Кошачий царь. Книга первая

Сошлись на семи рублях. Я побежал домой за деньгами, взяв с них обещание пока ничего дурного не делать с кошкой. На обратном пути я должен был захватить дохлую кошку из кустов.

Сердце моё отчаянно билось, когда я снова приближался к ним, прыгая через кочки на лугу. Дохлую кошку я держал за хвост, обернув его старой тряпкой. Деньги, бумажка и горсть монет звенели в кармане шорт. Я опасался, что они просто из вредности и присущей всем деревенским подлости сделают своё чёрное дело, несмотря на вожделенные деньги.

Уфф…. К счастью, бабло, как всегда, победило зло. Пацаны сидели на берегу бочага, кто-то развалился в траве, грызя травинку, другой трогал ногой воду. Мешок извивался и дёргался неподалёку.

Обмен произошёл. Дохлая кошка отправилась в мешок, а выпущенный кот- подросток, дико озираясь, огромными прыжками, словно кенгуру, ринулся сквозь траву к зарослям кустарника. Пацаны, получив от меня деньги, в очередной раз усмехнулись глупости городского простофили, и пошли окунать мешок с кошачьим трупом в воду, чтобы представить бабке веские доказательства совершённой казни.

Я отправился домой, всё ещё находясь в недоумении от своего поступка и спрашивая себя, правильно ли я сделал.

Проживал я летом в пристройке к дому- дощатом чулане. Сие помещение находилось с домом под общей крышей, но было отделено капитальной деревянной стеной. Сооружение весьма хлипкое, но вполне уютное. В чулане стояли две панцирные кровати с порыжевшими шарами, когда-то хромированными настоящим советским хромом, между ними – древняя тумбочка, где у меня хранился разный мелких хлам, а также пара самодельных полок, на которых соблазнительной горой были свалены подшивки журналов «Крокодил», «Здоровье» и «За рулём», годов, наверное, с шестидесятых! Эти завалы мудрости я пролистывал, уединяясь в чулане в то время, когда не требовался деду. Обычно по вечерам. Да, ещё в чулане висела вешалка с пыльной верхней одеждой, помнившей, наверное, ещё французов под Москвой. Ну, уж немцев точно! Более в чулане ничего не было, оставались только проходы между кроватями.

Я пришёл к себе в логово, первым делом пересчитал значительно сократившиеся капиталы, но расстраиваться по этому поводу особенно не стал, ибо в деревне тратить их особенно не на что, а при отъезде бабуля обычно втихаря вручала освобождённому с каторги узнику пятёрку, а то и красную, очаровательную десятку!

Этот день тянулся как всегда, была прополка, ношение воды, вечерний выход «за забор», куда под закатные лучи выдвигались бабули и прабабули, наблюдая за вознёй и беготнёй внуков и правнуков. Да, тогда в деревне бурлила, бегала и вопила жизнь!

Наступил вечер, когда, после ужина и просмотра программы «Время» на стареньком, но вполне бодром чёрно- белом телевизоре, я отправился к себе, в чулан. По телику шёл какой-то производственный советский фильм о злоключениях и достижениях борцов с квартальным планом, дед устроился возле него, перебирая извечные луковицы, бабуля хлопотала на кухне, и делать мне в доме было совершенно нечего.

Я развалился на скрипучей кровати, полуутонув в перине, служившей мне ложем. Этой перине, наверное, как и самой кровати, было лет пятьдесят. Набита она, судя по периодически вылезающим даже через простыню, перьям, всяким разным пером и пухом, что нашлось на тот момент, и интереснейшие порой вылезали экземпляры! Я даже начал собирать коллекцию, а иногда и сам исследовал поверхность перины и выдёргивал оттуда перья, но это быстро надоело. В наше время аллергологи схватились бы за голову от того количества всякой дряни, что могла селиться внутри уютного пухового гнезда, а нынешние дети при приближении к ней начинали бы кашлять, хлюпать носом и рыдать, но моему организму было всё нипочём.

С полки была взята подшивка, кажется, «За рулём», за 1965 год, и я меланхолично начал читать и рассматривать иллюстрации, ещё черно- белые, но занятные.

Сквозь щели между досками чулана в чулан просачивалась тьма. Иногда в моём воображении она затекала через щели, лилась на соседнюю кровать, и постепенно начинала заполнять пространство чулана. Потом подобное начали показывать в ужасниках. В фильмах тех невинных времён подобное не допускалось. Ничто не должно было отвлекать трудящихся от плана пятилетки.

