Прошлое в настоящем

«Ну и не пей, если такая правильная!» – Рука Германа дрогнула, бордовые капли покатились по столу.

– Итак, за успех! – провозгласила хозяйка, поднимая бокал.

Чокнулись, помолчали.

Татьяна с любопытством пригубила терпкий напиток. Ни в студенческих компаниях, ни дома столь дорогие вина не покупали, и теперь, впервые попробовав, девушка была удивлена и разочарована. «Отдавать кучу денег за такую гадость – это кем надо быть?! Зажравшимися воображулями, как Герман! И куда только подевались нормальные парни!»

– Танечка, когда у тебя начинаются каникулы? К пятнадцатому успеешь сдать сессию? – деловито поинтересовалась Дюкова.

– В общем, да, с экзаменами успею. Но там еще практика… – неуверенно протянула девушка.

– Это можно отложить на пару недель, – не терпящим возражений тоном заявила хозяйка. – Итак, мой мальчик, через Интернет закажешь три билета на самолет до Симферополя! С учетом бедной старушки! Должно быть не очень дорого!

Девушка вздрогнула. «Не очень дорого» – это для них; ей же никто не даст денег на отдых у моря. И вообще, летом она собиралась подрабатывать… «Как же быть? Признаться во всём этим богатым задавакам? Ни за что! Даже если помогут, презирать будут, смеяться. Может, у Федора попросить? Он же получает Симкину пенсию, тысяч тридцать, не меньше… За вычетом квартплаты и покупки продуктов, остается добрая половина!»

Дюкова, увидев несчастный Танин вид, сообразила, в чём дело:

– Мать с отчимом не поймут, зачем тащить бабусю к морю ни с того ни с сего? Удивятся, к чему лишние, ненужные траты? Я права?

Девушка покраснела.

– Послушай моего совета! – уверенно продолжала хозяйка. – Просто скажи, что едешь с молодым человеком; любая мать одобрит такое знакомство! Покажи ей Германа – не прогадаешь! Интеллигентный, воспитанный, с таким отпускать дочку не страшно, а что до бабушки, так ты просто не можешь оставить ее одну. Ответственность всегда вызывает уважение, поверь моему опыту, и все лишние вопросы отпадут сами собой. А билет Серафиме я оплачу, это будет мой взнос в общее дело!

– Наверное, вы правы! Спасибо! – только и сумела вымолвить вконец смущенная девушка.

Глава 13

Начинающий пинкертон

Участковый уполномоченный старший сержант Михаил Шпагин принялся в третий раз переписывать отчет о попытке ограбления продуктового магазина на вверенной ему территории. Ну не умеет он правильно мысли формулировать, да и можно ли чему-то толком научиться на ускоренных курсах спецподготовки? Смех, да и только! После такого образования больше вопросов, чем ответов… Старшие потешаются: «Недостающее на практике доберешь!» Легко сказать! Михаил вытащил из кармана смятую пачку «Любительских» и закурил. Раздражение не проходило, перо с неистовством резануло по бумаге, и та порвалась. Отчет о неудачном ограблении продмага на Вокзальной снова испорчен. Чёрт, как надоело! Дело неинтересное, убогое какое-то: ну разбили витрину двое неизвестных, ну оглушили сторожа, украли пять бутылок водки и три банки тушенки, после чего скрылись в неизвестном направлении. Ищи их теперь, свищи! Скукота и, главное, глупость несусветная!

