За гранью грань

– Женские дни у вас когда? – без стеснения поинтересовалась горничная, зачесывая волосы на затылке. Похоже, распущенные тут не носят, а обязательно скрепляют шпильками и разными заколками. На моей голове и вовсе соорудили «ракушку».

Покраснела и промолчала.

– Мне нужно знать, когда вам пакетики принести, – настаивала служанка. – Опять-таки его милость спросит. В такие дни на обычном белье нельзя, да и может не захотеть его милость пачкаться, а так другую наложницу выберет.

– То есть она у него не одна? А как ее милость относится к такому… гарему?

Даже прислуга в курсе, что я не гостья, а постельное развлечение. Теперь понятно, отчего горничная свысока смотрела. Мерзко-то как!

– Не знаю, – пожала плечами служанка. – По-разному, когда больше, когда меньше. А ее милость подобные пустяки не волнуют.

– Вы ведь ланга, да, поэтому не понимаете, – девица снисходительно улыбнулась. – Это у вас жена для детей и постели, а у нас жена может в спальню ни разу не пустить, если супруг не достоин. И ни полслова муж возразить не может.

Ну и мир! Пока я решительно ничего не понимаю. Видимо, у навсеев общество иначе устроено. Жены детей не рожают, мужья первую ночь вымаливают и кучу наложниц имеют. Но, как послушать, это мы ущербные, а не темные. Серые, отсталые, достойные жалости.

– Ужин подают в восемь, – поставила в известность горничная.

А сейчас сколько? Солнца не видно, а без него время не определить. Оказалось, можно: навсеи умели изготавливать крошечные часы, только не с одной стрелкой, как у нас, а с двумя. Первая, короткая и толстая, показывала часы, вторая, длинная, – минуты. До восьми еще целых три часа.

Из комнаты меня не выпускали, заперли, поэтому вынуждено осматривала свои хоромы. Спальня, гардеробная, ванная. И везде – непонятные штучки. Дерни – откроется, поверни – потечет вода или нагреется металлическая пластина за деревянной решеткой – близняшка той, которую видела на лестнице. Теперь-то поняла, она обогревала жилище. И никаких каминов, печей!

Гардеробная оказалась пуста, только сиротливо висело коротенькое платье с запахом из атласа длиной по колено. Неужели и такое тут носят? Держалось оно за счет пояска.

И ни одной книги, даже пялец нет. Оставалось только смотреть в окно на ряды стриженых кустов и лабиринт аллей. Повторюсь, я не стихийница, а лекарь, то есть максимум огонь в камине зажечь умею. С такими способностями не сбежишь.

Время тянулось мучительно медленно, поэтому обрадовалась, когда в замке заворочался ключ, и вернулась горничная.

– Его милость приказали перед ужином надеть, – она протянула мне сверток. – Категорично приказали.

– То есть? – не поняла я.

– То есть проверит, – равнодушно ответила служанка и неожиданно снизошла до совета: – Вы не противьтесь, его милость наиграется, потом дети пойдут, вздохнете с облегчением.

– С чего ты взяла, будто он?.. – я густо покраснела.

Дожила, прислуга обсуждается со мной же, как меня будут насиловать!

– Наложница ведь. Странно, конечно, что его милость лангу в наложницы взял, с ними расправа недолгая. В любом случае, жить-то лучше, чем умирать, госпожа, – подмигнула горничная и будничным тоном, будто речь шла о покупке мяса на рынке, доложила: – Его милость велел передать, ваша сестра Алексия мертва.

Последняя надежда рухнула. Я упала на кровать и заревела. Так и пролежала оставшиеся два часа, оплакивая Алексию. Даже сверток не развернула. Плевать, что в нем, пусть навсей наказывает, хоть до смерти забьет.

Вновь заслышав скрежет ключа, даже не вздрогнула. Служанка несколько раз окликнула – головы не повернула. Так и лежала в обнимку с подушкой.

– Ну вот, всю прическу растрепали, глаза красные! – укоризненно причитала горничная, а во мне зрела злость.