Времени было около полуночи, и глаза начали слипаться. Я сам обычно регулировал свой отход ко сну. Как заснулось- так и заснулось. Главное- свет выключить. Внезапно, среди ночной тишины, тикания будильника и поскрипываний старого дома, снаружи послышались звуки. Сначала шуршание. Множественное, синхронное, словно несколько неизвестных пробирались через кусты малины и смородины, окружавшие дом.

Одно из окон чулана, выходившее на соседский дом, закрывалось деревянной ставней, типа калитки, которая у меня всегда была закрыта. Зато второе окно, на стене, выходившей на рассвет, украшала только самодельная занавеска. А снаружи- древняя ржавая решётка. Решётки мне видно не было, ибо оконная рама была разделена на восемь, кажется, маленьких окошек, как издревле делали окна на деревенских террасах и разных иных подсобных помещениях. Мне почудилось, что в окне показался свет. Нет, только почудилось. Я выглянул в ночную тьму, предварительно погасив ночник, но ничего определённого там не увидел, хотя несколько небольших силуэтов под бледным светом умирающей луны мелькнуло. Кошки, что ли? Или собаки? Раздавшееся мяуканье ответило мне на этот вопрос. Глаза постепенно привыкли к темноте, и я стал различать множество кошачьих силуэтов, шныряющих в траве и между кустами малины.

Это было весьма и весьма странно. Хоть и говорят, что кошки ведут ночную жизнь, однако, бубулины кошки ночью валялись в самых тёплых местах, и активизировались только рано утром. Уличные кошки тоже обычно не проявляли активности по ночам. А тут среди ночи- партийное собрание на улице!

Я пристально вглядывался в полумрак, ставший уже менее плотным. Вполне различался соседский штакетник, яблоня слева, стена дома прямо, в продолжение чулана, кусты малины, кошки. Да, кошки усаживались в траве. Садились они полукругом. Перед окном кусты малины образовали небольшую полянку, может, метров пять в диаметре, и сейчас на полянке амфитеатром сидели кошки. Я стал считать их. Получалось то ли девятнадцать, то ли двадцать штук. Края амфитеатра скрывались в темноте.

Раздалось особенно громкое шуршание, и вдруг, пройдя через ряд кошек, перед окном появился Кот. Именно так, с большой буквы. Размером он был с хорошую собаку, длинношерстный. По поводу цвета- в лунном мраке трудно различить цвета, ведь мы их можем определять только на свету. Вроде, полосатый.

Кот медленно и важно прошёл сквозь ряд, словно монарх выходит к подданным, при этом подданные расступались перед ним, и сел. Расстояние от него до меня было метра три- четыре, вряд ли больше.

Кот шёл с низко опущенной головой, сел, и медленно начал поднимать голову.

Потом я много раз спрашивал себя, не привиделось ли мне то, что я увидел.

В те времена я не пил, не курил, не говоря уже о других способах изменения сознания, так что, вполне мог поручиться сам себе за виденное. А увидел я то, что повергло меня, как модно сейчас говорить, в шок. Нет, не в ужас, особенно бояться тут было нечего, но в состояние оцепенения. Это сейчас, при развитии компьютерной графики, увидеть подобное – дело техники. И нынешние дети, даже увидев голову человека на теле собаки, вряд ли удивятся. Даже если такой собакокентавр будет оснащён крыльями.

А тогда, среди деревенского июля, в самую тёмную минуту летней ночи, с кошачьей морды на меня смотрели человеческие глаза. Тот, кто хотя бы раз видел кошку перед собой, знает, насколько её глаз отличается от человеческого по форме зрачка. Даже мейн-куны, которых считают очень похожими на людей, не обладают ТАКИМИ глазами…

Кот смотрел мне в глаза, пристально, не отрываясь и не мигая. Мне показалось, что я явственно различил цвет этих глаз, хотя за это ручаться не могу. И отвести глаз я не мог, да и не хотел. Оцепенение продолжалось, и что-то происходило, я это чувствовал. Но что, – тогда я ещё не знал.

Кот моргнул, тоже совершенно по-человечески, не открывая глаз, наклонил голову в лёгком поклоне, тоже абсолютно не кошачий жест, посидел так с полминуты, поднялся, развернулся, и, проследовав через полукольцо кошек, исчез в траве. Кошки, не вставая с травы, тоже опустили головы в поклоне (блин, абсолютно мультяшная ситуация!), затем вскочили и, толкая друг друга, скрылись в зарослях…

Шуршание очень скоро затихло, луна окончательно зашла за тучи, и снаружи воцарился полный мрак.

