Каникула (Дело о тайном обществе)

Артур Крупенин

Каникула (Дело о тайном обществе)

Посвящается Кузе

Спроси у времен прежних, бывших прежде тебя.

Второзаконие, 4-32

Крупенин Артур Борисович

♦ По образованию переводчик.

♦ Долгое время работал сценаристом и телеведущим, был автором и ведущим таких программ как: Ток-шоу «Профессия», ток-шоу «Мужской Клуб», «День за днем», «Краткий курс» и других.

♦ Сфера интересов: автор, как и его книжные герои, увлечен древней историей и ее загадками.

Отзывы о книге

Была приятно удивлена книгой Крупенина: захватывающе, очень профессионально и при этом очень познавательно

Татьяна Лазарева, телеведущая, актриса

Я никогда не причислял себя к поклонникам детективного жанра и долгое время сторонился его, но, прочитав «Каникулу», понял, что был неправ.

Александр Феклистов, актер

Перед нами лихо закрученный исторический детектив, написанный прекрасным языком. Согласитесь – это щедрый подарок. А иначе и не могло быть, ибо автор – знаток истории и, как и его главный герой, полиглот. Экстрасенс ли Артур Крупенин? Не берусь утверждать. Но, как бывший психиатр, скажу: он тонкий и очень наблюдательный писатель. Читайте и погружайтесь в увлекательный мир разных эпох, которые переплетены гораздо теснее, чем нам кажется.

Андрей Бильжо, художник, писатель

Глава 1

Испанец

Первое, на что обратил внимание Лучко, была белая футболка под номером семь с символикой мадридского «Реала» и надписью Raul. Из-под футболки выглядывал бледный живот с розовым шрамом, видимо, оставшимся после аппендицита.

Пару раз обойдя вокруг тела, застывшего на полу в нелепой позе, капитан взялся за документы. Паспортов оказалось целых два. Оба на одно и то же имя. Да и темно-красные обложки выглядели почти одинаково, чего не скажешь о гербах.

Для начала рука следователя привычно потянулась к двуглавому орлу. Рамон Хуанович Гонсалес. Ну и имечко, язык сломаешь. Впрочем, если верить эксперту-криминалисту, фамилия жертвы была весьма распространенной – что-то вроде нашего Иванова. Оказалось, что каждый пятидесятый испанец, встретившийся вам на улице, непременно окажется Гонсалесом.

А кто же родители? Капитан сверился с наспех подготовленной справкой.

Отец – Хуан Гонсалес, из числа так называемых совиспанцев. В тридцатых ребенком был отправлен в СССР. Женился на Марии Васильевне Шведовой. В 1962 году у них родился сын, которого назвали Рамоном. Несколько лет назад Рамон Гонсалес получил испанское гражданство, но продолжал жить на две страны. Имел жилье в Москве и в Мадриде.

Лучко с любопытством раскрыл второй паспорт с витиеватым гербом, увенчанным короной. Капитан уже успел выяснить, что такие паспорта выдают гражданам Испании, выезжающим за рубеж. Оказалось, что испанцы родом из России, посещая бывшую родину, для удобства прячут этот документ куда подальше и втихаря пользуются своим старым российским паспортом, как это и сделал Гонсалес. В общем, ничего из ряда вон выходящего.

Следователь вернул паспорт на место и снова принялся осматривать кабинет, аккуратно обходя разбросанные по полу вещи. Тут явно что-то искали. Но что?

Разглядывая разлетевшуюся веером пачку фотографий, Лучко невольно засмотрелся на снимок весьма привлекательной женщины, что, смеясь одними глазами и сложив губы трубочкой, пыталась поцеловать объектив фотокамеры.

Затем внимание следователя привлек стол, с которого было сброшено все – бумаги, книги и письменные принадлежности. Каким-то чудом уцелела только одна глиняная статуэтка коровы. Подняв голову, капитан обвел взглядом висящие над столом полки, сплошь уставленные фигурками разнообразных животных. Коллекция была столь обширна, что овцы, слоны, жирафы и прочая живность исчислялись целыми стадами.

С трудом оторвавшись от терракотового зоопарка, Лучко снова сосредоточился на письменном столе. Во всю длину его полированной поверхности крупными неровными буквами было выцарапано непонятное слово: alucinac. Следователь почесал в голове. Что бы это значило?

Капитан провел рукой по дереву и, поднеся ладонь к глазам, разглядел крохотный завиток стружки. Хм, царапины совсем свежие.

