Прошлое в настоящем

Лиза медленно брела к дому, ночное приключение всё больше казалось сном; хотелось на всё закрыть глаза и жить как прежде.

Глава 4

Первый фрагмент головоломки

Татьяна залюбовалась своим отражением в чистейшем оконном стекле. Всё-таки она хорошенькая! А это немало, чтобы чувствовать себя уверенно. С тех пор как поселилась в Москве, будто жить начала по-настоящему. Ничего, что приходится пока оставаться Лизой. Главное – дело доброе, хорошее! А если кто вздумает осуждать – их проблемы!

Поймала себя на мысли, что нет для нее человека, чье мнение было бы реально значимо. Мать, начав новую жизнь, заметно отдалилась. А настоящих подружек, и тем более парня, нет ни в реале, ни в Сети. Чужие все, скучные! То ли дело Симка – своя, родная!

Таня высунулась в окно, позвала «ребенка», со звоном захлопнула рамы и побежала в прихожую встречать «сестренку» и неугомонных рыжиков, которые так и норовили испортить с трудом налаженный быт.

Когда старушка помыла руки, а собаки громко зачавкали над мисками, девушка налила куриный суп в тарелку, поставила перед Симой, вложила ложку в сухую, морщинистую руку. Серафима тут же выронила прибор, виновато закивала, принялась усаживать потрепанного плюшевого мишку рядом с тарелкой, да неудачно: игрушка плюхнулась мордочкой в горячий бульон.

Таня всплеснула руками; не давая старухе опомниться, подлетела к столу, схватила грязную игрушку и кинулась к раковине отмывать. Впервые разглядела это ветхое, облезлое чудо: потускневшие стеклышки глазок, серо-бурая засаленная шубка без намека на пушистость, внутри что-то жесткое, свалявшееся. Чувствовалось, что Сима ни разу не мыла любимца. Это же сколько заразы!

Возмутившись, девушка стащила с медведя жилетку, как следует налила на нее моющего средства и принялась тереть. Пена сделалась густо-черной, по пальцам потекли темные струйки. Это не только грязь, но и какая-то дрянная нестойкая краска. Кукольная одежка из черной стала голубовато-серой, и на ткани отчетливо проступил чертеж, сделанный устойчивым синим цветом. Таня бережно расправила тряпочку на столе и внимательно всмотрелась. Видны даже надписи: лес, лиман, кладбище, жирный крест, обведенный кружком.

Вот это да! Значит, и вправду Лиза что-то спрятала и умерла. Вернее, ее убили! Оставила послание в игрушке, ибо точно знала: сестренка мишку сбережет во что бы то ни стало! Сбережет, сколько бы ни прожила, до самого конца.

Девушка на миг ощутила тяжесть времени, превращавшую ветхую игрушку в полуистлевший труп. Но мрачным мыслям не место рядом с чудесной находкой. Сердце билось всё быстрее, глаза сверкали. Вот она, настоящая тайна, а может быть, и клад! Тут же одернула себя, взглянув, как будто со стороны, на жалкую, мокрую кукольную одежонку, на которой стремительно расплывались синие каракули. Схватила смартфон и быстро сфотографировала то, что осталось. Да уж, негусто! Кому покажешь – засмеют! Тоже мне, ключ к загадке! Издевательство сплошное! Или это старуха – ключ? Не зря же ее опекает кто-то неизвестный! Ей вдруг сделалось холодно и жутко; вспомнилась нелепая история, рассказанная Федором, от которой она отмахнулась неделю назад. Внезапно появившийся родственник отца, которого не было. Ерунда сплошная! Или просто нашли добросовестного простачка, чтобы присматривал за дурой. Дурачки и дурочки – пешки в чужой игре.

Таня возбужденно прошлась взад-вперед по кухне, пораженная масштабом чьего-то замысла. Взглянула на старуху, присела рядом. Серафима с детсадовской старательностью доела суп, положила ложку в тарелку и встала.