Я лёг на свою перину, чувствуя спиной очередное перо, сбегающее из её нутра, и мгновенно заснул. Что мне снилось в ту ночь, я не помнил, что было странно.

Но самые большие странности начались вскоре после ночного происшествия…

*************************************************************

Тень отца

Мраморно- белый дворец в тени усталых от солнца пальм.

Искусственный оазис наполнен птичьими трелями и журчанием воды.

Фигура в лёгких белых одеждах распростёрта на ложе из красного дерева тончайшей древней работы. Мягкие подушки окружают мускулистое, как будто высушенное солнцем тело.

Дымится опьяняющий фимиам, слегка булькает кальян.

Человек на ложе приоткрывает глаза. Ему что-то показалось. Никто не смеет входить в покои принца, когда он предаётся послеобеденным размышлениям. Однако, кто-то посмел нарушить запрет! Принц приподнимается на локте.

Знакомая фигура стоит у дверей, полуразмытая, но знакомая до спазма в скулах.

Принц попытался открыть рот, чтобы приветствовать вошедшего, но не получилось. Дурман проник глубоко в члены. Выяснилось, однако, что звуки рождаются и без произнесения слов, где-то в мозгу.

– Отец!

– Да, Махмуд, это я. Ты задумал очень плохое дело. Ещё есть время остановиться. Есть время отменить всё.

– Отец, ты знаешь, как я уважаю и люблю тебя, вернее, любил, нет, люблю всегда. Это неважно, вернее, это важно. Ты должен быть отомщён. Они убили тебя просто так, из собственной гордыни и попытки выслужиться перед американцами. Кому, кому ты делал зло? Народ любил тебя. Любил по-настоящему. Пусть враги ругают и поносят тебя. Король был диктатором, король был тираном! Мы знаем, отец, что нельзя удержать народ в руках и нельзя сделать им хорошо без тирании! Я стараюсь, я делаю так, как ты учил меня. Но мне нет покоя. Нет мне отдыха и сна. Я знаю, что произошло там, на базе. Все знают, что там произошло. Кто дал им право решать о жизни и смерти? Кто разрешил им выбирать, кто должен жить, а кто нет? Они, разве они знали тебя? Таких, как ты, нет больше на свете, таких как ты, не родится уже! Пока ты был жив, в Аравии и Ливии царил мир. Сейчас огонь стал нашим спутником. Огонь и смерть.

– Ты надеешься, что русские оставят нашу землю в покое? После того, что произойдёт? Они будут мстить, ты ведь знаешь.

– Отец, я не боюсь. И весь наш народ не боится их мести. Когда потребует Аллах, мы все, как один, умрём за веру и за тебя. Они должны знать, что нельзя вот так, без вины, карать тех, кого они сами решат! Не мы пришли к ним, они к нам. Они борются за наши земли, им нужны политические выгоды. Они говорят, что штатовцы – злейшие враги, но выполняют их поручения! После моего подарка им будет не до нас. Они узнают, но не сразу. Я принял меры. Я сам заявлю о себе, о тебе, о своей сыновней любви, о своей обязанности отомстить и только тогда обрету покой! Ты ведь понимаешь, отец, мира на нашей земле уже не будет никогда. Уж никогда наши оазисы не обретут прежнего очарования. ОНИ не оставят нас в покое. Они пришли, и больше не уйдут. ОНИ хотят, чтобы мы лизали им сапоги и приносили кость. И ты знаешь тех, кто делал и делает так. Ты знаешь того, кто шёл на все условия и потерял себя. Потерял Аллаха в себе. Нет, отец, я не умру, как Каддафи. Пусть обо мне идёт слава веками, пусть следующие поколения запомнят наши имена.

– Махмуд, погибнет множество наших. Я не говорю о неверных, хотя и среди них много истинных мусульман. Особенно в Северной Пальмире. Но потом весь мир ополчится на нас и придёт на нашу землю с огнём!

– Отец, те, кто там, уже не наши сородичи. Они не защищают Аллаха, они прислуживают неверным. Я ненавижу их. Им дорога в Ад! Ты знаешь, наша земля уже стонет под их сапогами, и не бывать миру на земле. Я отомщу за наших предков, за нашу веру, я отомщу за тебя, отец! И ничто не остановит меня! После твоей гибели я сам должен принимать все решения, и я принял главное решение, я сделал выбор! Извини, отец, но я люблю тебя! И я люблю Аллаха!

