Проект «ПАРАДИЗ»
Полная версия
Проект «ПАРАДИЗ»
текст
Оценить:
0
Читать онлайн
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Кстати, с главным исполнителями ролей получилось и длилось сущее бедствие. За бабушку взялась сама Порфирия, а старшую внучку, мятежную романтичную Верочку, приходилось представлять учёному консультанту, как Синяя не отбивалась.
Исполнители для экзотической драмы искались плохо, а находились ещё хуже, однако Порфирия обещала справиться. Мужские роли были легче в исполнении и в одежде, а уж толпа крепостных поселян и дворовых людей образовывалась сама из драм-студии и учеников Порфирии.
Детишки наперебой желали изображать сборище дивных простых детей чужой природы, далеко отставших на пути прогресса и тщательно опекаемых главными героями, посвятившими свою жизнь нелёгкой, но ответственной деятельности. Смех и грех, короче говоря.
С такой концепцией драм-профессора Порфирии Синей пришлось с оговорками согласиться, иначе сценическое построение рухнуло бы сразу, даже не начавшись, как эфемерный карточный домик. Чуждые исторические процессы, где являлись странные буки и бяки: угнетение, социальное неравенство и эксплуатация труда – короче, данные прелести были для местной публики, не только загадочны, а в высшей степени необъяснимы, как класс социальных явлений. Они, в смысле хозяева, уехали так далеко…
Однако на сей раз консультанта Синюю ждал миленький сюрприз, очередной плод профессорских изысканий. Когда внучки уселись за стол (эпизод № 5), бабушка Татьяна Марковна позвонила в маленький колокольчик (очередная уступка профессору) и выкликнула при том:
– Василиса, чаю!
На зов поспешила необъятных размеров женщина, экономка Василиса в рогатом белоснежном чепце и с подносом в пухлых руках, вплыла, как лебедь. Но не белый, а совершенно чёрный! Не справившись со святцами, Порфирия звучно бухнула в колокол, а именно сделала крепостную российскую Василису негритянкой, или как теперь принято говорить в далеких мирах – афроамериканкой. Понятно, в позапрошлый раз ей сочинили и представили атлас земной антропологии, и профессор увлеклась, подбирая типажи!
Пролетая почти над поверхностью декорации, Синяя горестно обозревала свершившееся, высыпавшая челядь на дворе и в саду оказалась поголовно чернокожей и кудрявой, актеры весело светились белозубыми улыбками и экспансивно размахивали руками!
«Ну просто браво, Порфирия! Теперь мы снимаем «Унесенных ветром»!» – примерно такие монологи пролетали над усадьбой вместе с Синей, почти не касаясь почвы. – «Только увы, этот романчик для вас закрыт намертво, там, кроме всего прочего, милая девица в кринолине стреляет в упор в янки-мародера, и все ваши миры валяются в обмороке. А меня с печалью и позором депортируют за глобальное причинение вреда! И ведь влезла в голову запретная ассоциация, прямо встала перед глазами, теперь надо её срочно гнать, пока не вырвалась вовне! Боже, как с вами тяжко, с невинными всемогущими агнцами!»
Поэтому пришлось срочно скрыться и лететь сломя голову над усадьбой и берегом реки, чтобы никто не догадался, о чём консультант невольно помыслил. И помыслив, представил чёткую красочную картинку, во всех абсолютно невозможных деталях, совсем готовую для сценического воплощения. Как актриса, играющая милую Марфеньку достаёт из кармана передника громадный пистолет и палит прямо в лицо гуманоиду в синей форме. Ужас без конца и краю!
Только оказавшись в резной беседке над обрывом реки и созерцая заречную даль, бедняжка Синяя отчасти остыла, выгнала из головы запретную сцену с убийством и стала формулировать резонные замечания по поводу профессорского самоуправства. Там в маленькой гостиной, она сдержалась, провела чаепитие при чёрной Василисе и удалилась, шурша кринолином, зная, что делать замечания мэтру следует лишь наедине, без учеников и свидетелей.
Однако всё было понятно и так, Порфирия не замедлила оказаться в беседке при бабушкином наряде, и рассыпалась в грустных ламентациях.
