Слеза Ночи

Однако до появления на сцене "второй ведьмы" пришлось немного помаяться. Люма даже успела напоить чаем всех, включая тетку Иру, и при этом заметила, что та приготовилась к решительному объяснению. На ветхом столике у окна девочка заметила выпотрошенную папку, в которой хранились давние бумаги, повествующие о "Слезе ночи". А сама тетка по всей видимости освежала в памяти исторические реалии, старинный каталог на пожелтевшей бумаге, вернее копия с него, тоже пожелтевшая от времени, лежала у тетки на подушке.

Наконец раздался долгожданный звонок в дверь, и на пороге возникла "ростовщица Алена Ивановна", она же "вторая ведьма". Ростом ростовщица была с Ивана Великого, костиста и сухопара, так что все одеяния трепетали, как белье на ветру, повинуясь ее резким движениям. Прическа в крупных, не везде опрятных локонах каждый раз бывала другого оттенка, нынче имелось в виду красное дерево, но древесина виделась пообтертой – на висках пришелицы просвечивала сероватая седина.

Однако самыми заметными атрибутами в облике Алены Ивановны были безусловно нос и глаза. Люма плохо представляла, как это все выглядело в молодости Алены, хотя бытовало мнение, что та была невозможной красавицей. Но в данное время смотрелась гостья довольно-таки страшно. Нос Алены, крупный, длинный и заостренный к концу, как бы выводил все ее узкое лицо к точке на острие носа, остальное служило ему тусклым фоном, в особенности еще и потому, что бледная кожа на лице чересчур плотно прилегала к черепу и казалась тоже отчасти окостеневшей. Поверх монументального носа помещались небольшие глазки каменного цвета в жесткой оправе коротких темных ресниц, но не это было главным.

Глаза у Алены сидели под острым углом вверх, и так косо вытягивались к вискам, что взгляд получался совершенно волчьим. И вообще лицо ее отчасти напоминало искусно сделанную маску упомянутого хищника. Так и хотелось спросить: "Тетенька, а где же твои острые зубки?" Зубки, кстати, были ровными и красивыми, поэтому не вписывались в лицо совершенно.

Увидев Алену в первый раз, точно так же у дверей в холле, Лева и выдал ей прозвище, приклеившееся к гостье накрепко.

– «Макбет», сочинение Вильяма Шекспира, сцена в лесу, вторая ведьма, – произнес Лева, как только Алена Ивановна просквозила мимо них в комнату тетки Иры.

Люма ранее довольствовалась сравнением со старухой Шапокляк, но "вторая ведьма" – мало того, что звучала более изысканно, также намекала на существование первой ведьмы, тетки Иры, что веселило посвященных дополнительно. Итак "вторая ведьма", она же "ростовщица"(но об этой истории нужно говорить отдельно, она вовсе не смешная, скорее печальная и поучительная) и на этот раз проследовала к тетке, едва бросив ребятам небрежный "привет".

3.

Подруге Ире Алена Ивановна не кинула даже "привета", а сразу перешла к делу, едва захлопнув за собой дверь.

– Ну и? – нетерпеливо спросила она.

(Слушатели за стеной приникли к микрофонам, иногда даже забывая дышать.)

– Бумажки принесла? – тоже без церемоний отозвалась подруга Ира. – Давай сюда.

– А может, после? – спросила Алена Ивановна. – И вообще, что это за жлобские разговоры? Мы же сколько лет друг дружку знаем.

– Ага, вот именно поэтому, Алешенька, – приторно-сладко проворковала Ирина Семеновна. – И вообще, что это за жлобские бумажки? Зачем они нам?

– На, съешь их с кашей, зануда, – сдалась подруга Алеша. – Просто для порядка они были, с тебя бы никогда не спросила, только если бы ты коньки отбросила, не ровен час, то с наследников твоих, поняла.

– Спасибо, что объяснила, – пробормотала подруга Ира, с хрустом разрывая долговые бумаги, а была их неплохая стопочка. – Ну, тогда и не горюй, Алеша! Фиг с маслом ты бы с них получила, они хоть просты, но не до святости, не обольщайся.

– Ну ладно, шут с ними, – подруга Алена по всей видимости смирилась с поражением в первом тайме. – Так что же ты вспомнила, выкладывай наконец.

– Я видела ее, знаешь когда видела? – проговорила подруга Ира приглушенным голосом. – На этой самой лыжне, будь она трижды неладна! И дальше ничего не помнила двадцать с чем-то лет! Травма черепа и церебральная недостаточность! И все из-за нее…

– Так это была она? – спросила подруга Алеша таким же придушенным голосом.

