Случайные гости

Почему я до сих пор не пополнила их ряды… В детстве я об этом даже не задумывалась, все равно подобные изменения в собственном организме можно проводить только по достижении двадцати лет. А в двадцать я уже жила на «Лебеде» и постигала тонкости профессии под руководством Ефимыча, считавшего подобные вещи баловством и проявлением нежелания думать собственной головой. И до сих пор осталась «чистой», хотя и у Василича, и у дяди Бори кое-какое «электричество в мозгах» присутствовало: штурману оно помогало производить сложные объемные вычисления, не доверяя их компьютеру, пилоту увеличивало скорость реакции и позволяло лучше «чувствовать» положение и движение корабля в пространстве. Даже тетя Ада, сетуя на ухудшившуюся память, подумывала об имплантатах.

А я, побродив по кораблю, в очередной раз отмахнулась от этой идеи и решила оставить все как есть. Справляться со своей работой и получать удовольствие от ее выполнения отсутствие бионики не мешало, так к чему лишний раз ложиться под лазер? К тому же меня терзали определенные сомнения: как бы с бионикой не свихнуться к зечикам! Я и без нее порой теряюсь между виртом и реальностью, с ней же имею шанс заблудиться окончательно, и вывести меня оттуда смогут только психиатры с психокорректорами. Выведут, конечно, потом подкрутят что нужно в заклинивших мозгах для предотвращения рецидива – они и не такое лечат, – но их еще надо найти в открытом космосе! А если прыжок на станцию в какой-нибудь медвежий угол? И перед стыковкой что-нибудь сбойнет в шлюзовых системах? Наверное, я и в психозе смогу такое поправить, но проще не рисковать.

Собственная голова и некоторые ее реакции порой озадачивали даже меня саму. Все было нестрашно и достаточно мило, чтобы считаться не трещиной в коре[1], а очаровательным чудачеством и изюминкой, но я старалась внимательно отслеживать эти проявления, чтобы хотя бы попытаться отсечь момент, когда станет совсем не смешно. Где уж при такой жизни бионику ставить!

Противников последней, кстати, в мире тоже хватало с избытком. Энтузиасты эти назывались по-разному – «Орденом чистоты», просто «чистюлями», «Движением в защиту мозга» и еще сотнями простых и сложных слов, – общими у них были протест против вторжения в человеческий разум, призыв к отказу от психокоррекции и, конечно, к полному отказу от бионики. Некоторые шли дальше и протестовали против искусственного интеллекта в машинах, причем не разума (эксперименты по созданию которого, к слову, находились под запретом уже пару сотен лет, со знаменитого Приштинского процесса), а вообще какой-либо логики и возможности самостоятельно принимать решения. Как при этом не только летать между звезд, но вообще жить на космических станциях или планетах с агрессивной средой, правда, не уточнялось. Я уж не говорю о том, что психокоррекции подвергались только отдельные индивиды, на самом деле больные, и для проведения этой процедуры требовалась уйма разрешений, начиная с согласия самого больного или его опекуна. Я знаю, я очень много об этом читала, без особой цели, просто для общего развития.

Я этих фанатиков недолюбливала, как и любых фанатиков вообще, и искренне опасалась, как бы они своим плачем не испортили что-то в отлаженном механизме ЗОР и не осложнили жизнь миллиардам людей. Но Василич с дядей Борей каждый раз отмахивались и успокаивали меня, что таких идиотов во все времена хватало и глупо переживать из-за горстки не вылеченных вовремя недоумков. Я, конечно, беспокоиться не прекращала, просто продолжала делать это молча.

Напоследок я полюбовалась густым синим лесом вокруг, отдельные деревья в котором достигали воистину циклопических размеров (если это, конечно, были деревья), плоской серебристо-синей гладью летного поля и корпусами исследовательской станции, имеющими форму пузырей и напоминающими грибы-дождевики, и стянула шлем. Надо уступить кресло законному владельцу, пусть докладывает домой о выполнении задания, а себе я занятие уже придумала: планета хоть и удаленная от цивилизации, а точка доступа в Инферно присутствовала, быстрая и бесплатная.

