Запах снега

В один момент он выступил из черноты плотной тенью:

– Добрый вечер, Наталья Константиновна.

– Добрая ночь, Иван Андреевич. Подойдите ближе, но без глупостей – я вооружена.

– Действительно?

Плотная тень превратилась в мужскую фигуру. Эта фигура продолжала неумолимо приближаться. Когда между ними осталось не более десяти шагов, Наталья навела на Алданина пистолет.

– Стойте!

Это не подействовало. Иван даже не замедлился, увидев пистолет в её руках. Наталья поняла, что не выстрелит. Ей хотелось этого, но рука перестала быть послушной ей, стала ветвью дерева с застрявшей между ветками растрёпанной цветной лентой-пистолетом. Наталья отступила на шаг назад, потом ещё на один. Иван был уже настолько близко, что она могла рассмотреть его лицо – оно было спокойно и вовсе не несло на себе печать страха. Алданин был абсолютно уверен в собственной смертности, а потому ничего не боялся.

Наталья упёрлась во что-то спиной. Она в растерянности пошарила левой рукой и нащупала грубую, сырую кору дерева. Иван был уже в пяти шагах от неё. В трёх. В одном. Она задрала руку с пистолетом выше головы и упёрла короткий ствол в левый висок Алданина. Он будто вовсе не заметил этого. Иван неотрывно смотрел ей в глаза, раздевая до самых костей. Потом положил руку на её правое запястье и медленно перевёл ствол пистолета со своего виска на грудь.

– Мне, как Маяковскому – всегда не хватало духу для того, чтобы умереть от выстрела в голову. Не хватает и сейчас. Лучше в сердце, если соблаговолите.

После этого Алданин закрыл глаза и шумно вздохнул. Наталья вдруг не смогла больше держать пистолет – он упал в мёртвую листву к её ногам, к счастью, не выстрелив от столь грубого обращения. В следующую секунду Наталья уже колотила Ивана по плечам и груди.

– Как ты посмел выжить?! Почему?! Почему? Почему…

Она начала проваливаться в бездну истерики. В один момент Иван грубо перехватил её руки и широко развел их в стороны.

– Как ТЫ посмела не выполнить данное мне обещание?! Ты пообещала, что не оставишь мою сестру даже на краю света, и вот ты здесь, но её я рядом с тобой не вижу.

Эти слова выбили из Натальи весь воздух. Истерика улетучилась, оставив за собой лишь совершенную опустошённость. Мир насквозь почернел, а когда обрёл оттенки вновь, Наталья обнаружила себя крепко обнимающей Алданина. Иван не отвечал на её объятия и держал руки по швам, как какой-то гвардеец. Наталья судорожно зашептала ему на ухо:

– Прости меня, Иван. Да, не исполнила! Да, обманула! Прости… Она мертва. Она погибла в ту же ночь. На льду. Я не смогла…

– Успокойся.

Приказ Алданина, а был это именно приказ, не оставлял пространства для сопротивления. Наталья сразу подчинилась, даже не удивившись собственной покорности. Она оторвалась от Ивана и вновь прижалась спиной к облетевшему клёну. Слова пошли из неё, спрессованные в небольшие колючие сгустки боли:

– Ты остался в том кабаке, чтобы выиграть для нас время. Все вещи тоже остались там. Мы добрались до залива и успели уже довольно далеко уйти от Петрограда. А потом встретили того мерзавца. Он, видимо, специально поджидал таких, как мы. У нас ничего с собой не было, и он приказал Фросе снять шубку. Мы ещё в Москве вшили туда несколько серебряных приборов и серёжек с кольцами, чтобы продержаться в Финляндии первое время – может, он смог их нащупать, когда пытался обыскать Фросю. Она не пережила бы ту ночь без тёплой одежды. Мы обе не пережили бы ту весну без этих побрякушек. Фрося понимала это не хуже меня и не хуже этой сволочи. Она начала сопротивляться, тогда этот ударил её ножом в живот. А я… у меня руки очень замёрзли, пальцы не слушались совсем, я слишком долго возилась с револьвером – не успела ему помешать. Ничего не успела. Я помогла Фросе подняться на ноги, повела обратно в Петроград – это был её единственный шанс… У меня ничего не получилось. Я оставила её на льду, Иван… Она легла на лёд, я упала рядом с ней лицом в снег. И запах, только этот запах везде. И ещё ветер…

Наташа почувствовала, что всё ещё падает, что тонкий лёд под ней проломился, и она стремительно проваливается в ледяную воду, уходя всё глубже. Издалека раздался приказ, направленный неодолимой волей:

– Стой.

