарингией»283, хотя и признает при этом, что «Персия не имела никаких прав на эти две старинные армянские провинции»284. Чтобы заявление французского историка Дриоля, который в книге «Вопросы Востока» объявил, что «Персия поглощена русским влиянием»285, и Джемса Дерместстера, заявившего в книге «Взгляд на историю Персии» будто «посол царя в Тегеране играл роль английского резидента при индийском радже»286.

А. С. Грибоедов на переговорах в Туркманчае

Нина Грибоедова (Чавчавадзе)

Надгробный памятник на могиле А.С.Грибоедова на горе Мтацминда в Тбилиси (скульптура С. Кампиони)

Памятник А.С. Грибоедову в Ереване. (1974г., скульптор – Ованес Беджанян)

По мнению Афшара, «все это могло произойти на деле, если бы не было соперничества Англии и не было бы уравновешенной, по его словам, английской политики, «служившей противовесом влиянию русского колосса»287. Афшар уверен, что благодаря этому англо-русскому соперничеству, которое поддерживалось иранской дипломатией, Иран мог существовать после Туркманчайского договора целое столетие. «Конечно, – заключает Афшар, – это была жалкая жизнь, так как страна находилась между молотом и наковальней»288.

Присоединение Восточной Армении, Грузии и Северного Азербайджана к России Афшар называет «оккупацией Кавказа»289, затем цитирует, не называя имени, одного русского писателя, который, по мнению Афшара, «…из чувства русской национальной гордости не без основания называл Кавказский перешеек Гибралтаром России на Востоке»290. Далее он цитирует английского историка и дипломата Макнейля, который, говоря о завоевании русскими Кавказа, писал, что «этим рычагом можно перевернуть весь мир»291. В этой связи Афшар напоминает, что иранские историки г. Дербент обычно называют «Дверью Ирана» (потому что «дер» по-персидски означает дверь, а «банд» подходит к слову закрытый») и приходит к выводу, что потеря Кавказа для Ирана была «не только потерей части ее территории», хотя речь по существу могла идти только о Закавказье, захваченном иранскими войсками во время их завоевательных походов, но и «открытием дверей собственного дома своему наиболее непримиримому врагу»292.

«Империя шаха была лишена права бороться против своего могущественного соседа или даже сопротивляться ему»293, – восклицает Афшар и не решается сказать, что Великая Октябрьская социалистическая революция аннулировала Туркманчайский договор, после чего Иран продолжал свою «жалкую жизнь», но уже между «молотом и наковальней» Англии и других капиталистических стран, которые, к слову сказать, очень наглядно показали, на что способна «уравновешивающая политика» Англии, перед которой так раболепно благоволит Афшар. Нельзя не отметить также, что, подвергая критике «Акт о торговле», в отличие от других иранских историков Афшар не ограничивается обвинением одной царской России, потому что капитуляции или привилегии, предоставленные наиболее благоприятствуемым нациям в развитии прежних кабальных договоров, были подтверждены и в пользу других государств.

Осуждая европейских историков, оправдывавших необходимость установления в Иране капитуляций, Афшар критикует французского историка Траверса Твисса, который писал, что «между исламом и христианством не существует общих точек соприкосновения в обычном праве и даже в самых простых случаях, так как неписаные догмы шариата – обычаев ислама – нужно отыскивать в иудейских легендах или в преданиях арабов»294. По мнению Твисса, «капитуляции служили мостом, переброшенным через религиозную бездну, отделявшую ислам от христианства. Может быть, время от времени нужно вводить в капитуляции изменения, но их отмена вызовет новый крестовый поход против ислама»295.

Возражая Траверсу Твиссу, Афшар считает, что «этой пропасти не существует, особенно после того, как мусульманские страны признали международное право, в 1899 и 1907 гг. участвовали на Гаагских конференциях и присоединились к женевским конвенциям в 1864 и 1906 гг.»296. В связи с этим Афшар приходит к выводу, что система капитуляций связана не с религиозным антагонизмом между христианством и исламом, а с политическими мотивами. Эту концепцию Афшар обосновывает «мирным» сосуществованием армян и мусульман в Иране и истреблением армян в оккупированной турками Западной Армении. «Что бы доказать существование религиозной бездны, разделяющей ислам от христианства, иногда указывают, – замечает Афшар, – на истребление армян в Турции. – Однако известно, что это истребление носило не религиозный, а политический характер»297.