– Всё! Я возьму мишку, можно? Какой мокрый, несчастный! – Грязные струйки потекли по старческим, скрюченным пальцам. – Помнишь, ты велела его без тебя не купать, а то обидится? Вот мы и ждали всё это время.

Таня судорожно сглотнула.

– Мы – это кто?

– Я и Мишонок! Ты сама его так назвала, еще объясняла: мишка размером с мышку. – Старуха счастливо улыбнулась. – Перед тем как уйти, ты играла со мной, кукольные одежки шила, в парк водила. Там озеро и фигурки сказочные, огромная голова из земли торчит в шлеме и с бородой, страшная – жуть! Ты объясняла, что художник перед войной это создал, чтобы детей радовать. Какая уж тут радость – не пойму, Лиза?

– А еще… я что-нибудь говорила? Ну, может, просила о чём?

– Нет, только мишку беречь, не мыть и никому не давать! Это наш с тобой лучший друг!

– Потом, когда я ушла, брал его кто-нибудь? Может, дядя Вадим? Говори, Сима, я не обижусь! Как всё было?

Старуха виновато вздохнула, бережно положила игрушку на стол, помяла край передника.

– Как ты пропала, Вадим прямо взбесился, всё искал что-то! Вещи перерыл, книги по страничке перелистал, игрушки мои распотрошил и до Мишонка добрался. Я всегда его в руках держала, ни на минуту не расставалась… Вроде в нём частица тебя, раз беречь просила. А тут муж твой, он… ну, как сказать? Вроде тебя оплакивал, обо мне заботился, но противный, чужой – ужас! Жирафку ножницами покромсал, а его Лиза моя шила. Нет, думаю, не дам никого больше в обиду. Он сначала по-хорошему просил – я ни в какую! Потом будто сдался, и только я успокоилась – вырвал Мишонка и давай мять погаными лапами… Я как зареву, прыгнула, зубами в палец ему впилась, а руками игрушку к себе тяну. Вадим страшно выругался, толкнул меня, аж к двери отлетела, треснулась о косяк, ничего не почувствовала, только, вижу, головка мишкина у меня осталась, тельце у него. Начинка по полу рассыпалась, кровища у него из пальца хлещет, глаза бешеные. Еще раз встряхнул свой кусок игрушки, швырнул в угол и вышел вон, крикнув: «Дура, юродивая!»

Я Мишонка кое-как подшила и прятать стала, хотя Вадим больше на него не покушался. А шрам на пальце до конца остался, так я его тогда цапнула! – Старуха довольно усмехнулась, обнажив хорошие, ровные зубы.

Таня задумчиво покачала головой. Ай да Лиза! Всё продумала, всё просчитала!!! Даже мелочи! Кому оставлено послание? Или у нее был друг, приятель, любовник? Куда пошла в последний день? Наверняка догадывалась, что не вернется!

Девушка нетерпеливо обошла вокруг стола, поглядывая на мокрую грязную игрушку и хлопочущую над ней старуху. Потом та схватила мишку и ушла к себе.

Единственный свидетель! И память прекрасная на то, что было тогда, давным-давно! Всё до последней мелочи в ее голове хранится, как истлевшие вещи в закрытой пыльной комнате.

Таня села за стол и принялась жевать шоколадку, чтобы немного успокоиться. Это же надо, какой поворот! Как отец говорил: «Если правильной дорогой пойдешь, много интересного сыщешь! А не туда повернешь, вся жизнь мимо пролетит – и не заметишь! Интересно, лезть в это дело правильно или нет?

Внутренний голос кричал, что правильно! Лиза умерла из-за этого! Не напрасно же! Ничего, что столько лет прошло! Вдруг что-нибудь да сохранилось? Но с какой стороны подступиться? Как заставить Симу вспомнить?

Натыкаясь на табуретки, кинулась в комнату к ноутбуку искать совета в Сети.