– Разумеется, всё не то и совсем не так, ты в печали и даже смеёшься, и я даже знаю, почему! На тебе все видно, совершенно по-прозрачному, у вас там такой тёмный цвет людей означает что-то особенное, а тебе ещё весело, я поняла. Опять у нас какой-то нонсенс, согласна. Но ты, Синенькая, рассуди тоже, у меня имеются веские резоны. Ваши сложные и тонкие различия по форме одежды для нашей публики неуловимы, даже пол по штанам и юбке весьма трудно различать, но с этим уже справляемся, но вот всё остальное! В вашем фольклоре опекуны и опекаемые различаются только по одежде, вам понятно сразу, я долго училась, а наши не поймут сначала, а потом потеряют интерес. Поэтому было вполне логично для понимания представить персонажей в различных типах расы, одни светлые, другие тёмные. И то для нас более чем экстравагантно, но тут можно дать особый комментарий, тогда…
Такую речь Порфирия выпалила одним практически незвучным куском, в сочувствии и легкой обиде, и Синей срочно следовало держать ответ, причем не упоминая о главном, держа мысль так глубоко при себе, чтобы собеседница не уловила и тени. А именно «Унесенных ветром» и Марфиньку с пистолетом.
– Порфирия, милая моя подружка, ты великий художник и мастер своего дела, я не спорю и преклоняюсь, – взвешенно возразила Синяя. – Но если ты оставишь исполнителей в таком виде, то я не смогу помочь в качестве консультанта, это без вариантов. Тогда продолжать будешь сама, без меня – у каждой культуры есть свои завихрения, в особенности у нашей.
– Я так и знала, что это не пройдет, – повинилась Порфирия. – Но вовсе не хотела напоминать тебе, Синенькая, что вы закрытые, это было бы неправильно, по вашему – гадко. Проехали и забыли. Мы так к тебе привыкли, что просто вылетает из головы. Пусть наши так называемые «крестьяне» будут неотличимы, или я ещё подумаю. Ба, да оказывается, ты отбываешь? А я не сразу разобрала. Ну вот это совсем обидно, но я учту и буду делать дальше почти без своих штучек, тебе понравится, когда снова вернешься. Слово и дело!
Пока Порфирия сыпала безмолвными заверениями, Синяя наново изучала усадьбу над обрывом реки, весёленький домик с цветочным газоном перед крыльцом (между прочим о том позаботился сам Иван Сергеевич Гончаров в романе, а вовсе не Порфирия) и любовалась вышедшей на крыльцо Марфенькой.
Все вокруг до самой последней травинки и кончая изящными дикими голубями, слетевшимися к барышне, смотрелось (и было на ощупь) совершенно подлинным, даже ароматы лились знакомые – пахло черемухой и свежескошенным сеном (хотя в земной природе такого не бывает, они разнесены по времени!). Красота!
«И мастерство!» – честно признала Синяя. – «Причём не своё, мне до того эффекта, как до звезды небесной! Одно дело предоставить подробные сведения, а совсем иное – так детально воплотить».
На самом деле шедевр на обрыве реки был тщательно исполнен Порфирией, вот у кого предметное воображение доходило почти до совершенства, и практически не знало границ.
Чуть-чуть подумав, и окончательно закинув за мельницу недоразумение с «Унесенными ветром», Синяя исполнила для гениальной подруги прощальный подарок-комплимент, он назывался «почему Порфирия?».
На самом деле мэтра звали по-иному, и скажем прямо, довольно безвкусно, поскольку при точном переводе имя получалось как «Отблеск Багряной Зари» или еще хуже того – «Луч Пурпурного Заката». К тому же звучное имя профессор драмы избрала сама, когда достигла нужного возраста и должного успеха в своих постановках.
Кто бы спорил, но никто не мешал сообщить коллеге свою ассоциацию, а она сразу возникла, при первом же знакомстве, вполне ничего себе. А именно. Любимым и даже каноническим цветом у Византийских базилевсов, то бишь царей второго Рима, был как раз присущий мэтру багряный, их покои вместе с одеяниями звались порфировыми – если грубо переводить. Оттого Синяя сразу предложила свой вариант имени – Порфирия, и в дополнение представила картинку. Величавая жена, облачённая в пурпур, в такого же цвета дворце. Мэтр обрадовалась и приняла новое имя, как родное.