То есть оно, конечно, никакое не Иферно, а ИнфорГО – информационное галактическое облако, – только за три века существования в нем скопилось столько всего, что народное название значительно полнее отражает суть. Я каждый раз пытаюсь представить, сколько там информации, и каждый раз пугаюсь. Очень сложно поверить сторонникам разнообразных теорий заговора, утверждающим, что ИГО (правительственная контора, являющаяся создателем и номинальным владельцем этого облака) полностью контролирует каждого пользователя. Гораздо легче поверить в другую точку зрения – что в таком объеме информации, щедро сдобренной человеческими эмоциями, вполне мог самозародиться полноценный разум и, скорее всего, это сделал. Правда, лично я полагаю, что ему до нас нет никакого дела. Ну или, по меньшей мере, он воспринимает нас примерно так, как мы – всевозможные полезные бактерии внутри собственного тела или даже клетки этого самого тела. Но всяких чудаков вокруг хватает. Некоторые предлагают уничтожить всю информационную сеть, пока та не уничтожила нас, другие – наоборот, поклоняются ей, полагая, что именно так выглядит бог. А некоторые вообще поклоняются именно для того, чтобы человечество было уничтожено.

В общем, натыкаясь где-нибудь на очередные образчики подобного мировоззрения и читая некоторые высказывания, я отчетливо понимаю, что слишком критична к себе. Если такие люди живут на свободе, то мне до безумия и встречи с психокорректорами еще очень и очень далеко, а кровожадность и всемогущество психиатров сильно преувеличены молвой.

Сейчас настроения бродить по подозрительным закоулкам у меня не было. То есть настроение было слишком хорошим, чтобы портить его чтением подобной ерунды. Начитаюсь, ничего полезного не найду, только расстроюсь – или из-за человеческой грубости, или из-за глупости, или из-за общего несовершенства мира. Нет уж, только просмотр почты и обновлений любимых сериалов! Ну и книжки можно посмотреть. Но быстро!

С этими оптимистичными мыслями я и заглянула в самое любимое место всего экипажа (камбуз, конечно), чтобы отчитаться перед штурманом о проделанной работе.

– Василич? – позвала я, растерянно оглядывая прямоугольное помещение, вдоль дальней от входа стены которого располагались все полезные приборы и выход транспортера для доставки продуктового сырья из хранилища, а ближнюю к входу часть занимал простой прямоугольный стол со стульями вокруг. Здесь сейчас было пусто и тихо, хотя я могла поклясться, что слышала какие-то шорохи, когда входила внутрь.

В ответ на мой оклик из-под стола донеслись какие-то неопределенные шуршаще-хлюпающе-булькающие звуки. Я испуганно попятилась к двери, в красках представив какое-то страшно ядовитое местное животное, заползшее сюда вслед за мной и уже доедающее Василича. Но путь преградило серебристое полотно перегородки, ощутимо наподдавшее по затылку, спине и тому, что пониже. Видимо, от удара в голове немного прояснилось, и я догадалась заглянуть под стол, прежде чем окончательно впадать в панику.

– Аленушка, нельзя так пугать людей, – с набитым ртом проворчал недоеденный моей фантазией штурман, задним ходом выбираясь из-под стола и на ходу дожевывая бутерброд. – Я уж решил, Ада Измайловна изволили вернуться.

– Я вас напугала?! – возмущенно выдохнула я. – У меня чуть сердце не остановилось, когда вы там завозились, я решила – завелся кто-то прожорливый. Хотя… – протянула, с сомнением разглядывая мужчину, – не так уж я и далека от истины. Как в вас столько влезает?! Обедали же буквально только что!

– Вроде такая милая девочка, а такая язва, – мягко укорил он, хотя в голосе прозвучала одобрительная улыбка. – Хлеба деду пожалела, ай-ай-ай! А у меня желудок чужой, мне, может, тяжело.

– Чужой – это от кадавра с Колумбины? – машинально уточнила я. Кадаврами назывались эндемики той планеты, симпатичные некрупные зверьки, похожие на гибрид полосатой мартышки с пятилапым осьминогом, прославившиеся способностью за раз сжирать количество еды, в десять раз превышающее собственный вес. Способность, впрочем, объяснялась условиями обитания: у Колумбины очень вытянутая орбита, и на то время, что она находится вдали от своего светила, почти все живое впадает в спячку. Температура на поверхности, правда, не совсем экстремальная – ниже двухсот градусов[2] опускается только на полюсах, – но затишье длится почти три стандартных (то есть, земных) года.