Психологи, судя по статьям, могут многое, но дерут кучу денег, и гарантии никакой! Интересно, развлекательно, но не вариант! Остаются старые, кондовые психиатры! Серафима ведь на учете состояла, значит, карточка должна быть прямо с какого-то мохнатого года, а в ней… Сердце учащенно забилось в предчувствии удачи.

И не важно, есть там клад или нет! Главное – всё выяснить, Лизино дело довести до конца! А крестик на карте – всего лишь приманка, ну или оправдание. Главное – интересная жизнь, не в Сети, не в кино, а в самом что ни на есть реале! Настоящая, осязаемая, своя! Не каждодневная скука, не виртуальная заморочь, а…

Не успела додумать мысль до конца, как в комнату вошла Серафима, плюхнулась на кровать и разревелась:

– Мой Мишонок совсем испорчен! Мокрый, скукоженный! – пробивалось сквозь всхлипы. – Бедный! Несчастный!

– Положим на подоконник, посохнет на солнышке, будет как новенький!

Но старушка не унималась, и Таня никак не могла ее успокоить. Уж и по головке гладила, и уговаривала – всё без толку. Утомившись, встала, прошлась по скрипучему паркету; раздражения не было – лишь чувство бессилия и жалость. И тут ее осенило. Обратись к психиатру! Жалобы налицо, явно нужен врач. А там и про анамнез поспрашивать…

– Сима, завтра же к доктору пойдем! Слишком ты стала нервная, нельзя так! – У нее получилось властно, безоговорочно.

Бабуся тут же перестала плакать, лишь всхлипнула:

– Узнаю мою Лизу! Всё по врачам меня таскала; помню, один профессор с седой острой бородкой обещал, что поумнею. Ты радовалась, а он соврал. – Она вытерла покрасневшие глаза.

Танина рука привычно забегала по клавишам ноутбука. Районный ПНД № 9, улица Соколиная Гора. «Ага. Завтра, в понедельник, и отправимся».

Глава 5

Второй фрагмент головоломки

Утром Серафима надела праздничное желтое платье с оборочками и довольно повертелась перед зеркалом, заплетая свежевымытые седые волосы в две тоненькие косички.

– Лизка, узнаёшь свой наряд? Тебе Вадим подарил на День Победы, достал где-то по случаю… А оно узко оказалось, да и цвет не к лицу. Как я подросла, так и носить стала… по праздникам. Здорово, правда?

– Просто класс! – Таня судорожно сглотнула. Это же надо, семьдесят лет тряпке! А оборки лишь слегка выцвели, и платьице молодое, веселое, кокетливое, как та девчонка, которой оно предназначалось. Что от нее осталось?! Жесть!

Старуха схватила еще влажного мишку, сунула его в черный атласный мешок на завязках и выразила готовность идти. Вид сделался окончательно нелепым. Еще сфоткает кто и в Интернет выложит. Но Таня решила быть храброй и идти до конца.

– Сима, надень плащ! – Но ее крик потонул в громком лае. Бабка хлопнула дверью и бодро зашагала во двор; два рыжика прыгали вокруг нее.

Нет, только не это! Таня кинула планшет в сумку, на ходу пригладила волосы и бросилась ловить собак.

Когда звери наконец были заперты в квартире, подъезд огласил жуткий вой. Девушка замерла в тревоге, ожидая появления разгневанных соседей. Слава богу, никто сразу не выскочил: время рабочее, да и многие уже на дачах.

У пустой скамейки старушка в ярком платье обрывала листья с куста и складывала их в карман.

– Ты чего? Перестань сейчас же! Тебя та бабка заругает, которая всё сажает, ухаживает за растениями!

Из окна высунулась разъяренная тетка лет пятидесяти, готовая защищать присвоенный клочок земли, но, завидев сумасшедшую, лишь покачала головой.

Татьяна покраснела, бормоча извинения, схватила «сестренку» за руку и потащила за собой.