По какому праву эта навсейка смеет меня трогать, надсмехаться, указывать? Кто она? Служанка? Так пусть и ведет себя соответственно. Откинула волосы с лица, села и велела мерзавке убираться вон.

– Может, я и наложница, но ты все равно прислуга.

– Я ваша горничная, госпожа Дария, – ничуть не смутилась нахалка и протянула носовой платок. Тоже необычный, как и все в этом мире, – абсолютно белый, с дорогущим кружевом по краям. У нас такие на свадьбу шили в качестве приданого. – Его милость просил вас опекать.

– То есть шпионить? – сникла я.

– Лечить, помогать, одевать, отвечать на вопросы. Вы ту вещь надели? – служанка ткнула пальцем в сверток.

Мотнула головой и, вспомнив об Алексии, снова уткнулась в подушку. Прежде бы ужаснулась обмолвленному вскользь «лечить», а теперь все равно.

Зашуршала бумага, и рядом со мной легло что-то темное. Любопытство взяло вверх, и я глянула на содержимое свертка – конструкцию из двух ремешков. Верхний расстегивался, а нижний крепился к нему заклепками. Чем-то уздечку напоминало.

– Это вместо панталон, – услужливо подсказала горничная и тактично предложила: – Я отвернусь, а вы наденьте.

Я – это? Щеки залились румянцем румянцев, вспомнился утренний разговор, когда Геральт тащил к берегу: «Нравятся ошейники?». Вот и расплата за горло навсея. Если узнает хоть кто-то, проклянут, из рода вычеркнут. Гадость, непотребство, пусть сам такое носит! Распалившись, швырнула конструкцию на пол.

– Его милость проверит, – напомнила горничная. – Господин очень не любит, когда не выполняют его распоряжения.

Я не пошевелилась, сгорая от возмущения и стыда. Предложить надеть подобную вещь девушке – непростительное оскорбление. Воистину, навсеи – извращенцы! Это не «пояс верности», это пояс похоти!

– Кожа мягкая, тонкой выделки, – уговаривала навсейка, любовно поглаживая предмет местного дамского туалета. – Не натрет, зато так возбуждает!

– Что делает? – не поняла я.

Меня одарили изумленным взглядом, каким смотрят на того, кто не умеет ходить.

– Как вы, бедные, размножаетесь-то и удовольствие получаете? – сочувственно вздохнула горничная, но тему замяла.

Я перевела дух, позволила себя умыть и заново причесать. Только расслабилась рано: служанка задрала юбки и насильно сдернула панталоны, даже вскрикнуть не успела. Попыталась вырвать белье из рук мерзавки, та только заученно повторяла: «Не могу отдать до утра, госпожа», а потом и вовсе ушла. Вместе с панталонами!

Выбор невелик: либо без белья вовсе, либо с поясом шлюхи. Подумав немного, обреченно позволила ремешкам коснуться нежной кожи.

– Ну, готова? – дверь распахнулась, и на пороге возник Геральт.

Он успел переодеться и теперь красовался зеленой рубашкой и светлыми штанами прежнего кроя. В наглухо застегнутом вороте блестела большая булавка с яшмой. Навсей окинул пунцовую меня пристальным взглядом. Следующий приказ поверг в оцепенение:

– Юбки задери.

Кажется, краснеть было больше некуда, но я покраснела. И онемела, даже язык отнялся. Геральт же, выждав для порядка, шагнул и безжалостно обнажил развратную вещицу. По губам навсея скользнула улыбка. Он погладил по попке и отодвинул ремешок между ног, чтобы… Ударила навсея по лодыжке. Тот зашипел, но палец убрал и вернул ремень на место.

– Долго придется учить, – констатировал Геральт. – Начнем со стеснительности. Пошли есть.

Что я могла? Покорно поплелась за ним, тайком поправляя ерзавший ремешок. А навсей наслаждался. Довольная улыбка не сходила с его лица.

