Полная версия
Не мамкай!
Муж – такой же человек, как и вы. Он идет на работу, а вы идете на кухню, в парк, в магазин. И кому важнее быть выспавшимся? Всем важнее. Да, он отвечает за материальное обеспечение семьи, а вы – за жизнь и здоровье ребенка. И что важнее? Все важнее. Не надо мериться заслугами, страданиями, энергозатратами и вообще сравнивать в этом случае недопустимо. Не надо выяснять, кто больше устает, у кого ответственность выше. Вы оба будете отвратительно выглядеть, с черными кругами под глазами от недосыпа. Пока мы не настроили режим дня, мой муж выглядел как грустная панда, а я – как волк с дергающимся глазом из мультика про Машу и Медведя. Вы – мама и папа. Семья. Так что просто распределите время – кто из вас когда способен стоять на ногах. Кто сова, а кто жаворонок, в конце концов. Хотя мой муж утверждал, что он – типичная сова, но его жизнь заставила стать жаворонком. Ну и так бывает. Поэтому отдельный угол для того, чтобы отсыпаться, оборудовать все-таки стоит, но им должны пользоваться оба родителя.
«Ну вы же не работаете!»
В первый раз я услышала этот возглас-упрек больше десяти лет назад, когда мой сын пошел в первый класс, а муж объявил, что всегда мечтал о жене-домохозяйке. Да я и сама чувствовала, что надо расставить приоритеты – семья или работа. Выбрала семью, уволившись в один день. Домохозяйкой я пробыла два месяца, а потом опять стала работать – уже из дома. Как фрилансер. Каждый день, без выходных.
Надо сказать, что к фрилансерам тогда относились приблизительно как психологам и дизайнерам – скучающие домохозяйки, изнывающие от безделья, не знали, чем себя занять, и шли на курсы. Тогда не было вотсапов, родительских чатов, и стихийные собрания с перемыванием костей и сплетнями случались на школьном дворе или в вестибюле школы. Именно там я и услышала упрек: «Ну вы же не работаете!» Кажется, речь шла о закупке тетрадей на весь класс (что требовало больших усилий, чем нажатие кнопки на телефоне) и участии в родительском комитете, куда автоматически зачисляли неработающих мамочек. Меня тоже записали по факту «сидения дома», но я отказалась. «Я работаю», – ответила я родительнице. Та хмыкнула и сообщила, что тоже не отказалась бы от такой работы – сидишь, лежишь, кофе пьешь, когда хочешь, пишешь что-то, дверцей холодильника хлопаешь. Масочку на лицо пошла сделала, сериальчик посмотрела.
Спор мам-домохозяек и работающих родительниц – тема больная, не теряющая с годами актуальности и злободневности. Домохозяек работающие называют презрительно «мамашками». Домохозяйки в долгу не остаются, парируя: «Ты хоть один день проведи как я, дома, быстро на работу побежишь, срывая «масочку» и роняя тапки».
У моей знакомой Кати три дочки – девять лет, семь лет и полтора. Каждый день она выходит в инстаграм в четыре утра – маленькая в это время просыпается и начинает «гулять». Пока она поет в кроватке песни, Катя успевает посмотреть сериал – кстати, у нее прекрасная подборка новинок, – почитать книжку и сварить кашу на утро старшим девочкам. Благо муж не требует отдельного завтрака и доедает за дочками. В шесть тридцать Катя будит старших, кормит всех завтраком, собирает баулы – тренировка у старшей, рисование у средней. Плюс сменка, физра в школе. Ланч-боксы. Шапки, перчатки, шарфы. Одеть маленькую и себя. Всех загрузить в машину, развезти по школам (разным). Покормить малышку, выгрузить сиденье, превратить его в коляску, погулять – девочка как раз уснула, умаявшись с проводами старших сестер. Разобрать коляску, все запихнуть в багажник, успокоить малышку, которая проснулась. Съездить в магазин за продуктами, заехать за колготками для школы взамен опять порванных, в страховую компанию – продлить страховку на машину, на допуск к соревнованиям для старшей. Заскочить в хозяйственный магазин – мыльница в ванной оборвалась. Потом забрать из школы младшую, накормить (еда уже в другом ланч-боксе), завезти на рисование, поехать за старшей, накормить, отвезти на тренировку. Выгрузить младшую, погулять. Всех забрать, вернуться домой, выгрузить коляски, баулы, рюкзаки, мешки, сумки, коляску. Не забыть младшую. Не забыть в багажнике продукты. Вспомнить, куда вообще шла. Приготовить ужин. Накормить девочек, усадить за уроки. Проверить, помочь выучить стихотворение, узнать о том, что на завтра средней задали поделку по технологии. Нет, две поделки – старшей тоже задали. Встретить уставшего после работы мужа. Помыть посуду, поставить стиральную машинку, погладить высохшее белье.