Только метров через сто девушка сообразила, что двигается в своем обычном темпе, но… старушка отлично поспевала, не жалуясь ни на ноги, ни на одышку, лишь очумело оглядывалась по сторонам и крепко прижимала к груди черный мешок, как для школьной сменки.

У входа в метро «Щелковская» она остановилась как вкопанная.

– Под землю не полезу! Страшно, пещера, наших убили! Нет, нет!

Замотала головой – и ни с места.

Спешащие вниз люди натыкались на вставшую посреди прохода старуху; образовался затор, послышались смешки и чертыхания. Покрасневшая Таня отпрянула в сторону, крепко сжимая скрюченные костлявые пальцы. Она, конечно, слышала про клаустрофобию и опасалась, что Серафима что-нибудь отчебучит, но чтобы так сразу! Это уж слишком!

– Ты что ведешь себя как дикая?

– Лиза, ты и раньше так говорила! – Старушка виновато вздохнула. – Но не люблю я людей, страшные они, чужие! Мы с рыжиками только гуляем по дворам там, где потише!

– Да уж! – Руки привычно потянулись к смартфону. На метро – самый легкий путь, но был еще один – наземным транспортом. На автобусе до Первомайской, затем – на трамвае и почти два километра пешком… С сомнением оглядела престарелую спутницу и направилась к светофору.

До диспансера добирались долго, но без происшествий, даже странно, как в без малого восемьдесят пять лет можно так долго и без устали шагать. Ни одна нормальная бабка такого не выдержала бы, а эта идет, задрав голову, и улыбается.

Перед окошком регистратуры Тане сделалось тревожно и неловко. Вдруг нет никакой карты? Да еще и спрашивать начнут… Кто такая? Откуда? Зачем? Хорошо хоть паспорт и полис на месте. Петрова Серафима Васильевна, 28 августа 1934 года, место рождения – город Евпатория – и нынешняя прописка. Больше ничего интересного.

Когда подошла очередь, девушка просунула документы в окошко и смущенно затараторила, что привела бабушку на прием.

Толстая тетка в белом халате и с ниткой крупных розовых бусин на шее окинула цепким взглядом тощую фигурку в желтом платье с оборками и бросила раздраженно:

– Адрес, фамилия? Когда были последний раз?

– Петрова, 9-я Парковая, дом 9. Думаю, давно сюда не приходила.

– Карта хоть есть?

– Не знаю! Должна быть…

Тетка надолго отошла, потом вернулась с тощим желтым конвертиком в руках.

– Идите в восьмой кабинет, карту потом принесу. Доктор Литвинов Анатолий Вадимович.

У белой облезлой двери с надписью «Врач-психиатр» сидел на банкетке толстый неухоженный дядька с седой щетиной и отсутствующим взглядом.

– Вы последний к Литвинову?

– Угу.

– Мы будем за вами.

– Угу.

Таня хотела было сесть рядом с ним, но, ощутив запах давно не мытого тела, отшатнулась и ограничилась тем, что усадила «сестренку» на край лавки, а сама встала у окна.

Очередь подошла на удивление быстро. Они вошли в маленький, но светлый кабинет. Старый, заваленный папками стол, включенный компьютер. Крупный плечистый парень в белом халате что-то торопливо строчил в толстой растрепанной карте. Короткие волосы, острый нос, ямочка на подбородке – всё ничего, но взгляд высокомерный, отталкивающий.

– Анатолий Вадимович, здравствуйте!

– Добрый день, присаживайтесь! – бросил со вздохом и откинулся на спинку кресла, будто давая понять, что все ему смертельно надоели.

Девушка помялась немного, покраснела и выпалила:

– Бабушку привела, родственницу… Мне приглядывать за ней поручили, заботиться, а она всё с игрушкой возится и… – Таня с опаской глянула на Серафиму; а та уже устроилась в большом кресле, развязала мешок и вытащила игрушку. – И называет меня Лизой, так сестру ее пропавшую звали… Та ушла еще в сорок седьмом, а она всё ждала… Ужас просто! Не знаю, что делать, и спросить не у кого. Человек, который за ней ухаживал, умер, а остальные не знают ничего.