И Наталья устояла. Иван смотрел на неё безо всякого выражения. Наташе казалось в этом равнодушии проявление глубокой ненависти и совершенного презрения. Вполовину меньше ненависти и презрения было бы в его крике, в ругани, в гневе. Она захотела спрятаться от этого равнодушия и вновь обняла Алданина.

Через минуту он заговорил:

– Мне просто повезло, Наташа. В самый разгар разборки с той пьянью ворвалась новая пьянь, которая решила, что её касается перестрелка в дешёвой харчевне. Наутро пришёл в себя в своей квартире. Поломанный и без средств, зато живой за каким-то одному Богу известным чёртом. Родни нет, смысла нет, души нет. Только работа есть…

Неожиданно Наталья почувствовала, что Иван ответил на её объятия. Она вдруг стала молодой и слабой. Она только что приехала в Москву, она только что познакомилась с Фросей и ещё видит в ней лишь подругу по литературным поискам. Это было, как полёт над облаками. Но лишь на краткое мгновение. Молодость была надёжно погребена под тоннами песка времени. Наталья снова была в Токио, в осеннем парке и снова прижималась спиной к голому клёну. Иван снова неотрывно смотрел на неё, но теперь на его лице было выражение. Он хотел её. Это не была похоть – так измученный жаждой смотрит на глыбу льда. Алданин приказал:

– Поцелуй меня.

Наталья бросила отчаянный взгляд на огромный мир, открывавшийся за пределами того тесного пространства, в котором она ныне прибывала. Этой птичьей клетки между недомёртвым деревом и недоживым человеком. Она попыталась оттолкнуть Ивана, но это завершилось ничем. Тогда Наталья дала ему пощёчину. Алданин едва дёрнулся, но даже взгляд не отвёл.

– Поцелуй меня.

– Ты не Фрося. Твой поцелуй не оживит её ни на мгновение! А от себя самой я убегаю так упорно не для того, чтобы ты пришёл и заставил меня собою быть!

– Ты бред несёшь, Наташа. Поцелуй меня.

– Отпусти!

Наталья снова попыталась оттолкнуть Ивана и на этот раз ей это удалось. Получив немного пространства, она резко нагнулась и почти сразу смогла нашарить пистолет в листве. Алданин уже снова был совсем рядом, и Наталья вновь приставила пистолет к его виску. Он, как и в прошлый раз, закрыл глаза и глубоко вздохнул, понимая, что, возможно, больше ему дышать не доведётся. Смерти от её руки Иван жаждал почти так же сильно, как и поцелуя. Наташа почти нажала на крючок, она уже представила в уме, как звучит выстрел, но представила она и этот поцелуй. Эта фантазия была не менее причудливой и странной, но Наталья к собственной досаде захотела в ней оказаться. Из двух фантазий она выбрала ту, которая не требовала ничьей смерти.

Иван больше не держал её, но она больше не хотела вырваться. Наталья ощущала спиной неровную поверхность древесного ствола. Теперь не чувство страха, а Иван Алданин прижимал её к сырой коре. Наташе показалось, что лицо её стало раскалённым, как чугун в домне, утратило свою форму и растеклось. В её голове заиграло злое фортепиано. Уже очень много лет Наталья не чувствовала себя настолько восхитительно слабой в чужих руках.

А потом всё внезапно прекратилось. Иван стоял всего в двух шагах от неё, но казалось, удалялся с каждым мгновением. Его лицо вновь было непроницаемо и безразлично, что вновь казалось Наталье признаком лютой ненависти.

– Простите меня, Наталья Константиновна, не стоит нам этого делать. Я бы сказал, что нам не стоит видеться вовсе, но это, судя по всему, не очень-то возможно.

Наталье нечего было на это ответить. Она посмотрела на свою правую руку и не нашла там пистолета, впрочем, Иван тут же передал его ей. После этого он отошёл теперь уже на пять шагов, посмотрел на небо, шумно вдохнул и произнёс:

– Кажется, ночь будет прохладной… Вам далеко до дома, Наталья Константиновна?