После заключения Туркманчайского договора, замечает далее Афшар, русско-иранские отношения вышли из военно-политических рамок, чтобы войти в сферу экономического завоевания298.

Афшар по-своему, со своих классовых позиций рассматривает роль России на Востоке. Не упоминая об английских концессиях на юге Ирана, он подчеркивает, что «с помощью русских концессий царские дипломаты и купцы хотели показать себя европейцами и пионерами цивилизации, а Николай I сделался для Персии миротворцем»299. Раболепствуя перед англичанами, Афшар не говорит, кем сделался тогда для Персии английский король Георг IV, правительство которого толкнуло шаха на войну против России. Он не говорит также, что в 1826 г. царская Россия готовилась к войне против Турции и потому не собиралась открывать второго фронта на Среднем Востоке, пока не встала перед фактом иранского вторжения в Закавказье. Впрочем, последнее уже признали современные иранские историки. Например, проф. М. Махмуд указывал, что «поражение Ирана в войне и Туркманчайский договор были выгодны для Англии, которая толкнула Иран на войну против России, так как была заинтересована в ослаблении Ирана и стремилась воспрепятствовать усилению Ирана на афганской и индийской границах в момент, когда английские войска в Индии были заняты подавлением местных восстаний»300.

Не питая иллюзий относительно политики царизма на Востоке, проф. М. Махмуд считает не без основания, что «после Турхманчайского мира в Иране консолидировались государственная и национальная жизнеспособность, которые позволили побежденной стране оправиться после войны»301, несмотря на то, что «беспрецедентное появление в Иране европейских наций чуть не раздавило слабый и неспособный двор Фатх-Али-шаха»302. «В то время, – отмечает далее Махмуд, – в Иране не были знакомы с деятельностью иностранных политических дельцов, руки и ноги которых были связаны провокациями европейской политики»303. Махмуд считает, что «европейцы скрывали свои настоящие цели от азиатских народов, чтобы быстро ликвидировать их политическую жизнь»304, и жалуется, что «Иран был отгорожен от прогресса европейской науки и техники», потому что «расположенная на западе от нее Турция веками граничила с европейскими державами, виляла хвостом в их политической борьбе, сама ничего не извлекла из европейских цивилизаций и ничего не дала Ирану»305.

М. Махмуд не отрицает, что Туркманчайский договор, и особенно «Акт о торговле», были политическими оковами на руках иранских правителей. «Эти оковы, – говорит он, – оставались на их руках ровно 90 лет, пока не рухнул высокий царский дворец и разорвал эти оковы»306. Махмуд недвусмысленно напоминает, что «проснувшиеся нации мира, испытавшие на себе различные несчастья, извлекали уроки из своей истории»307. В этом отношении М. Махмуд – один из немногих иранских историков, считающих, что «надо быть признательным событиям той эпохи»308, т. е. Великой Октябрьской социалистической революции и заключенному по инициативе В. И. Ленина советско-иранскому договору 1921 г. «Советское правительство, – говорится в статье первой этого равноправного договора, – еще раз торжественно заявляет о бесповоротном отказе России от насильнической в отношении Ирана политики империалистических правительств России, свергнутых волей се рабочих и крестьян. Желая видеть иранский народ независимым, процветающим и свободно распоряжающимся всем своим достоянием, Советское правительство объявляет все договоры, концессии и соглашения, заключенные бывшим царским правительством с Ираном и приводившие к умалению прав иранского народа, отмененными и потерявшими всякую силу»309.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ А. С. ГРИБОЕДОВА ПО СОЗДАНИЮ АНТИТУРЕЦКОЙ КОАЛИЦИИ В ПЕРИОД РУССКО – ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЫ (1828-1829 гг.)

