Случайные гости

Дарья Кузнецова

Случайные гости

Самому лучшему Штурману.

Спасибо за то, что Вы были

Глава первая,

в которой я просто делаю свою работу и размышляю о вечном

Как приятно иногда вот так разлечься в траве, на прогретой солнцем земле, закрыть глаза и ни о чем не думать. Травинки щекочут шею, лицо и руки, шелестит ветер, звеня колокольчиками. Кругом все поет и стрекочет, но по сравнению с городским шумом – тихонько, почти шепотом. Удивительно музыкальная и ласкающая слух какофония.

Солнечные лучи греют щеки и даже сквозь закрытые веки почти слепят.

Пахнет… совершенно непередаваемый запах. Так пахнет жизнь, просто жизнь во всем ее многообразии. Нагретая трава, почва, какие-то цветы, прелая листва. Иногда ветер доносит свежий сырой дух реки, и тогда от одного этого запаха становится зябко. Река темная, глубокая, течет степенно и тяжело, а на дне полно ледяных ключей; вода настолько холодная, что от прикосновения к ней моментально сводит пальцы и вызванное жарким солнцем желание освежиться тут же пропадает.

Кажется, вот так, раскинув руки в траве, можно лежать вечно, потому что время запуталось, побежало по кругу, и уже ничто и никогда не изменится. Не получится шевельнуть даже пальцем, но это не страшно, а удивительно приятно и правильно. Так, должно быть, чувствуют мир камни: лежат и молча слушают, впитывая солнечное тепло и запах близкой реки.

Иногда хорошо побыть камнем, никуда не спешить, не решать никаких проблем и не задумываться над смыслом каждого своего действия. Зачем об этом думать, если ты просто лежишь в траве, по тебе бегают мелкие зверушки и тени от травинок, и в положенный момент ты просто и без сожалений станешь пылью?

– Осторожно, быргун! – Встревоженный возглас нарушил мой сон-явь.

Я резко откатилась в сторону, поспешно вскочила на ноги. Под ботинками жалобно хрупнули раздавленные колокольчики, а потом все звуки потонули в радостном глумливом хохоте.

Я раздосадованно поморщилась, отряхивая комбинезон и недовольно косясь на ржущего братца. Пошутил, паразит мелкий. Да и я тоже хороша: если бы мной заинтересовался быргун, я не то что откатиться – сказать «а!» не успела бы. Самый опасный местный хищник, размерами и повадками напоминающий леопарда, а внешним видом – гибрид хорька и тапира с дирижаблем: вытянутое тело обтекаемой формы, плавно переходящее в морду, недлинные лапы с тонкими пальчиками, куцый хвостик.

– Говорили тебе: «Не пей, Иванушка, из козьего копытца!» А ты? Коз-зел, – проворчала я.

– Тогда ты, Аленка, коза, потому что моя сестра, – не менее привычно отмахнулся младший брат. – Хорош уже валяться, пойдем, лететь скоро.

– До вылета вроде еще три часа оставалось или вы уже закончили разгрузку? – уточнила я, подходя ближе.

Мелкий стоял на краю летного поля в позе «космического волка»: расхлябанно, одна нога отставлена чуть в сторону, комбинезон на груди расстегнут, большие пальцы заложены за ремень. Взгляд свысока и травинка в зубах. При его лохматом белобрысом чубе, конопушках и голубых глазах, порождающих завершенный образ «я у мамы дурачок», выглядело подобное комично.

Впрочем, мелкий он исключительно в силу моей привычки: на теть Адиной кормежке вытянулся уже на полголовы выше меня и на достигнутом останавливаться не собирался. Нет, вообще Ванька растет хорошим парнем: незлой, рукастый, честный, даже местами благородный. Умен вот только не по годам, самому шестнадцать – ума как у трехлетнего. Но мальчики, говорят, поздно взрослеют. И то – не все.

– Не-а, дальняя связь барахлит, папа Боря просил тебя глянуть, пока стоим, – брат передернул плечами.

– Плюнь, – проходя мимо, я выдернула у него изо рта травинку. – Вдруг она ядовитая? Ты не дома, олух!

– Ой-ой-ой! Как самой валяться, так это нормально, а мне, значит, нельзя? – возмущенно пробурчал он, нагоняя меня.