– Очень. Как и вам, Иван Андреевич.

Алданин неожиданно легко улыбнулся и отступил ещё. Пять шагов. Семь. Десять. Вскоре Наташа осталась лишь в компании старого клёна.

Глава 6

Последние новости

О том, что Йогги Леманн действительно погиб, Циглер узнал на следующее утро из местной англоязычной газеты, которая писала о трупе европейца без документов и с множественными переломами. Райнхард до последнего сомневался, что «Центр» продолжит операцию. Потеря квалифицированного радиста-шифровальщика, да ещё с «легендой» была почти невосполнима. Однако русские, как ни в чём не бывало, вытащили из рукава джокера в лице хмурого неразговорчивого Владимирова.

Райнхард не до конца понимал, зачем «Центр» продолжил придерживаться «легенды» про двух журналистов. Люди гибнут под колёсами автомобилей каждый день и это не вызвало бы в германском посольстве никаких серьёзных подозрений. Однако «Центр» всё же решил оставить «легенду» в силе и теперь Циглер был вынужден называть Владимирова именем старого друга.

Это порождало всё новые поводы для тревоги у Райнхарда. Например, у него не было вразумительного ответа на возможный вопрос о том, почему их пребывание в Китае продлилось на неделю дольше запланированного. Впрочем, фон Дирксен и его окружение вполне удовлетворились словами о том, что Китай вызвал у них с Леманном интерес, для удовлетворения которого не хватило изначально задуманной недели пребывания. В действительности эта неделя была нужна для того, чтобы сделать Владимирову нужные документы и встроить его в «легенду».

В целом же дела группы агента Макса шли неплохо. Райнхард пробыл в Японии уже три недели и успел немного сблизиться с некоторыми людьми из немецкой диаспоры. Общество, сформировавшееся вокруг фигуры фон Дирксена, оказалось открыто и доброжелательно. Пускай мотивация и личность берлинских журналистов привлекали внимание, Циглер не заметил, чтобы на них с Владимировым был направлен чей-нибудь подозрительный взгляд. Лишь раз, в вечер знакомства с обществом господина посла Райнхарду показалось, что за ними следят, но это чувство вскоре исчезло без следа. Похоже, «легенда» работала.

Возможно в «Центре» были полностью уверены, что подозрений возникнуть не должно, а возможно решили, что плюсы именно этой «легенды» перевешивают минусы. А плюсы действительно были. Например, частые встречи Циглера со своим новым радистом не вызывали ни у кого подозрений. Если верить словам шанхайского «контакта», через несколько месяцев «Леманну» должно было прийти письмо с сообщением о скоропостижной смерти матери. Владимиров немедленно уедет, наладив перед этим передачу данных в «Центр», а его место займёт человек с более надёжной «легендой».

Пока же Владимиров развил деятельность не менее кипучую, чем сам Циглер. Страсть военного атташе Отта к спортивным соревнованиям в целом и к традиционным японским игрищам в частности стала для группы Макса нежданным подарком, которым грех было не воспользоваться. За эти три недели Владимиров успел завязать с военным атташе приятельские отношения. Отт не производил впечатления человека слишком умного или проницательного, зато ему было скучно, а скучающие люди часто бывают разговорчивы.

Сам Райнхард между тем занялся поиском источников информации среди японцев. Создание сети местных информаторов тоже было его заданием, пусть и менее важным, чем работа с посольством. Циглер, следуя советам шанхайского связного, достаточно быстро смог выйти на контакт с японскими коммунистами.

Вообще, словосочетание «японский коммунист» казалось Райнхарду оксюмороном подобным «сухой воде» и «живому трупу». Со стороны японцы производили впечатление людей, поголовно поддерживающих империализм своей страны. Фигура самого императора обладала просто-таки священным ореолом, а его решения не подлежали никакой общественной критике. Впрочем, Россия до Войны тоже казалась Циглеру страной, где царская власть совершенно незыблема именно из-за отношения к ней забитого и необразованного народа. Вышло иначе.

Японских коммунистов били. Били беспощадно. Полиция разгоняла собрания и арестовывала активистов. Цензоры зарезали любые статьи или книги, которые казались им разносчиками коммунистических идей. Почти все видные партийцы либо были арестованы, либо находились под плотным колпаком Кэмпэйтай4, так как воспринимались именно как потенциальные предатели в случае войны.