Героическая борьба греческого народа против деспотизма и тирании турецких оккупантов была вызвана не только жесточайшей эксплуатацией и преследованием греков как христиан, но и тем высоким, сравнительно с Турцией, социально-экономическим уровнем Греции, дальнейшему развитию которой мешало турецкое иго. Ф. Энгельс в статье «Турецкий вопрос» указывал: «Греки, армяне, славяне и западноевропейцы, обосновавшиеся в больших морских портах, держат в своих руках всю торговлю, и у них нет решительно никаких оснований благодарить турецких беев и пашей за возможность ею заниматься»310.

Английская буржуазия была напугана длительностью национально-освободительной борьбы греческого народа и перспективой распространения революционного пожара в районе Средиземного моря и на захваченных Англией Ионических островах, где установленный в отношении греков режим мало отличался от турецкого.

Меттерних и Каннинг знали о симпатиях балканских народов к русскому народу и опасались, что в случае разрушения Османской империи народы Балкан перейдут под протекторат России, которая в этом случае может подорвать торговую монополию Англии на средиземноморских рынках и сократить австрийскую торговлю на Балканах.

Англия была заинтересована в сохранении Османской империи и системы угнетения подвластных султану народов, чтобы превратить Турцию в колониально зависимую страну311, и вместе с турецкой реакцией способствовала подавлению греческого освободительного движения. Английская дипломатия пользовалась нерешительностью царской России в решении греческого вопроса. Англия нанесла удар по «Священному союзу» тем, что в интересах своей буржуазии стала «покровителем» греческих «бунтовщиков» – 25 марта 1823 г. признала греков воюющей стороной, а их борьбу против Турции «законной», в отличие от Александра I, который до конца своей жизни отклонял просьбы греков о помощи.

После расправы над декабристами Николай I закрепил за собой репутацию «железного царя» и объявил, что не будет повторять с самого начала политику своего предшественника312, не спрашивая Европу, начнет против султана войну и покончит с Оттоманской империей313.

С середины 1825 г. Россия уже не считала себя связанной решениями «Священного союза», осуждавшего греческое восстание, а Англия и позднее Франция опасались самостоятельных действий России и были вынуждены пойти не только на ряд соглашений с царем (Петербургский протокол от 4 апреля 1826 г. и Лондонская конвенция от 6 июля 1827 г.), но и на создание соединенной англо-франко-русской эскадры, разгромившей 20 октября 1827 г. в Наварине турецко-египетский флот314. Однако коллективное решение восточного вопроса не предотвратило новой русско-турецкой войны, начавшейся 26 апреля 1828 г. – спустя два месяца после заключения 22 февраля 1828 г. Туркманчайского мира315.

Главнокомандующему Отдельным Кавказским корпусом И. Ф. Паскевичу было приказано отвлечь на себя турецкие войска в Малой Азии, а в июне 1828 г. предпринять наступление на Карс и Ахалцих316.

Армянское население Западной Армении видело в русских войсках своих освободителей от турецкого ига, и уже в ходе войны десятки тысяч армян переселились в Россию.

А. С. Грибоедов, так же как сосланные на Кавказ декабристы и вся прогрессивная общественность тогдашней России, осуждал турецкий экстремизм и установленный в Оттоманской империи кровавый режим султанской диктатуры.

Независимо от колониальных целей царизма, в войне России против Турции Грибоедов видел огромную поддержку восставшему греческому народу, другим порабощенным балканским народам и армянскому населению Западной Армении. Не удивительно поэтому, что против турецкой армии самоотверженно сражались сосланные декабристы, а поднявшийся на освободительную борьбу армянский народ присоединился к войскам Отдельного Кавказского корпуса.

После капитуляции турецких гарнизонов Карса, Ахалциха, Ардагана, Баязета и других городов Западной Армении в июле-августе 1828 г. освободительное движение армянского народа достигло широкого размаха, сопровождаясь массовой репатриацией армян в Россию, которая, по образному замечанию Грибоедова, «усыновила» Закавказский край.