В глазах Литвинова мелькнули интерес и злая ирония.

– То есть никакая она вам не бабушка, и знакомы вы всего ничего… Вам работу предложили, я правильно понял? – Взгляд доктора стал совсем насмешливым. – Может, завещание написали?

Таня возмутилась, взмахнула рукой.

– Нет, что вы! Что вы! Это бабка отчима. Он пожить у нее предложил, чтобы в институт ездить ближе и… – прошептала, покраснев еще сильнее, – чтобы им не мешать…

Анатолий вздохнул. «Клевая девка, фигура что надо! Жалко ее. Молоденькая совсем, тут бы отрываться по полной, а предки такую свинью подложили».

– Да не волнуйтесь! Проживание в обмен на уход – обычное дело. Сейчас попробую вам помочь! – Врач улыбнулся вполне приветливо; затем вытащил из конверта тонкую карту, полистал.

– Последнее посещение – в 1987 году. Вторая группа бессрочно. Так-так, сейчас посмотрю…

Лечилась стационарно, видимо, всего раз, по крайней мере, выписка всего одна, старая, выцветшая, от 1978 года, сделанная на пишущей машинке, с дырками вместо некоторых букв. Чтобы не разбирать рукописные каракули, начал быстро просматривать текст.

Шизофрения неврозоподобная, на органически неполноценной почве.

Анамнез: родилась в г. Евпатория в семье школьного учителя, вторым ребенком в семье. Отец погиб в самом начале войны. В июле 1941 года мать больной увезла двоих несовершеннолетних дочерей из города к родственникам в деревню, в Бахчисарайский район. В связи с оккупацией домой вернуться не смогли. В конце 1943 года многие жители деревни (в том числе мать больной) расстреляны карателями, деревня сожжена в рамках создания гитлеровцами «мертвой зоны». Девочкам чудом удалось спастись: ходили в горы за грибами. Под влиянием психотравмирующей ситуации и последующего перехода через горы в поисках своих наша пациентка перенесла длительную лихорадку, после чего стала заметно отставать в развитии, не справлялась со школьной программой, была тревожна, замкнута, ни с кем, кроме старшей сестры, не общалась.

Вскоре после освобождения Крыма старшая сестра вышла замуж и вернулась в Евпаторию, оформила опекунство над сестрой. Обращалась за помощью к врачам, девочка принимала лечение, состояние улучшилось, стала спокойнее, начала посещать школу, с программой справлялась плохо. Была сильно привязана к старшей сестре, после смерти которой в 1947 году состояние резко ухудшилось, стала беспокойна, кричала, что «фашисты увели Лизу», плакала, не спала, везде искала сестру, бегала по городу. Особенно часто приходила на кладбище, где старшая сестра была убита любовником. Создавалось впечатление, что девочка что-то знает о происшествии. Девочка еще больше замкнулась в себе, на вопросы не отвечала, на контакт не шла, вела себя неадекватно, была направлена в ПБ, где проходила лечение с декабря 1947 года по март 1948 года, выписана с улучшением.

Анатолий оторвался от чтения выписки, на минуту шевельнулся интерес ко всей этой дурацкой истории, коряво описанной казенным языком. Что правда, что бред? Пригляделся к старушке в желтом платье с оборками: неподвижное морщинистое лицо, растерянный взгляд. Сколько таких проходило через него! «Старая, сильно измененная больная», дефект – и ничего больше. Ну, история какая-то давнишняя, так что с того? Для девчонки во всём этом тайна, загадка. Детский сад! Она болезнь из того несчастья выводит, а причина всегда внутри! Что до событий, то просто усилили уже начинавшуюся болезнь. Как же надоели все эти попытки искать причину болезни в душевных травмах! Ерунда всё это, нет никакой души! Есть биохимия – и всё!

