Любовь тасманийской волчицы

Делла Сванхольм

Любовь тасманийской волчицы

Кристиан Расмуссен снял форму королевского гвардейца, расправил синие брюки с широкой белой полосой и мундир и аккуратно повесил форму в шкафчик – до следующего раза, когда надо будет выходить на службу. После этого он вышел из казармы и огляделся. Служба была закончена, а день был замечательный: солнечный, в меру теплый, но не слишком жаркий, с легким ветерком, который дул со стороны пролива Эресунн.

Насвистывая песенку мексиканской певицы Глории Треви «Abranse Perras», запавшую в голову после недавней дискотеки, Кристиан направился вниз, к парку Амалии, который узкой зеленой полоской вытянулся вдоль берега залива. Королевский замок Амалиенборг, построенный когда-то для той же королевы Софии-Амалии, супруги короля Дании и Норвегии Фредерика III, остался позади, а еще дальше возвышалась великолепная громада Мраморной церкви, увенчанной позеленевшей от времени медной крышей-куполом. Мраморную церковь строили больше ста лет, потому что денег вечно не хватало, но когда ее наконец освятили, копенгагенцы ахнули – такое архитектурное чудо они получили. Теперь в этой церкви любили венчаться все копенгагенские пары, и по пятницам и субботам очередь из молодоженов выстраивалась чуть ли не до самого дворца Амалиенборг. А с купола Мраморной церкви открывался захватывающий вид на Копенгаген, на пролив Эресунн и на соседнюю Швецию.

Кристиан Расмуссен удобно расположился на широкой деревянной скамейке, далеко вытянув ноги вперед. На другой стороне узкого пролива распласталось суперсовременное здание Новой оперы, похожее на пузатую бетонную сковородку, накрытую сверху квадратной крышкой. Расмуссен вздохнул. Может быть, именно таким и был замысел архитектора. Лично он не был от него в восторге. Ему гораздо больше нравился другой проект датского архитектора Йорна Утзона – знаменитое здание Сиднейской оперы, с ее крышей в виде распущенных на ветру парусов. Сиднейская опера стала одним из наиболее известных и легко узнаваемых зданий мира, символом и роскошной визитной карточкой Сиднея, а копенгагенская опера… так и осталась бетонной кастрюлей, увенчанной несуразной квадратной крышкой.

Кристиан криво улыбнулся. Раньше перед парком королевы Амалии всегда стояли роскошные белоснежные круизные лайнеры, на которых датчане отправлялись в далекие экзотические страны или просто поплавать и позагорать зимой на Карибах. Теперь набережная была совершенно пуста. Из-за коронавируса вся круизная индустрия – а это были сотни кораблей и сотни тысяч человек обслуживающего персонала, от горничных до устроителей дискотек на борту – приказала долго жить. Никто не рисковал отправиться в когда-то привычное путешествие – люди слишком хорошо помнили печальную судьбу «Diamond Princess», которая первой попала на карантин в Йокогаме из-за одного зараженного пассажира, который сошел на берег в Гонконге, но успел перед этим заразить еще несколько человек. из-за которых все остальные сидели в порту в Японии под замком около двух месяцев, пока власти наконец не смилостивились и не разрешили им улететь в свои страны.

Да, то, что было привычным еще вчера, сегодня стало невозможным. Или превратилось в недосягаемую мечту. Но в Копенгагене жил один человек, который умел мечтать так, что силой своей мечты и своего обаяния сметал все на своем пути. И был признан мировым гением. Правда, уже после смерти – а смерть его от остановки сердца на фоне отравления опиумом и сифилисом на острове в далекой Полинезии была ужасна. Но начиналось все здесь, в Копенгагене, где Поль Гоген написал свои первые картины. При его жизни они были мало кому нужны – а сейчас за них заплатили бы десятки и даже сотни миллионов, если бы только они продавалась. Но почти ничего из наследия Поля Гогена уже не продавалось – все быстро забрали себе музеи, привлекая к себе за счет этого тысячи восторженных посетителей. Одно из крупнейших собраний Гогена хранилось в Копенгагене в Новой глиптотеке Карлсберга.

Новая глиптотека Карлсберга была создана и затем подарена Дании представителями знаменитой династии пивоваров Якобсенов, которые владели заводами «Карлсберг», где они варили пиво, а прибыль вкладывали в искусство. Собрание Якобсенов начиналось с античных скульптур и коллекции этрусского искусства – крупнейшей за пределами Италии. Как и всякий датчанин, Кристиан Расмуссен знал, что это один из Якобсенов, Карл, подарил Копенгагену статую Русалочки, ставшую символом страны. А вот его сын Хельге Якобсен предпочитал французских импрессионистов и в особенности Поля Гогена. Благодаря его страсти в Глиптотеке и оказалась столь внушительная коллекция этого великого художника.