Не о таком Мишка мечтал, когда в милицию подался. В общем-то, он сразу хотел в госбезопасность, шпионов ловить, врагов настоящих, а не за мелкой шоблой гоняться. Ну как же, рылом не вышел. Образование – семь классов, в армии меньше года, комиссован по контузии, и наград никаких… Парень всегда закипал, когда вспоминал эпопею с трудоустройством. Голова даже болеть начинала. Как он мог больше служить, если оккупацию сняли только весной сорок четвертого, а он в начале войны совсем малолеткой был, пятнадцать всего; такого разве возьмут?! И еще – начальникам крутых спецов подавай, героев, желательно из разведки, а он где служил?! Правильно, в артиллерии рядовым, на точке стоял с прожектором, и по совместительству кашеваром. Хорошо хоть про это не вспомнили, когда личное дело под микроскопом смотрели. А ведь ничего плохого в этом нет, надо же кому-то жратву готовить, а Мишка – новенький и самый молодой. Счастье, что старшина по-отечески отнесся, учил житейским премудростям, опекал помаленьку. Похлебку показывал, как готовить по-суворовски. Это разные крупы и всё, что попадется, вместе варить; выйдет вкусно и питательно. Суворов для своих солдат придумал во время перехода через Альпы. Признаться, до этого Мишка фамилию полководца ни в жизни бы не вспомнил, ибо по истории тройку имел «с большим натягом»; скуку эту, покрытую пылью и плесенью, терпеть не мог, а тут как старшина начинал очередной рассказ, так слушал, разинув рот. А еще – на новый, сорок пятый год шикарный подарок сделал: ножик складной с узким лезвием и деревянной ручкой. Мишка по сей день его в кармане носит, хлеб на работе режет. Хороший был дядька Максимов, жаль, снайпер немецкий достал в Берлине, уже после победы! До слёз обидно, вот судьба-гадюка! А старик верил в эту заразу, ладанку деревенскую на удачу носил, перед смертью Мишке как главное наследство передал. Рука нащупала под кителем шаркунок. Понятно, глупость и суеверие, но всё-таки память о фронтовой дружбе.

Шпагин амулет на шнурочке всегда под рубашкой носил, стеснялся, конечно, что заметят – засмеют, но снять и бросить – это всё равно что товарища предать. И прав был старшина, удача полегоньку улыбаться стала. Ясно, всё это чушь и лапша на уши. Но всё-таки, не будь судьбы, никогда бы ему, салаге сопливому, Водяного не выловить! А как всё случилось – любо-дорого вспомнить. Только участок вверили – Мишка за дело принялся, все подозрительные квартиры обошел, с ненадежным элементом пообщался, воспитательную типа работу провел, а они ржут в глаза, сволочи, и что делать, не ясно! В отделение прибежал, к старшему оперу Поспелову за советом; он мужик-то свойский, невредный, а тут, как назло, занят по уши оказался. Иди, говорит, материалы у меня на столе разбери, в порядок приведи! Мол, если с головой за дело возьмешься, много полезного для себя найдешь. Еще и схохмил: почти музей криминалистики, какие для вас, новичков, в больших городах открывают. И дверью хлопнул. Мишка поначалу обидеться хотел, но потом за работу взялся; захватило его! До самого вечера просидел и на дне ящика потрепанную, заляпанную чернилами фотографию откопал. Тут как раз Поспелов вернулся, на карточку глянул и говорит: «Это Водяной, бывший полицай, много наших угробил, гад! Как мы его искали – и сразу, как город освободили, и потом… Без толку. По слухам, видели его пару раз, но… Потом решили, что вообще из Крыма сбежал или порешил его кто по-тихому. Дело в архив сдали, а карточку оставили на всякий случай». Мишка фотографию к самому носу поднес, вгляделся. Харя будто знакомая. Особенно глаза – мутные, водянистые, и такое чувство, будто сам глядел в них, и недавно… Талантов выдающихся Бог парню не дал, кроме одного – памяти на лица. Любое лицо мог узнать, даже раз увидевши. Правда, от способности такой в жизни проку мало, не в художники же подаваться?..