Такими методами к середине тридцатых японские коммунисты были доведены до состояния раннехристианских общин в Римской империи. Глубоко законспирированные одиночки или маленькие ячейки, оторванные от друга, видящие провокаторов даже в зеркале, лишённые единого командования. И всё же они могли быть полезны.

На Рё Ватанабэ Циглеру дал наводку ещё шанхайский «контакт». С девяти утра до шести вечера Рё был полностью преданным Империи гражданским чиновником в Министерстве военно-морского флота. С шести вечера до девяти утра Ватанабэ становился, по крайней мере на словах, преданным сторонником дела Маркса и Ленина. Насколько Райнхард мог судить, Ватанабэ был профессиональным предателем. Связной предупредил Циглера, что задействование Рё Ватанабэ в резидентурной сети будет стоить немалых денег. Райнхарда всегда настораживали такие люди – ему больше нравилось работать с идейными. В ином случае Циглер предпочёл бы вовсе отказаться от услуг подобного человека, но Ватанабэ имел ценные связи и источники информации в Министерстве флота, кроме того за годы торговли Родиной он успел развернуть собственную небольшую сеть информаторов, услуги которой могли быть весьма кстати для Райнхарда.

В этот вечер у них была назначена встреча в одном из заведений в Гиндзе5. Ватанабэ выглядел и вёл себя, как настоящий денди, даром, что был уже не очень молод. По японцам трудно судить, но Циглер дал бы Рё свой собственный возраст плюс-минус пара лет. Ватанабэ организовал встречу в специальной комнате для приватных разговоров, какие пользовались большой популярностью в богатых японских заведениях. А ещё нанял гейшу. Райнхарда это разозлило – поняв, с кем имеет дело, он в самую первую встречу попросил Рё не привлекать к их встречам лишнего внимания и посторонних глаз. Говорили по-английски.

– Вы опять устроили из нашей встречи рождественскую ярмарку, Рё…

Ватанабэ усмехнулся словам Циглера, очевидно ему понравилось подобное сравнение.

– Не беспокойтесь об этом, Циглер. Я могу позволить и частенько позволяю себе проводить вечера в подобных местах. Так стало не сегодня, об этой моей привычке знают, как знают и о дружеских отношениях со многими иностранцами. Так что встреча с модным немецким журналистом, пишущим книгу о Японии, не должна привлечь особого внимания.

– Я бы хотел, чтобы она не привлекала никакого внимания, чтобы о ней вообще не знали. Ваше и моё начальство может неправильно нас понять.

– Какое из своих начальств вы имеете в виду?

Циглер легко подавил свой гнев и кивнул на гейшу, негромко игравшую на японской лютне. Рё тоже глянул на неё и вновь усмехнулся:

– Она нас не понимает, успокойтесь.

Райнхард ещё раз недоверчиво посмотрел на увлечённую игрой молодую женщину, а после этого попытался ловко отправить в рот, обёрнутый водорослью комок риса с рыбой. Рё говорил ему, как называется это блюдо, когда делал заказ, но Циглер, разумеется, не смог запомнить. Райнхард поставил перед собой цель научиться пользоваться палочками для еды. Насколько он успел заметить, отношение японцев к иностранцам кардинально менялось, если иностранцы начинали следовать местным традициям. Рё следил за его неловкими движениями всё с той же ухмылкой. Циглер наконец справился с непокорной едой и решил перейти к делу:

– У вас есть новости для меня?

– Не очень много. На континенте всё без перемен. Мелкие стычки здесь и там, но ничего серьёзного. Командующий Квантунской армией6 генерал Уэда заявил, что с коммунистическими повстанцами в Маньчжоу-го7 будет покончено к весне следующего года. Его предшественник заявлял то же самое прошлой осенью, в итоге весной этого года его убрали. Источники постоянно говорят о китайских провокациях, но пока никто не спешит их раздувать – есть мнение, что армия не будет готова к полномасштабной войне на континенте ещё, как минимум, год…

Рё прервался и занялся едой. Его новости были отсутствием новостей, и он это знал. Наверняка всё это можно было прочитать в японских газетах, а за услуги переводчика Ватанабэ явно брал многовато. Циглер был разочарован.

– Вы для этого вытащили меня сюда?

– Вы сами спросили, есть ли у меня новости – вот те новости, которые у меня есть. Есть ещё кое-что, но это уже из разряда умозаключений.

– Говорите.

– В министерство из штаба флота проскальзывают слухи о смене курса. Несколько офицеров проталкивают идею большего развития палубной авиации. Им противостоит старая гвардия, делающая ставку на линкоры. Вообще, этому противостоянию уже не первый год. Ямамото, Одзава, Гэнда, многие другие, особенно поучившиеся за границей, говорят, что линкоры будут в новой войне лишь металлоломом, а все силы мы должны направить на строительство авианосцев, самолётов для них и эсминцев сопровождения. Всё это натыкается на сопротивление офицеров старого воспитания, да и мы в министерстве смотрим на это без особенного энтузиазма. Речь идёт в первую очередь о деньгах – на конец следующего года уже запланирована закладка «Ямато» – линкора, каких ещё не видывал свет! Вы только представьте себе, Циглер: больше двухсот пятидесяти метров длины, больше шестидесяти тысяч тонн водоизмещения и все это при скорости в двадцать семь узлов… И вот это всё они хотят отменить, говорят, что это будет металлоломом!

Ватанабэ открывался перед Райнхардом с новой стороны. Впервые за время их недолгого знакомства Циглер видел Рё, рассуждающим о чём-то с искренним интересом, а не со своим обычным насмешливым полупрезрением. Ватанабэ выдавал агенту другой страны информацию о технических характеристиках новейшего военного судна просто, чтобы поделиться своим восторгом от этого грандиозного проекта. Несмотря на то, что теперь Райнхард вернее поверил бы в скорое Второе пришествие, чем в то, что Рё действительно является коммунистом, он, пусть и невольно для себя, испытал к своему информатору некоторую толику симпатии. Ватанабэ между тем продолжал:

– Похоже, что «Партия авианосцев» начинает побеждать. Во всяком случае, через министерство прошли намётки требований к новому палубному истребителю, значит, готовится заказ, а в Йокосуке планируется спуск на воду второго авианосца по программе пополнения флота при том, что первый значительно превысил смету. Более того, вслед за авианосцами, строящимися сейчас, уже готовятся заказы новых. В перспективе это означает очень многое, Циглер. Это означает подготовку к столкновению на море с сильным противником. С противником, который, как минимум, не уступает Объединённому флоту Империи. Таких флотов в мире всего два. Советский не из их числа.

– Вы хотите сказать, что Япония не планирует военных действий против Советского Союза?

– Я хочу сказать лишь то, что говорю. Я человек гражданский и некомпетентный. Да, я имею определённый доступ к информации, но доступ этот достаточно ограничен и говорить о том, что я вижу всю картину, не приходится. Я могу предложить вам свою оценку, но не могу гарантировать её истинность. Так вот, по моей оценке, для того, чтобы контролировать побережье материка от Тайваня до Берингова пролива, Японии достаточно крейсеров и эсминцев Западного флота, возможно, в сопровождении одного или двух линкоров старых серий. Этих сил хватит, чтобы русский… советский Тихоокеанский флот даже высунуться с рейда Владивостока не смог. Задач для Объединённого флота в регионе нет со времён Цусимы, и в ближайшие годы их появление не предвидится, но укрепление флота дальних операций продолжается. В то же время о реальном усилении Квантунской армии я не слышал, впрочем, тут я действительно могу многого не знать. Значит ли это, что Япония не планирует наступление на север, решать вам. Точнее даже не вам, а вашему начальству.

Ватанабэ замолчал, и тишину теперь нарушала лишь негромкая лютня. Циглер старался не подавать виду, но пребывал после слов Рё в некотором смятении. Информация и умозаключения Ватанабэ были, безусловно, весьма ценны и интересны, но по иронии они были интересны скорее для тех двух стран, которые могли выставить морские силы сопоставимые с Объединённым флотом. Впрочем, лишних знаний не бывает. Райнхарду только нужно было уложить флотские дела в своей голове и попытаться сделать из них внятные выводы. Впрочем, всему было своё время.

– Спасибо за информацию, Рё. Это в любом случае будет полезно. На этом всё?

– Да, всё.

– Хорошо. Вы не забыли о моей просьбе?

Ватанабэ помотал головой и вытащил из своего портфеля несколько газет, а также толстую тетрадь. Пускай Циглер и не был в действительности журналистом, ему нужно было порой создавать видимость работы. Этот вопрос Райнхард планировал, по крайней мере, в первое время решать дёшево и сердито – он будет отправлять раз в две недели подборку интересных статей, взятых из японских газет и переведённых на немецкий. В «Дойче Альгемайне Цайтунг» они, конечно, опубликованы не будут, ложась в стол надёжного человека в Берлине, который и организовал для Циглера с Леманном эту «легенду».

Использовать услуги Рё Ватанабэ для перевода газет с японского на английский, наверное, было не самой лучшей идеей, но другого переводчика Райнхард пока не успел найти. Циглер взял в руки тетрадь и пролистал исписанные аккуратным почерком листы. Он и надеяться не смел на такой объём и тщательность. Райнхард поднял взгляд на Ватанабэ:

– Это вы написали?

– Нет, моя жена. Ей это, кстати, было весьма интересно. Не каждый день доводится переводить с японского, а не на японский.

Вновь последовала немного неприятная ухмылка, а Райнхард подумал о том, что как-то сразу записал Рё в холостяки, глядя на его образ жизни и поведение. В данном случае это не было большой ошибкой, но Циглер сделал зарубку в памяти – больше не делать скоропалительных выводов о японцах. Он ещё раз пролистал исписанную тетрадь – внезапно Райнхарду стало совестно за то, что старательный труд госпожи Ватанабэ был не для чего, просто для отвлечения внимания. Впрочем, ни она, ни её муж никогда об этом не узнают.

– Тут намного больше, чем мне нужно, но спасибо большое и вам, и вашей жене. На что мне обратить внимание в первую очередь?

– Не знаю. А что было бы более всего интересно европейским читателям?

– Как всегда: секс, криминал, политика…

– Ну, тогда «Асахи симбун» пишет о новых подробностях дела Сады Абэ. Статья пустая и совершенно «жёлтая», а без контекста и вовсе непонятная, но само дело Сады Абэ может быть интересно в Европе.

– Чем же?

– Сада училась на гейшу, потом была нелицензированной проституткой, а после этого устроилась работать в ресторан, где у неё быстро завязался роман с хозяином. Женатым, разумеется. В середине мая этого года они на несколько дней укрылись в Оге, где почти всё время занимались любовью, причём ему нравилось, чтобы она его душила. В одну из ночей Сада слегка увлеклась и задушила своего любовника насмерть. Она говорит, что сделала это от большой любви и по его просьбе. После этого Сада взяла нож для суши и отрезала ему… признаться, не знаю, как это по-английски… его мужскую часть, причём целиком. Говорит, что тоже от большой любви. Она хотела всё время быть с ним и поэтому взяла его часть с собой. Так и носила в своей сумочке до самого ареста. Сначала сообщалось, что он был выдающихся размеров, но потом выяснилось, что вполне обычных…

Ватанабэ откровенно потешался над Райнхардом. Циглер снова пытался справиться с куском суши – он всё же вспомнил, как называется эта еда. По замыслу японца мрачная история Сады Абэ в сочетании с прохладной рыбой должны были произвести сильное впечатление на иностранца. Однако Рё стоило выбрать другой способ для того, чтобы шокировать Райнхарда. Подобные кровавые истории его не впечатляли. Циглер вполне уверенно донёс комок риса с рыбой до рта, степенно прожевал его и получил очень подростковое удовольствие от разочарования, написанного на лице Рё.

Глава 7

Наблюдатель

Огромный толстяк с грохотом вывалился за пределы очерченного круга. Отт поднял кулак правой руки в победном жесте и удовлетворённо крякнул. Публика, пришедшая понаблюдать за сумо, взорвалась овациями. Иван сделал в своём блокноте небольшую запись касательно того, что даже показательные выступления молодых бойцов приковывают к себе внимание публики. Эти записки нужны были, чтобы показать их Отту в случае чего. Алданин успел немного сдружиться с военным атташе на почве японского спорта. Раз в несколько дней они выбирались в город, чтобы посетить какое-нибудь соревнование. Иван старательно изображал интерес. Впрочем, порой это действительно было интересно.