И так – каждый день, который начинается в четыре утра. У Кати есть мама, которая приезжает в выходные в гости к внучкам. Мама работает. Каждый раз говорит, что даже у нее, работающей, в доме чище. Неужели так сложно помыть полы? Дети в школе, муж на работе – времени полно. В Кате меня восхищает удивительное жизнелюбие и спокойствие. Она соглашается собирать деньги на подарки учителям, поскольку состоит в двух родительских комитетах. Успевает заехать и купить все, что нужно для выступлений, конкурсов. Иногда я забираю у Кати маленькую дочь и сижу с ней – старшая как раз отказывается идти на тренировку, а средняя рыдает без видимого повода. Катя при этом – удивительный фотограф, с редким даром видеть смешное, яркое в закулисье. Самые лучшие фото ее – с дней рождений, школьных праздников, тренировок. Катя снимает мам, пап, бабушек, детей, своих и чужих. Во всех фото есть то, что может увидеть только мать троих детей, домохозяйка – нежность, доброту, ласку, терпение и усталость. Я иногда думаю – если дать Кате выдохнуть, погулять одной по парку без коляски, продышаться, как бы она тогда снимала?
Я помню одну маму, Лену, которую записали в родительский комитет в классе моего сына, тогда он был маленьким. До рождения сыновей-близнецов она тоже работала, подбирала персонал для крупной компании так, как никто не умел. Руководила отделом. Наводила страх, вселяла ужас. Когда ушла в декрет, все выдохнули. Каждый день Лена считала минуты до возвращения с работы мужа – она сидела в прихожей, уже одетая. Едва он показывался на пороге, она выбегала и спускалась в метро, где сидела на лавочке. Час или полтора. Она так отдыхала. Смотрела на поток людей и ни о чем не думала. Ей нравилось смотреть на толпу. Слушать шум поездов. После чего возвращалась в квартиру, где заставала мужа с выпученными от ужаса глазами, орущих близнецов, забрызганные кашей потолок и пол на кухне.
– Знаешь, я тут легла в кровать, муж ко мне потянулся, а я сказала ему «ш-ш-ш», погладила и начала петь «за печкою поет сверчок», – рассказывала мне Лена. – Муж сказал, что я очень изменилась. Не в лучшую сторону. Знаешь, что я сделала? Дала ему тряпку и заставила отмывать паркет от краски, размазанной по всем имевшимся квадратным метрам, включая зеркала в ванной и коридоре.
– Гуманнее было бы убить, – рассмеялась я.
Еще одна моя знакомая домохозяйка, Полина, – профессиональный кондитер. Печет торты и пирожные на заказ. Готовит еду для праздников – от бараньей ноги до салатов. Благодарных клиентов хватает. Полина любит свое дело и рада, что может совместить работу с материнством. В родительском комитете все знали, что Полина – кондитер. На день рождения дочки она пекла печенье, пирожные, чтобы угостить одноклассников. С родительским комитетом отношения испортились после требования испечь торт на день рождения учительницы – дополнение к подарку от класса. Полина согласилась и назвала цену. Глава родительского комитета удивилась и возмутилась – разве Полине не стыдно? Разве в их случае нельзя сделать исключение? Полина жестко ответила «нет». Глава родительского комитета сказала, что, если бы у нее было свободное время, она бы и получше Полины торт испекла. И уж точно не попросила бы денег.
Мой муж называет меня «мамой двоих детей, которая еще «немного шьет» по ночам – на клавиатуре ноутбука». Эти слова теперь – на обложке моих книг. Иногда я скучаю по работе в редакции, в «поле», по командировкам, дежурствам, сорванным дедлайнам и прочим экстремальным ситуациям. Но благодарна мужу за то, что он заставил меня сделать выбор. Я бы упустила слишком многое – важное, трогательное: прогулки, пробуждения, укладывания, купания детей. Чтение, кружки, новые знакомства. Жизнь интересами ребенка, его проблемами и волнениями.