Зажмурился тогда Мишка, напрягся, аж голова разболелась. Поспелов окликнул: «Ты чего, заболел?» «Точно, заболел, заболел… больная старуха, конечно!» И выпалил:

– Я видел его сегодня! На улице Горького, семь, на первом этаже квартира двухкомнатная, отдельная, всего одна бабка живет. Еще поинтересовался, почему никого не подселяют, а мне ответили, что психбольная она, по закону право имеет на жилье. Тогда пошел проверить, не опасна ли для окружающих; этим шизанутым мало ли что в голову взбредет, а мое дело – порядок охранять! Познакомился; старуха вроде по документам древняя, а ходит уверенно, в черном платье до полу, голова платком замотана, как у монашки, но глаза те самые, водянистые! – Пальцем по карточке постучал.

Поспелов сразу посерьезнел. «Если ничего не путаешь, быть тебе хорошим ментом!»

Как впоследствии оказалось, правильно догадался новичок. Под видом сумасшедшей бабки скрывался Водяной, а настоящую старуху порешил он еще в сорок четвертом, когда немцы уходили. Всё рассчитал: родственников у убогой никаких, да и людей всегда сторонилась, черные закрытые одежды носила, так как сильно верующая была. Подмена прошла как по маслу; и жил бы полицай себе припеваючи, если бы не новенький участковый.

У Мишки аж сердце подпрыгнуло от радости, когда Водяного действительно взяли. Сам начальник отделения милиции товарищ Златов к себе вызвал, похвалил за рвение и наблюдательность. Парень даже размечтался, что жизнь по-другому пойдет, только зря надеялся. На этом дело и кончилось. Завертелись тяжелые будни. И забыл бы Шпагин свои амбиции, если бы не новость о побеге и убийстве Водяного.

Он должен распутать это дело! Во что бы то ни стало должен! Чтобы всем доказать, что годен для серьезной работы. Да, мальчишество, да, попытка с негодными средствами, но он упрямый, если решил чего, ни за что не отступится.

Шпагин горько усмехнулся, смял папиросу, вынул из папки чистый лист и принялся заново торопливо и косноязычно излагать на бумаге обстоятельства дела. Писать не любил он еще со школы, ну не его это, хоть тресни! А начальник к каждому слову придирается, ошибки выискивает и носом тычет, как первоклашку. Он – солдат, страну защищать должен, а не бумагу марать!

«Ничего, всё еще получится! Смотаюсь минут через сорок опрашивать свидетелей по налету на магазин, а там…» Настроение заметно улучшилось, ведь на обратном пути можно «случайно» пройти через лиман и снова (в восьмой раз) осмотреть место преступления. Хоть где-нибудь, но убийца должен был оставить след! Почему? Да просто потому, что ему обязательно должно повезти. Ведь зло должно быть наказано.

Через два с половиной часа после долгого, нудного и бесплодного разговора с бабкой, жившей неподалеку от продмага на Вокзальной, Шпагин зашагал в сторону лимана. Солнце плавило потрескавшийся асфальт, знойный ветер бросал пыль в лицо, на душе было муторно. Не проходило раздражение на горе-свидетельницу, скорее желавшую посплетничать и привлечь к себе внимание, чем помочь следствию. «Черная машина вильнула хвостом и скрылась за углом». Хрень, да и только!

Мишка решил пройти к лиману через кладбище. Почему-то не оставляла уверенность, что преступник шел именно этим маршрутом. Скромные пыльные оградки, старушки в черных платках скорбно хлопочут у родных могил. Узнал одну худенькую, высохшую бабку; она сидела, уставившись на обелиск с красной звездой, неподвижная, как и в предыдущие дни. Прямо старая знакомая! Захотелось поздороваться или просто кивнуть. Шпагин остановился в нерешительности, его тень упала на фото веселого парня в фуражке с якорями. Несчастная мать обернулась, посмотрела мутным, недобрым взглядом.

– Зачем ты здесь? Всё ходишь, а мой в земле лежит! Живой, зря тревожишь мертвых, зря! Шляешься тут каждый день без дела, как та девка беловолосая, что повадилась сюда! У ней здесь тоже никого нет, без толку покойников тревожит! Не к добру!