(Слушатели чуть не взвыли дуэтом от досады. Им в отличие от Алены Ивановны было невдомек, какие разные значения вкладывали подружки в простое местоимение "она". Одна "она" явно была "Слезой ночи", вторая относилась к лыжне, а кто третья?)

– Она, кто ж еще, наша беленькая овечка, – с горечью выложила Ирина Семеновна. – Она и всплыла, там у дерева, когда дурында меня довезла. Я, как слетела с кресла, то вдруг померещилось – что это она меня в кресле с лестницы столкнула, и я лечу вниз головой, а навстречу дерево. Бред чистой воды, но не свихнулась же я совсем. И велела везти прямо на место, там все проявилось. Как я тогда падала, и причем тут она.

– Ты хочешь сказать… – голос подруги Алеши сник до шепота и стал еле слышен. – Что это она тебя столкнула?

– А это не так важно, – уклонилась от ответа Ирина Семеновна. – Зато в руке у нее наша "слезка" была, цепочка на запястье намотана, я вспомнила крупным планом, как в кино. И снег кругом, а камешки блестят бешено!

– Но как она к ней попала? – задала вопрос Алена.

Вместо ответа на нелепый вопрос тетка Ира залилась странным смехом, с всхлипыванием и с подвыванием. Иногда в хохот включались отрывистые, как вздохи, междометия: "а действительно! …а как! …кто бы знал! …браво Алеша! " и еще какая-то ерунда в подобном роде. Алена пережидала реакцию подруги в полном молчании, смеху не вторила, но подругу Иру успокоить не пыталась.

Наконец веселье внезапно иссякло, Ирина Семеновна резко смолкла, помахала перед собой одною рукой (чего слушатели за стенкой видеть не могли) и с некоторым усилием выговорила.

– Наверное, ей рыбка в клювике принесла. Помнишь рыбку, Алеша? В ванной хвостом била, она еще выскочила и заявила, что смотреть на это не может, что ведь съедят бедняжку, и ведь вправду съели. Только очень печальное рыбное блюдо оказалось, на другой-то день, не правда? Мы ею просто давились, той рыбкой. Теперь я все помню, а ты Алеша, ты рыбку помнишь?

– Опомнись, Ируня, какая рыбка? – очень осторожно, как бы пробуя каждое слово, спросила Алена Ивановна.

– А если она золотая была, а мы не поняли и съели? – гнула свое подруга Ира и голос ее опасно звенел. – Она рыбку пожалела, вот ей все и досталось, а мы не пожалели. Да ведь, Алешенька, совсем не пожалели?

– Ирка, брось свои штучки, прошу тебя, ради Бога, – испуганно заговорила Алена, но ее уже никто не слушал.

– А меня теперь кто пожалеет? – уже кричала тетка Ира. – Ты что думаешь, гадина, как мне здесь сиделось двадцать лет с лишком? Всю жизнь, всю мою жизнь! Об этом я мечтала, как ты думаешь? Это ты меня толкнула, ты, а не она, это из-за тебя я вот такая до самой смерти! Ты, гадина, ты тварь грязная, верни мне мою жизнь!

Ответом на эти исступленные вопли была лишь тишина, и торопливые шаги прозвучали уже не в микрофон, а резким стуком по коридору мимо двери, а потом и обратно.

– Эй, гаврики, шевелитесь, – "вторая ведьма" просунула голову в дверь. – С Ириной истерика, неужели не слышно? А я пошла, закрой за мной!

Люма не успела ничего ответить, ни даже сообразить, что стоит около кресла с проводом в ухе и за этот провод почему-то держится…

– Заканчивай с музыкой, барышня, тетке плохо! – повысила голос Алена Ивановна и не дожидаясь ответа, ринулась к двери.

Замок за недолгой гостьей повернул Лева, но не удержался и произнес нечто совершенно недопустимое. Хотя, скорее всего, Алена Ивановна его не слышала, она торопливо сбегала по лестнице, не задумавшись вызвать лифт.

– Извольте видеть, сударыня, сколь насыщенным может быть краткое свидание… – вот что сказал Лева ни к селу, ни городу.

Люма дерзкого высказывания, к счастью, тоже не слышала, поскольку, опомнившись, бросилась к тетке Ире в комнату и стала пичкать ту каплями и таблетками.