За что древние экзобиологи (планета была открыта еще в первую космическую эру) так приголубили бедную зверушку (повторюсь, весьма милую, травоядную и вполне безобидную), я так и не поняла[3]. Все словари единогласно утверждали, что кадавр – это нечто искусственного происхождения, какое-то мифическое существо вроде зомби или гигантских мутантов.

Но это шутки, на самом деле под «чужим желудком» подразумевался протез, уже много лет заменявший штурману этот орган. Никаких проблем подобная замена ему не доставляла, но мужчина, дурачась, порой имел привычку вспоминать данный факт собственной биографии, из-за которого был комиссован из армии раньше срока.

– Ох и повезет же твоему мужу! – с насмешливой ухмылкой сообщил Василич. – Ты чего хотела-то, злодейка? – уточнил он.

– А! Хотела сказать, что я договорилась с «Выпью», можно пить! В смысле на Землю докладывать. Я больше не нужна, могу идти?

– Как не стыдно такие ужасы говорить, – вновь укорил он. – Далеко ли мы без твоей золотой головы и нежных ручек упрыгаем! Но отдыхать можешь, Аленушка, иди.

Когда он так меня называет и разговаривает в таком тоне, у меня неизменно складывается ощущение, что Рыков издевается, хотя он явно вполне серьезен. То есть иногда действительно ехидничает, но ко мне относится в самом деле тепло и даже с уважением, на мой взгляд несколько незаслуженным, но лестным.

В Инферно я зависла неожиданно плотно и основательно. По дороге сюда с самой Земли было не до того, и я почти две недели обходилась без сети. Зато сейчас постаралась на всю катушку воспользоваться полученной возможностью и с удовольствием пополнила носители информации своего бика кучей увлекательной ерунды и некоторым количеством объективно полезных вещей вроде обновлений программ и каких-то интересных новостей по специальности.

Биков, то есть биокомов – биокомпьютеров, биокоммуникаторов и биокомплексов, – сейчас развелось великое множество. Некоторые оригиналы вживляют их в качестве многофункциональных имплантатов, но большинство все-таки использует отдельные устройства: надежность таких сложных приборов значительно меньше, чем у более простых узкоспециализированных имплантатов. Если выйдет из строя независимый бик, это приведет только к финансовым убыткам, а если сгорит такая штука, встроенная в мозги… в общем, вероятность остаться идиотом без возможности восстановления личности – это еще не самый худший итог. Хотя, если тщательно следить за ним и за собой, наверное, можно жить. Некоторые биопанки вообще начиняют себя электроникой так, что даже сленговое выражение появилось «все мозги прочиповал», то есть – окончательно рехнулся на этой теме и за ее пределами уже ничего не видит. В таких развлечениях нет ничего чрезмерно страшного или запрещенного, но с эмоциями и социальной сферой у таких ребят все… не очень хорошо. Откровенно говоря – печально.

Мой биоком – самой простой и, по-моему, самой удобной модели. Он выглядит как декоративная повязка с эластичными вставками, позволяющими системе удобно сидеть на голове. В принципе с ним можно ходить, не снимая, но это вариант не для меня: при таком раскладе невозможно пользоваться рабочим терминалом, они сильно конфликтуют и начинают сбоить оба. Учитывая, что, по мнению производителей, изложенному в описании, такого быть не должно… видимо, ревнуют. Ну и, кроме того, бик – хрупкая и чувствительная игрушка, а я, конечно, не Ванька, но тоже чрезмерной ловкостью не отличаюсь. Одно дело стукнуться лбом о какую-нибудь незамеченную железку: почесала шишку да пошла дальше, в крайнем случае – обругала злодейку-обидчицу и посетовала на жизнь. А если приложиться биокомом, с ним при плохом раскладе можно окончательно проститься. Не так жалко прибор, как накопленную в нем информацию.

