Тайна чёрного камня

– На каком основании вы нас задержали и сколько ещё намерены здесь держать?

– На основании проникновения в чужой дом, находящийся в частной собственности мистера Бугримовича, хоть и покойного, и за попытку взлома его сейфа. При обыске у вас было изъято огнестрельное оружие. У вас нет разрешения на его ношение и нет никаких документов, подтверждающих ваши личности. У меня также есть заявление, написанное мисс Маргарет Тэйлор, о том, что вы угрожали ей оружием и хотели силой увести с собой. И последнее, мистер «никто», с вас не снято обвинение в убийстве мистера Бугримовича.

Закончив речь, Эванс спросил заключенного:

– Доходчиво ли я вам всё объяснил?

И не услышав ответа, вышел из камеры.

Никогда Джеймс Эванс не чувствовал себя таким вымотанным, как после этого допроса. Самое обидное, что он не продвинулся ни на милю.

Необходимо было предпринять попытку узнать об этой «сладкой парочке» из других источников. «За что бы зацепиться? – размышлял инспектор. – Ну, ведь должно быть что-то, что натолкнёт меня на нужный след!»

Он шёл, почти не поднимая головы, настолько устал за сегодняшний день. Это было несвойственно человеку его профессии. Обычно он замечал даже самую незначительную мелочь по дороге домой и откладывал увиденное на подсознание. Он точно знал, что даже небольшая информация в любой момент может понадобиться.

Взгляд выхватил из толпы молодую девушку с длинными белыми волосами, развевающимися на ветру. Эванс встал, как вкопанный. «Парик! Вот от чего нужно отталкиваться! Парик качественный, его невозможно отличить от настоящих волос. Значит, его кто-то и где-то сделал!»

И он ворвался в свою квартиру с единственным желанием отыскать в телефонном справочнике мастерские по изготовлению париков.

Выписав два адреса и запланировав на утро посетить их, Эванс улёгся на своём любимом диване и ненадолго погрузился в воспоминания. Он всегда так делал, чтобы отвлечься от работы, уснуть и проснуться с ясной головой. Память унесла его в недалёкое прошлое, в котором он повстречал Оливию.

Он всегда вспоминал её. Прошло уже два с небольшим года, а он всё ещё помнил запах её пушистых русых волос, гладкость и прозрачность кожи на груди, хрупкие плечики и смешно оттопыренные мизинцы на маленьких ступнях. Она вся была маленькой, словно девочка.

Их встреча, казалось, была случайной. Но теперь он понимал, что всё было предопределено. Иначе чем объяснить, что он смог тогда так сильно привязаться к ней и продолжать любить до сих пор.

Тогда она сидела на одной из скамеек старого парка прямо под дождём без зонта. Промокшая и скрючившаяся от промозглого северного ветра, она напоминала забытую мягкую игрушку, с которой струйками стекала вода.

У скамьи образовалось целое озеро, и не понятно было, от чего. То ли это были её слезы, то ли дождь шёл слишком долго.

Он привёл Оливию в свой дом, чтобы обогреть и обсушить, и с тех пор она навсегда поселилась в нём. Ему нравилось приходить после службы и видеть, как она, забравшись с ногами на диван, сидит, обложившись со всех сторон карандашами и бумагой с набросками. Или пересаживает и рассаживает в цветочные горшочки различных калибров экзотические кактусы всевозможных форм.

Он всегда старался подойти к ней как можно тише и застать врасплох. Целовал в пушистую макушку, а она смущалась и, краснея, вскакивала, собирая свои художества в кучу. Или хвасталась новым колючим питомцем с каким-то замысловатым звёздчатым цветком на верхушке. А потом бежала на кухню, чтобы покормить его ужином. Несколько фамильных рецептов она привезла из деревни и теперь баловала Эванса.

Он привез её к матери в деревню уже через месяц после первой встречи. Было забавно наблюдать, как ей всё было интересно в этом маленьком уютном хозяйстве, созданным его матерью. Она удивлённо наблюдала за наседкой, собирающей цыплят под крыльями, за струйками молока, ударяющими в стенки ведра; собирала овощи с грядки, разглядывая каждый с такой нежностью, словно смотрела на младенца.

Тогда он понял, что хочет от неё ребенка. Зелёные глаза её прищурились, когда он сказал ей об этом, а потом зажглись удивительным изумрудным огнём. Тогда он понял всё без слов.

Свадьбы у них не было, он просто подарил ей маленькое колечко, а она поцеловала его в веснушчатый нос. И это было больше, чем согласие. Это была любовь.

А потом всё в один миг закончилось. Как сказал врач, такое очень редко, но случается. Беременность переросла во что-то страшное, и через три месяца Оливии не стало.

Это был самый страшный день в его жизни. Он рассматривал её рисунки, перебирал милые женские вещицы, заглядывал в пустые кастрюли, разговаривал с кактусами, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы продолжать жить.

Потом он на полгода уехал к матери в деревню, и только там, благодаря её заботливым усилиям, к нему вернулось желание жить. По возвращении в Брайтон Эванс полностью погрузился в работу, и она стала его смыслом. Он взбирался по карьерной лестнице, не оглядываясь назад, стал одержимым, мнительным и недоверчивым. Оливия же осталась для него самым тёплым и нежным воспоминанием, к которому он обращался в самые трудные дни, когда на работе ничего, казалось, не клеилось, как, например, сегодня.

Воспоминания не расслабили Эванса, а, наоборот, заставили долго ворочаться. Он несколько раз выходил на балкон, чтобы покурить, и, поняв, наконец, что сон пропал окончательно, решил немного пройтись по городу. Пешие прогулки всегда его успокаивали и помогали строить логические выводы. Возле одного из магазинов он увидел припаркованный «Jaguar» чёрного цвета, на котором заметил знакомый номер. Эванс с удовольствием и нескрываемым чувством зависти рассматривал этот новенький автомобиль, так как ему самому всегда хотелось иметь такую шикарную машину и с ветерком проехать на ней. Сзади раздался мужской голос:

– Здравствуйте, господин инспектор! Не хотите ли прокатиться до моего дома и выпить по бокалу португальского портвейна, который, я думаю, идеально подойдёт для сегодняшнего туманного вечера.