"Неотложка" хоть и приехала быстро, но пробыла недолго. Мрачная врачиха вколола тетке Ире ударную дозу лекарств и сходу отвергла идею госпитализации. Ну, кто там станет возиться с неходячей инвалидкой, скажите на милость! И персонал замучается, и больная не выдержит.

– Пока она поспит, а там врача ей зовите, который её знает, а может, и сама оклемается, – сообщила врачиха на прощание. – Так-то организм крепкий.

Тетка Ира сразу после укола успокоилась, перестала всех проклинать, потом медленно впала в сон и лежала почти не двигаясь, только изредка вскидывала то одну, то другую руку в негодующем жесте.

Когда весь этот ужас наконец закончился, Лева нашел силы подвести итоги заседания. Люма сопротивлялась и не хотела, она вымоталась и все-таки винила себя за теткино состояние – если бы не вывалила она беднягу утром, то ничего бы и не было. Но Лева напоил ее чаем, согрел обед и как-то незаметно перевел беседу на анализ услышанного. Поневоле и Люма втянулась в обсуждение.

– Итак, из перечисленных фактов следуют три варианта, три версии, вот они, – Лева приступил к докладу обстоятельно. – Номер один. Твоя тетушка враз вспомнила, что видела одну из подозреваемых с уликой в руке, та столкнула ее с обрыва, чтобы скрыть следы кражи. Версия лежит на поверхности, и дальнейшая реакция тетушки непонятна – почему она так буйствовала и набросилась на старую подружку. Хотя тут я не эксперт, очень не помешал бы доктор по психической части.

– Хорошо бы узнать, та ли это девушка, которая из окна хотела броситься, – заметила Люма. – Это возможно.

– Ты права, но не гони лошадей, – похвалил подружку Лева. – Давай сначала приведем знания в систему. Версия номер два – внимание! Тетушка твоя Ирина вдруг не только вспомнила, но и поняла, что штучку взяла у нее Алена Ивановна, может быть под залог чего-то, а потом столкнула закладчицу в обрыв. А позвала она ростовщицу, чтобы самой проверить, но не удержалась, и сорвалась, выдала себя… Тогда понятно, отчего Алеша Иванна так быстро слиняла, и лица на ней не было.

– Ну, это ты махнул, – возразила Люма. – Какие-то бульварные злодейства и нечеловеческое коварство.

– Просто одна из множества версий, которая хорошо объясняет группу деталей, – академически возразил Лева. – А в жизни, между прочим, бывает, что угодно. Однако самая вероятная третья версия, она объясняет все с лихвой. Крыша отчасти поехала у бедной Ирины Семеновны, стукнулась она об газон и пошли глюки. Тут тебе и рыбка с клювиком, и разгадки прошлых грабежей, и покушения на ее жизнь – все смешалось у нее в голове. Но не до конца, заметь себе – долговые расписки она у подружки Алеши очень по-деловому вынула, та и не пикнула. Видно, все же какая-то чертовщина там была, и покопать не мешает.

– Ни за что на свете, – сказала Люма с убеждением. – Я передумала, мы ничего и никого искать не будем.

– Отчего же? – спросил Лева и стал собирать посуду со стола, обед закончился, но обсуждение – отнюдь нет. – Не мешло бы разобраться, эту сову надо разъяснить, как заметил мой любимый герой Полиграф Шариков.

– Разъясняла тут одна, теперь в несознанке валяется, – строго заметила Люма и добавила со значением. – А ты уже попал под черное влияние "Слезы ночи". Теперь она тянет тебя к себе страшным тяжким усилием. Плохая примета – интересоваться чужими драгоценностями, вон наши ведьмы доинтересовались.

– Не убедительно, матушка Волюмния Сергеевна, – для солидности Лева не преминул щегольнуть полным именем Люмы. – Суеверия и приметы, конечно, дело серьезное, но вы не изволили учесть некоторые детали. Раз уж эта "горькая слеза" всплыла, то она начала действовать. Это о мистике и прочих эзотериках. Кстати, и тетушка тоже начала действовать. Ты поняла, что если она не поехала с крыши всерьез, то надеется ценность вернуть. Ей бы очень не помешало, потому что кроме плохой репутации у вещички есть товарная ценность. Если тетушка вернет "слезу" и реализует, то вам станет легче. По крайней мере наймет медбрата кресло возить, я бы не возражал, а ты?