Собственные развлекательные пристрастия я… не то чтобы держала в тайне, но не афишировала. Ну их. Мужчины – народ такой, им только дай повод понасмешничать. Не со зла, конечно, но иногда все равно бывает обидно, а в этом случае – особенно. Я только с тетей Адой делюсь, которая мои вкусы полностью разделяет и свято блюдет тайну. Как она говорит, «девичьи секреты, и уберите уже свои любопытные носы!».

Наверное, единственное, что всерьез расстраивает меня в нынешней жизни, это отсутствие каких-либо личных отношений. Флирт с пилотами и коллегами с других кораблей, встреченными на станциях и планетах, не в счет. Отношений этих нет не потому, что я считаю себя какой-то неправильной, недостойной или, напротив, жду принца на белом звездолете. Причина банальна: полное отсутствие поблизости хотя бы относительно подходящих мужчин. Василич, конечно, замечательный, но ему уже семьдесят девять.

Вот и приходится компенсировать недостатки работой и разнообразными сказками про любовь. И мечтать, что на нас нападут грозные пираты, а потом (желательно очень быстрое «потом»: ближе знакомиться с пиратами мне категорически не хочется) прилетят героические полицейские и самый героический заслуженный капитан (естественно) очень геройски вынесет меня из огня на руках, прямо там влюбится, признается в своих чувствах и попросит моей руки. Мечтать – но при этом не забывать поплевывать через плечо (зечики побрали бы этих пиратов всех скопом, не дайте реликтовые духи[4] встретиться с ними на самом деле) и старательно не задумываться о том, насколько глобально будет «не до того» капитану полицейского корабля. Во-первых, не до спасения собственными руками каких-то подозрительных девиц (капитан – он на то и капитан, чтобы командовать, а не лезть вперед всех в пекло; причем командовать, как понятно из названия, кораблем), во-вторых, совершенно не до любви. Ну и, в-третьих, капитан (по опыту) должен быть по меньшей мере в два раза старше меня и либо женат (с довеском в виде пары-тройки детишек, и хорошо, если только на одной планете), либо… подозрительно не женат в своем возрасте.

А в благородных пиратов я не верила даже со всеми натяжками и допущениями.

За бессмысленным, но увлекательным путешествием по просторам Инферно время пролетело незаметно, и голос дяди, переданный «говорилкой» (внутренней системой связи), застал меня врасплох.

– До старта пять стандартных минут, всем занять свои места согласно штатному расписанию.

Прозвучало очень строго и резко; дядя явно скучал по флотскому прошлому и постоянно пытался окружить себя мелочами, напоминающими о нем. Например, у нас, в отличие от прочих частных грузовиков, никогда не бывало проблем со всевозможными документами, начиная с накладных на грузы и заканчивая инструкциями. До паранойи, правда, не доходило, и безукоризненного следования им дядя Боря не требовал. Что очень правильно: бунт, даже на таком маленьком корабле, – крайне неприятное явление. В отличие от своего старого друга, штурман был рад-радешенек избавлению от «обязаловки» и уставов и попытки возврата к ним встречал ехидством и возмущением. Наверное, потому, что служил дольше и в значительно более жестких условиях.

– Аль, отключайся, хватит ученых разорять, – добавил капитан уже нормальным тоном, и я поспешила выйти из Инферно, почувствовав смущение, будто меня застукали за чем-то неприличным.

Я на всякий случай попыталась вспомнить, чего штатное расписание хотело от меня в данный конкретный момент времени, но не преуспела в этом, а лезть выяснять было лениво, так что я продолжила валяться на койке и разбирать добычу. Тем более что возможных вариантов местонахождения имелось немного: либо все та же каюта, либо пультовая (что маловероятно), либо двигательный отсек. Я никак не могла запомнить: механик считается дежурной единицей, которая должна в тревожные моменты сидеть в самом ответственном месте, или все же в некоторой степени балластом, потому что если при старте произойдет какой-то сбой в оборудовании, шансов исправить его «на горячую» ничтожно мало.

За что я, кстати, была отдельно благодарна приемным родителям, так это за сокращение «Аля». Звучание собственного имени мне нравится, нравится даже набивший оскомину ласковый вариант «Аленушка», но – со стороны, без приложения ко мне. Потому что за годы жизни невообразимо надоели шуточки и отсылки к соответствующей сказке.