– Я в рот абы что не тяну, – отбрила Ваньку, хотя слова младшего были справедливы. Лаура, конечно, открыта давно, и местная живность в большинстве своем переписана и изучена (уж рядом с космодромом – точно!), но инструкции настойчиво не рекомендуют вот так расслабленно валяться на солнышке в непроверенных местах. – И не горбись, – добавила, ощутимо ткнув мелкого кулаком между лопаток.

Брат скорчил рожу, но все-таки выпрямился: в том, что настоящему космическому волку негоже быть сутулой глистой, он со мной согласен.

О чем думали наши родители, называя меня красивым старинным именем Алена, я, предположим, знаю: о прабабке, в честь нее и назвали. А вот какой зечик дернул их назвать моего младшего брата Иваном, я предположить затрудняюсь. Но, так или иначе, эта дурацкая старая сказка преследует нас с самого детства, начиная с давней гибели родителей, когда Ваньке было всего пять, и заканчивая нынешним местом обитания – частным транспортником «Лебедь».

Зечик – это, к слову, такой фольклорный персонаж, «зеленый человечек». Какой-то космический дух или демон из совсем уж старых времен, примерно оттуда, откуда к нам пришла так нелюбимая мною сказка; я никогда не интересовалась подробностями.

Ущемленными и обиженными жизнью сиротами мы с мелким, впрочем, никогда не были. Нас сразу приютил давний друг отца, дядя Боря, работавший дальнобойщиком столько, сколько я себя помнила. У них с женой, тетей Адой, своих детей не было, так что мы с успехом заменили друг другу семью. Я называла их по привычке «дядя и тетя», но для Ваньки они стали куда более родными существами, чем полузнакомая пара с голографий, и отсюда возникло немного странное обращение – «папа» и «мама», но по именам, которое порой проскальзывало и у меня. В моем сердце, как я вынуждена была со стыдом признать, эти люди заняли внушительную часть места, отведенного для родителей. Не вытеснили знакомые образы, просто прежде это место пустовало.

Я не могу сказать, что родные родители нас не любили. Наоборот, каждый раз получался настоящий праздник, если удавалось провести недельку-другую вместе. Но именно в этом состояла проблема: у них оставалось очень мало времени на детей. Они оба были музыкантами, играли в одном оркестре и постоянно вместе гастролировали. Мама – Наталья Панкова, гениальная скрипачка, папа – Юрий Ким, виртуозный виолончелист; оба потрясающе светлые, воздушные, возвышенные люди, оторванные от реальности и влюбленные в музыку.

Мое раннее детство почти целиком прошло с бабушкой, потом к нам присоединился Ванька, но через год бабушка умерла, и мы фактически остались вдвоем. Менялись какие-то приходящие няни и многочисленные друзья семьи, но никто надолго не задерживался. А потом корабль, на котором летели родители, погиб, и за неимением родственников мы оказались в очень нехорошей ситуации. Я уже сдала тестирование на гражданство и самостоятельность, но еще училась, поэтому не могла самостоятельно взять опеку над братом, и ему грозил детский дом.

Вот тут-то и появились в нашей жизни всерьез и надолго спокойный степенный космолетчик Борис Таль и его добрая уютная жена.

Дружба таких непохожих людей, как дядя Боря и мой отец, началась весьма прозаично, в детстве, когда один мальчишка, сорванец со сбитыми кулаками, вступился перед дворовыми хулиганами за другого мальчишку, худенького очкарика с огромным футляром виолончели. Так и подружились. Они относились друг к другу одинаково покровительственно: музыкант-отличник считал троечника-обалдуя недалеким, простым как табурет, но добрым и хорошим, а тот считал музыканта бестолковым и неприспособленным к жизни, но – забавным. Дружба оказалась неожиданно крепкой, несмотря на диаметральную противоположность сначала мальчиков, а потом и мужчин. Они до самой гибели отца регулярно общались и явно получали от этого процесса удовольствие. Наверное, обоих привлекала возможность на какое-то время окунуться в совсем другой мир, непривычный, а потому – загадочно-интересный.

У отца в жизни все было просто. Музыкальная школа, консерватория, концерты, конкурсы, репетиции, бесконечные гастроли и такая же возвышенно-интеллигентная жена. Вместе они напоминали пару журавлей: тонкие, изящные, светловолосые, с плавными движениями и вкрадчивыми мягкими манерами.