***

Русско-турецкая война 1828-1829 гг., начавшаяся вслед за заключением Туркманчайского мира, разбудила надежды каджарских реваншистов на денонсацию этого договора и реставрацию иранской власти в Закавказье.

Еще накануне этой войны шах обещал султану выступить на его стороне и, чтобы ускорить начало войны, сосредоточил иранские войска вблизи турецкой границы.

Ирано-турецкая война 1821-1823 годов, завершившаяся заключением Эрзерумского мира, внесла заметное охлаждение в ирано-турецкие отношения и создала непримиримую вражду между султаном Махмудом II и наследным принцем Аббас-мирзой, командовавшим иранскими войсками в этой войне.

Для того, чтобы устранить это препятствие на пути ирано-турецкого сближения и ускорить войну, шах обещал султану заменить наследника престола хорасанским наместником.

А когда война началась, в Константинополь был направлен посол шаха и Аббас-мирзы Мохаммед Шариф-е Ширвани (Молла Шариф), который в Константинополе поддерживал контакты с турецким МИД и, в частности, с реис-улькютабом Портев-пашой317. Шариф Ширвани по предписанию шаха дожидался решающего перелома войны в пользу турок, чтобы только после этого объединить иранскую армию с турецкими войсками, но поскольку перелом произошел в пользу России, Мохаммед-Шариф Ширвани вернулся на родину только после того, как 30 июня 1829 г. пала Силистрия, а вторая русская армия перешла Балканский хребет по пути, намеченному М. И. Кутузовым в 1811 году318.

Между тем, еще в мае 1828 г., когда эта война только началась, а вторая русская армия 7 мая перешла Прут и двинулась на Яссы, Тебриз посетил турецкий посол под предлогом поздравления Аббас-мирзы с заключением Туркманчайского мира319. Ввиду важности миссии этого посла Аббас-мирза и министр Аболь-Касем отправились с ним к шаху в Тегеран. В присутствии английского посла Д. Макдональда турецкий эмиссар передал шаху просьбу султана о соединении его армии с турецкой320. По свидетельству Макдональда, на этом совещании шах не проявил особого энтузиазма – не захотел стать союзником султана, который не раз обманывал его, хотя и согласился оказать Турции дипломатическую поддержку321. На самом деле Каджары дожидались перелома в ходе войны.

Не ограничиваясь нахождением в Константинополе Шарифа Ширвани, тогда же в мае 1828 г. Аббас-мирза отправил в Турцию под видом персидского купца, направляющегося в Смирну, Садек-хана – христианина по вероисповеданию, воспитанника английского колледжа в Ост-Индии и платного агента Д. Макдональда. Если обязанности Молла Шарифа Ширвани состояли в наблюдении за ходом русско-турецкой войны, то на Садек-хана возлагались другие задачи. Он должен был осуществлять регулярную связь с Тегераном и Тебризом европейских миссий в Константинополе.

Активную роль в создании антирусской коалиции в составе Турции и Ирана играла Англия.

Пытаясь не допустить разгрома разваливавшейся Оттоманской империи, Англия прежде всего стремилась сохранить там свои экономические и политические интересы и с этой целью уговаривала шаха не ратифицировать Туркманчайский договор322 и заключить военный союз с Турцией. С начала войны Англия доставила из Индии в Иран 40 английских офицеров и сержантов323.

Осенью 1828 г. проблема вовлечения Ирана в войну против России на стороне Турции была предметом обширной переписки между британским премьер-министром А. Веллингтоном и председателем Контрольного Совета Ост-Индской компании Э. Элленборо324.

По свидетельству секретаря грибоедовской миссии И. С. Мальцова, разветвленная сеть английской агентуры была расставлена от Тебриза до Бендер-Бушира325, а аккредитованные в Иране английские дипломаты проникали в отдельные пашалыки Османской империи. По архивным данным Паскевича, дипломатов Макдональда можно было встретить в Муше и Малазгирте, где они налаживали связи с турецкими пашами и вождями племен326.