Собрать эти картины Якобсену удалось довольно легко: их продала владельцу Глиптотеки супруга художника, датчанка Метте-София Гад. Гоген сам оставил ей свои картины и скульптуры перед отъездом на Таити. Ведь он уезжал туда, полный самых радужных надежд на успех и писал Метте: «Уверяю, через три года я выиграю битву, и это позволит нам с тобой жить, не зная лишений. Ты будешь отдыхать, а я работать. И, может быть, когда-нибудь ты поймешь, какого человека дала в отцы своим детям».

Но чуда не случилось – Гоген умер на острове Хива-Оа из группы Маркизских островов, больной и совершенно одинокий.

Метте-София Гад родила Полю Гогену троих сыновей и двоих дочерей, но в итоге бросила его, посчитав не способным ни на что ничтожеством. Ведь когда он попытался продавать в Копенгагене французский брезент, у него ничего не вышло, а свою прежнюю карьеру преуспевающего биржевого маклера он забросил, чтобы полностью сосредоточиться на живописи. Но его картины не покупали, и семейство жены относилось к нему в лучшем случае с презрением. Когда Метте-София окончательно рассталась с ним, ее родственники только вздохнули с облегчением.

Как же глупо вели себя датские женщины в те давние времена… Или Метте-София была такой одной, а другая датчанка оценила бы Гогена по заслугам? Скорее всего… В истории Дании было немало женщин, которые вдохновляли своих мужей, стояли рядом с ними плечом к плечу и поддерживали во всем. Те же жены древних викингов, например – они вместе со своими мужьями шли в бой и воевали наравне с ними. Такую жену, как Метте-София Гад, наверное, просто не приняли бы в их среде…

«В этом и состоит ирония судьбы, – подумал Кристиан Расмуссен, подходя к зданию Новой глиптотеки Карлсберга, построенному Вильгельмом Далерупом. – Во время своей жизни Метте-София все время пеняла Гогену на то, что никто не знает его как художника – а теперь ее саму знают и помнят только потому, что она была женой Гогена».

В Глиптотеке в этот час было не так много народу, и Кристиан мог без помех наслаждаться любимыми полотнами. Среди них выделялась «Таитянская женщина с цветком» – замечательный портрет смуглой таитянки в синем платье, держащей в руке желто-красный тропический цветок. Задумчивый взгляд таитянки пробуждал мечту о путешествиях в дальние страны, где жили такие великолепные женщины и росли такие необычные цветы. Это был тот мир, в который стремился сам Гоген, которым он грезил, в которое находил вдохновение…

Кристиан Расмуссен медленно пошел вдоль рядов картин художника, которые, точно волшебные цветы, усеивали стены копенгагенской Глиптотеки. Эти картины, точно по мановению волшебного жезла, будили удивительные чувства, подстегивали незнакомые эмоции, звали в путешествие за своей мечтой.

Кристиан провел рукой по лицу. В отличие от Гогена, он никому и ничем не был обязан. И мог реализовать свою мечту гораздо быстрее, чем великий Гоген…

– Девушка, вы не скажете, который час? – О, как же Кристиан Расмуссен ненавидел себя в эту минуту, когда задавал этот, по его мнению, самый пошлый в мире вопрос! Но что он мог поделать? Пять минут назад он увидел эту девушку и сразу потерял голову. Она сидела в одном из баров Смиттона – маленького городка, который находится в прямом смысле на краю света – на острове Тасмания, куда он случайно забрел, почувствовав усталость от длительной пешей экскурсии. Девушка собиралась расплатиться за чашечку кофе и, найдя в сумочке нужную купюру, протянула ее официанту. В этот момент Кристиан ясно увидел ее глаза. Это были удивительные глаза – ярко-зеленого цвета, сверкавшие, как настоящие изумруды. А густые темно-рыжие волосы и веснушки делали лицо девушки просто неотразимым. Как загипнотизированный, Кристиан вышел за ней на улицу и, нагнав, задал свой идиотской вопрос.