Работающие мамы! Прежде чем называть домохозяек «мамашками» в значении «бездельницы», спросите, как проходит их обычный день. И кем они были в прошлой, бездетной, жизни. И возьмите чужого младенца на руки, чтобы его мать могла просто погулять вокруг школы. Одна, в свое удовольствие.
Сегодня девочка, завтра – мальчик. Вопросы самоопределения
Позвонила по рабочему вопросу моя давняя приятельница. Я спросила, как дела у ее дочки – прекрасной Сонечки. Девочку я в последний раз видела года четыре назад. Та была невероятной красоты блондинкой с густыми волосами до попы, волоокая, с девичьим обаянием в каждом движении.
Сонечке исполнилось уже тринадцать – чужие дети растут быстрее своих. Приятельница рассказала, что у нее уже терпения не хватает. Сонечка экспериментирует с краской для волос – то ходила рыжая, то зеленая, то синяя. Потом смешала сразу три цвета и покрасилась в нечто болотное. Заодно и подстригла себя сама клоками, лишившись прекрасной косы. Приятельница, рыдая над отрезанными волосами, записала дочь в салон, чтобы хоть как-то привести ее в божеский вид. Сонечка же объявила, что в салон ей не надо – в их школе к подобным экспериментам относятся спокойно. Одноклассник Сонечки, например, попросил у нее юбку и теперь ходит в школу в этом предмете женского туалета поверх штанов. Учителя делают вид, что ничего особенного не происходит. Родители, побежавшие к психологу, по его совету, проявляют терпимость. Психолог же получил еще одну благодарную клиентку, причем на регулярной основе, – мать этого самого мальчика.
Дочь еще одной моей знакомой, которая получила при рождении двойное имя Кэтрин-Элизабет – у нее отец англичанин – до пятого класса была Катей. В шестом же объявила, что она отныне Лиза и теперь все должны ее так называть. И в школе, и дома. Но русская бабушка наотрез отказывается понимать, почему ее единственная внучка Катя теперь стала Лизой? Бабушка прямым текстом предлагает «один раз надавать по жопе, чтобы выбить дурь».
В соцсети я наткнулась на рассказ мамы о том, как ее сын пошел в музей с классом. Они последние два года живут в Америке, и я точно знала, что у женщины дочь, а не сын. В комментариях прочла, что многие недоумевают – а куда делась дочь? Оказалось, что теперь это считается нормальным, даже модным среди подростков – неделю они ходят мальчиками, неделю девочками, неделю – среднего пола, с вопросом самоопределения. Придумывают себе новые имена – мужское, женское и среднее – и требуют, чтобы все их этим новым именем называли. А на старое не откликаются. И задача родителей – не вмешиваться в этот процесс и уследить за сменой пола, не перепутав график. Не знаю, я бы уже на первой неделе последовала совету бабушки Кэтрин-Элизабет.
Мама Сонечки тоже беспокоилась по поводу того, что девочка хочет сменить имя и, возможно, пол. Если не буквально, то есть операционным путем, то хотя бы по внутренним ощущениям. Сонечка иногда называет себя Семеном. Вроде как примеривается. Одноклассники ее поддерживают и тоже называют Семеном. Соня, когда чувствует себя Семеном, играет на гитаре, увлеклась ударными инструментами, просит родителей купить ей настоящую профессиональную ударную установку. Она начала писать музыку, стихи и перестала устраивать истерики, которые выдает в те дни, когда считает себя Сонечкой.
– Ей нравится так жить, вроде как двойной жизнью, – сказала приятельница.
– А тебе? – уточнила я.
– Я не знаю, что делать. Может, она правда чувствует себя в другом теле или как там это называется?
Моя приятельница выросла в ультраконсервативной семье и ультраконсервативном обществе, как и я. Она, как и я, считала, что главное желание девочки, девушки, женщины – выйти замуж и стать хорошей женой. Создать семью, родить детей, заботиться о доме. Что делать с собственной дочерью, она не знает. И не может знать.
– Запиши ее в спортивную секцию, – посоветовала я.
– Как девочку или как мальчика? – хохотнула подруга.
– Как мальчика, конечно. После недели тренировок она быстро захочет стать девочкой. И к психиатру своди заодно. Пока она докажет, что не девочка, а мальчик, с ума сойдет и плюнет на все эти гендерные самоопределения.