Русско-турецкая война 1828-1829 гг. создавала крайнее напряжение в работе русской миссии в Тебризе. «Я чрезвычайно занят, – писал Грибоедов, – наблюдаю, чтобы отнюдь не произошла какая-нибудь мерзость во время нашей схватки с турками». Эти трудности увеличивались из-за директора Азиатского департамента К. К. Родофиникина, который, ни с чем не считаясь, постоянно требовал «по клочкам выманивать» неуплаченную часть контрибуции. «Сообразите трудность моего положения, – отвечал ему А. С. Грибоедов, – война с Турцией не кончена, и теперь совсем не те обстоятельства, чтобы с ненадежным соседом поступать круто и ссориться»327. Целенаправленная дипломатическая деятельность А. С. Грибоедова противодействовала натиску английских и турецких дипломатов, а также реваншистски настроенному русофобскому крылу каджарской династии. В связи с этим нельзя не согласиться с заявлением Н. Н. Муравьева о том, что в Иране А. С. Грибоедов «заменял… единым своим лицом двадцатитысячную армию» 328.

В правящих петербургских кругах считали, что в период русско-турецкой войны необходимо добиваться нейтралитета Ирана. А. С. Грибоедов не разделял этой пассивной, неприемлемой для России концепции и в противовес планам Англии и Турции добивался претворения в жизнь своего плана – заключения союза между Россией и Ираном, а также между Ираном и Месопотамией для расширения фронта борьбы против Османской империи и оказания более весомой помощи народам, находившимся под турецким игом.

Грибоедов информировал Петербургский двор о том, что Аббас-мирза получил письмо от кербалайского и других шейхов, которые приглашали его присоединиться к ним с небольшой армией и обещали тотчас отделиться от султана. Грибоедов сообщил также о прибытии к Аббас-мирзе за помощью Мухаммед-паши Сулейманийского, который просил войска для похода на Багдад и за это обещал отдать два курура, в которых нуждался Аббас-мирза. В письме к российскому министру иностранных дел Грибоедов сожалел, что у Аббас-мирзы нет войск. Иначе он отдал бы их Мухаммед-паше «и тогда, – писал посланник, – планы Англии были бы полностью провалены». Грибоедов пытался убедить Нессельроде, что в случае продолжения войны Россия должна быть заинтересована, чтобы русские и персы одновременно заняли Эрзерум и Багдад. Грибоедов считал, что Россия не может остаться безучастной в этих событиях и предлагал использовать удобный момент329.

Аббас-мирза часто встречался с Грибоедовым, добиваясь позволения совершить поездку в Петербург, где он рассчитывал заключить военный союз против Турции и просить об уступке двух неуплаченных куруров контрибуции330. Любопытно, что наследный принц демонстративно готовился в дорогу и даже устроил пышные торжества в честь взятия Варны и возвращения Николая в Петербург331. Своему министру иностранных дел Грибоедов писал, что наследному принцу небесполезно было бы съездить в русскую столицу, а Паскевича просил не преследовать Аббас-мирзу денежными претензиями332 и «расшевелить сонное министерство иностранных дел». «Напишите, – предлагал Грибоедов, – прямо к государю ваше мнение насчет Аббас-мирзы, что хорошо бы его вооружить против турок»333.

Сближение Ирана с Россией беспокоило английских дипломатов, которые пытались отговорить Аббас-мирзу от поездки в Россию и сорвать проектируемый союз с Николаем.

Уже на второй день после начала русско-турецкой войны английский посол в Петербурге доверительно писал Аббас-мирзе, что Англии будет «неприятно», если Персия начнет против Турции войну334, однако письмо это не оказало никакого воздействия. Английские дипломаты убедились в твердом намерении Аббас-мирзы вместе с Россией воевать против Турции335 и потому наследному принцу, вышедшему из повиновения английских резидентов, был противопоставлен новый претендент на престол – правитель Шираза принц Хусейн-Али-мирза, а Макдональд объявил, что если шах начнет войну против султана, Англия выступит против Ирана336.