Осмотрев другие комнаты, Лучко попросил коллег поискать мобильный погибшего. Однако телефона в квартире не оказалось. Капитан тут же дал поручение проверить все звонки на стационарный номер и выяснить, был ли у убитого сотовый, зарегистрированный в России. Выяснилось, что мобильный у Гонсалеса имелся, но куда-то исчез.

Послышался скрип открывшейся двери. Это пришел прослышавший про ЧП участковый. Лучко поманил молодого лейтенанта пальцем и сунул под нос удостоверение.

– По особо важным делам, значит? Ух ты! – удивился участковый и, почтительно козырнув, прошел в комнату. Капитан указал рукой в сторону мертвеца:

– Хозяина знали?

– Совсем немного. Вообще-то он тут не жил.

– Сдавал, стало быть?

– Нет, вроде как про запас держал. Видать, из богатых.

Лучко недоверчиво обвел взглядом скромные интерьеры.

– Что-то непохоже.

– Не знаю, не знаю. Все время проводил за рубежом, говорят, в Европе. Счастливчик!

– Это точно, – криво усмехнулся капитан, кивнув в сторону тела. – А часто он здесь бывал?

– Появлялся наездами, примерно раз в полгода. Иногда один, иногда с женой. Поживут пару недель – и обратно. Наверное, приличную работу нашли.

– Гражданство они там нашли приличное, – вклинилась в разговор бледная, болезненно худая старушка, приглашенная в качестве понятой, пальцем указывая на иностранный паспорт.

Лейтенант принялся с интересом разглядывать испанский герб.

– Выходит, Гонсалес заделался иностранцем? Так вот почему расследованием занимаетесь вы? Теперь понятно. Да уж, хлопотное вам выпало дело.

В голосе участкового послышалось сочувствие. Капитан слегка наклонил голову в знак признательности. Что правда, то правда – расследование убийства иностранного гражданина традиционно сопровождается сердитыми звонками из МИДа и регулярными вызовами на ковер к самому разнообразному начальству. В общем, тот еще геморрой.

Убедившись, что вопросов к нему больше нет, участковый присел на корточки, откинул полиэтилен, которым было прикрыто тело, и присвистнул:

– Классная майка!

Затем, в деталях рассмотрев то, что осталось от лица Рамона Гонсалеса, лейтенант подскочил и пулей кинулся в туалет опорожнять желудок.

Глава 2

Буквы на столе

За годы службы Лучко приходилось сотни раз бывать в морге, но привыкнуть к этим визитам он так и не смог. Ни к длинным мрачным коридорам, ни к скудному освещению, ни к стойкому сладковатому запаху, мгновенно въедающемуся в одежду.

Капитан еще не успел раскрыть очередную дверь извилистого коридора, а изнутри уже раздалось истошное гавканье. Хотя Лучко знал, что, несмотря на всю свою брехливость и напускную злобу, дворняга по кличке Сися вполне безобидна, он все же решил по обыкновению задобрить ее суповым набором, заранее приобретенным в соседнем магазине. Разумеется, не из боязни, а из симпатии – Сися была для него этаким живым уголком в печальном царстве мертвых.

Опрокинув собаку на спину и почесав с минуту мягкое шелковистое пузо, вот-вот готовое разрешиться очередной партией щенков, капитан направился в кабинет судмедэксперта.

– Здорово, Семеныч!

Семенов был явно не в духе.

– Что-то ты раздобрел, – вместо приветствия пробурчал он, придирчиво оглядывая талию капитана.

– Жена, понимаешь ли, чуток перекормила, – начал было оправдываться следователь, похлопывая себя по животу.

– Жена, говоришь? – с сомнением переспросил судмедэксперт, разглядев упаковку леденцов сквозь полупрозрачный карман летней рубашки капитана.

– Угу. Сам знаешь, путь к сердцу мужчины…

– Вообще-то кратчайший путь к сердцу мужчины лежит через шестое межреберье слева по среднеключичной линии… – заворчал себе под нос Семенов, направляясь к столу, на котором лежало тело Рамона Гонсалеса.

– Ну, что скажешь? – спросил Лучко.

– Скажу, что иначе как зверским это убийство не назовешь. – Семенов покачал головой, по обыкновению окутанной клубами сигаретного дыма. – От правой половины лица, считай, вообще ничего не осталось.

– А чем это его так?

– Обычным утюгом. Местами даже отверстия для отпаривания отпечатались. Прямо как в девяностые. Жуть.