Таким и вызвался прощальный подарок, на фоне беседки появилось тщательно продуманное изображение в половину натуральной величины. Двусветный зал с колоннами из багряного мрамора, а в центре светилась алым фигура порфироносной царицы – точный портрет подруги-коллеги, со всеми подробностями.
Особенно удачно на сей раз вышли волосы Порфирии, чёрная волна с пурпурным отливом, а сверху диадема из алых камней, сияющих, как пламя, и их отблески в зеркально-темных глазах, тоже пламенные, как зарево отдаленного ночного пожара.
(С точки зрения своей эстетики, портрет вышел мрачноватым, и даже несколько зловещим, но Синяя знала, что тут другие критерии, поэтому смело пользовалась цветовыми метафорами, представляла, что Порфирии может быть приятно и лестно.)
Так оно и случилось, Порфирия оценила презент, из бабушки Татьяны Марковны мигом перевоплотилась в предложенный образ, и послала консультанту ответный поцелуй, её изображение в виде царевны-лебедя частично кисти Врубеля, небольшую такую открыточку размером с ладонь, понятно, в сине-голубой гамме.
Таким образом, обменявшись видимыми комплиментами, они стали прощаться, потому что дел у каждой было невпроворот. Порфирии по крайней мере предстояло перекрасить в исходный колер всех исполнителей, как она обещала, а их было достаточно много, вся дворня в усадьбе и ещё деревня из полусотни дворов под пригорком.
Порфирия удалилась пешим ходом, и скоро её пламенное сияние исчезло из виду, а уходящая гостья Синяя всё медлила. Ей отчасти жаль было расставаться с предметом искусства, очень уютно сиделось в садовой беседке, отчасти она не могла сосредоточиться на следующем месте маршрута, его предстояло избрать и оформить.
На предстоящем этапе места и времени (категории здесь были относительными, но все же существовали по принципу «здесь и сейчас») Синяя принимала гостей, причем точно не знала, сколько их будет и кто именно явится. Следовало выбрать площадку для приема и достойно её выполнить, желательно не повторяясь. Соблазнительным казалось принять визитёров на рабочем месте, в усадьбе у Порфирии, но увы… Перегружать мэтра не следовало, хотя бы из деликатности, да и гости были далеки от производства «мыльных опер», поэтому их реакция могла быть любой, от обидного восторга до снисходительного смеха.
Профессор № 2 (вставка)
В особенности смущала мысль об ином почитаемом профессоре, который(ая) ни в грош не ставила любое искусство, поскольку не понимал(а), что это собственно такое, хотя знал(а) о предмете достаточно по роду своей профессии.
Двуполая персона из дружественного мира под условным именем Лья на самом деле не только опекала Синюю из научных интересов, но стала довольно близкой подружкой просто так, для личного и даже взаимного удовольствия. Но над усилиями Синей по части «мыльных опер» Лья могла посмеяться – мол, нашли себе игрушку, детки!
В мире Лья ни моментов почитания прошлого, ни наслаждений отвлеченного воображения не числилось, они любили одну лишь информацию и наслаждались точными фактами, иногда сталкивая их в довольно причудливые сочетания. Но никогда не сознались бы, что таковы их представления об искусстве, они считали свои привычки мышления трезвым взглядом на многомерную реальность.
Синяя сидела на мшистой беседочной скамейке, вдыхала влажный аромат черемухи и не без удовольствия проигрывала в памяти первую встречу с почтенным профессором Лья, это был очень забавный момент.
К тому времени Синяя уже слегка освоилась с реальностями Парадиза, кое-чему научилась, многое узнала и вошла в личный контакт с куратором, проводником по местности. В то время он звался у неё Вергилием, не подозревая о двусмысленном значении прозвища. Это потом, освоившись, подопечная приклеила проводнику кличку Чёрный Пёс, отталкиваясь от местных традиций, а также оставляя в подтексте легкомысленные ассоциации.