Принц почти кричал, но его губы не размыкались, а тело оставалось распростёртым на подушках.

Фигура в белом растаяла в прохладном воздухе, не сказав более ни слова. Принц закрыл глаза. Его решимость только окрепла…

Глава пятая

Джафар

Джафар был стар.

В его жизни было и прошло без возврата всё, что только может быть у человека. Любовь, семья, красавица жена, четверо детей. Был дом, небольшое дело, унаследованное от отца.

И всё исчезло. Всё унесла война.

Невозможно было предположить, что в середине двадцатого века опять возможны войны, рвущие ткань пространства и оставляющие незаживающие раны.

Но на его земле бойня началась, продолжалась и не собиралась останавливаться.

Он потерял всё. Дом, жену, детей. Даже страну. Сначала он воевал, покрылся кровью врагов и шрамами, стараясь прийти на помощь своей родине, стараясь хоть чем-то помочь раздираемой междоусобицей стране. Всё тщетно. Противоречия, копившиеся веками, даже тысячелетиями, вышли наружу, подогреваемые невидимыми, но всем известными кураторами.

Изломанный, искорёженный, он, наконец, сдался. Он понял, что не в силах что либо изменить в вековом конфликте. Он не хотел больше убивать. Быть убитым он не боялся. Даже мечтал воссоединиться с семьёй, но тщетно. Аллах не собирался отправлять его в Рай. По крайней мере, пока. Возможно, на него были иные планы?

Джафар оставил родину, в очередной раз почти смертельно раненный, был перевезён в соседнюю страну для лечения, да там и остался. После того, как пуля израильского производства задела позвоночник, Джафар уже не мог прицеливаться, предательски дрожали руки… Ему оставался шанс отправиться в Рай, использовав пояс шахида, однако, он чувствовал, что это не вариант.

Джафар оказался в стороне от родины, не оставив мыслей о ней. Он помогал тем, кому мог помочь, таким же обломкам войны, как и он. Открыл небольшую лавочку, которая позволяла ему жить самому и немного заботиться о других.

Так прошло почти тридцать лет. Конфликт на родине то разгорался, то утихал, чтобы снова воспламениться с новой силой. Джафар даже однажды съездил в родной город.

Слёзы душили его и текли по запылённым щекам, когда он стоял перед развалинами дома, выстроенного руками отца. Развалинами, под которыми были погребены двое детей… Город лежал в руинах, только кое-где обнаруживались жалкие признаки не сдающейся жизни. Прекрасные пальмы, когда-то дававшие густую живительную тень над улицей, давно были посечены осколками и сожжены, и только огрызки стволов кое-где стояли на улицах…

Джафар решил больше никогда не бывать на родине… Тем более, что ЭТО уже не было Родиной. Родина умерла. Осталось пятно на карте.

Он вернулся в свою лавчонку и продолжил трудиться. А когда силы стали уходить, старый друг помог ему устроиться в порт. Должность сторожа в порту, в его западной части, не требовала особенных знаний и усилий. Эта часть порта редко посещалась людьми. В – основном, тут находились списанные морские контейнеры и прочий хлам, периодически вывозившийся для переработки.

Жалованье было небольшим, но достаточным, чтобы не только не умереть с голоду, но и иногда полакомиться чем-то вкусненьким. Впрочем, Джафар был старым солдатом, не привыкшим к излишествам.

Жильём ему служил контейнер, оборудованный под сторожку. В нём было всё необходимое для жизни и молитвы, даже кондиционер. Удобства и вода оборудованы за углом.

В обязанности Джафара входил обход контейнерного городка, наблюдение за происходящим, проверка документов у людей, привозивших и увозивших контейнеры. Правда, это случалось редко.

Да и людей тут почти не бывало.

А по поводу беспорядка, случившегося два месяца назад, его предупредили заранее. Он не должен был ничего видеть и слышать. Да, ему заплатили, и заплатили вполне прилично. Почему бы и не полежать у себя в сторожке, нежась под струйками холодного воздуха из кондиционера, пока неизвестные люди решают свои проблемы?

Был выстрел, так что же? К выстрелам ему не привыкать.

Да, когда все уехали, он обнаружил на асфальте лужу свежей крови. Пришлось протянуть шланг и смыть жидкость, начинавшуюся спекаться, подальше, под контейнеры… Да немного потереть щёткой.