– Может, она считает себя некрасивой? – поделилась переживаниями подруга.
– Ну, мы все себя считали уродинами в определенном возрасте.
Да, так было, и никто не пытался убедить нас в обратном. Мамы не говорили, какие мы красавицы. Восхищаться собственным ребенком, а уж тем более его красотой, у поколения наших родителей считалось даже неприличным.
Мою детскую высокую самооценку спасла жизнь у бабушки в северокавказском селе, где каждый ребенок без исключения считался таким красивым, каких никогда и нигде не бывало. Детей тискали, щипали, «плевали» на них, чтобы не сглазить, и без конца твердили: «Ай, какая красавица (красавец), смотреть больно на такую красоту». Мальчики могли соперничать в красоте с луной, девочки же непременно затмевали солнце. Поэтому во мне было заложено необходимое каждому ребенку чувство собственной неотразимости.
Но моя школьная подруга Ленка уже в московской школе была этого лишена. Наоборот, ее мама всегда подчеркивала, что у дочки – крестьянские короткие ноги, слишком широкая кость – «скажи спасибо своему папочке» – и плечи, как у пловчихи. Грудь точно не вырастет, и дочь так и останется «доска – два соска». Ленкина мама не стеснялась в выражениях и в присутствии посторонних, например, меня. Когда я в первый раз услышала такое, то впала в ступор: сидела, вжавшись в стул, опасаясь, что и мне достанется от Ленкиной мамы. Но Ленка вообще, казалось, не реагировала на материнские комментарии.
– Тебе не обидно? – спросила я.
– Она просто бесится, вот и срывается. Папа ее бросил. А я на него похожа. Вот мать и мстит ему через меня. Я привыкла. Она сама уродина.
Тут я опять впала в транс. Я никогда бы не посмела назвать свою маму или бабушку уродинами. Бабушку я считала самой красивой на свете. А от мамы у меня всегда дух захватывало – от ее смелых нарядов, дерзких декольте, мини-юбок и стрижек.
Наверное, я слишком долго прожила в деревне. Когда родился мой сын, я всем кричала, что это самый красивый мальчик на свете. Я восхищалась его кудряшками, носом, подбородком. Моя мама меня одергивала. Знакомые вежливо молчали. Муж не спорил, решив, что у меня послеродовой психоз. Но от всех приходивших в дом – знакомых, друзей, я требовала, чтобы они разделили мое восхищение. С дочкой было еще хуже. Я окончательно сошла с ума. Я гуляла с коляской и никому не запрещала посмотреть на мою дочь и сообщить, какая она прелесть. Однажды в парке я наткнулась на бабушку-грузинку и сообщила той, что у нее самый красивый в мире внук, а его ресницы я бы отрезала и себе приклеила. Бабушка в ответ еще час причитала над моей дочерью. Она совершила все действия, по которым я так скучала и которых мне не хватало – потискала ее за щеку, «поплевала» на нее, сюсюкала и то и дело прикладывала руки к груди в знак восхищения ее красотой. Я создала вокруг дочери круг, в котором ее безусловно любили, восторгались каждым движением, отмечали миндалевидный разрез глаз, длинные ноги.
Я точно знаю – каждой матери нужно в обязательном порядке говорить, что она родила красивого, удивительного ребенка. Восторгаться именно красотой, а уже потом достижениями и умениями. Если женщина – мама, бабушка – показывает вам в телефоне фотографию ребенка, который играет в шахматы, шьет, катается на коньках или решает математические задачки, скажите, что мальчик (или девочка) очень красивый (красивая). Просто с ума сойти, какая красота. И все. Никто из матерей не ждет, что вы будете оценивать интеллект ее чада. Но вы сделаете ее счастливой, если отметите, какого красивого человечка она произвела на свет.
Тату, пирсинг, тоннели. Что делать, если ребенка тянет на эксперименты?
Дети сейчас развиты не по годам. То, о чем мы задумывались в институте, приходит в их светлые головы в школе, и даже не в старших классах. Я хотела сделать пирсинг на втором курсе института, но не решилась, увидев загноившийся после процедуры пупок подруги. На четвертом курсе хотела сделать крошечную татуировку, но благодаря все той же подруге передумала. Ее ласточка на лодыжке была похожа на кого угодно, но только не на прекрасную птицу.