– Нравится ошейник?

Он неожиданно остановился и обхватил за талию. От близости Геральта и сознания того, что он может взять силой в любой момент, стало страшно. Даже приятный запах, исходивший от темного, не успокаивал, наоборот, заставлял брыкаться.

– Дергаться будешь, когда насажу, – рыкнул навсей. – Запомни, здесь ты не дочка магистра Онекса, а пленная ланга. Наверное, понимаешь, как сильно мы вас любим?

Кивнула и сглотнула, встретившись в полными ненависти глазами Геральта. Точно так же он смотрел, когда я пришла его лечить. За доброту навсей отплатит кровью и унижением. Мелькнула мысль: наверное, Алексия издевалась? Как иначе она принудила спать с собой – только разными зельями. Мужчина при этом желал телом, но не головой. Еще один повод для ненависти.

Пальцы навсея разжались, и я с облегчением отпрянула. Сердце колотилось в горле, кончики пальцев онемели.

– А ты знаешь, что вовсе не светлая, ланга? – огорошил Геральт.

Взгляд его вновь стал холодным и чуть насмешливым. Приступ ярости прошел.

– А вы не темный? – с сомнением переспросила я.

К чему он клонит? Лихорадочно припомнила историю семьи и мотнула головой. Нет, мать родила меня от отца, тут и сомневаться не в чем. В роду у нас никто на той стороне не бывал, а те, кого насиловали темные, не возвращались. Мертвые навеки оставались в подземельях и на полях сражений. Мы до сих пор чтили память двоюродной бабки, которую, как Алексию, пустили по кругу. Раненую, прямо на горе трупов. Во всяком случае, так гласила легенда.

Геральт рассмеялся и непривычно ласковым жестом коснулся подбородка.

– Нет, милая, я темный. И то, чего ты так боишься, у меня есть. Мы обязательно все попробуем, медленно, не торопясь. Понравились трусики?

Мотнула головой. Жар снова прилил к щекам. Обсуждать подобные темы совсем не хотелось, но навсей не желал ее замять. Как ему объяснить, что женщине не пристало даже подруге говорить об этом?

– Так почему не нравятся, ланга? – Геральт ухватил за подбородок, заставив смотреть себе в глаза. – Ответишь, вспомню, как тебя зовут.

– Они… они ничего не скрывают, – закрыв глаза, пролепетала я.

Навсей стоял так близко, что ощущаю жар его тела. Меня колотило от ужаса и стеснения. Кажется, Геральт заметил, потому что по-хозяйски обвил рукой за талию, тесно-тесно прижав к надушенной рубашке. Горячий пряный аромат против воли проникал в ноздри, заполнял сознание. У нас мужчины не душились. Ох, кажется, мне от этого запаха под юбками жарко.

– Ты стесняешься собственного тела? – удивился Геральт. – И чужого тоже, – с усмешкой припомнил он лечение, заставив прокусить губу от стыда. – Наверняка никогда себя не ласкала и не рассматривала.

Не врут фолианты, темные поголовно извращенцы! Какая приличная девушка станет заниматься подобными вещами?! Я лекарь, приблизительно знаю, какое оно и где, и то по описаниям: картинки с этим только для борделей рисуют, – и довольно. Ласкают и рассматривают мужчины.

– Да-а, долго придется тебя учить! – протянул навсей. – Хотя бы возбудилась? Дай-ка проверю. Если холодная по этой части, даже связываться не стану.

Стойко вытерпела унижение. Сосредоточилась на перстне-печатке Геральта с графской короной. Раньше ее не было, точно помню. Значит, действительно граф. А от нас скрывал. Еще бы, его допрашивали бы тогда, дядя бы всю душу вытряс. А так пощада и Алексия.

Так и не дождавшись моей реакции, навсей раздосадованно протянул:

– Ладно, пошли есть. После пойдем ко мне учиться. Предохраняться сумеешь, или врача позвать, чтобы средство подобрал?