Это был беспорядок, а беспорядка Джафар не выносил.

Он ожидал, что появится полиция, но прошло время, никто не появился, и Джафар сам забыл про этот случай…

Джафар мечтал.

У него была единственная мечта- домик на берегу моря. Пусть этот домик будет крошечным, пусть хоть из пальмовых листов… Да он уже и присмотрел кое-что, недалеко от города, в тени прибрежных пальм. Его готовы были отдать за пятнадцать тысяч долларов. Небольшой уютный домик, на две комнаты, с террасой, выходящей на море, с крошечным огородиком. В палящий полдень пальмы, раскинувшие свои перистые ладони, шумели беспрестанно, напевая в унисон с шумом моря. Хозяин, давний знакомый Джафара, Ваха, был готов подождать. Правда, срок ожидания уже подходил к концу, а сумма никак не набиралась.

Джафар откладывал, то цент, то десять, а то и целый доллар. И в тайнике теперь было около шести тысяч, итог почти двадцатилетней экономии. Недавний инцидент с выстрелом и лужей крови принёс ему полторы тысячи, которые значительно приблизили его к цели. Можно было попробовать уговорить Ваху взять то, что есть, и попросить подождать, когда наберётся вся сумма. Но сколько придётся ждать? Ещё двадцать лет? Ваха тоже был далеко не молод, и хорошо относился к Джафару, но не готов был ждать бесконечно….

На этой должности Джафар мог рассчитывать максимум на сотню долларов, скопленных в месяц.

Но это если перестать кормить кошек…

А это было невозможно. Дело даже не в том, что на Страшном суде за это спросят по всей строгости. У Джафара было много грехов, за которые он готов ответить.

Джафар очень любил кошек. Да как можно не любить этих загадочных существ, посланных человеку самим Аллахом! Ведь даже Пророк Мухаммад был от кошек без памяти.

В легендах говорится о кошке Пророка, Муиззе, которую он очень любил. И однажды кошка спасла Пророку жизнь, убив змею, прокравшуюся в Его одежды.

А ещё однажды котёнок заснул на поле халата Пророка, и тот, собираясь на молитву, не решился разбудить мирно спящего котёнка и отрезал полу халата.

Из своих скромных доходов Джафар ухитрялся выделять немного на корм кошачьей семье, расположившейся среди контейнеров. Кошка- мать, трёхцветная красавица, недавно разродилась от бремени, и Джафар ждал, когда новорожденные котята, открыв глаза, появятся на свет Божий из тёмного логова, где родились.

А вот и котята. Их было пятеро. Ещё едва удерживаясь на ногах, они выбирались то по одиночке, то все вместе из –под контейнера и резвились на солнце. Кошка-мать следила за происходящим, постоянно наводя порядок и водворяя котёнка, убежавшего слишком далеко, в общую компанию. Джафар в свободное время сидел в сторонке и наблюдал за играми котят, иногда подрёмывая и забываясь тяжелыми сновидениями.

Котёнка, с которого и начались странные события, полностью перевернувшие не только жизнь Джафара, но и жизнь многих тысяч людей, Джафар отметил сразу.

Его поведение отличалось от остальных. Он носился и двигался как-то, как сказал бы старик, осмысленно. Как-то не по-кошачьи. Казалось бы, как это можно понять, но Джафар видел, что что-то не так, и наблюдал именно за этим, рыжим с белым, котёнком. Он постоянно отбивался от других котят, мутузивших друг друга в пыли и гонявшихся за мухами и бабочками. Как будто ему не интересны были ни компания, ни мухи, ни бабочки. Больше всего тревог и забот у кошки- матери вызывал именно он, этот рыжий странный экземпляр. То уйдёт между контейнерами и скроется из виду, и кошка в панике, заметив пропажу, бежит туда и тащит его обратно за шкирку. То начнёт взбираться на контейнер и прыгать оттуда, раз за разом, тоже вызывая ужас у матери. То вообще (и Джафар почувствовал холодок по спине от увиденного), начал, отойдя в сторонку от других, приседать на всех четырёх лапах, раз за разом. Да, было от чего оторопеть.

Джафар однажды заметил, как рыжий увязался за ним, правда, не смог уйти далеко, упал, повалялся и побежал к остальным.

И совсем уже не удивился Джафар, когда заметил, как тот же рыжий котёнок пробрался в его жилище. Спотыкаясь и подтягиваясь по железной лестнице, поминутно падая и снова поднимаясь, он взобрался в контейнер и исчез внутри.