У дяди Бори… тоже все было просто. Летная школа, пятнадцать лет за штурвалом военного транспортника, стычка с пиратами, ранение, комиссия, пенсия в тридцать пять и небольшой дальнобойщик, взятый под залог всего имущества, которое у него имелось. И жена – простая и добрая женщина, ассистент врача с того же корабля, на котором он служил. Они тоже вместе смотрелись очень органично: невысокие, плотного телосложения, деловитые и хозяйственные. Лично мне они напоминали пару бобров.

Собственно, на этот транспортник нас и забрали, вполне официально оформив опекунство. Здесь и моя недополученная профессия бортмеханика оказалась очень кстати. Специальность я выбирала по простому принципу «как можно дальше от оркестра и сцены», а техника в целом и космические корабли в частности завораживали меня с детства. К счастью, особыми талантами в музыке я не блистала, и родители не стали уговаривать продолжить династию. Хотя играть на скрипке я выучилась и даже полюбила это дело, но – для себя, тихонько, под настроение.

О неоконченном образовании я не жалела совершенно. На практике, да под руководством предыдущего механика деда Ефима, сейчас окончательно осевшего на Земле из-за преклонного возраста и проблем со здоровьем, я освоила профессию в гораздо большем объеме, чем могла сделать это в училище.

Зрелище, конечно, довольно потешное: пара журавлят, воспитанная бобрами. Мы же с братом в родителей, оба светловолосые и достаточно высокие, я – так даже выгляжу почти хрупкой, как мама, даром что на поверку гораздо крепче. А вот Ваня в отличие от отца не чурается физической нагрузки и более того, весьма упрямо работает над своей подготовкой. Результат пока выглядит весьма потешно – тощий, с широкими костлявыми плечами, – но это он просто растет. Вот вырастет, мясца наработает, красавец будет. Действительно – космический волк. Ванька твердо настроен пойти по стопам дяди Бори, нынешняя жизнь ему безумно нравится, он уже неплохо наловчился пилотировать. А я… мне она тоже в целом нравится.

Если бы еще не Ванькины шуточки!

– И что «Выпь» говорит? – уточнила я, пока мы шли по гладкому упругому покрытию без малейшей щербинки – небольшому местному космодрому.

«Выпью» называлось упомянутое Иваном устройство дальней связи, позволявшее почти без задержек передавать информацию на громадные расстояния. Закономерно, что подготовка к сеансу связи начиналась с дядиного флегматичного «ну что, выпьем?» Устройство было сложное, капризное, задумчивое и на редкость неторопливое. Его работоспособность зависела от совершенно непредсказуемых факторов вроде личного «хочу», активности Сириуса или скорости ветра на экваторе Юпитера.

– Вот сейчас придем, сама узнаешь, – отмахнулся брат. Потом пару секунд помолчал и смущенно продолжил: – Слушай, Аленк, я комбез порвал. Зашьешь?

– Как ты умудряешься это делать? – Я растерянно покосилась на мелкого. Ткань наших летных (читай – рабочих) комбинезонов живуча настолько, что из нее можно шить скафандры (собственно, их из нее и шили), но брат умудрялся регулярно рвать комбезы в самых неожиданных местах, причем без особых усилий.

Хотя больным вопросом, конечно, оставалась обувь. Как шутила тетя Ада, это основная статья наших расходов, в отдельные периоды перекрывающая даже текущий мелкий ремонт и топливо.

– Это не я, оно само, – привычно начал отпираться Ванька. – Я с погрузчика слезал, вот и… – Он продемонстрировал внушительный разрыв на боку под мышкой, в который прошел бы мой кулак.

– Ладно, как прыгнем, приноси, заклею, – отмахнулась я.

– Спасибо! – просиял брат. За годы жизни с этим оболтусом я наловчилась чинить дыры так, что они становились почти незаметны, только придавали одежде легкий налет «бывалости», безумно радовавший Ивана.

Летное поле было небольшим. На Лауре пока еще не построили крупных поселений, для начала ее следовало как следует изучить, понаблюдать за естественным ходом вещей, выяснить, какие людям грозят опасности, прикинуть, каких местных животных и растения можно использовать в быту, а земных – разводить в новых условиях. Всем этим занимались специалисты-исследователи в нескольких городках и мелких поселениях, раскиданных по планете, оборудование для которых мы и привезли. Дядя Боря пользовался авторитетом в своих кругах, его знали как человека слова, и потому он входил в число частных лиц, которым порой доверяли перевозки государственные структуры. Особенно если груз был слишком маленьким, чтобы ради него снаряжать полноценный рейс, но слишком важным, чтобы ждать попутных контейнеров.