Молодой человек поперхнулся заготовленным приветствием, кивнул виновато и побрел прочь. «Совсем свихнулась от горя, бедняга! Единственного сына война забрала… Кстати, что за околесицу несла про какую-то блондинку, что приходит на кладбище «просто так»? Ох, не нравится мне это «просто так»!»

Смутное предчувствие долгожданного успеха окрылило, вернуло веру в себя. Конечно! Искать нужно не улики на земле, а человека! Вот в чём соль!

Он оторвал взгляд от затоптанной каменистой тропинки и огляделся, выискивая легкую женскую фигурку. Как назло, никого! Действующее кладбище закончилось, впереди раскинулся поросший колючей травой пустырь; кое-где торчали разбитые каменюки заброшенных караимских надгробий, а впереди – чахлая рощица и мутные, желтые воды лимана.

Оперативник зашел в лесок; но тень от низких, редких деревьев не дает прохлады: кругом бугорки сплошь в колючих зарослях ежевики. Ветки кое-где помяты, поломаны, особенно внизу; видно, ребятишки прибегали полакомиться спелыми черными ягодами. Михаил сорвал несколько штук, попробовал, задумчиво посмотрел под ноги, выискивая какой-нибудь мусор. Чуть правее, у подножия узкой кривой джиды, белел скомканный блокнотный листок. Милиционер наклонился, поднял бумажку; на первый взгляд – вроде чистая, но он глянул на свет. Проступили отпечатки кособоких, встревоженных букв, собравшихся в следующий текст:

…ИМ!

ТЫ… ЭТО …СЧИТЫВАЛ НАЙТИ

НАМ ВСЁ ИЗВЕСТНО, …ТАК С ВОДЯНЫМ!

.., УВИ…Я В …ФЕ НА УГЛУ РЕВ…ИИ И СПИ…НОВА В СРЕ… В 17…

Михаил опешил. Записка явно связана с Водяным, и встреча назначена вполне конкретно, но… весь текст какой-то взбалмошно-детский или, скорее, женский, отдающий дешевым романом. Нет, не мог преступник накатать такую маляву, ни-ког-да! Мишка отчеканил про себя это слово – «никогда». Скорее всего, розыгрыш или детская игра, а что касается места убийства и клички «Водяной», так их мусолит вся Евпатория!

Сердце пронзило острое разочарование. Забавлялись юные пинкертоны, мать их! Даже время назначили!.. И кому это «им» адресована вся эта хрень?

Шпагин выругался, растоптал папиросу, сплюнул с досады, сунул бумажку в карман и свернул к лиману. Огромное мутно-желтое, разогретое солнцем болото. Прошел вперед по кромке метров сто и остановился. А что если убийца приплыл на лодке или пришел вброд (глубина вполне позволяет)? Он до слёз вглядывался в искрящуюся водную гладь, но ничего толком не мог придумать. Вместо ясных мыслей наваливалась сонная, знойная одурь; захотелось присесть – всё-таки с шести утра на ногах. Мишка поправил фуражку, встряхнулся и поплелся назад. Вдруг из рощицы выскользнула молодая женщина в белом платке с пустой хозяйственной сумкой в руке и резво побежала к кладбищу через пустырь. Дремоту как рукой сняло, ноги сами перешли на бег. Вот она, «беловолосая девка», что тревожит мертвяков без дела! Ох, молодец бабка, подсказала!

Участковый сократил расстояние шагов до пятидесяти. Красотка неслась вперед, ни разу не обернувшись, будто опаздывала. Он свернул вслед за ней на Хлебную улицу и, держась на расстоянии, проводил взглядом до калитки. Затем не спеша приблизился, взглянул на зеленый забор и аж присвистнул от удивления. Невозможно было ошибиться, здесь жил сам товарищ Златов!