– Но Гонсалес же должен был орать как резаный, а соседи ничего такого не слышали.

Судмедэксперт снова жадно затянулся.

– Они пытался. Но, судя по частицам льна во рту и следам каучука вокруг губ, рот сначала заткнули тряпкой, а потом для верности залепили клейкой лентой. Так что не особо докричишься.

– А что скажешь про левую сторону лица?

– Слева ожогов нет.

– Сам вижу. А это что?

– Следы от удара локтем.

– Локтем? Уверен?

– Витя, я, между прочим, когда-то подрабатывал врачом на боях без правил. Не раз и не два такие рассечения видел.

– Ясно. А причина смерти?

– Смерть наступила от болевого шока.

– Беднягу пытали?

– По полной программе.

– А убивать, значит, его эти садисты не хотели?

– Про это тебе лучше у них самих поинтересоваться. А я всего лишь предполагаю, что, прежде чем убить Гонсалеса, кто-то очень хотел его о чем-то расспросить.

– Эх, еще бы знать о чем.

Вздохнув, Лучко вяло пожал Семенову руку и поспешил из морга на свежий воздух, энергично отмахиваясь от поставленной судмедэкспертом дымовой завесы.

* * *

После морга Лучко отправился на встречу с экспертом-криминалистом. Всю дорогу капитан чертыхался про себя.

Угораздило же этого Гонсалеса поменять гражданство, а потом умереть такой жуткой смертью и не где-нибудь, а в Москве. Теперь Дед не только обязал капитана «лично разгрести это дерьмо», но и отвел на все про все ровно неделю. А значит, нужно спешить. Нагоняй от Деда это вам не просто нагоняй. Генерал, если захочет, всю душу вынет.

Теперь надо как можно быстрей понять, с какой целью убитый приехал в Москву, с кем созванивался, с кем встречался. Человека замучили насмерть, пытаясь выбить какую-то важную информацию. Преступники хотели выяснить, где ценности? Какие? Ведь никто до сих пор не знает, что именно пропало. Впрочем, уже послезавтра из Испании прилетит вдова Гонсалеса. Возможно, она что-то прояснит.

* * *

Расторгуев уже ждал Лучко в своем кабинете. Он тут же стал зачитывать результаты графологической экспертизы.

– Степень выработанности надписи средняя, с выраженными признаками расстроенной координации движений, что проявляется в угловатости дуговых и овальных элементов, неустойчивости размера, наклона и размещения букв и штрихов. Перечисленные признаки могут свидетельствовать о выполнении надписи под влиянием каких-то отягощающих факторов – неудобная поза исполнителя, необычное состояние и все такое. Что же касается сравнения с почерком предполагаемого исполнителя, то…

– А попроще не можешь? – перебил эксперта капитан.

Расторгуев отложил заключение в сторону.

– Короче, так. Надпись на столе сделана Гонсалесом. Это его почерк, хотя и несколько искаженный. Думаю, из-за стресса.

Эксперт был таким картавым, что капитану временами стоило немалого труда понимать все, что тот говорит. Не будучи полностью уверенным в правильности расшифровки слова «здгесс», Лучко на всякий случай переспросил:

– Значит, из-за стресса?

– Ну да.

– А что означает сама надпись?

– Что касается смысла, то опрошенные нами лингвисты считают, что alucinac – это начало испанского слова alucina-ciönö – «галлюцинация».

– Получается, что Гонсалес успел накарябать что-то вроде «галлюцинац»? Ну и что он хотел этим сказать? Думаешь, испанец накануне смерти обдолбался какой-то дурью?

– А это уже вопрос к Семенычу, а не ко мне, – ответил Расторгуев и поправил очки, сползающие с переносицы под тяжестью толстенных линз.

* * *

Прислушавшись к совету Расторгуева, Лучко попросил Семеныча еще раз проверить образцы крови и тканей, взятые у Гонсалеса, – может, тот был наркоманом? Или жертву одурманили? Кроме того, капитан распорядился запросить, лечился ли Гонсалес в Москве, и если да, то какие препараты принимал.

Мысли Лучко вновь вернулись к загадочной надписи. Да, убитый, ясное дело, владел испанским. Но кому предназначалось это его предсмертное послание? Жене? Однако, судя по документам, она русская. Чертовщина какая-то! Что же все-таки стоит за этой «галлюцинацией»?

* * *

Ближе к вечеру на рабочий стол капитана легла распечатка звонков, сделанных с домашнего телефона Гонсалеса. Их было совсем немного: два звонка на один и тот же номер в Мадриде и несколько звонков по Москве.