Девушка внимательно посмотрела на его левую руку и, заметив на запястье черные электронные часы в резиновом корпусе, ехидно ответила:

– Думаю, вы отлично это знаете и без меня, сэр. – Она резко повернулась на каблучках рыжих кожаных полусапожек, в которые были заправлены видавшие виды джинсы, и пошла вдоль белой изгороди. Изгородь начиналась сразу у входа в бар «Толстый Гарри». В конце ее стояла привязанная лошадь.

Девушка подошла к ней, ласково погладила по морде и, достав из кармана кусочек сахара, протянула лошади. Потом она ловко вскочила в седло и пустила лошадь в галоп. Кристиан подумал было, не побежать ли за ней, но куда там… Всадница быстро исчезла, растворилась на фоне бескрайних пшеничных полей, а Кристиан еще долго стоял и смотрел, как оседает на землю облачко пыли, поднятое стремительным скакуном.

– Ну что, парень, и ты стал пленником чар нашей Маргарет? – вдруг раздался позади Кристиана чей-то хриплый бас.

Кристиан Расмуссен вздрогнул и резко обернулся. Он увидел маленького, толстого, смешного человечка с красным лицом. Похожий на кирпичный цвет лица и огромный выпирающий живот доказывали, по мнению Кристиана, что старик больше всего на свете любит пиво. Кристиан прищурился. Если купить ему пива, то наверное, будет совсем нетрудно разузнать побольше об этой рыжеволосой красавице на быстроногом скакуне.

– Так вы ее знаете?

Толстяк пожал плечами:

– Тот, кто увидел ее хотя бы раз, уже никогда не забудет ее. Я думаю, ты сам это уже понял, парень.

Кристиан Расмуссен предательски покраснел. Да, рыжеволосая красавица произвела на него неизгладимое впечатление. Хотя он видел ее меньше минуты. Он еще раз взглянул в сторону горизонта. Нет, никаких следов девушки на лошади не было видно. Она исчезла, растворилась. Зато толстяк стоял прямо перед ним, и, похоже, только и ждал, чтобы он пригласил его в бар.

– Что-то здесь уж больно жарко, – протянул Расмуссен. – Не хотели бы промочить горло? Я угощаю.

Толстяк и не думал отказываться:

– Я уже понял, что наше местное пиво тебе очень понравилось. Такого не найдешь ни в Сиднее, ни в Мельбурне. Все – только натуральное, не то, что на крупных пивоваренных фабриках, где в пиво мешают невесть что. – Он похлопал Кристиана по плечу, хотя сам едва доставал до него. – Пошли. Но предупреждаю: меньше, чем двумя кружками, ты не отделаешься. В такую жару одна кружка будет только насмешкой!

– Я согласен, – с облегчением пробормотал датчанин.

Они зашли в полутемный бар. Расторопный официант тут же поставил перед ними пиво. Холодное, в высоких запотевших кружках, оно так и манило к себе. Кристиан сделал глоток и взглянул на старика, не зная, с чего начать. Прямо спросить его, где живет Маргарет? Но не будет ли это похоже на то, что он слишком торопится?

– Сам-то ты откуда, парень? – спросил его старик.

– Я – датчанин, – с облегчением ответил Кристиан. Что ж, старик сам начал разговор, теперь все пойдет легче.

– Кто только сюда не приезжает, – перебил его старик. – И датчане, и шведы, и французы, и, конечно, эти вездесущие японцы и корейцы. – Он прищелкнул в воздухе пальцами. – Тасмания – дивное местечко. И совсем неисхоженное. Всех сюда тянет. – Он одобрительно посмотрел на Кристиана. – А теперь ты убедился в том, что и пиво тут у нас – тоже отличное!

– Это точно, – пробормотал Кристиан.

– Хотя вы у себя в Дании тоже должны знать толк в пиве, – кивнул старик. – Несколько лет в Австралии все углы были заклеены рекламой вашего пива – кажется, «Тюборга». Или «Карлсберга». Впрочем, это не важно. – Он ухмыльнулся. – Мы все равно предпочитаем наше, местное. – Он в упор посмотрел на Расмуссена. – А что тебя принесло сюда, парень? Начитался путеводителей, расписывающих тасманийскую экзотику, и решил махнуть на край света, чтобы увидеть все своими собственными глазами?

– Не совсем. – Кристиан улыбнулся. – Дело в том, что у нас в Дании Тасманию уже давно не считают «краем света». Точнее, с того самого момента, когда наш кронпринц Фредерик влюбился в жительницу вашей Тасмании по имени Мэри Дональдсон и женился на ней. С этой минуты ваш остров стал как будто гораздо ближе к Дании. У нас вышла куча фильмов и книг про Тасманию. Мы знаем о ней теперь больше, чем даже о некоторых соседних европейских странах, которые расположены на одном континенте с нами.