Накатило раздражение: всё не так! Обрыдли дураки! И работа дурацкая, и профессия! Таня, поймав на себе злой взгляд врача, напряглась, покраснела и выпалила:

– Так правда это – про сестру? Действительно ее любовник убил?

Литвинов вспылил. «И что эта девка по-идиотски глазами хлопает? Думает, раз клевая такая, то может грузить меня всякой хренью?»

– И что с того? Подумаешь, история столетней давности! Вы детективами увлекаетесь? Не стоит! Ерунда всё это. Ну, было что-то! Больной мозг запечатлел, преломил по-своему. Не парьтесь! Я таблеточки и капли выпишу, если будет плохо себя вести, дадите. Только не перестарайтесь! У нее возраст, сами понимаете, да и вес небольшой. Я дозы укажу.

Таня обиженно молчала: давно она не встречала такого хамства. Вот сволочь, злится на пустом месте! И откуда такие берутся? Ну если врачиха районная волком смотрит, так то понятно, замотанная тетка, достали ее все. А этот что бесится?!

– Вы только таблетки выписываете? А сочувствие как же?

– Милая девушка, вы чего-то не понимаете! Если за сочувствием, это в другое место, а мое дело – лечить! – Бросил и пожалел: еще жаловаться пойдет. А заведующий и так ко всему придирается, всё не так, всё не эдак! Бросить бы всё к чёрту… додумать не успел.

Бабка в нелепом желтом платье неправдоподобно резво вскочила со стула и бросилась на него.

– Не смей обижать мою Лизу! Слышишь, фашист? Не отдам ее больше, не отдам! – Черным крылом взметнулся примотанный к запястью мешок, плюшевый мишка покатился по столу, жесткие старческие ногти полоснули доктора по щеке и впились в шею.

Анатолий больше удивился, чем испугался, вскочил, нажимая тревожную кнопку. «Это ж надо – и здесь лоханулся! А с виду такая тихая!» Попробовал «зафиксировать» больную, та извернулась и, падая на колени, вцепилась зубами в руку. Врач дернулся, ослабил хватку, попытался высвободиться – не тут-то было! Старуха держалась насмерть.

Всё произошло так стремительно, что Таня не сразу опомнилась. «Во дает, проучила! Как тогда Вадима!» Вспомнился сбивчивый рассказ о спасении Мишонка. «Не такая уж она беспомощная! Не зря Федор боялся! Но выручать всё равно придется!»

Девушка вскочила со стула, властно схватила старуху за руку и приказала:

– Сима, прекрати! Слышишь, сейчас же! – Требовательно сжала сухонькую кисть. – А то уйду от тебя и больше не вернусь! Поняла? Отпусти доктора!

Серафима разжала челюсти и со слезами сползла на пол. Татьяна помогла старушке подняться, усадила в кресло, провела ладонью по растрепанным седым волосам и дерзко бросила в лицо врачу:

– Плохо, когда человек не на своем месте!

С треском распахнулась дверь, вбежали медсестра, охранник и солидный мужчина в белом халате.

– Что тут у вас стряслось?!

Литвинов продемонстрировал поцарапанную щеку и следы укуса на запястье.

– Больная пришла в возбуждение, так неожиданно…

– Вовсе не неожиданно! – возмутилась Татьяна. – Просто ваш доктор не умеет себя вести, хамит пациентам!

– Ну знаете ли! – Анатолий покраснел от гнева, понимая, однако, что девка права; сорвался он так по-глупому, а тут еще и заведующий…

Седовласый врач в очках со спокойной уверенностью прошел вперед, участливо наклонился и мягко спросил, глядя на пациентку:

– С вами всё в порядке?

Старушка молча кивнула.

Обвел взглядом притихший персонал.

– Мы ради больных здесь работаем, а не для собственного удобства! Всем понятно?!