Лучко пробежал глазами список. Его внимание привлек городской номер, звонок на который был сделан за полтора часа до предположительного момента смерти Гонсалеса. Примерно в это же время его сосед услышал за стеной громкий треск – скорее всего, это преступники взламывали дверь. Капитан нахмурился и еще раз пристально вгляделся в цифры.

Постучавшись, в кабинет вошел дежурный – он доставил ответ на запрос, посланный в Испанию. Лучко пробежал текст глазами и хмыкнул. Из сообщения следовало, что убитый в Москве Рамон Гонсалес буквально за сутки до своей смерти был объявлен в розыск испанской полицией.

Глава 3

Кое-что о трюфелях

Нет ничего лучше студенческих каникул, особенно если ты преподаватель. Можно позабыть о царящих на кафедре истории Древнего мира склоках, вдоволь выспаться, в охотку почитать что-нибудь совсем ерундовое и наконец-то залпом просмотреть всю стопку DVD, впрок накупленных за последний семестр. Кайф, одним словом.

А еще можно чуть свет махнуть за город по грибы. Как истинный гурман, Глеб Стольцев обожал трюфели. И в духе древних нисколько не сомневался в их сверхъестественной природе. Неспроста же Плутарх полагал, что трюфели родятся от молнии, Ювенал в этом смысле грешил на гром, Цицерон называл их «детьми Земли», а Порфирий – порождением богов. Да и Плиний Старший тоже считал чистой воды чудом этот «земляной фрукт, который произрастает, но не может быть посеян».

Конечно, подмосковный трюфель вкусом не сравнится с бургундским, но тоже довольно вкусная штука. Вся беда в том, что растут трюфели под землей и, если вы не обладаете собачьим обонянием, отыскать их можно либо случайно, либо по косвенным признакам. К примеру, на местоположение трюфельника могут указать роящиеся над ним пестрокрылки. Зная об этом, Глеб полдня внимательно наблюдал за снующими туда-сюда мухами, но тщетно. А жаль, ведь прежде, чем спозаранку выйти из дома, он заранее вытащил из морозилки телятину и сделал это неспроста. Концепция будущего обеда сложилась, можно сказать, на стыке дисциплин – высокой кухни и высокой поэзии и была навеяна аппетитными строчками из «Евгения Онегина»:

Пред ним roast-beef окровавленный,И трюфли, роскошь юных лет,Французской кухни лучший цвет…

Будучи закоренелым итальянофилом, Глеб слегка попенял классику на кулинарные предпочтения – в конце концов пьемонтские трюфели ничем не хуже бургундских – но в итоге великодушно простил «нашему всё» его грибную предвзятость.

И вот уже шесть часов кряду он внимательно присматривался ко всяким холмикам, рылся в подлеске и бдительно следил за подозрительным гнусом.

«Чтобы найти трюфель, нужно уподобиться свинье», – когда-то наставлял Стольцева его коллега профессор Буре, также страстно обожавший грибную охоту. Оглядев свою замызганную обувь и одежду, Глеб с усмешкой подумал, что по крайней мере внешне уже вполне созрел для ценной находки, но, увы, ни один царь-гриб ему так и не попался.

К счастью, он догадался прихватить с собой фотокамеру и теперь все равно вернется домой не с пустыми руками, а с кучей снимков, на которых во всех деталях будут запечатлены причудливые ландшафты древесной коры, разнообразие мха, тычинки полевых цветов и жанровые сценки из жизни насекомых.

Нащелкав добрую сотню кадров, Глеб отправился домой. Всю обратную дорогу, наплевав на отсутствие гарнира, он, сглатывая слюни, предвкушал «roast-beef окровавленный» и бутылку вина.

Глеб уже открывал входную дверь, когда зазвонил мобильный.

– Здорово, экстрасенс! – рявкнул телефон голосом Лучко.

Испытав легкую тревогу, – следователь никогда не звонил ему просто так – Глеб, секунду поразмышляв, тоже подобрал нетрадиционное приветствие:

– Здорово, ментяра!

– Вижу, не забыл, – хмыкнув, констатировал капитан и сразу перешел к сути. – Тут мне поручили одно дельце, без твоей помощи не разобраться. Надо бы пересечься. Давай через час на «Пушке». Хор?

– Старик, я только вернулся домой. Сорвался в лес ни свет ни заря. Не жрамши, не спамши, понимаешь. Давай лучше завтра с утречка, а?