На том же самом месте я провела еще часа два: пока взлетели, пока удалились на достаточное для прыжка расстояние, пока «раскачивался» прыжковый двигатель.

Наблюдать за внепространственным переходом – а вернее за тем, как корабль исчезает из точки «А», чтобы потом появиться в точке «Б» – интересно со стороны. Прыжковый двигатель создает вокруг себя (ну, и всего транспорта заодно) сферу стабильного поля, «вырезая» ее из пространства, «выталкивает» за пределы евклидовых координат. А со стороны все выглядит так, будто двигатель через себя выворачивает корабль наизнанку. Говорят, можно разглядеть даже корабельную начинку, и про это, кстати, тоже придумана масса страшилок. Про это и про то, что можно увидеть вне пространства.

Сказки, конечно, никаких монстров и приветов с того света там нет, просто оптический обман и игры восприятия. Если наблюдать за переходом изнутри с помощью камер внешнего обзора, кажется, что в какой-то момент на корабль просто накинули темное покрывало: разом исчезают все звезды и вообще все, что было вокруг. Правда, вскоре становится понятно, что тьма вокруг не совсем кромешная, как будто колпак слегка просвечивает, а за его пределами находится большая яркая лампа. А иногда сама тьма будто идет волнами и начинает переливаться разными оттенками. Это похоже на земное полярное сияние, только очень тусклое и охватывающее не отдельный участок небосвода, а все пространство вокруг.

Лично мне почему-то очень нравится вглядываться в эту живую черноту, она совсем не пугает, наоборот, действует умиротворяюще. Сейчас, впрочем, я в двигательный отсек (откуда особенно хорошо наблюдать за окружающим миром) не рвалась, значительно сильнее увлекшись новыми приобретениями. Я и так видела этот момент уже много раз, можно обойтись.

Пока еще никому не удалось заглянуть за пределы пространственного пузыря, создаваемого прыжковым двигателем. Предметы, оказывающиеся за его пределами, «выпадают» в реальный мир, причем их координаты непременно лежат на условной прямой, соединяющей точки «А» и «Б» маршрута в момент появления предмета. Хотя скорость внепространственного перемещения нелинейна, и более того – один и тот же маршрут может занять разное время, причем иногда набегает разница в несколько суток. Считается, что все видимые и ощутимые (с помощью приборов, конечно) проявления происходят во время перехода как раз на границе раздела. То ли часть «прихваченного с собой» пространства «размазывается» по всей длине пути, то ли, наоборот, что-то прибывает.

Что происходит с кораблем, когда он выпадает из привычных пространственных координат, не знает никто. Где и в каком качестве он существует и существует ли вообще? Время внутри корабля и во внешнем мире течет одинаково за единственным исключением: переход «съедает» чуть больше трех секунд корабельного времени, то есть все часы внутри убегают на три секунды вперед. Время установлено экспериментально и не зависит ни от дальности перехода, ни от размеров корабля, ни от конфигурации двигателей и хронометров: константа, как число «пи».

Главным плюсом (после скорости перемещения, конечно) внепространственных перемещений является невозможность переноса в плотную среду. Если попасть в пылевое облако еще можно, риск выхода в метеоритном потоке ничтожно мал, а уж случаев столкновения с крупными объектами за века подобных переходов вообще не было зафиксировано.

Внепространственные прыжки открыли ужасно давно, еще в Первую космическую эру. Потом, во времена Вторжения и последовавшего за ним Затмения, эти знания оказались временно утрачены, но больше трехсот лет назад человечество вновь открыло для себя дальний космос.

Конец Первой космической эры наступил чуть меньше восьми веков назад, когда наша цивилизация столкнулась… с чем-то. Сведения о том периоде настолько противоречивы и пронизаны таким ужасом очевидцев, что найти в огромном объеме информации крохи истины не способны, по-моему, даже маститые историки. Где заканчиваются легенды и начинается правда, от этих легенд неотличимая? Даже официальные источники осторожничают и избегают четких формулировок. Вероятнее всего, люди встретились с чуждым разумом, и встреча эта оказалась губительной. Причем крах был неестественно быстрым и сокрушительным, и мне кажется, никто толком не успел понять, что именно произошло. Наверное, потому и остался в человеческой памяти только страх, не подкрепленный никакими фактами.