Медсестра и охранник усиленно закивали, Анатолий хмуро потупился. «Как всегда, прав старый хрыч! Что ж, уволит – уйду! Не мое, значит!»

Заведующий приветливо улыбнулся Татьяне.

– Пройдемте ко мне в кабинет, побеседуем!

Девушка шла как во сне, еще не остыв от гнева. Никто не смеет так с ней обращаться! Да и с пациентами вообще! Безобразие!

Пожилой врач слушал не перебивая, соглашался, успокаивал. Рассказал, как себя вести с бабушкой, выписал рецепты, объяснил, как давать лекарства.

Татьяна вышла из диспансера успокоенная, сжимая в руке бумажку с назначениями. Светило веселое летнее солнце, ветерок доносил запах сирени. На душе было легко и приятно, как после маленькой, но победы. Радовала прогулка до автобусной остановки. Как чудесно ощущать молодое, легкое тело, жаждущее движения! Задорно, по-щенячьи перепрыгнула через лужу и резко развернулась. Как же Сима? Старушка, жалкая, сгорбившаяся и унылая, испуганно смотрела на грязную воду у ног.

– Что же ты? Идем скорее!

Седая голова мелко затряслась, скрюченные пальцы еще сильнее сжали мешок.

– Вода… Лиман… Нельзя. Лиза не велела!

– Да уж! Устала, бедная! Полечились, называется! – Таня повернула назад, аккуратно обошла лужу, взяла старушку за руку, повела за собой.

Выйдя за ворота диспансера, Серафима прислонилась плечом к свежеокрашенному забору.

– Не пойду дальше! Не могу, не хочу! Устала.

Вот так приехали! И не сделаешь ничего. Опять не рассчитала. Вот всегда так. Придется такси брать. Сосчитав всю наличность, девушка открыла приложение на смартфоне, вбила адрес, с тревогой посмотрела на цену за экономвариант. «Слава богу, хватает! Вызываем. Так, черная «Киа Рио» будет через восемь минут. Уф, можно передохнуть». Машины проносились мимо, старушка, ослабев, опустилась на пыльный пень, на желтом рукаве виднелись черные пятна.

Тут из ворот диспансера появился доктор Литвинов и решительно направился к ним. Таня глянула на него свысока и демонстративно отвернулась. Человек в неряшливом белом халате опасливо посмотрел на старушку.

– Отвечайте: где карта вашей бабушки? – Он был просто в ярости.

– Какая еще карта? – возмутилась девушка.

– Медицинская! Она лежала на столе, когда вы затеяли спектакль.

– Что-о-о?! Вы еще обвиняете меня в воровстве?! Да как вы смеете! – Праведное негодование захлестывало. – Мало того, что с больными общаться не умеете, так еще и за бумагами не следите!

Девушка сорвала с плеч рюкзачок, дернула молнию.

– Вот, смотрите, обыскивайте!

Врач, смущенно покраснев, проверил все отделы – ничего. «Блин! До чего же мерзко всё складывается! Одно к одному. Мало того цирка, так еще заведующий дело под контроль взял, велел всё оформить, чтоб комар носа не подточил. Какой уж тут комар, когда всё запорол на фиг! Где писать, когда карту как корова языком слизала? Весь кабинет облазил – нету!»

Глаза девчонки обжигали гневом; он чувствовал, что она не врет, и не отступал лишь по инерции.

– Что, убедились? Может, еще раздеться перед вами? – Голос звенел; она скинула курточку, оставшись в одной футболке. – Вот карманы, проверяйте!

Литвинов начал мямлить извинения, но тут из-за угла вынырнула девица с фиолетовыми волосами и ринулась к ним.

– Толик, я вам не помешала?! Это твоя подружка? – истерично взвизгнула красотка, хищно взмахнув длинными сиреневыми ногтями.

– Эля, не мешай! – рявкнул молодой человек. – Видишь, я по делу разговариваю!

– По делу, конечно! – передразнила девица. – А раздевается зачем?