– Очень нужно, – твердо настоял на своем Лучко.

– Ладно-ладно, – буркнул Глеб. – Уже еду. Дай мне полчаса и еще столько же на дорогу.

Он с сожалением взглянул на телятину. Нет, «пушкинский» обед ему сегодня не светит.

* * *

Капитан выбрал кафе, где, по его словам, давали «во-о-от такие бисквиты с вишней». Выпечка вкусом и размером вполне соответствовала этому заявлению.

Заинтригованный Глеб хотел поскорее понять, в чем причина настойчивости следователя.

– Ну, выкладывай.

Отхлебнув горячего кофе и отведав пирога, Лучко с видимым сожалением оторвался от сладкого.

– Хотел навести справки о твоем коллеге Рамоне Гонсалесе. Ты с ним встречался?

– Да, мы были знакомы.

– Близко?

– Общались когда-то. Но потом наши пути разошлись.

– Ясно. А когда вы виделись в последний раз?

– Лет десять назад, а то и больше.

– Ты уверен?

– Абсолютно. А почему ты об этом спрашиваешь?

Лучко отставил чашку в сторону и внимательно посмотрел Глебу в глаза.

– Потому, что Рамон Гонсалес звонил тебе на мобильный позавчера около полуночи. Примерно за полтора часа до своей смерти.

– Что? Рамон умер?

– Его убили.

– Как убили?

– Вот взгляни.

И следователь выложил на стол пару фотографий. В ту же секунду ложка выпала из руки Глеба и со звоном покатилась по столу.

– Но кто мог сотворить такое?

– Вот это я и должен понять. Так что ты мне скажешь про звонок?

Капитан выложил на стол распечатку. Стольцев в растерянности вынул из кармана телефон и стал просматривать входящие звонки.

– Да, действительно, вот вызов с неизвестного номера. В ноль часов три минуты двадцать пятого июля. Ах, да. Теперь припоминаю. Точно, телефон звонил после полуночи, но никакого разговора не было. Связь прервалась, а перезванивать я не стал.

– Почему?

– Все-таки первый час ночи, а номер незнакомый.

– Но что Гонсалес от тебя хотел?

– Понятия не имею.

– Ты сказал, что ваши пути разошлись. Что произошло?

– Это долгая и очень давняя история.

– А я никуда не спешу.

Как бы в подтверждение своих слов следователь неторопливо отковырнул от пирога вишенку и отправил себе в рот. Глеб вздохнул и отвел глаза.

– Ну, если коротко, размолвкой мы обязаны одной женщине.

– И как давно это было?

– Мне тогда было двадцать три, а Гонсалесу, как сейчас помню, тридцать семь. И он казался мне глубоким стариком, не имеющим никаких шансов.

– Стало быть, лет пятнадцать назад?

– Где-то так.

– Как я понимаю, та женщина выбрала его, а не тебя?

– Ты все правильно понимаешь, – улыбнувшись, ответил Глеб, хотя капитану его улыбка показалась вымученной.

– И с тех пор никаких контактов?

– Мы лишь пару раз пересекались на работе.

– А скажи на милость, откуда Гонсалесу был известен твой номер?

– Я полагаю, он мог раздобыть его на кафедре.

– Ну да, ну да, – согласился следователь. – И зачем Гонсалес мог звонить тебе в день убийства, ты не знаешь?

Глеб покачал головой. Капитан доел последний кусок пирога и бережно собрал оставшиеся на блюдце крошки.

– Тебе придется помочь мне в расследовании. Сам понимаешь, это и в твоих интересах тоже.

– Ты что, меня подозреваешь? – подскочив, спросил Глеб.

– Я-то нет. Но желающие найдутся. Так ты поможешь?

– Да куда я теперь денусь. К тому же на дворе каникулы, свободного времени полно. В общем, можешь мною располагать.

– Вот и славно. Завтра прилетает вдова Гонсалеса. Я собираюсь вместе с ней еще раз осмотреть квартиру. Приглашаю и тебя.

– Вдова Гонсалеса? – с какой-то странной интонацией переспросил Глеб. – Хорошо. Я обязательно буду.

* * *

После встречи со Стольцевым следователь вернулся в управление. Он так и не получил вразумительного ответа на вопрос, почему Гонсалес в критический момент, когда бандиты взламывали дверь, вместо того чтобы позвонить по «02» и просить о помощи, набрал номер Стольцева. И это после того, как он увел у Глеба любимую, и после стольких лет разлуки. А Стольцев часом не врет? Как ни противно подозревать его, но по долгу службы придется все досконально проверить.