Самой сложной загадкой того периода является один вопрос: почему все-таки наступило Затмение? Были разорваны связи, и погибли колонии (причем не все, только самые удаленные и неразвитые), а до Земли этот вал вовсе не докатился. Не наблюдалось разрушений и массовых смертей, никто не сжигал города и не травил атмосферу, но на несколько десятилетий высокоразвитая цивилизация вдруг погрузилась в хаос. Причем даже серьезных планетарных войн в то время не происходило; людей давил иррациональный страх перед небом, и они единодушно стремились забиться поглубже. Тогда строились подземные и даже подводные города, сейчас заброшенные за бесполезностью и неудобством.

Тогда же наступил настоящий расцвет всевозможных религиозных организаций: звезды, которые прежде манили, в тот период стали воплощением кошмара, ад и рай поменялись местами. Затмение создало сотни тысяч версий предшествовавших ему событий и населило пространство за пределами атмосферы несусветными ужасами, в массе которых правда просто захлебнулась. Если ее, конечно, хоть кто-то знал.

Ровно та же картина наблюдалась на территории выживших колоний. Люди сами уничтожили всю дальнюю связь и все корабли и остервенело вгрызались в кору планет.

Много печальней участь миров, где жизнь без помощи метрополии была невозможна, как раз они погибали в муках. Они и крупные космические станции, удаленные от обитаемых планет, были брошены на произвол судьбы.

Но на некоторых планетах наблюдалась гораздо более странная картина: люди как будто ушли. Просто ушли, разом десятки, даже сотни тысяч обитателей, все до последнего. Начали точно так же, как и на остальных планетах, с уничтожения кораблей и средств связи, стали закапываться в землю, но потом вдруг передумали – и исчезли, а время съело следы, способные хоть что-то прояснить. Таких планет было всего четыре, и их суеверно обходили стороной все космолетчики, кроме редких исследователей.

Судьба еще десятка миров неизвестна: там жило слишком мало людей, чтобы память о них прошла через века. Исследователи, конечно, работали, но я не слышала о сколько-нибудь существенных результатах.

Отпустил этот страх не настолько внезапно, как появился, но тоже достаточно неожиданно. Во всяком случае, достаточно для того, чтобы убедиться в его искусственном происхождении. Но даже эта теория – единственная, хоть как-то объясняющая столь странный панический приступ – имела массу слабых мест. Каким образом можно воздействовать разом на все многомиллиардное человечество, освоившее тогда больше полусотни миров? Почему это воздействие прекратилось? Почему за ним не последовал другой удар, почему таинственный противник не закончил начатое? Нас хотели отпугнуть от какого-то совершенно конкретного места, а потом необходимость в этом отпала?

Версий и предположений рождались миллионы, не только у ученых. У всевозможных писателей тема Вторжения по сей день оставалась любимой наряду с исследованием дальнего космоса, и, честно говоря, некоторые их идеи выглядели гораздо правдоподобней научных исследований. Наверное, потому, что в отличие от трудов ученых творения писателей на то и творения писателей, чтобы не требовать экспериментального и математического подтверждения.

Этот страх прошел уже очень давно, человечество полностью оправилось от потрясения, но по сей день оставалось множество противников и межзвездных перелетов в целом и внепространственных переходов в частности. Последних обыватели особенно опасались, и часто для тех, кто «прыгал» первый раз в жизни, это оборачивалось большим стрессом. У нас на корабле, понятно, таких не было: дядя Боря с Василичем слишком разумны для таких страхов, тетя Ада полностью доверяла своему мужу. Ванька просто любил корабль и перелеты да еще рос на редкость бесшабашным парнем, ему бы как раз не помешала некоторая доля осторожности. Впрочем, я со своими предупреждениями не лезла. Давно уже усвоила, насколько братец упрямый (даже не козел, а настоящий баран), и, если его от чего-то отговаривать, начнет делать назло.