Одновременно предпринимались безуспешные попытки оказать давление и на Россию. В британской печати была поднята очередная пропагандистская кампания под лозунгом «Индия в опасности». Пресса предлагала ликвидировать «русскую угрозу» – начать против России войну на иранской территории и «исторгнуть у русских провинции к югу от Кавказа»337.

Деятельность российского министра иностранных дел, действовавшего в духе нерешительности Александра I, как и прежде, не отличалась гибкостью в проведении средневосточной политики и очень часто предоставляла течению времени стихийно «решать» возникавшие проблемы.

Русская миссия в Тебризе имела двойное подчинение: в Петербурге – графу Нессельроде, и в Тифлисе – ген. Паскевичу. Однако Грибоедов стоял выше и видел дальше их обоих, используя каждую возможность для проведения самостоятельной политики. Смелые и далеко идущие предложения Грибоедова, требовавшие оперативного решения, были встречены в Петербурге с традиционной холодностью. С другой стороны, Паскевич, от рекомендаций которого зависело многое, был менее скептичен, хотя и не мог не учитывать хорошо знакомых ему настроений царского двора, где он вовсе не собирался создавать впечатления, что целиком разделяет политические концепции автора «Горя от ума». Возможно, что это и побудило Паскевича объявить свое «особое» мнение по существу грибоедовских предложений. Не желая осложнять отношений с Грибоедовым, в письме от 5 декабря 1828 г. Паскевич даже одобрил его «осторожное» заявление о том, что занятые русскими Мушский и Баязетский пашалыки, на которые могли рассчитывать Каджары, теперь уже нужны для операций русских войск. В связи с этим Паскевич писал, что успешная операция иранской армии на Багдадском направлении (при содействии арабских шейхов) и занятие русскими Эрзерума принесет России большую пользу, потому что после этого можно будет наводить ужас по всему Диарбекиру и угрожать, с одной стороны, Сирии, а с другой, соединившись с ваххабидами, ненавидевшими турок, угрожать Мекке и Медине. Развивая эту туманную версию, Паскевич считал еще, что в этом случае турки будут вынуждены бросить против Аббас-мирзы значительную часть своих войск и этим не только облегчат занятие Эрзерума, но и позволят русским проникнуть в глубь Анатолии и поднять там против турецкого правительства часть населения страны. Наряду с этим Паскевич предупреждал, что следует иметь в виду и отрицательные последствия багдадского похода в случае его провала. Генерал сомневался, что в Багдаде все покорятся Аббас-мирзе и примут его сторону. Напомнив, что у Каджаров совершенно нет денег, вооружения и войск, Паскевич подчеркнул главную, по его мнению, опасность: «…Пламя бунта, распространяющееся во всех южных провинциях Персии, не только не обещает ей успехов в войне внешней, но и при всякой неудаче угрожает всеобщим потрясением и даже падением династии Каджаров». И тогда, считал Паскевич, шейхи, пригласившие наследника в Багдад, вместе с восставшими народами Ирана присоединятся к туркам. В крайнем бессилии Аббас-мирза не сможет сопротивляться внешним и внутренним врагам, которые прорвутся в Тегеран и «сделают восстание всеобщим. «В этом случае, – рассуждал напуганный призраком восстания Паскевич, – достоинство России и необходимость удержания на персидском престоле Каджарской династии заставит царя оказать помощь шаху и Аббас-мирзе как своим союзникам и отправить им войска за счет ослабления армии, сражающейся с турками, что может даже привести к прекращению военных действий в Малой Азии»338. Паскевич рекомендовал Грибоедову изучить эти вопросы на месте и, предрешая исход такого «изучения», отметил, что было бы не плохо, если б Аббас-мирза решился на ложный маневр в направлении Багдада с тем, чтобы удержать войска Багдадского пашалыка от их отправки на фронт339.

Паскевич информировал Петербург об этих своих соображениях, изложенных Грибоедову, и таким путем фактически отклонил предложения посланника, хотя и добавил от себя, что грибоедовский план можно будет принять в случае вступления Англии в войну на стороне армии султана. Только тогда он считал возможным вовлечь Аббас-мирзу в войну с турками, пообещав ему Багдадский пашалык или Ван и Муш.