Вседержители, да что за мир-то такой, если грязное белье на всеобщее обозрение выставляют? Разумеется, я знала пару средств, но… Объяснять темному ничего не стала: не поймет, и кивнула. Тот удовлетворенно улыбнулся и чинно подставил локоть, будто только что не вел себя как последний завсегдатай борделя. Я даже не поверила, покосилась исподлобья и получила в ответ улыбку. Не оскал, не ухмылку, а выражение человеческой доброжелательности.

– Не веришь, Дария? – вкрадчиво поинтересовался навсей и успокаивающе погладил по руке. – Видишь, слово я держу, у тебя теперь есть имя. А имя – это показатель, находишь?

Стиснула губы и напомнила:

– Вы убили мою сестру.

Геральт прищурился и положил мою ладонь на свой локоть. Пришлось сжать и вообразить себя принцессой, попавшей в плен к злому колдуну. Так чинно только на балах вышагивали, а тут по лестнице.

Внутри царила мешанина чувств. С одной стороны, страшно, с другой, обуревала злость на навсея, с третьей – любопытно. Мир темных казался сошедшим с книжных страниц, в нем воплотились мечты об удобстве и уюте. Надо признать, загородный дом Геральта обставлен со вкусом, а парк легко затмит королевский. Я, правда, никогда за заливом не бывала, сужу с чужих слов.

– Тебе напомнить, что делала твоя сестра? – склонившись к самому уху, шепнул навсей. Дыхание обжигало холодом. – Ты, между прочим, принимала в этом участие. Зелье тоже варила для сестричкиного счастья?

Вспомнилась сцена осмотра, жадный взгляд Алексии, с которым она взирала на Геральта. Навсей запомнил. Темные ведь гордые, а тут унижение, обе должны поплатиться. Но почему в его доме? Гораздо проще развлечься в нашем мире. Словом, куча вопросов без ответов, и два самых главных: почему Геральт в свое время попросил пощады и что намерен со мной делать?

– Нет! – с возмущением выпалила я, представив, чем занималась Алексия на кухне. – Это противно природе.

Геральт улыбнулся и в который раз удивил.

– Я знаю. На-ре побывало в твоем разуме. Знаешь, – задумчиво протянул навсей, замерев на ступеньке; я едва не полетела вниз, лишь локоть Геральта уберег от падения, – только отвращение к желаниям сестры и спасло. Но с ошейником ты сглупила. Был бы сильнее, убил бы. Разум нужно беречь, ланга.

Больше мы на эту тему не говорили. Более того, навсей одарил вниманием, сделал своеобразный комплимент: «Это платье чрезвычайно идет к твоим зареванным глазам».

Столовая располагалась на первом этаже. По дороге успела свернуть шею, рассматривая лепнину холла, резьбу дверей и узор паркета. Немудрено, что днем я замерзла: лестница из чистого мрамора, белого, с темными прожилками. Слуги такие важные. Женщины все как моя горничная, кланяются, приседают перед Геральтом, мужчины в странной одинаковой одежде из облегающих брюк цвета палой листвы и «хвостатых» тесных куртках поверх белых рубашек.

– Это лакеи, – лениво пояснил навсей, кивнув на одного такого слугу. – На них ливрея, форма такая. Верх – сюртук, низ – лосины. На ногах – туфли. Экскурс в одежду продолжить, или горничную спросишь?

Подумала и попросила рассказать. Вроде, образованная, а чувствую себя полной дурой. Никаких сюртуков и лосин у нас и в помине нет, лакеев тоже.

Геральт скорчил страдальческое лицо и обогатил запас моих знаний брюками, ботинками, запонками, зажимом для галстука и прочими диковинками. Не стесняясь, доходчиво разобрал мой наряд. Спасибо, не показал.

И тут в мозгу кольнуло: я тут слушаю, раскрыв рот, доверчиво смотрю на темного, а моя сестра мертва.

По щеке сползла слезинка. Отвернулась и тихо расплакалась. Диковинный мир будто полинял, утратил привлекательность.