– Это хорошо, – кивнул старик. – Тасмания – замечательный остров, так что вы не прогадаете. И ваш кронпринц тоже не прогадал, женившись на Мэри. Тасманийские девушки – не только очень красивые, но и очень хорошие. Верные, преданные, любящие. – Он хитро улыбнулся и подмигнул Кристиану. – Надо только суметь завоевать их любовь.

Кристиан нахмурился. Все верно… любовь надо сначала суметь завоевать. Но для этого надо хотя бы узнать, где именно живет предмет твоей любви.

Старик покончил с первой кружкой пива и взялся за вторую.

– Наша Мэри будет прекрасной королевой вашей Дании. Вы не пожалеете. – Его глаза сверкнули. – Ведь именно это ожидает ее, не так ли?

– Конечно. Мы все полюбили ее уже сейчас. А после того, как Мэри родила принцу двух замечательных детей – сына Кристиана и дочку Изабеллу, а потом еще двойняшек Винсента и Йозефину, мне кажется, ее популярность сравнялась с популярностью самой правящей королевы… – Кристиан на мгновение запнулся. – Я несколько раз стоял в карауле, когда Мэри выходила на королевский балкон, чтобы поприветствовать публику во время официальных церемоний, и видел, как люди смотрят на нее. Они просто обожают свою принцессу!

– Ого! – Старик присвистнул. – Значит, тебе доводилось стоять в карауле у дворца? Ты что же, получается, королевский гвардеец?

– Получается, что да, – несколько смущенно признался Расмуссен. – Так что и королеву Маргрете II, и кронпринца Фредерика, и принцессу Мэри мне доводится видеть гораздо чаще, чем остальным людям.

– А теперь ты решил своими собственными глазами взглянуть на тот край, откуда приехала к вам принцесса Мэри? – Старик испытующе посмотрел на Кристиана.

Датчанин кивнул:

– По службе мне полагается очень короткий отпуск, но я полетел не во Францию или в Италию, а на Тасманию, чтобы увидеть своими глазами это волшебное место, увидеть Хобарт, где она родилась…

– А увидел зеленоглазую Маргарет и потерял голову, – понимающе закончил старик. Расплывшись в улыбке, он с явным удовольствием отхлебнул пиво из запотевшей кружки. – У нас тут много красивых девушек, но Маргарет – это что-то особенное. – Старик понимающе похлопал Кристиана по колену. Из-под его кустистых бровей блеснули очень внимательные серо-голубые глаза. – Но не буду тебе ее расхваливать. Если она позволит тебе за ней ухаживать – сам все поймешь. А теперь расскажи мне о себе, о своей семье. Ведь не только вас теперь интересует далекая Тасмания, но и нас, тасманийцев, – далекие датчане.

Кристиан чуть погрустнел.

– Рассказывать особенно не о чем, – со вздохом признался он. – Родился в Копенгагене, столице Датского королевства. Мне 22 года. Дед и отец – военные. Правда, дед давно в отставке. Теперь он живет на ферме, разводит лошадей. А отец погиб два года назад в Ираке, подорвавшись на мине, установленной боевиками. Мама – простой клерк в отделении «Ден Данске Банк», воспитывает моих младших брата и сестру. Сам я, как вы поняли, сейчас тоже военный, поскольку служу в королевском полку.

– Да, ты говорил мне, – кивнул старик – И как же ты туда попал? Это, наверное, было нелегко?

– Верно, чтобы попасть в этот полк, необходим определенный рост, внешность, отменное физическое здоровье вообще и отличное зрение в частности. – Он пожал плечами. – То, что я – из семьи потомственных военных, тоже сыграло некоторую роль. В общем, все совпало, и меня зачислили в полк.

– Ну что ж, – старик задумчиво смотрел на него, – это испытание ты прошел. Со службой у тебя все в порядке. А вот с личной жизнью… – Он уставился на Кристиана. – Ты ведь приехал сюда, в Тасманию, один, без подруги. Значит, у тебя ее нет? Или нет такой подруги, которую хотелось бы взять с собой?

У Кристиана перехватило горло. Старик точно срывал покровы с его сердца, заглядывал ему в самую душу.

– Я… я предпочел бы не говорить на эту тему, – хрипло пробормотал он.