– Ты далеко уехал, батюшка Лев Николаевич, – Люма тоже припомнила другу знаменитое имя-отчество. – Все это твои предположения, а во-вторых, нас туда никто не звал. Мне баба Катя покойница еще в Твери твердила народную мудрость: не тобой положено, не тобой возьмется. А в четвертых, связываться с теткой Ирой и со "второй ведьмой" – себе дороже. Ни за какие коврижки и ценности! Мама, кстати, велела ее на порог не пускать, Алену. Мы впустили, и видишь, что вышло?

– А что вышло-то, почему не велела? – отвлекся Лева.

– Это зимой было, с Ниной Зверевой, медсестрой из процедурного, – разъяснила Люма. – Ее Алена соблазнила, наколола на две штуки баксов и на счетчик поставила. Мама ей позволила провести у них в поликлинике презентацию, тоже сглупила, и очень пожалела. Пришлось пойти всем коллективом на должностное преступление, сбыли ненужную гуманитарную аппаратуру и списали, надо было Нину выручать. Мама, бедная, как поставила подпись под списанием, так долго ждала, что ее арестовывать придут, валиум пила. Ну и указала ростовщице на дверь с крутым скандалом. А мы сегодня увлеклись и ее пропустили.

– Это "Мэй Кью", что ли, средства для ращения волос на лице и теле? – очень невразумительно поинтересовался Лева.

– Ага, такая гадость, в Америке ее везде запретили, кроме как в двух штатах, так они сюда приползли, – объяснилась Люма. – Алена у них в ранге директора, устраивает сборища, называется модным словом – презентации. А получается какой-то криминал. Нину Звереву они здорово накрыли, она маме плакалась, прямо рыдала, на что-то плохое ее толкали, если денег не вернет, одно слово – мерзость.

– Транснациональные корпорации в действии, это звучит весомо, – согласился Лева. – Давай, и эту сову разъясним!

4.

Тетка Ира проснулась ближе к вечеру, вернее будет сказать, что она очнулась от забытья и сразу потребовала Льва. Родителей дома еще не было, Люма отчасти начала тревожиться и Леву моментально притащила. Казалось, что тетка Ира мало что помнит, она выглядела совершенно одуревшей, и голос был почти не ее, но мысли она формулировала четко, хотя и медленно.

– Ты родителям ничего не говори про утро, – обратилась тетка Ира к Люме. – И я ничего не скажу, просто нехорошо стало от погоды. А Лев пусть поищет телефон один. Я слышала у него есть список в компьютере. Фамилия – Бакунин, два телефона или один. Адреса тоже. Один – Антон Бакунин, второй – Илья Бакунин.

– Это комментатор такой был или однофамилец? – спросил Лева, не удержавшись.

– Не твое дело, – сморщилась тетка Ира, потом подумала и сказала. – Да, если жив еще. Хотя если бы умер… Не важно, найди хоть одного и позвони прямо сегодня, мне. Если не найдешь, тоже позвони, понял?

– Хорошо, пожалуйста, – охотно согласился Лева. – Больше ничего не надо?

– Уйдите отсюда оба ради Бога и скажите, чтобы никто ко мне не ходил, – тетка Ира заявила в раздражении, и можно было подумать, что кто-то залез к ней в комнату из пошлого любопытства и донимал непонятными просьбами.

Однако визитеры удалились совершенно не обиженные, как раз напротив, поскольку Люме удалось поднять с полу одну из бумажек о "Слезе ночи", залетевшую в обрывки теткиных долговых расписок. Вся эта смешанная бухгалтерия валялась почем зря, а тетка о ней, по всей видимости, позабыла.

– Потом положим обратно, – заявил Лева. – Когда она хватится. Тем более я ей Бакуниных искать буду, целых два экземпляра. С детства помню дяденьку по телевизору, очень был импозантный, папашка говорил, что у него есть лоск, в отличие от прочих, хотя и «трепло несусветное» – это тоже папашка говорил. Не исключено, что знал его, хотя спросить не рискну – душу вымотает наводящими вопросами. У него идея-фикс, что я в состоянии подросткового бунта, поэтому способен на любые глупости.

– А то нет, – заметила Люма. – Еще как способен, и меня за собой тянешь искать эту чертову "слезу". Ведь не хотела брать вырезку, а рука сама потянулась – мистика.

– Вот видишь, нас влечет роковая тайна, даже думать приятно, – сознался Лева. – А расписки тебе зачем?

– Отцу отдам, с теткой надо что-то делать, это вам не роковая тайна, – неохотно сообщила девочка. – Она явно намылилась продать свою жилую площадь, а процентщица ее толкает, какие-то у них схемы.

(Делиться такими тайнами было тяжко даже с Левой.)