Однажды в начале весны Михаил сопровождал Поспелова, который должен был занести начальнику документы. Казалось бы, плевое дело: отдал бумажки и пошел. Ан нет! Шпагин тогда битый час ждал друга на улице. Всё поблизости исходил вдоль и поперек. Даже в нетерпении разок заглянул через невысокий зеленый штакетник, будто так можно было поторопить Николая. Глупо, конечно! Зато дворик разглядел – аккуратненький, ровно забетонированный и чистый-пречистый, словно вылизанный.

Участковый удивленно огляделся по сторонам, затем перегнулся через заборчик. Ошибки быть не могло. Та же самая чистота, красота, куда там Мишкиной комнате. «Что же это выходит? Неужто блондинка, бегающая по кладбищу и пустырю, жена самого Златова? Быть такого не может!»

От напряжения вмиг разболелась голова – сказывалась давнишняя контузия. Участковый сжал пальцами виски, стараясь заставить голову работать. Никакого эффекта. Наверное, правильно, что его не хотели брать. Не нужны в милиции инвалиды!

Прижался к прохладной каменной стене соседнего строения, отдышался немного. Нужно обязательно убедиться, что не перепутал дом и что подозрительная баба – жена самого майора. А дальше уже разбираться, что к чему!

Закурил, чтобы унять нервную дрожь. В нерешительности потоптался у калитки, привстал на цыпочки, заглянул через забор. Блондинка уже успела надеть фартук и принялась подметать и без того чистый дворик.

Михаил собрался с мыслями и нажал кнопку звонка.

– Кто там? – спросил встревоженный женский голос.

– Я к Вадиму Дмитриевичу! – У него получилось как-то робко, будто спросил простой человек, а не облеченный властью сотрудник органов.

Послышались торопливые шаги, скрипнула щеколда. Теперь он видел ее вблизи. Бледная, взволнованная или даже напуганная, но по-настоящему красивая.

– Мужа нет дома, он на работе. Что-нибудь передать?

– Нет, ничего, спасибо! Попозже зайду!

Шпагин, как оглушенный, медленно зашагал вниз по улице, чувствуя на себе ее тревожный взгляд.

Жена Златова! Ну и ну! Хотя что тут такого?! Ну заходила в рощицу, болталась на кладбище, и что с того?! Может, у нее привычка такая – гулять по кладбищу в самую жару. Подобное предположение вызвало улыбку. «Любому поведению должна быть причина. А нелепому поведению – веская причина! Мотив, понимаешь?!» Вспомнились наставления Поспелова. Итак, поставим вопрос по-другому: что она делала в безлюдном месте в такое гиблое время, да еще несколько раз? Может, на свидание бегала? А что? Такая красотка всякому понравится, а муж на работе чуть не круглосуточно пропадает. Внутренне усмехнулся, представив начальника «с рогами». Версия, конечно, так себе, но имеет право быть. А если не это, то что? Сердце заколотилось от предчувствия удачи. Может, вот она, ниточка, дернув за которую можно вытянуть крупную рыбу? Только не переусердствовать. Есть над чем подумать! Ведь, если замешана жена, муж не может быть совсем ни при чём!

Сделалось не по себе: слишком уж мутная картина вырисовывалась. И потом, товарищ Златов вне подозрений! Настоящий герой, пятнадцать лет в органах, служил в Симферополе, во время оккупации примкнул к партизанам. Говорят, семья у него была, да всех немцы расстреляли. Михаил вздохнул. Поэтому и не вернулся майор в родной город, в Евпатории остался, на местной девушке женился. Жизнь начал заново.