Старик рассмеялся:

– И не надо. Достаточно было видеть, как ты смотрел на Маргарет.

Глаза Кристиана округлились:

– Вам этого было достаточно?

Старик кивнул:

– Мне сразу стало ясно, что все, что у тебя было до этой секунды, для тебя уже не важно, что ты видишь только ее. А это означает, что все, что было у тебя до встречи с ней… ты этим не дорожишь – и никогда, видимо, по-настоящему не дорожил. Потому что настоящей любви в своей далекой Дании ты, похоже, пока так и не встречал. – Он сощурился. – Для этого тебе понадобилось приехать на Тасманию!

– Но… – Спазм снова перехватил горло Расмуссена, не отрывавшего изумленных глаз от старика. То, что тот говорил, было удивительно, поразительно… он просто не мог всего этого знать, и тем не менее как будто все знал. «Это какая-то мистика, – стучало в висках Кристиана. – Но мистики в жизни не бывает».

Старик нагнулся к нему:

– Послушай, парень. Я знаю, что самый великий в мире сказочник – это ваш датчанин Ханс-Кристиан Андерсен. Но историю о том, как встретились ваш принц Фредерик и наша простая тасманийка Мэри Дональдсон, не смог бы сочинить даже он. А если бы и сочинил, то люди так и стали бы говорить: «Это все сказки. Так в жизни не бывает». Но именно это, черт подери, и произошло на самом деле. – Старик внимательно, даже сурово посмотрел на Кристиана и юношу опять поразили его очень проницательные глаза.

– Но если ты считаешь, что у тебя в жизни все сложится, как у принца, стоит тебе только приехать, как и он, на Тасманию, то ты ошибаешься. У каждого – своя дорога, своя судьба. У тебя будут и свои, особенные трудности, и свои, ни на чьи не похожие радости. И не проси меня и не выпытывай: я не скажу тебе фамилию Маргарет. Ты должен проверить свое чувство. И если оно – настоящее, то ты узнаешь и фамилию, и адрес девушки. И завоюешь ее любовь. Ты со мной согласен?

– Да, – выдавил слегка ошеломленный всем этим Кристиан. – Наверное… – Его голос слегка дрожал.

Старик щелкнул в воздухе пальцами. К их столику тут же подошел официант

– Еще одно пиво этому джентльмену, Майк – похоже, я так разгорячил своими рассказами его бедную голову, что она у него не скоро остынет. Может, холодное пиво поможет… – Он решительно встал из-за стола, двигая свое грузное тело с неожиданным проворством. – Желаю тебе счастья, датчанин. Надеюсь, ты его заслужишь.

Кристиан не нашел в себе сил ответить. Только молча проводил старика взглядом.

Дверь бара хлопнула, а перед Кристианом выросла новая порция пива. Он машинально взял ее и поднес к губам. И вдруг заметил, что из-под пустой кружки старика торчит краешек какой-то бумажки. Любопытство переселило – Кристиан взял клочок в руку и стал внимательно изучать. Это был не очень профессиональный, но все же четкий рисунок лошади. «Спасибо, старик, за подсказку. Значит, моя Маргарет имеет дело с лошадьми. Наверное, разводит их». – Кристиан бережно сложил бумажку и положил ее в карман.

«Будем считать, что это – первая тасманийская загадка, и моя сказка уже начинается, – решил Кристиан. Ему вдруг стало весело. – Я узнаю твою фамилию, прекрасная Маргарет, и твой адрес. И я завоюю твою любовь».

Покончив с пивом, Кристиан Расмуссен решительно вышел на улицу. Вокруг бара, там, где кончалась невысокая изгородь, расстилались безбрежные поля, засеянные густой пшеницей. Вдали шумел океан. Солнце уже садилось за горизонт. Окружающий пейзаж немного напомнил Кристиану родину – особенно уходившие высоко в небо силуэты раскидистых дубов и вязов, над которыми кружили птицы.

Сердце юноши пело. Он надеялся, что скоро найдет свою Маргарет. «Она где-то здесь, – твердил он себе, – где-то рядом».

Однако когда Кристиан Расмуссен повернул назад и, пройдя по главной улице Смиттона до конца, заглянул в бар «Австралийский покер» и спросил, где он может отыскать Маргарет, никто ничем не смог ему помочь. Ни бармен, ни официанты, ни посетители ничего о ней не слышали.