На рабочем столе капитана уже ожидало заключение Семенова, согласно которому Гансалес не находился под воздействием наркотических веществ в день смерти. В крови жертвы были найдены лишь следы диазепама – распространенного седативного препарата.

Капитан почесал в затылке. А снотворное не могло вызвать ту самую «галлюцинацию», которую имел в виду Гонсалес, выцарапывая надпись на столе? Нет, тут надо разобраться поподробнее.

Следователь набрал номер судмедэксперта.

– Семеныч, а ты уверен, что Гонсалес не ширялся?

– Вполне. Похоже, он всего лишь принял изрядную дозу валиума.

– А откуда известно, что именно валиум? В заключении сказано про… э-э… диазепам.

– Во-первых, это всего лишь название рабочего вещества, а во-вторых, я поднял список лекарств, найденных в аптечке Гонсалеса. Там был валиум.

– Так у нашего парня шалили нервишки?

– И сильно.

– Что ты хочешь сказать?

– Сдается мне, – судя по возникшей паузе, Семеныч раскуривал очередную сигарету от предыдущей, – что этот твой испанец изрядно психовал в тот вечер.

Следователь задумчиво погладил тройной шрам под глазом.

– Думаешь, догадывался, что к нему могут нагрянуть непрошеные гости?

– Не исключено. Может, что-то почувствовал или заметил. Мужик, как я понимаю, был сообразительный, доктор наук все-таки.

– Ежели он был такой умный, – проворчал Лучко, – с чего бы ему тогда лежать у тебя в морге?

* * *

После ухода Лучко Стольцев, размышляя о разговоре, еще дважды заказывал себе кофе.

Рамон звонил ему позавчера ночью?! После всего, что было между ними? Что он хотел? Уж не собирался ли наконец извиниться? Кто и за что его убил? Негодяи не оставили на Гонсалесе живого места – по словам Лучко, Рамона пытали. Жуть, средневековье какое-то.

И как там теперь она? Странное дело, услышав о смерти Гонсалеса, Глеб первым делом подумал совсем о другом человеке. Фрагменты тщательно и глубоко зарытых в памяти событий пятнадцатилетней давности встали перед его глазами. Воспоминания были не из приятных. Ведь Глеб тогда впервые в жизни узнал, что утверждение «расставание – маленькая смерть» верно только для тех ситуаций, когда все случается по обоюдному согласию. В противном случае эпитет «маленькая» можно смело отбросить.

Глава 4 Вероника

Он обратил внимание на эту глазастую девчонку еще на первом курсе, но долго стеснялся подойти и куда-нибудь пригласить. При всей мягкости черт и никогда не сходящей с губ улыбки было в Веронике что-то неприступное. Она и притягивала, и внушала трепет. Как омываемая грозным океанским прибоем красота прибрежных скал, что так и манит к себе потерявшего осторожность яхтсмена. Подойдешь поближе и можешь потом сильно пожалеть.

Все вышло само собой во время летней практики. Солнце, море, южные звезды и крымские вина кого угодно настроят на лирический лад. Их разговоры становились все дольше, взгляды – все жарче. А настоящий роман закрутился сразу после возвращения в Москву. Оба нырнули в него с головой. К моменту выпуска они уже давно жили вместе и на годы вперед строили радужные планы что в науке, что в любви. И эти планы вполне могли бы сбыться, если бы не проклятая аспирантура.

Вот тогда-то в их жизни и появился Рамон Гонсалес. Он стал научным консультантом Вероники. Лицом смахивающий на Хавьера Бардема, Рамон Хуанович пачками пленял студенток и аспиранток, единодушно признававших его заслуженным секс-символом истфака.

Много позже, исколесив Иберийский полуостров вдоль и поперек, Глеб сообразил, что каждый второй испанец с трехдневной щетиной выглядел бы в глазах пылких москвичек законченным мачо. Но все это было потом, а тогда он, помнится, не особенно насторожился. В конце концов, какие-то там девчонки – это одно, а Вероника – совсем другое дело. Глеба не насторожили ни восторженные рассказы подруги о многочисленных достоинствах научного консультанта, ни ее поздние возвращения, ни чьи-то назойливые звонки и молчание в телефонной трубке. Он так ничего и не понял до того самого дня, когда Вероника спокойным тоном давно принятого решения объявила: «Я его люблю!»