Сержант вытер пот со лба, поправил фуражку; голова тупо ныла, не желая выдавать ни одной путной мысли. На углу около гастронома торговали газированной водой. Ужасно захотелось пить. Не мелочась, взял два стакана, первый выпил залпом, сделал глоток из второго и засмотрелся на веселые пузырьки, выпрыгивающие из прозрачной влаги. Хорошо вот так пить газировку и никуда не спешить! Прямо как в кафе! Усталые мозги едва шевелились. Где-то сегодня уже упоминалось кафе. Но где, где? Точно, в дурацкой записке! Она совсем вылетела из головы. Скорее всего, ерунда, розыгрыш, но… стоит проверить! Как же выяснить, кто писал записку? Задачка. Может, просто заглянуть в кафе в среду, в пять часов вечера? Шпагин звякнул стаканом о прилавок, благодарно улыбнулся толстой продавщице и быстро пошел вперед. В собственном расследовании наметился сдвиг.

Глава 14

Встреча в кафе

В среду, 6 августа Лиза проснулась с первыми лучами солнца. Вспомнилась дурацкая записка, оставленная в чемодане. Перед глазами снова встала разрытая могила на заброшенном кладбище, шевельнулся детский, суеверный страх. Молодая женщина зябко поежилась, тихонько села на край кровати, посмотрела на мирно дремавшего мужа. Лицо спокойное, такое родное и любимое… Нет, нет! Всё кончено! Он явится сегодня на встречу в кафе и всё объяснит! Там Вадим не сможет отвертеться. Так нельзя больше, нужно по-честному! А то стали как чужие, будто кошка черная пробежала. Вспомнились тягостные душные вечера. Она подает мужу ужин и сидит, натянуто улыбаясь, почти не притрагиваясь к еде, а он пристально, изучающее смотрит… Никто ничего не говорит, не объясняет, а ведь ссоры-то не было. Только тайна и подозрения.

Лизе вдруг захотелось разбудить супруга и спросить обо всём в лоб, но обаяние раннего солнечного утра будто гипнотизировало, не давая себя разрушить. За окном купались в лучах солнца мелкие пушистые персики. Уже можно потихоньку снимать, собирать посылку для Нины. Ничего, что еще не совсем дозрели, зато в дороге не испортятся.

Девушка пружинисто соскочила с постели, побежала готовить завтрак. Интересно, получил ли он записку? Придет ли сегодня в кафе?

День тянулся мучительно медленно, всё валилось из рук. Симка не к месту путалась под ногами, мешала сосредоточиться. Лиза даже накричала на нее пару раз. Потом пожалела сестренку, расплакалась, пообещала вкусные пирожные. Девочка обрадовалась, тут же успокоилась и тихонько сидела в уголке. К четырем часам дня сёстры были полностью готовы, старшая заперла дверь дрожащей рукой и рванулась в жаркую духоту улицы. Девочка с трудом поспевала следом. Молодая женщина резко оглянулась, вздрогнула, словно впервые заметила жалкого, неловкого ребенка, и замедлила шаг. Всё равно спешить некуда, впереди еще так много времени. Нужно попробовать изобразить беззаботную прогулку.

Вот и угол Революции и Клубного переулка, выцветший бледно-розовый особняк начала века. Второй этаж жилой, витые замысловатые решетки балконов завешены сушащимся бельем, из приоткрытого окна доносится нестройное бренчание пианино. В школьные годы так же бездарно и старательно музицировала и сама Лиза, будто это могло чем-то помочь в жизни. Теперь уже ничего не поможет. Ощутила себя провинившейся школьницей под строгим, пронизывающим взглядом учителя. Боязливо оглянулась; из сквера напротив выходил молодцеватый парень с гусарскими усиками. Тот самый, что спрашивал Вадима несколько дней назад. Лизе стало дурно, закружилась голова. Она остановилась у блестящей витрины кафе, тупо глядя на дверь. Симка потянула сестру за руку и почти силком втащила внутрь. От сладких запахов сделалось еще хуже. Огромный вентилятор под потолком лениво разгонял духоту; продавщица неспешно обслуживала немногочисленных покупателей. Основной народ придет через час, а пока еще много свободных столиков. Девушка в изнеможении прислонилась к застекленному прилавку, перед глазами мелькали блюда с разномастными пирожными, кружились и жужжали мухи.