Круто повернувшись, Кристиан выскочил из бара и, увидев проезжавшую мимо патрульную машину, отчаянно замахал рукой. Машина остановилась. Из нее вышел широкоплечий полицейский. Он внимательно выслушал Кристиана и недоуменно покачал головой: «Нет, не знаю такую».

– Даже вы не знаете?! – вырвалось у Расмуссена. – Но этого не может быть!

– Как видите, может, – с сожалением пожал плечами полицейский, забрался обратно в свою машину и уехал.

Стиснув зубы, Кристиан направился к бензоколонке. Уж здесь-то должны были знать про Маргарет. Пусть она и ездила на лошади, а не на автомобиле. Но она наверняка должна была ездить и на машине тоже, а значит, и заправлять ее. Он подошел к кассирам, даже сунул им под нос рисунок с изображением лошади, оставленный в баре стариком:

– Ее зовут Маргарет. Красивая, зеленоглазая, с рыжими волосами…

– Маргарет? – Кассиры долго вглядывались в рисунок, смотрели на Кристиана, недоуменно чесали в затылках. – Нет, мы никогда не слышали про нее.

– И не видели? Не видели девушку, на которую просто нельзя не обратить внимания? – уже не сдерживаясь, закричал Кристиан.

– Нет, мистер, – флегматично покачал головой ближайший кассир. – Лично я – нет. Вам сколько литров бензина залить?

Весь кипя, Расмуссен выскочил на улицу.

На улице было уже темно. Прозрачный диск луны плыл над Смиттоном, плыл вместе с городом вдаль к океану.

В отеле, куда Кристиан направился переночевать, про Маргарет тоже никто ничего не знал.

– Я советую вам обратиться в полицию, – предложил ему сонный клерк.

– Я уже обращался, – бросил Кристиан. – Полиция ничем не смогла мне помочь.

Клерк красноречиво пожал плечами – мол, в этом случае он-то уж точно не сможет оказать содействия Кристиану.

Расстроенный Кристиан побрел в номер. Быстро разделся, принял душ и рухнул на кровать. Перед глазами стояло лицо Маргарет. Сейчас она казалась еще более прекрасной, чем тогда, когда он увидел ее в баре, а потом, в течение нескольких секунд – на улице.

И еще более недостижимой.

Проснувшись, Кристиан с новыми силами принялся за свои поиски. Он методично обошел все магазинчики Смиттона, даже заглянул в местную церковь. Опросил тех, кто продавал на улицах газеты, заскочил на пристань, где постоянно толпились рыбаки. Несколько людей вроде бы видели Маргарет – по крайней мере, так следовало из их объяснений – но никто не мог назвать ни ее фамилии, ни адреса.

Вскоре он изучил весь Смиттон – благо, городок был совсем небольшой. Он уже не раз проходил по одним и тем же улицам, и ему стало даже казаться, что люди косятся на него. На неодобрительные взгляды ему было наплевать – встреча с Маргарет искупила бы все. Но ее нигде не было видно, и это-то и было самым ужасным.

Маргарет словно провалилась сквозь землю.

С трудом добравшись до отеля, Кристиан буквально рухнул на кровать. В висках гудело, лицо, обожженное солнцем, пылало. «Как все глупо… как нестерпимо глупо», – думал он. Он ведь видел ее. Он разговаривал со стариком, который знал ее. И тем не менее, он смел потерять ее. «Неужели навсегда?!» – тоскливо думал Кристиан, и эта ужасная мысль наполняла его душу паникой. Ночью Кристиану снились кошмары.

Утром Расмуссен наскоро побрился и спустился вниз – туда, где подавали завтрак. Пара стаканов свежевыжатого апельсинового сока, хороший кусок ветчины и булочка с джемом помогли ему почувствовать себя лучше. Он увидел новенького официанта, которого раньше здесь не было, и почувствовал внезапный прилив надежды. Вдруг этот человек что-то знает про Маргарет?

– Официант, – позвал он его, – не могли бы вы подойти ко мне на минутку, пожалуйста…

Мужчина в белом накрахмаленном переднике приблизился к его столику.

– Видите ли, я ищу здесь одну девушку. Она разводит лошадей… или как-то связана с этим бизнесом. Ее зовут Маргарет. Ей не больше двадцати лет, у нее замечательные рыжие волосы…

Расмуссен продолжал говорить, но лицо официанта оставалось бесстрастным. На нем ничего не отражалось – ни чувств, ни эмоций, ни понимания.

– Нет, к сожалению, я не знаю такой девушки, – покачал он головой, когда Кристиан наконец закончил.