Четырнадцатилетний сын моей приятельницы ежедневно изводил мать, во что бы то ни стало решив сделать тоннели в ушах. А дочь еще одной подруги в свои тринадцать умоляла маму разрешить ей сделать пирсинг, причем всего и сразу – бровей, губ, носа, уха. Родители встают перед выбором – или отвести ребенка в хороший салон, где чаду не занесут инфекцию, или запретить категорически, чтобы потом лечить последствия процедуры, проведенной не пойми где и не пойми кем.
Я была готова к тому, что и мои дети рано или поздно решат, что им жизненно необходимы, например, цветные линзы, потому что карие глаза – кошмар. Или заявятся домой с кольцом в языке.
Но бывают и другие случаи. Васе исполнилось, кажется, шестнадцать, когда он вдруг перестал бриться. Я как-то не особо переживала, потому что сын переставал бриться, если расставался с девушкой. Как только появлялась новая пассия, он снова начинал следить за своей внешностью. Но тут на девушку или ее отсутствие списать не получалось. Сын то ли страдал от отсутствия обильной растительности на лице и надеялся, что она как-то разрастется, если ее не сбривать. То ли страдания были от чего-то другого.
Но сначала я «выдала мать». Зудела, что пора побриться, что его внешний вид неприличен, что он скоро начнет пугать младшую сестру, если не приведет себя в порядок. Сын, естественно, бурчал что-то в ответ и злился. Наконец мне все надоело, и я потребовала ответа:
– Что не так? Бритва? Нужна другая? Пена для бритья? Быстро рассказывай. Я не уйду.
Поскольку Вася знает, что я точно не уйду, пока не получу ответ, то признался:
– Мне родинка мешает. То есть не мешает, но я боюсь ее бритвой задеть.
– Какая родинка? – не поняла я, поскольку никаких явных родинок, мешавших личной гигиене, не видела.
– Вот, на подбородке, – сын показал на еле заметную родинку.
– Давай удалим, какие проблемы? – предложила я.
– То есть ее можно удалить? – осторожно уточнил сын.
И тут я догадалась, что Вася просто не знает – что можно, а что нельзя.
– Запишу тебя к врачу. Надо было сразу сказать, – хмыкнула я.
Врач отправила меня в коридор и прочитала Василию лекцию на тему строения кожи. Дала ему время изучить раздел в учебнике по онкодерматологии и висевший на стене плакат. Объяснила разницу между медицинскими показаниями и эстетическими. После чего удалила родинку так, что даже шрама не осталось.
После этого сын снова стал бриться. А я гадала – почему он сразу не сказал мне про эту родинку? Почему я сама не догадалась и искала подводные камни там, где их нет.
Та же врач в рамках лекции сообщила моему сыну, что любые проявления членовредительства – тоннели в ушах, болты в бровях, разрезы, пирсинг – лечатся. Главное, вовремя выпить таблетку. Да, таблетка от этого существует. Давно. Если что, она даст телефон психиатра, который выпишет рецепт. И никакого селфхарминга.
Видимо, на сына произвела сильное впечатления та лекция врача. Во всяком случае, он, уже не нервный подросток, а вполне себе совершеннолетний, адекватный, уверенный в себе студент, в один прекрасный день попросил меня записать его к тому же врачу. Василий подумывал сделать татуировку, «набить рукав», и хотел проконсультироваться со специалистом – на руке у него слишком много родинок. Я записала. Перед консультацией из кабинета врача вышла девушка – ровесница моего уже восемнадцатилетнего на тот момент сына. Девушка влюбилась, и ее бойфренд предложил закрепить связь совместной татуировкой на запястьях – датами знакомства, обозначенными в виде кардиограммы. Чтобы этот счастливый день невозможно было забыть. Татухи влюбленные набили, но любовь прошла быстрее, чем ожидала барышня. С бойфрендом девушка рассталась и отправилась сводить татуировку. Пила водичку из бойлера, плакала и рассказывала, что сводить дорого и больно. Но даже не это самое ужасное.
– Вот, смотрите, у меня шрамы! – Девушка показала руку, на которой образовался рубец. Василия потряс не рубец, не ожог на запястье, даже не стоны девушки, раздававшиеся во время процедуры, а запах, который стоял, несмотря на настежь открытые в кабинете врача окна.
– Это сожженная кожа так пахнет? – спросил Василий у врача. И решил повременить с татуировкой.