– Дамочка, вы будете что-нибудь брать? И не висите на витрине, она не железная! – Хриплый, грубый голос продавщицы возвращал к реальности.

Елизавета шарахнулась назад, виновато глядя на толстую усатую тетку с кружевной наколкой в крупных кудрях.

Тут Серафима, всё это время жадно пожиравшая глазами кондитерское великолепие, взяла инициативу в свои руки:

– Пожалуйста, вот эту корзиночку с грибочками, вон ту с клубничками и шоколадный эклер! – Тоненький пальчик нетерпеливо тыкал в засаленное стекло.

Тетка с презрительным равнодушием накидала пирожные на большую белую тарелку с надписью «Общепит».

– Пить что будете?

– Сок! Яблочный, два стакана. – Лиза дрожащей рукой достала кошелек, вытащила крупную купюру, не глядя сгребла с прилавка сдачу. Обернулась, подыскивая подходящий столик. Хорошо бы сесть у окна; как раз освободилось место с видом на сквер. Она ринулась вперед, держа в каждой руке по стакану. Сзади семенила сестренка, крепко прижимая к груди белую тарелку с пирожными.

Только сидя на стуле, Лиза немного пришла в себя; способность соображать возвращалась крайне медленно. В незнакомых ситуациях часто нападала растерянность, граничащая со ступором. Как можно было этого не учесть?!

Она положила шляпку на стул рядом, пригубила сок. Отвратительно липкое и сладкое пойло! Отодвинула стакан, скользнула быстрым взглядом по сестренке: перепачканная шоколадом мордашка, растерзанный, помятый эклер и две аккуратненькие корзиночки на белой тарелке. «Дурашка, самое красивое оставляет на потом, любуется, ест медленно, с краешку, чтобы как можно дольше не испортить вид. Даже у нее есть логика! Я же мечусь как угорелая! И не знаю, совсем не знаю, как правильно!»

Представилось, что она, словно в замедленной съемке, летит в море с обрыва, нужно попытаться спастись, но сил нет. Лиза встряхнула головой, отгоняя наваждение, и увидела его.

Молодой человек с гусарскими усиками весело кивнул и направился к их столику с подносом в руках.

– Здравствуйте, Елизавета Васильевна. У вас свободно?

Она молча кивнула.

«Ишь как побледнела, прямо барышня из романов времен царизма! Того и гляди в обморок хлопнется! Самое время «колоть». Вот только как?» Михаил про психологию книжек не читал, но видел, как Поспелов обрабатывал «клиента», дожимал, если надо. Шпагин милицейскому делу учился с жадностью, легко запоминал всё, что могло пригодиться. Вот и сейчас было важно представить, как повел бы себя опытный опер, и действовать так же. Парень весь подобрался, стараясь вжиться в роль, аж затылок привычно заныл.

Не спеша отпил чай и выжидательно уставился на молодую женщину, будто предлагая ей начать беседу самой.

Нет, не тянет она на матерую шпионку, скорее на случайную, проходную фигуру. Но тут же одернул себя: в делах государственной важности не бывает «случайных, невинных фигурантов», «чуть-чуть запачканных». Здесь или наш, или враг – без выбора. Но, видя огромные, перепуганные, такие детские глаза, на миг засомневался. Даже растерялся, утратил сыщицкий напор. Еще очень смущала девчушка, такая смешная, наивная, беззащитная. Она будто кричала: «Мы случайные, мы ни при чём!» Как, оказывается, сложно раскрутить «клиента»: тут без чувства своей правоты и силы никак нельзя. Чтобы разозлить себя, подумал, к чему бы придраться. Ну, например, к перепачканной липкой сладостью сестренке. Ясно, ребенка для подстраховки притащила!

Шпагин сосредоточился и начал наступление. Для этого со звоном поставил чашку на блюдце, подался вперед и, широко улыбаясь, произнес: