Пока летит апельсин

Глава третья

Планета собственность

Однако спокойно лететь пришлось недолго. Космолет неожиданно задергался. Макгрегор с досадой перескочил из конца приятного сна в его начало, это означало сбой во временной тяге двигателя. Пытаясь удержать сюжетную линию, он постарался снова уснуть, и вроде бы получилось, красотка из курортного Альфа-центавра начала медленно снимать красное обтягивающее платье, однако второй толчок космолета, как на плохой перемотке, опять передернул сон уже в самый конец, пропустив самое интересное. Застегнув на спине молнию на платье и послав на прощание воздушный поцелуй, инопланетянка вышла из комнаты, закрыв за собой люк. В отчаянии Макгрегор попытался удержать сон, надеясь на еще один толчок временного двигателя, который бы вновь отмотал сон назад, но этого не произошло, сон покатился дальше, и в люк вместо красотки просунул голову старый черт Билл, жующий просроченное печенье, крошки от которого мерзко застревали у него в бороде, отчего Макгрегор окончательно проснулся.

Приборы тревожно мигали разноцветными огнями и красными надписями. Датчик мощности фотонной тяги едва теплился, а стрелка главного секундомера уныло показывала на полшестого. Не доверяя на сто процентов приборам, Макгрегор по старой флотской привычке глянул на стоявший на штурманском столике стакан рома с «Черен-колой», из которого он отхлебнул перед сном пару добрых глотков. Бутылочку этой редкой в нынешнее время газировки ему в подарок дал Билл, знавший о его ностальгии по молодым годам. Дело в том, что в юности Макгрегор служил в торговом флоте юнгой на большом грузовом танкере «Кока-колы». Танкер развозил по точкам на всех окраинах галактики концентрат напитка.

Как раз в то время «Кока-кола» и выпустила к юбилею Большого Взрыва ограниченной серией «Черен-колу». Ее особенность была в том, что к празднику в старинный состав добавили, кроме обычного жженого сахара, коричного масла и прочих древних ингредиентов, немного калия-40. На околосветовых скоростях такая кола начала светиться излучением Вавилова – Черенкова, благодаря которому и получила свое название «Черен-кола».

По первости в пассажирских космолетах принесенная стюардессами светящаяся кола впечатляла путешественников, но праздник Большого Взрыва прошел, лимитированный выпуск потерял актуальность, и теперь его бесплатно раздавали всем подряд служащим компании. Вот и пила «Черен-колу» весь рейс к завтраку, обеду и ужину вся команда макгрегоровского коланаливного танкера, включая капитана, да так, что сами уже начинали светиться по ночам. Особенно интенсивно излучение, понятно, шпарило при ускорениях обоих знаков, и флотские научились их отслеживать по черенковскому свечению стакана. «Пашиному излучению», как они его называли по имени физика Черенкова.

В старину на подводных лодках так глубину погружения отслеживали по прогибу нитки, натянутой меж бортов. Сейчас стоящий перед Макгрегором стакан тоже мягко светился черенковским излучением, и это означало, что сбой в двигателе точно был, приборы не соврали. Похоже, все-таки на последней заправке фотонное топливо оказалось разбодяженным тяжелой водой!

Макгрегор чертыхнулся второй раз. Утро явно не задалось! Сначала красотка из сна прошла на перемотке, а теперь вот в реале движок затупил. На такой малой тяге ни о каком быстром возвращении домой теперь не может быть и речи. Придется дрейфовать со скоростью космического ветра до ближайшей ремонтной станции, там сливать топливо, промывать баки и менять тайм-форсунки. С остатками надежды вытянув за ручку эйнштейновский подсос до конца, он утопил педаль газа в пол, но ничего не изменилось, двигатель по-прежнему не развивал обороты, стрелка главного секундомера не шевельнулась. Макгрегор обреченно уткнулся в карты.

И занесло же Билла с его антикварной лавкой в такую глухомань! Только лежащий на заднем сиденье артефакт грел душу Макгрегора, оправдывая такую дальнюю поездку, да и то червь сомнения потихонечку грыз его, не давая покоя. Смущало, что, как в сказке, купил Макгрегор то, не зная что, – кота в мешке. Но зато в идеальном состоянии. И теперь со своим приобретением вынужден возвращаться домой кривыми окольными путями. Ближайшая ремонтная станция, слава богу, оказалась недалеко. Обозначающий ее символ – перекрещенные корпускулярный и волновой фотоны – обнаружился всего в часе лету, на одной из планет. Это была непопулярная у туристов окраина, и справочник цивилизаций выдал о ней лишь скупую статистическую информацию. Возраст, население, индекс развития морали. Последний показатель значил многое. Например, то, как будут чинить двигатель космолета, который после этого никогда не увидят, и поэтому качество починки никак не скажется на их репутации. Из последнего следовало, что отремонтированный на их планете фотонный двигатель корабля Макгрегора выйдет из строя лишь с пятипроцентной вероятностью. Посмотрев в справочнике еще несколько второстепенных цифр, производных от индекса морали, – коэффициент размножения цивилизации, равный удельному числу половых контактов, приходящихся на одно термоядерное деление водорода в гелий на их звезде, и еще несколько других, Макгрегор не заметил ничего подозрительного. Лишь индекс собственности на четыре порядка был выше среднего по Вселенной, но он решил, что это просто опечатка, и не придал этому значения. Как оказалось, напрасно.

Спустя пару часов лета он оказался на границе этой звездной системы, и на приборной панели загорелась синяя лампочка приближения к таможенному посту. Таможенная декларация была им заполнена заранее. Цель посещения – транзитное следование, ремонт фотонного двигателя, замена тайм-форсунок. Гражданство – землянин. Семейное положение – холостяк, черт подери! Профессия – моряк. Место работы – безработный. Ввозимая собственность – старый космолет, груз – пара потертых скафандров, початая бутылка меркурианского рома, и, ах да! – антикварный ящик на заднем сиденье.

Лампочка горела уже непрерывно, резко зазвонил пограничный зуммер, и фантом таможенника не замедлил ждать. Облаченный в синюю фосфоресцирующую, как принято по утвержденным галактическим нормам, форму таможенника, он беспардонно материализовался прямо перед креслом Макгрегора. Тот протянул ему декларацию, но таможенник, едва пробежав глазами начало первой страницы, швырнул ее назад.

– Что это за чушь?

– Как что? Декларация.

– Декларация?! А где тогда описание ввозимой в галактику собственности?

– Так вот же! – недоумевающе протянул антиквар. – Космолет, скафандры…

– Странные у вас представления о собственности! – заявил таможенник. – А точнее, некорректные.

– Что же тут некорректного?

– Да все! Сколько точно молекул и каких веществ содержится в скафандре? Скафандр же ваш, пишете? Тогда сколько электронов, сколько протонов и нейтронов, вам принадлежащих, вы ввозите в галактику? Это все ваше имущество! Ровно столько же вы должны и вывезти от нас, не больше и не меньше. Если только не купите что-нибудь. Но чтобы купить, надо указать ввозимые ценности. За которые будете приобретать имущество. У нас в галактике, слава богу, институт собственности развит хорошо, все находится в частной собственности, и каждый электрончик находится на персональном счету и кому-то принадлежит.

– Но как и зачем все это описывать? – все еще недоумевал Макгрегор.

– Странный вопрос! – в свою очередь удивился фантом. – Вот что является собственностью у вас, – он глянул в бумажку, – землян?

– Ну, например, земля, точнее, – поправился он, – земельный участок.

– И что он из себя представляет?

– На карте указано место, площадь, и нарисованы границы.

– И все?! – поразился таможенник.

– Ну да.

– Какое несовершенное общество! На нашей планете собственность в таком виде была много тысяч лет назад. Частная собственность – основа капиталистического общества. Вы знаете, что такое капитализм?

Макгрегору вспомнился момент видеофильма «Красная жара» из курса по истории Древнего мира. В нем атлет в красивой форме с каким-то негритянским именем включает телевизор и видит эротические сцены. «Капитализм» – презрительно цедит атлет и выключает телевизор. Видимо, утренний сон все-таки не прошел бесследно.

– Знаю.

– Сомневаюсь, что знаете! Иначе бы к собственности было другое отношение. Взять ваш земельный участок. Зачем он нужен, что вы с ним делаете?

– Ну, я, например, картошку выращиваю.

– Допустим. А как глубоко он ваш?

– В каком смысле? – не понял Макгрегор.

– На какую глубину вы можете сажать картошку?

– Обычно, на штык лопаты.

Таможенник чертыхнулся, однако терпеливо продолжил.

– А на два штыка лопаты в глубину можете посадить?

– Могу, но не взойдет.

– А на три?

– Могу.

– А на сто? Если на сто штыков ее закопаешь, она твоя останется?

Макгрегор почувствовал какой-то подвох.

– Думаю, что моя, – не совсем уверенно произнес он.

– Какой радиус вашей планеты?

– Сорок тысяч километров.

– А до какой глубины тогда твоя земля? До какой глубины ты можешь сажать картошку, чтобы она осталась твоей? Сквозь всю планету? А если так, то на другой, противоположной стороне земного шара у тебя тоже есть участок? Тогда, как минимум, правильно в свидетельстве на собственность надо указывать и его, с противоположной стороны земли! А как вы разбираетесь с кривизной земли?

– Что вы имеете в виду? – опять не понял землянин.

– А то, что если каждый участок на Земле в собственности, и начать рисовать их границы вглубь шара, то где они пересекутся? Поверхность земли ведь не плоскость! И соседние участки земли на границе пересекутся сразу же, в глубине. Две штыковые лопаты, воткнутые на границе участков точно перпендикулярно земле, столкнутся сразу же, потому что земля – шар. Хотя бы эту проблему вы как решили?

– Да не было такой проблемы еще!

– Не было, потому что общество ваше технологически неразвито. А ставить частую собственность в зависимость от технологий – в высшей степени глупо. Выходит, размер собственности зависит у вас от того, насколько точно вы можете воткнуть в землю штыковую лопату!

Макгрегор замолчал, обдумывая слова фантома. А тот, разгоряченно, насколько мог передать возбуждение квантовый модулятор эмоций, продолжал.

– Или вот вы идете в супермаркет и, купив продукты, покупаете с ними пакет. Что с ним происходит дальше?

– С пакетом?

– Да.

– Обычно мы складываем в него мусор и потом выбрасываем в мусорный контейнер.

– И чей он становится?

– Э-э-э… наверное, ничей.

– Вот! Вот классический пример безответственного отношения к своему имуществу. Пакет был ваш! Миллиарды протонов, нейтронов электронов уже были вашими, и вы с ними так бессердечно расстаетесь! Не удивлюсь, если на вашей планете были многочисленные войны из-за территорий. А все потому, что вы не знаете точно, что значит ваше или не ваше. А ведь это очень просто! Достаточно было перечислить число личных элементарных частиц, и все! Пакет был вашим и останется вашим!

Макгрегор молчал, и фантом, видя его замешательство, продолжил:

– Возьмем еще более простой пример. Ты стрижешь ногти. Ноготь, он твой?

– Конечно, мой.

– Вот ты его состриг, и кусочек ногтя упал на пол. Ты смотришь на него, а он одинокий, твой, лежит на полу. Чей он сейчас?

– Мой. Это мой ноготь!

– А вот теперь зазвонил космофон, и ты отвлекся на разговор. Через полчаса положил трубку, и посмотрел на пол. Чей сейчас ноготь?

– Мой.

– А если ты его не увидел?

– Все равно мой.

– Отлично. А спустя день?

– Мой.

– А спустя год? Его уже нет, он сгнил в земле? Что твое?

Макгрегор молчал.

– Вот видишь, какие у вас юридические проблемы, даже с ногтями. А если тот пакет, твой личный пакет, купленный в супермаркете, отдадут на переработку и снова продадут тебе, ты что, его опять купишь? Купишь твои личные, уже купленные раньше за свои кровные, молекулы углеводорода?

– Выходит так.

– А по наследству вы что передаете? Думаю, что с таким отношением вряд ли у кого-то есть хоть что-нибудь, что принадлежало его предкам даже сто лет назад! Не говорю уже про пятьсот лет и больше. А ведь те всю свою жизнь так же, как и вы, каждый день что-то покупали! Где все это? Я ведь прав? Представь, насколько ты был бы богат сейчас, если бы вся собственность твоих предков сохранилась? Ты бы владел миллиардами личных молекул самых разнообразных веществ!

Макгрегор представил себя барахтающимся в огромной куче полиэтиленовых пакетов.

– Это все, конечно, здорово, – сказал он. – Но как вы учитываете число принадлежащих каждому личных молекул и атомов?

– Очень просто. Любым атомным молекулоучетчиком! Вот, например, таким, портативным, нам их выдают на службе.

Таможенник достал из кармана небольшой круглый приборчик, похожий на картофелину.

– А как он работает?

– Очень просто! Дело в том, что любое вещество состоит из атомов и молекул, которые имеют собственную частоту колебаний. Мы посылаем на него электромагнитный импульс со всеми возможными частотами и просто смотрим, какие и сколько квантов поглотились, вот и все. Смотри!

Он направил прибор на стоящий на столике недопитый стакан с черен-колой. На экранчике картофелины засветились цифры.

– Вот, пожалуйста!

– А как быть с учетом электронов? – не сдавался Макгрегор. – Ведь их невозможно отличить друг от друга! Если они потеряются на полу, как тогда узнать, какой чей?

– Это очень просто. Хоть ты и не совсем прав, они отличаются, у них разные спины[1] и прически, но спинов всего два, да и причесок, к сожалению, ограниченный набор – молодежная, полубокс, химка, шатуш и еще несколько видов мелирования, и поэтому мы около тысячи лет назад нашли красивый логический выход. Раз они одинаковые, то какая разница, у кого чей? Главное, чтобы общее число не менялось. Электроны невозможно отличить друг от друга, тут законы физики, к сожалению, направлены против законов общества. Но мы работаем и в этом направлении – будем прививать электронам новые физические свойства, по которым их будем впоследствии различать!

– Ну, например, стыд. Индекс развития нашей морали уже позволяет это сделать теоретически, остается лишь разработать механизм приобретения и развития стыда у электронов. Эксперименты ведутся, особенно далеко мы продвинулись с электронами «шатуш», но никак не развивается чувство стыда у электронов с прическами «химка». А вот вам, Макгрегор, бывает стыдно? – неожиданно спросил таможенный фантом.

Последний раз Макгрегору было стыдно еще на флоте, когда после рейса они вызвали проституток с соседней планеты в сауну на Меркурий. Причем стыдно было за сауну, уж слишком она оказалась страшная.

– Бывало, – уклончиво ответил Макгрегор.

– В настоящее время к нам на планету со своим стыдом въезд категорически запрещен! – сурово сказал таможенник. – Это может повлиять на чистоту проходящих экспериментов по приобретению электронами новых свойств и нарушить баланс частной собственности! Так что будьте поточнее с заполнением декларации.

– А это что? – он неожиданно ткнул пальцем на ящик на заднем сиденье. – Вы это указали в декларации?

– Да, это так, ерунда, артефакт в мою коллекцию. Я коллекционер, собираю старинные вещи.

– И что же это?

– Как бы объяснить… – Макгрегор замялся, не зная, что сказать. – Дело в том, что я сам не знаю, что это. Но эта вещь в идеальном состоянии, потому что идеально упакована. И я не могу ее вскрыть, чтобы посмотреть, тогда идеальная упаковка будет нарушена, и, значит, то, что внутри, тоже перестанет быть в идеальном состоянии! Не знаю, поймете ли вы, но мне не столь важно, что внутри. Мне важно заработать на этом денег, со временем этот артефакт становится все старше, а значит, дороже. А с нарушенной упаковкой он сразу потеряет свою цену.

Казалось, что таможенник его не слушает. Он направил на ящик раструб портативного молекулоучетчика. Вновь замелькали цифры, однако похоже, на этот раз ясность не наступила. С удивлением фантом смотрел на прибор.

– Странно! Количество молекул не соответствует объему и весу. Как это может быть? Как будто метрические кванты учета не могут проникнуть внутрь упаковки.

– Я же говорил, упаковка идеальная, может в этом все дело? Она не дает проникнуть внутрь и нарушить целостность содержимого! – высказал догадку коллекционер.

– Похоже, батарейка села… – пробормотал таможенник и спрятал картофелину в карман мундира. – Я ничего не понял, хватит мне зубы заговаривать! Что все-таки внутри ящика?

– Не знаю, – обреченно сказал Макгрегор.

– Вы хоть понимаете, что пытаетесь провезти на нашу планету с индексом развития собственности в несколько тысяч и индексом морали в несколько сотен незадекларированный товар?! – закричал таможенник. – И как вам не стыдно?!

– Стыдно, еще как стыдно! – не подумав, сказал Макгрегор, и тут же был наказан за это.

– Со своим стыдом въезд на нашу планету запрещен! Вам отказано во въезде, я вынужден предупредить пограничную службу, они не отключат защитное поле, – отчеканил фантом.

– Но позвольте, у меня же сломан двигатель! – вскричал Макгрегор, но было уж поздно.

Фантом ярко вспыхнул, как перегоревшая в гальюне лампочка, и исчез. Немного пахнуло туалетом. Когда запах выветрился, коллекционер посмотрел на приборы. Синяя лампочка пограничного контроля сменила цвет на красный. Это означало, что въезд в галактику был закрыт. Макгрегор чертыхнулся еще раз и потянулся за недопитым стаканом с ромом. Одним махом опустошив его до дна, он подобрел, настроение его улучшилось и приобрело привычный философский лад. «Все что ни делается, делается к лучшему, – подумал Макгрегор и откинулся на спинку кресла. – В конце концов, топливо еще есть и рома достаточно, на одной форсунке как-нибудь дотяну или другую станцию найду. Утро вечера мудренее, а в любой непонятной ситуации ложись спать, – кажется, такой любимый хэштег был в Инстаграме у древнего поэта Омара Хайяма, если я ничего не перепутал».

Он, кажется, задремал. Временной двигатель опять дернулся, и во сне появилась та самая красотка с Альфа-центавра в красном облегающем платье, но теперь в самый нужный момент – она, поправив чулки и распустив волосы, двинулась в сторону Макгрегора с самыми недвусмысленными намерениями. Она подцепила ногой туфельку, чтобы снять ее, при этом усевшись на ящик с артефактом, но во сне это не показалось антиквару странным.

Глава четвертая

Хоккеист Боб

Штрафное время закончилось, и раздосадованный Боб Мелвин выскочил на площадку. Все, что он хотел в последние годы – это вернуть былую славу, а для этого надо было забивать голы. Боб был чуть выше среднего роста рано начинающим лысеть блондином с вытянутой, похожей на большой желудь головой, заостряющейся к затылку, и блеклыми бесцветным глазами. На трибунах небольшого хоккейного стадиона народу было немного.

Впрочем, это было неудивительно – матч был заурядным, и уже ничего практически не решал. «Филадельфия пингвинз» давно не выходила в плей-офф даже в этой средненькой хоккейной лиге Восточного побережья, и сегодня публика на трибунах состояла наполовину из знакомых игроков. Когда Боб, сделав пару шагов от угла скамейки запасных до калитки, показался в ней и ступил коньком на лед, с трибун кто-то свистнул. Наверняка друзья Лесли Стюарта, которого он незаметно ткнул клюшкой под щиток, за что и заслужил удаление на две минуты. Стюард был молодым подающим надежды игроком, играл лишь первый сезон, но уже, поговаривали, обратил на себя внимание скаутов сразу из нескольких клубов НХЛ. В отличие от самого Боба, который на следующий сезон не был вообще задрафтован, и вся спортивная слава которого, похоже, осталась в прошлом. Да и можно ли это считать славой, тоже вопрос.

Десять лет назад он, молодым игроком в молодежной команде, выиграл кубок Кларка – главный приз юниорской лиги. Тогда его карьера, как всем казалось, резко рванет вверх, но этого не произошло. Некоторое время он почивал на лаврах, тем более что наступил конец сезона. Девчонки внезапно стали от него без ума, он быстро освоился в новой реальности звезды и стал относиться к своему нечаянному успеху как к должному и давно заслуженному. Межсезонье промелькнуло в калейдоскопе баров и ночных клубов. Казалось, в новом сезоне будет все только лучше. Тренироваться он перестал, к бывшим одноклассникам, которые раньше считали его тугодумом и по-доброму подшучивали над его привычками чересчур внимательно относиться к вещам, одежде и еде, стал относиться надменно и с пренебрежением, как и положено звезде. На гонорар купил вместо старого видавшего виды родительского «бьюика» новенький красный «мустанг» и зажигал каждый день на нем с подцепленными вечером в баре девчонками. То, что другие в нем раньше считали недостатками, теперь он стал считать своими достоинствами, так как успех был этому подтверждением.

Чрезмерно трепетное отношение к своему имуществу он перестал скрывать. Как-то раз ночью, когда он возвращался из клуба, его новой спутнице стало дурно, похоже, они вместе перебрали с алкоголем, и ее стошнило в машине. Он резко затормозил у обочины и в гневе брезгливо вытолкал ее вон из «мустанга». Аккуратно, чтобы не повредить шины, развернулся и поехал назад в клуб, где тут же нашел другую девчонку, из множества подружек первой узнавшей его и показавшей пальцем с восторженным возгласом: «Это же тот самый хоккеист!» Что еще раз подтвердило факт, что девчонок много, а «мустанг» один.

Он стал настолько жаден, что не менял постельное белье с прошлой бурной ночи, если на следующую предстояла такая же, и лишь для себя стелил чистое, если собирался спать один. В ресторане он придирчиво осматривал приборы и, если попадалась грязная вилка, тщательно вытирал ее о штору.

Мастерство не пропьешь, поддакивали ему в баре малознакомые новые друзья, и он наливал им еще. Ему казалось, что в любой момент он выйдет на лед, сориентируется в ситуации, одним рывком быстро догонит соперника, сильно оттолкнувшись ногами в острых новых коньках, перехватит у него шайбу с разворотом корпуса, почти на встречном курсе помчится в сторону противоположных ворот. Там покажет вратарю плечом замах справа в нижний, тот уже выставит ловушку и ляжет ногой на лед, как креветка, но тут вес тела резко переносишь на левый конек, катишь влево на внешнем лезвии. Переложив в клюшке шайбу, кистевым щелчком отправляешь ее в пустой верхний правый угол ворот, откуда вратарь уже уехал влево, навстречу ложному броску. Вот и все, он сколько раз так делал в юношеской сборной. Так прошло лето.

Однако, выйдя на лед в новом сезоне, Боб сразу почувствовал, что он не в той блестящей форме, как казалось ему летом в барах. Он быстро выдыхался, точного скольжения не получалось. Быть может, сказалось лето без ежедневных тренировок, а может, стали сильнее соперники, ведь он выступал уже во взрослой, настоящей лиге. Так или иначе, но ту игру, что была в юношеской сборной, Боб показать в новом сезоне не смог. Как не смог и во всех следующих. Да и была ли она раньше, или просто стечение обстоятельств, он уже точно и не знал. Впрочем, Боб был не слишком силен в анализе, как и в построении планов на будущее. Куда больше его интересовали вещи, девушки и выпивка, причем последнее все чаще выходило на первый план.

После проведенного сезона восторженных поклонниц поубавилось и с каждым годом становилось все меньше, а возраст оставшихся, наоборот, все увеличивался. Друзей тоже резко поубавилось, и тем больше Боб стал ценить вещи. Настолько, что даже стал беречь хоккейную форму, лишний раз не сталкиваясь с противниками, чтобы не порвать гольфы на щитках, не растянуть майку, и старался клюшкой играть по возможности в шайбу, избегая ударов по клюшке соперника. Но как ни берег форму Боб, она была не вечна, и вот сегодня пришлось-таки надеть новый комбинезон. Боб, чтобы не так было его жаль, мысленно приурочил это событие к заключенному пару недель назад в баре пари, что забьет до конца месяца хоть один гол. Сегодня был последний день января, и, стало быть, последний шанс не проиграть пари.

В новом комбинезоне, как всегда в любой новой форме, должно было играться легче. И надо же было такому случиться, что, натягивая его в раздевалке перед сегодняшней игрой, он неловко потянул и сломал замочек на молнии! Крайне раздражившись, он перетянул липучки на щитках, как-то косо надел панцирь и, кажется, даже перекрутил и несимметрично надел гетры, хотя почувствовать этого никак не мог.

В общем, все пошло не так, и сломанный замочек молнии, казалось, жег ему грудь, мешая играть. Выскочив на лед, он тут же кинулся за шайбой, неожиданно отскочившей от борта во время последней атаки на обороняющихся без Боба в меньшинстве «Филадельфийских пингвинов». Кажется, Боб успевал к ней первым. «Вот он, шанс выиграть пари!» Все защитники соперника были еще у ворот «Пингвинов», играя на добивание. Путь к воротам был открыт. Сейчас он подхватит шайбу и, как в буллитах, быстро и спокойно поедет к вратарю. Ну а там, как обычно, ложный замах в правый нижний, вратарь лежит, как креветка, а шайба окажется в правом верхнем. Пари выиграно, гол забит.