– Раньше таких субъектов брали в опеку, – предложил Лев.

– Не надо об этом, – попросила Люма. – Противно.

– Тогда возьмем в оборот "слезную" историю, – Лева взял документ, и оба принялись читать, вырывая бумагу друг у друга из рук, пока не был сделан главный вывод. – И вовсе это был не Распутин, обидно!

И действительно, вырезка, непонятно откуда взятая и в какие времена написанная, толковала на отдельно взятом примере, как пагубно могла влиять "Слеза ночи" на людские судьбы. Согласно предположениям автора, хотя он не ручался за достоверность истории, зловещий камень по имени "Слеза ночи" был куплен за морем одной особой из дома Романовых, а именно великим князем Сергеем, печально известным московским генерал-губернатором.

Великий князь вроде бы приобрел вещицу в подарок жене Элле, родной сестре царствующей императрицы. Он же, то есть Сергей, родной дядя императора Николая Второго, злой гений Москвы и рьяный реакционер, велел сделать для "Слезы ночи» роскошную оправу с камнями несметной ценности и повесить сооружение на специально сделанную платиновую цепь с неким секретом. Раньше "Слезка" была заделана в брошь в окружении цейлонских сапфиров, но великому князю они показались недостаточно внушительными для дома Романовых.

Однако, все это меркло и терялось по сравнению с тем фактом, что почти сразу, как вещица была готова и преподнесена, эсер (член боевой организации социалистов-революционеров) Иван Каляев добрался-таки до ненавистного великого князя и взорвал его бомбой практически на пороге княжеского жилища. Поэтому автор заметки подсказывал предположение, что террористом руководила мрачная сила "Слезы ночи", а не модная тогда идеология индивидуального террора.

Далее следовало спорное сообщение, что супруга усопшего, великая княгиня Элла распознала суть происшедшего, а до того долго беседовала в узилище с приговоренным боевиком Каляевым, добралась до истины и далее всю жизнь искупала свою (интересно, какую?) невольную вину. Сообразив, что действуют злые потусторонние силы, несчастная Элла взяла искупление на себя и удалилась в полумонашеский женский орден, какой сама организовала для покаяния, молитв, самоотречения и трудоемких добрых дел. В частности, приводились два примера. Овдовевшая великая княгиня затеяла борьбу с нищими-профессионалами, берущими в аренду чужих детей – младенцы часто умирали от истощения и дурного обращения. Также именно Элла взяла на себя тяжкую задачу отговорить императрицу от тесного общения с Распутиным, но не преуспела, только лишилась сестринской любви.

А что касается "Слезы", то Элла вроде бы ее отдала одной из приближенных дам, чье здоровье ранее пошатнулось – хорош подарочек, если иметь в виду вредность драгоценности! А вместе со статс-дамой неуказанной фамилии "Слеза" канула в вечность во времена великих потрясений. Правда, автор, надо отдать ему должное, воздерживался от соблазнительной мысли, что смута в России по семнадцатому году объяснялась плохим влиянием чертова камешка. И на том спасибо. Хотя нужно отметить, что буквально через фразу автор оговаривался, что пользуется непроверенными источниками.

– Однако, эта штучка будет посильнее, чем "Фауст" Гете! – с удовольствием процитировал Лева еще одного своего любимого героя.

Для справки, так товарищ Сталин выразил свое восхищение от пиэски Максима Горького "Девушка и смерть". У Левы имелся очень своеобразный пантеон любимых героев, и Люма неоднократно предупреждала, что однажды его поймут буквально и набьют морду, причем не важно кто, почитатели за издевательство или противники за одиозность кумиров.

– Вот бы ее разыскать и прицельно подарить! Только надо тщательно продумать – кому именно, – Лева продолжил изысканную мысль. – Лично я не вижу в отечестве достойных кандидатов, но можно предметно помечтать.

– Бог с тобой, – сказала Люма. – Вредная все-таки это штучка, вон тетка Ира почти спятила, теперь ты с глобальными планами.

– Интересно, а причем тут Бакунины в двух экземплярах? – вдруг спохватился Лева. – Я, понятно, их найду, если они в директории значатся, но почему именно они?

– Вот уж не знаю, – неодобрительно отозвалась Люма. – Вроде бы речь о девушке шла, во всяком случае упоминалась какая-то "она".

– Да, у тетушки твоей все схвачено, но у нас в знаниях пробелы, ох как не хватает Алены Ивановны, – пожаловался Лева. – Она-то небось все знает, с полуслова просекла.