Но всё это было потом, а где-то в отдаленном начале, тогда еще Вергилий пожелал представить очень важную учёную персону из другого, непохожего мира. Проводник полагал, что подопечная Синяя должна справиться с испытанием, она удачно освоилась с аборигенами, отличными от неё, хотя и ненамного. А предлагаемая ученая персона будет отличаться поболее, скромно готовил ведомую Вергилий.
Однако общение с ней будет легче, заверял он пылко, поскольку контакт с иномирными существами (разумеется, достаточно разумными) является её, то бишь учёной персоны, прямой специальностью, в коем занятии она более, чем преуспела. То бишь персона зовется О-очень почтенным профессором изучения (и обучения также) разума Внешних Миров, вернее их множеств!
И вот Вергилий призвал Синюю к себе в горное убежище, куда он пригласил Профессора (№ 2, вернее, тогда просто Профессора, ибо о Порфирии и речи не было) для знакомства, сам при этом заметно нервничал, непонятно, правда, на чей счет. Кстати, Профессору Лья он приходился чем-то вроде аспиранта на свободном выпасе, хотя вполне неподоточётным.
(Ну скажем прямо, с правами на исследования и свободными проектами, у них тут, и не только в Парадизе сам чёрт ногу сломит запросто, это Синяя поняла и не пыталась вникать, потому что абсолютно бесполезно.
В этих мирах и пространствах все поголовно могли, буквально всё, что угодно, но при том придерживались сложнейшего этикета, на изучение которого мог спокойно уйти остаток бесконечной жизни любого более или менее разумного существа.
…Если ещё хоть что-то у предполагаемого сапиенса осталось после освоения весёлого постулата о реальном отсутствии времени и пространства, как таковых, вернее о совершенно незначительном влиянии указанных категорий для обычной жизни в этих мирах.
Данные вечные ценности здесь виделись лишь в форме привычных удобств, как цветная схема метрополитена, пользуясь которой можно отлично попасть, куда угодно, не утруждая себя знанием, как ездят поезда и что съел на завтрак машинист. Что-то вроде того.)
Итак Профессор Лья возникла на балконе в горах примерно на закате местного светила, и была настолько эффектна (или эффектен) при сложном освещении, что Синяя просто не удержалась и произнесла вслух немыслимое по любому этикету.
– Боже, какая красота! Сто миллионов экземпляров и то будет мало, все обалдеют и мигом расхватают! Покемоны и прочие Черепашки-Ниндзя отдыхают! – выдохнула Синяя в некотором забытьи.
– Это правда? – включилась профессор тоже вслух и даже на родном языке Синей. – Таков будет коммерческий успех предприятия?
Из чего сразу стало ясно, что немыслимой и неземной красоты Профессор Лья основательно изучила системы и культуру чуждого мира, освоилась с добытыми знаниями и не ощущала боязни смутить собеседницу, чем частенько грешил Вергилий. Тот был даже чрезмерно деликатен, понимая бездны и пропасти, пролегшие между мирами. А Профессора Лья подобные соображения не смущали, ей было в высшей степени фиолетово, поскольку все миры казались одинаково интересными, более того, симпатичными, даже опасные и закрытые.
К тому же Профессор была польщена высказанной идейкой растиражировать свой облик в мире Синей и продать его в виде детского развлечения в огромном количестве предметных копий. Но потом она почти сразу согласилась, что идея замечательна, но, пожалуй, слегка преждевременна.
На первый взгляд, а потом и на последующие Профессор Лья более всего походила на почти прозрачную, дивно сверкающую ящерку-саламандру, (в стадии лярвы, по выходе из куколки) причем её тело было окутано складчатыми крыльями, по которым пробегали цветные огни, а милая головка все время грациозно двигалась в такт общению. В виде игрушки это было бы просто что-то сказочное, на такое впечатление Синей Профессор сразу купилась, но при том честно добавила.
– Но такой вид, милочка, у нас только женский, скоро мне пора двигаться в мужскую фазу, это будет не так красочно, но гораздо солиднее, сверкать я перестану, – пояснила профессор.