Старик поднялся, котёнка, конечно, не было. Но Джафар знал, что он под топчаном. Попил воды и прилёг на покрывало, чтобы немного вздремнуть. Котёнок явно был под кроватью, оттуда слышалось тихое сопение, когда он засыпал.

По телевизору шли новости, Джафар стал потихоньку дремать, как вдруг проснулся от того, что увидел краем глаза котёнка. Тот, вылезши из-под топчана, прыгнул на табуретку, стоявшую перед столом сел и, подняв голову вверх, смотрел в телевизор.

Комментаторша непрерывно говорила что-то, но в момент, когда она произнесла: «…а сегодня, двадцать восьмого марта, две тысячи двадцать второго года, мы снова отметим, что…», котёнок вздрогнул, приподнялся, снова сел, и махнул передней лапой совершенно не по- кошачьи.

Но совершеннейший шок Джафар испытал, когда котёнок медленно повернулся к нему, снова сев на табуретке. Он напоминал человека, мучительно борющегося с некоторым сомнением, если только позволительно увидеть это на кошачьей мордочке. Глаза его были направлены вверх, он как будто осматривал потолок контейнера, украшенный кое-где тканью с сурами из Корана.

Но потом котёнок опять же медленно опустил глаза и посмотрел на Джафара. Увидев, что старик не спит, он расширил глаза и Джафар понял, что на него смотрит совсем не животное. Как будто сам Аллах смотрел на него из-под кошачьих век… Длилось это всего долю секунды, глаза котёнка стали рыжими, он вскочил, дёрнулся, спрыгнул с табурета, бросился к выходу, и звуки подсказали, что он кубарем катится по лестнице…

Глава шестая

Охотник на пираний

Левый глаз упрямо не хотел открываться. Правый орган зрения сумел как-то разодрать ресницы и выяснить, что в окружающем мире уже светло, а левый, стервец, подводил. Такое ощущение, что накануне я умылся ликёром. Знакомое ощущение, означающее, что вчера было принято на грудь весьма изрядно.

Так. А что там с головой? Голова, кажется, более-менее. Наверное, пока не проснулась, а вот вокруг глаз как будто сжали обруч. Причём обруч этот был подвижным, перемещался медленно вокруг всей несчастной башки моей, словно кольца вокруг Сатурна. Я полежал, прислушиваясь к ощущениям.

Предлагаю действовать медленно. Который, интересно, сейчас час? Судя по яркости света, должно быть не очень поздно. Хотя поди пойми эту столичную погоду. Блин, было ведь время, когда похмелья как явления для меня просто не существовало! Сколько же я мог принять вовнутрь без последствий? Много, по нынешним меркам, очень много. И максимум, что случалось наутро- это излишняя весёлость и смешливость. И, заметьте, без всяких дополнительных подозрительных веществ!

Итак, давайте пока глаза не открывать, а постараемся понять, что было вчера. Критически важно понять, что же было вчера, чтобы решить, что делать сегодня.

Так, приоткроем завесу воспоминаний..

Завеса никак не хотела открываться. Так она была пыльна, тяжела и, пожалуй, ещё влажна от мокрого душного смога, накрывшего столицу в конце весны.

День рабочий помню. Рутина. Ага, кажется, собирались с Ксюхой после работы посидеть. Так, а где Ксюха?

Медленно, чтобы не вспугнуть головную боль, потянулся под одеялом и пощупал ниже пояса. Так-с, трусов нет. Значит, Ксюха была. И куда делась? А, главное, когда?

Или, может, она в ванной? Прислушался. Нет, ни плеска воды, ни характерных для помывки или макияжа шумов, ни музыки из вечной её дурацкой колонки. Только слышно плюханье и чавканье пьющей Марты. О, Марту и спросим.

Призвал мысленно Марту. Не потребовалось даже открывать глаза, чтобы почувствовать её приближение, затем она мягко прыгнула на кровать. Села чинно, с достоинством, на самом краешке. И смотрела на меня, как всегда, преданно и с невероятно гордым выражением морды.

Послал образ Ксюхи, получил в ответ картинку. Ага, ушла, вопрос- когда? Поискал в памяти кошки изображение часов, однако, на часы она не смотрела. Вот никак не научу при каждом событии в доме смотреть на часы. Специально повесил этот гламурный часовой китч против лежанки Марты, идиотские такие часы, почти метр в диаметре. Большего размера часов просто не нашлось, не вокзальные же брать…