Врач прочла ему еще одну лекцию, объяснив, что татуировка никак не связана с родинками, а вот с риском остаться со шрамами связана напрямую.
– А когда можно? – уточнил сын.
– После двадцати пяти, – спокойно ответила врач. – Но если соберешься колоть шею или лицо, это не ко мне, а к психиатру. От этого тоже есть таблетки.
– Да? – Сын не верил, что татухи «лечатся».
– Смотри. – Врач открыла в телефоне фармакологические свойства и описание действия препарата.
Сын кивнул и сообщил, что с «рукавом», пожалуй, повременит.
В нашей школе за зеленые, розовые и других ядерных оттенков волосы детей отправляют к директору и вызывают родителей. Форма обязательна, колготки темно-синие. Девочки из старших классов носят на запястьях резинки для волос и, когда на горизонте появляются директор или завуч, забирают распущенные волосы в аккуратный пучок. Многие мои подруги считают, что у нас не школа, а полный ужас – никаких возможностей для самовыражения ребенка. Католический монастырь какой-то. Но мне кажется, что для младших школьников необходима форма, запреты на дреды и прочие эксперименты с внешним видом. А для старших – консультация умного, знающего специалиста.
Спи, моя радость, усни. Тихий час
Детский дневной сон и процесс засыпания – не тема, а темища. Мегапроблема, сравнимая по значимости лишь с процессом кормления. Хотя мне кажется, тут все просто и очевидно.
Больше всего на свете я ненавижу укладывать спать в тихий час подросших малышей. Мой любимый возраст – дети до года. Они сладкие, пахнут молочком, цветами, медом и чем-то совершенно необъяснимым и невыносимо прекрасным. Я терпеть не могу слово «лялька», но дети до года – именно лялечки, масюси, кукуси, лапуси, сладкие пирожочки, пуськи-карапуськи, тут я согласна на все определения. С крохотульками допустимы все возможные уменьшительно-ласкательные словообразования. Даже глагол «кушать» можно употреблять. Как и местоимение «мы». Потому что до года вы с ребенком именно «мы». И покушали, и покакали, и поспали, и поиграли.
Когда нужно рассмотреть и описать консистенцию кала ребенка для врача, разобравшись во всех оттенках – от охры до болотной зелени; когда вы в панике ждете, как проявит себя кабачок или брюссельская капуста, впихнутые в ребенка; когда грудь перестает быть частью вашего тела, а живет своей жизнью; когда вы подскакиваете на малейший писк, даже если он раздается из квартиры тремя этажами выше. Тогда, в этот период, – это «мы». Вы и ребенок. Неделимое целое.
После года ребенок требует уважительного отношения хотя бы в виде определений. Уже «он поел», «он поспал», а вы успели или не успели поесть и поспать. И да, вы заметили, что начали худеть? Все беспокойства о фигуре оставьте до периода после года. Тело само как-то подтягивается и уменьшается в объемах. Этот страшный секрет рассказала мне еще одна приятельница, многодетная мать. Я страдала по поводу набранных двадцати с лишним килограммов, которые не желали уходить, а она хмыкнула и сказала: «Начнешь худеть, когда ребенку год исполнится». До года не стоит искать свой когда-то накачанный до квадратиков пресс, который скрылся под выпирающим животом. Просто не наклоняйтесь перед зеркалом, чтобы не портить себе настроение. В конце концов, я дважды набирала двадцать килограммов и никогда не чувствовала себя счастливее. У меня были ямочки на щеках, попа, грудь, кажется, шестого размера и жирок, нависший над коленками. Если я когда и наслаждалась мужским вниманием и комплиментами от посторонних, то в периоды после беременности. С лишними килограммами. Которые уходили, едва ребенку исполнялся год.
Точно так же не нужно требовать невозможного от мозга, который потерял способность соображать. Даже если до беременности и родов вы были доктором наук, сейчас вы по уровню сознания и способности к аналитике – канарейка. Я вот не доктор наук и даже не кандидат, поэтому сравнивала себя с инфузорией туфелькой. У нее вообще мозга нет. Просто примите эти факты и успокойтесь. Все вернется, пусть и не в полном объеме. У меня, например, после двух родов мозговая деятельность явно пострадала. Очень часто я веду себя как полная идиотка. Но если вы молодая мать, то вам позволительно быть немного чокнутой дурочкой с переулочка.