Прежний владелец нашего корабля явно не блистал фантазией, но транспортник этот искренне любил. Во всяком случае, именно такое впечатление у меня сложилось, когда я узнала название: назвать «Лебедем» серийный транспортник «Пеликан-М» мог только человек подобного склада.

Корабль своими очертаниями действительно напоминал птицу. Вытянутая узкая «голова», где располагалась рубка, перетекала в толстое «тело» трюма, плотно обхватывающее «крыльями» крупное «яйцо» двигательного отсека.

Двигателей было три, а вернее, три системы двигателей. Не только у этой модели, подобное разделение существовало уже много лет. Атмосферные, или «факелы», позволявшие маневрировать в атмосфере и садиться на планеты, импульсные, или «толкачики», быстро разгонявшие корабль в вакууме, и, конечно, прыжковые, позволяющие прокалывать пространство и, собственно, путешествовать между звезд. Последние как только ни называли: и «бочкой», и «дыркоделом», и даже – мое любимое! – «волшебным пенделем». И это только малая часть цензурных вариантов, космолетчики – народ простой и на язык острый.

Ванька проводил меня до корабля и умчался дальше – помогать с разгрузкой. Поднявшись по узкому трапу в шлюз, я дождалась, пока за спиной закроется дверь, тихо пшикнет система очистки, гравитация на мгновение упадет до нуля, погружая в невесомость, а потом опять начнет увеличиваться, притягивая к корабельному полу. Я привычно зажмурилась, позволяя вестибулярному аппарату побыстрее перестроиться: относительно окружающего мира мы по кораблю ходили вверх ногами. Тот сейчас стоял «на спине», что упрощало доступ к трюму.

– Дядя Боря, что там с «Выпью»? – громко крикнула я.

Жилой модуль в корабле небольшой, рассчитанный всего на десять человек – пять членов экипажа (капитан, пилот, штурман, бортовой врач и механик) и столько же пассажиров. Дядя Боря совмещал должности капитана и пилота, врачом числилась его супруга, механиком была я, а Иван восполнял численность отсутствующих пассажиров. Вот капитан его поднатаскает, братец не только сдаст тест на гражданство и самостоятельность, но и получит летные корочки, и можно будет официально оформить на должность.

А место штурмана занимал Рыков Евгений Васильевич, тоже отставной вояка, только, в отличие от капитана, не уволенный с медлительной «ломовой лошадки», а много лет отлетавший на стратегическом штурмовике, машине серьезной и вызывающей у врагов ЗОР нервную чесотку.

ЗОРом, или полностью – Союзом Земли, Олимпа и Радеды, издавна называлась наша страна, по имени трех планет-основательниц, лидер среди которых, бесспорно, Земля. Сейчас в Союз входят полтора десятка обитаемых миров – колонии и те, кто предпочел отказаться от суверенитета в обмен на защиту мощного космического флота и серьезные торговые привилегии.

– Чего орем? – насмешливо поинтересовался Василич, выглядывая из двери, ведущей на камбуз. Невысокий (откровенно говоря, мелкий: я выше), крепкий, юркий и бесконечно обаятельный, острый и бойкий на язык, при своей совершенно несолидной наружности по сей день остающийся заправским дамским угодником, Рыков заставил меня осознать смысл старой шутки «кто в армии служил – тот в цирке не смеется». Великолепный рассказчик, он травил такие байки из собственной флотской жизни – заслушаешься. Человека с более потрясающим чувством юмора я никогда не встречала и порой искренне сожалела, что Рыков чуть не в три раза старше меня. Был бы помоложе – точно влюбилась бы! Подозреваю, склонность ко всяческим подколкам и розыгрышам Иван приобрел как раз благодаря историям штурмана, но сердиться на Василича за порчу младшего брата я не могла.

Из животных Рыков напоминал выдру. Что обаянием, что деловитостью, что узким лицом с темными глазами.

– Ванька говорит, вроде дальняя связь поломалась, – ответила я, вопросительно глядя на штурмана.