– Вот тебе и подходящая кандидатура, между прочим, – додумалась Люма. – Давай не будем ей мешать, она вещицу сама разыщет и развалит с ее помощью корпорацию "Мэй Кью". Это и будет доброе дело.

– Если бы я был так же уверен в гарантиях, как все вы, мистики, – заумно выразился Лева. – А проще – вдруг выдумки все это, и никакого урона ваша "слезка" не наносит? Тогда ростовщица просто прикарманит денежки, а мы будем локти кусать. Скорее всего, она так и собралась, ее вопросы права не волнуют, она заранее уверена, что все чужое – непременно ее. У моей мамашки тоже такая кузина имеется, если ей всего не отдают – скандал и семейная драма. Она с родной сестрой из-за дачного скворечника насмерть рассорилась, не хотела делить, подавай ей всю недвижимость.

– А тетку Иру жалко, – спохватилась Люма. – Что ей еще в жизни светит, кроме проклятой "Слезы"? От нас радости мало, подруга Алеша рванулась искать ее кровное наследство, только пятки засверкали, вот только с долгами расквиталась. Ничего, она новых понаделает.

– Ладно, не будем о печальном, – сказал Лева. – У Алеши Иванны компьютера пока нету, ей адреса с телефонами искать труднее. Бог даст – твоя тетушка ее обскачет. С нашей скромной помощью, ты только не препятствуй, ладно?

– А кто препятствует? – удивилась Люма. – Ищи себе этих Бакуниных на доброе здоровье. Может быть, это они «слезу» стащили, а потом наняли таинственную "ее" сбросить тетку Иру с обрыва.

– Элементарно, Ватсон! – зааплодировал Лев.

Но день чудес на этом отнюдь не закончился. Постепенно подтянулись предки Люмы, и Лева засобирался домой, заспешил на поиски загадочных Бакуниных. А Люма весь ужин протомилась, не решаясь начать разговор о теткиных долгах, вернее не знала, как подступиться к рассказу, не разглашая предшествующей истории. В конце концов девочка выпалила безо всякой подготовки, едва свалив посуду в мойку.

– Алена сегодня опять приходила, с теткой они поругались, и вот что я нашла на полу! – с тем Люма протянула отцу изодранные долговые обязательства.

– Зачем же ты ее пустила? – не по делу встряла Софья Павловна, естественно, она утомилась на службе и уловила лишь последнее – дочка не справилась с поручением.

– А ты, мама, ребят найми в камуфляже, они и не пустят, – огрызнулась Люма. – Можно подумать, что она спрашивала.

– Ладно, Сонь, не в этом дело, – примирительно заметил Сергей Федорович и передал жене бумаги для ознакомления. – Я же тебе говорил, Ирина что-то задумала. Просто не знаю, как быть. Хоть в Тверь поезжай обратно, надоело быть перед ней обязанным, стоит ли того проклятая жилплощадь? Если по-людски – то Ира и есть полная хозяйка. И никакая регистрация-приватизация не играет роли, мало ли что записано, долевая она или еще какая.

– Давай я с ней еще раз поговорю, – предложила Софья Павловна. – Ира больной человек, и мы действительно обещали ее матери-покойнице за ней смотреть, никуда не денешься. Это ведьма Алена ее с пути сбивает, а Ирине деваться некуда, какие у нее развлечения. Вот и…

– Мам, пап, я так поняла, что долги-то она погасила, – решила вмешаться Люма.

– Цыц, мелочь, тебя не звали, – беззлобно заметил отец. – А ты почем знаешь, чем она расплатилась, может, ведьма Алеша уже другую бумажку имеет, со всеми правами на эту площадь, и завтра нам предъявит – извольте съезжать!

– Ну это – положим, – успокоила семью Софья Павловна. – Для такой бумажки нужен нотариус и свидетели. А может и они были, ты их случайно здесь не видела, Люшенька?

– Обижаешь, начальник, – пробасила Люма, потом доложила тщательно выверенную порцию информации. – Не, пап, не волнуйся, ростовщица убежала стремглав, а тетка долго ее бранила. На соглашение это не похоже.

– Тайны мадридского двора, с ума с вами спятишь! Ну что говорить мне с Ириной, или подождать? – спросила совета доктор Софья Павловна.

– Она просила ее сегодня не беспокоить, – сообщила Люма.

– Ладно, отложим, – обрадовался отец. – Ей-богу, такая морока! Знал бы… Да, Люнчик, а что твой кавалер-то сбежал? Мы не гоним, с ним веселее, ты ему скажи.