– А, то есть ты решила героически заменить ее собой? – ехидно поинтересовался в ответ Василич. – Тогда лучше вылезай на крышу, оттуда до Земли ближе.

– Не-не-не, лучше специалистку починю! – открестилась я и фыркнула от смеха, представив картину. – Не знаете, что с ней?

– Да как обычно. Говорит, в упор она всех нас не видит вместе с нашей Землей, она сегодня не в форме и не в настроении, и вообще, у нее голова болит. Я предлагал стукнуть хорошенько, но Борька не дал и решил позвать тебя.

– Вот и правильно. Василич, ну как так можно – стукнуть? – с укором протянула я. – Она же женщина, к ней подход нужен!

– Какая женщина, такой и подход, – со смешком отмахнулся штурман и исчез в недрах камбуза. Небось украдкой от тети Ады трескать бутерброды с чаем: она терпеть не может, когда кто-то кусочничает.

Возразить было нечего, поэтому я просто молча двинулась в пультовую.

Дяди Бори на месте не обнаружилось, он наверняка руководил разгрузкой. Его жена, вероятно, составляла ему компанию или знакомилась с местными обитателями, очень может быть – делилась рецептами. Тетя Ада обожает готовку даже больше, чем свою прямую специальность.

Механик на таком маленьком корабле – должность хлопотная и многогранная. Название осталось с совсем древних времен, а по факту «механизмов» на кораблях почти нет уже очень много лет. Вся современная техника – это сплошная биоэлектроника, и для того, чтобы поддерживать ее работоспособность, нужно разбираться во всем, начиная с физики и заканчивая программированием. Не говоря уже о том, что многие модули обладают своим примитивным искусственным интеллектом, который периодически чудовищно глючит, и в такие моменты я вовсе ощущаю себя психиатром. Вот как с «Выпью», которая, увы, считает себя очень умной.

Я с размаху плюхнулась в штурманское кресло и достала из специальной ниши под пультом свой рабочий терминал – тонкий шлем, наглухо закрывающий лицо и изолирующий от внешнего мира. Таких по всему кораблю – несколько. Это гораздо удобнее, чем в ответственный момент бегать кругами и вспоминать, где я оставила основной: то ли в двигательном, то ли в трюме, то ли на камбузе, когда у Ады какой-нибудь очередной прибор барахлил.

– Ну, здравствуй, родной, – мурлыкнула тихонько, подключаясь к кораблю. Если дядя Боря и Василич взаимодействовали с ним через пользовательские терминалы, общаясь как с партнером или, скорее, подчиненным, то я сейчас выступала в тетиной роли: доктора, разглядывающего потроха пациента.

Сознание, пока подгружались нужные модули, на мгновение ухнуло во тьму, а потом я взглянула на окружающий мир уже другими глазами. Здесь, в этой виртуальной реальности, все пока выглядело точно так же, как и за ее пределами. Та же рубка, те же стены и пустое кресло пилота рядом. Впрочем, нет, не пустое: стоило об этом подумать, и кресло занял «болванчик» – безликая полупрозрачная кукла в армейской летной форме, графическое отображение автопилота. Сейчас, отключенный, он мирно дремал, очень по-человечески запрокинув голову. Не просто по-человечески, а очень знакомо, поза была дядь Борина. Мы всегда накладываем отпечаток на вещи, которыми пользуемся.

Повинуясь моему приказу, стены истончились, позволяя оглядеться по сторонам глазами камер внешнего обзора или с помощью тысяч разнообразных датчиков заглянуть в любую часть корабля, отследить любую цепь и найти возможные места разрывов.

Для начала я мельком удовлетворила свое любопытство и удостоверилась, что дядя с братом при помощи погрузчика и нескольких местных обитателей, выглядящих не как серьезные ученые на дикой планете, а как дачники-отпускники, в самом деле продолжали разгружать из трюма объемные контейнеры с хрупким и чувствительным (как было написано в сопроводительной документации) содержимым. А потом я переместила свое внимание на носовую часть корабля, где почти сразу перед пультовой, под продолжающим обшивку прочным обтекателем, ютилась не только «Выпь», но и излучатель ближней связи, и еще несколько полезных приборов.

На первый взгляд (как, впрочем, и обычно) с нашей капризулей все было в порядке. Я проверила основные слабые места, подключение, перезагрузила систему – бесполезно. «Выпь» по-прежнему не понимала, где она находится и чего от нее хотят эти странные люди. То есть работать-то она работала, но исключительно на перегонку электрической энергии в тепловую, и то вяло.

Промаявшись почти час, я уже начала склоняться к мысли, что Василич прав и заразу действительно стоит хорошенько стукнуть. Все было в норме. Все тесты «Выпь» проходила на ура, все сопутствующие системы работали в штатном режиме, а связь – отсутствовала.

Тоскливо разглядывая тонкую рогатину излучателя и ящики «мозгов» устройства, часть из которых располагалась почти у меня под ногами, я вспоминала деда Ефима. В таких случаях он советовал сначала проверить все очевидное, потом – все очевидное вокруг интересующего проблемного узла, потом – все неочевидное, потом – вовсе невероятное. Когда не помогало и это, мрачно изрекал: «Деду надо покурить!» И действительно шел к себе в каюту, где набивал старую трубку ядреным табаком, невесть с чем смешанным, долго курил ее взатяг до полного позеленения, а потом шел и молча совершал какое-то парадоксальное действие, или, напротив, какое-нибудь действие, до этого момента совершенное неоднократно. И – о чудо! – все начинало работать.

Но ностальгия совсем не помогала разобраться в происходящем и выработать план действий. Такого надежного способа связи с высшими силами и подсознанием у меня не было, интуиция тоже молчала.

Уже от безысходности я полезла смотреть показания климатических датчиков. Температура, влажность, давление, атмосферный состав… Стоп. А с давлением у нас что?!

Некоторое время я тупо созерцала красивые стрелочки, наглядно демонстрирующие направление сил, воздействующих на пространство под обтекателем. Стрелочки безжалостно растягивали «Выпь» и всех ее соседей в противоположные стороны. Гравкомы – гравитационные компенсаторы – исправно создавали там корабельное поле, но не исключали воздействия притяжения планеты. Сила воздействия по сравнению с заявленными характеристиками излучателя была ничтожной, но стоило вправить мозги компенсаторам, и наше положение в пространстве сразу определилось.

Проще говоря, «Выпь» укачало и слегка мутило. А некоторые люди еще утверждают, что техника бездушна! Вот как им после такого верить?

Впрочем, так говорят только те, кто никогда с ней по-настоящему не работал. Дело ведь не только в наличии или отсутствии искусственного интеллекта, даже у самых простых вещей есть своя душа, у них бывает дурное настроение, они умеют бояться. Боятся они, правда, совсем не того, чего боятся люди; вещи не знают, что они тоже смертны.

Я, например, точно знаю, что кухонный агрегат боится темноты. Кто ответит почему? Может, этот страх преследовал человека, который устанавливал его на корабле? Или чинил когда-то? Или участвовал в составлении программы? Но я всегда оставляю на камбузе дежурное освещение, и тогда наутро приготовление пищи идет без запинок. Остальных я, конечно, не раз предупреждала, что полностью гасить свет нельзя, но они периодически об этом забывают, и тогда утро неизменно начинается с ворчания тети Ады. Старый агрегат, конечно, сбоит не только по этой причине, но ее тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Объяснять, почему в кухне нужно оставлять хоть немного света, я даже не пыталась: поднимут на смех. Больной, конечно, не посчитают, но… так нам всем проще. Мне проще наврать с три короба, что где-то замыкают какие-то цепи и сбоит программа, окружающим людям проще считать приборы бездушными вещами.

Впрочем, возможность наличия собственной воли у таких объемных систем, как сам корабль или некоторые его наиболее сложные части, признают даже скептики вроде дяди Бори.

Вправив мозги «Выпи», я не стала сразу отключаться, а позволила себе немного побродить в вирте, осматриваясь и лишний раз проверяя самые беспокойные и «тонкие» места. Необходимости в проверке не было, просто я слишком люблю это ощущение, когда можно заглянуть почти в каждый потаенный уголок огромного тела корабля. Кажется, что ты не сидящий в кресле человек, а неотъемлемая часть этой системы, причем не просто часть, а без малого всемогущая и всеведущая. Я каждый раз в такие моменты задумываюсь: может, установить себе бионику – биологические имплантаты, облегчающие подобный контакт? Сейчас такие у большинства людей, не только работающих с техникой по долгу службы, но и делающих это для собственного удовольствия и развлечения.