– Какие ж вы, ланги, дуры! – не обращая внимания на протесты в виде ударов по рукам, Геральт потащил через анфиладу комнат. – Одни постоянно ревут, другие мнят себя вершительницами правосудия. Умная бы мне глазки строила, лучше устроиться хотела, а ты!

– А я не навсейка, чтобы под мужиком о смерти близких забыть.

Не знаю, что нашло, но ответила зло, с вызовом. И Геральту понравилось! Он рассмеялся, отпустил и позволил самой войти в столовую. Она превзошла все ожидания: огромная, белая, мраморная, с камином и мозаичными вставками панно. Мое «Ах!» позабавило не только хозяина, но и слуг. А посуда! Серебро, фарфор! Даже трогать страшно.

– Прошу! – Геральт отодвинул стул с лировидной спинкой. – О еде не беспокойся, за тебя выберу я. В Мире воды так не готовят.

Мир воды – так вот как называют Умерру навсеи.

– А мы где? – спрашивать, так спрашивать, пока Геральт добрый. Кто знает, каким он станет вечером, когда начнет учить.

– В Веосе. Это королевство такое. Или ты мир имела в виду? Вот его не назову.

– Потому что я светлая? – без труда догадалась я.

Логично. Вдруг сбегу, расскажу своим, и благоденствию Веоса придет конец. Хотя странно, конечно, отчего у навсеев с детьми проблемы, если тут тишь да благодать. Физиологическое что-то? Но тот же Геральт здоров, не бесплоден, неужели жен завоевать не могут? По рассказам горничной, те очень независимы и капризны. Опять не сходится. Есть же наложницы, те точно отказать не могут. Однако факт остается фактом: темные превыше всего ценили потомство.

– Ты не светлая, Дария, – вино заструилось по стенкам бокала; один мне, другой – хозяину дома. – Ты ланга. Светлых в Мире воды нет, вы их всех истребили.

Я окаменела. Нет, это неправда, навсей лжет!

– Вы серые, – с напором повторил Геральт и насильно вложил в руку фужер, – а не светлые. Те тихие, безобидные и наивные. Это их и погубило. Они спасли лангов от нас, совместно выгнали из Мира воды, ненадолго, правда, и пали жертвой вероломства. Если все еще сомневаешься, светлая ли, вспомни крюки во дворе. Как, по-твоему, могут ли служители добра так казнить даже злейших врагов?

Вздохнула и низко опустила голову. С этим не поспоришь. Методы зверские, дикие, но не верилось, будто мы не светлые.

– Газета, ваша милость, – лакей протянул Геральту поднос с прошитыми листами. Приглядевшись, увидела рисунки и странные буквы, выведенные удивительно ровным рубленым почерком чернилами черного цвета. – Что-нибудь еще?

– Заказ уже доставили? – навсей отчего-то покосился на меня.

– Да, ваша милость.

– Отнесите ко мне в спальню, потом разберусь. Больше ничего, можно подавать первую перемену.

Лакей кивнул и с гордым видом удалился. Геральт же, отпив из бокала, углубился в чтение. Шелестя страницами, он то хмурился, то хмыкал. Я же медленными глотками пила вино и разглядывала газету. Чем больше смотрела, тем больше убеждалась, она не рукописная. Жаль, ничего прочесть не могла: языка не понимаю. А ведь мы с темными на одном говорим.

– Совсем забыл! – заметив мои мучения, Геральт на минутку отвлекся и окутал знакомым облачком на-ре.

– Не бойся, – успокоил он, заметив мой испуг, – не убиваю, только заклинание одно наложу, пока наш язык не выучишь. Он древнее вашего. Пока же будешь читать моими глазами. Разумеется, – подчеркнул навсей, – пока разрешу. А разрешу всего на один вечер.

И тут превосходство. А ведь Умерра, она же Мир воды, возникла безумно давно. Видимо, недостаточно, судя по уровню развития Веоса.

Черная тень схлынула, ушла обратно в навсея, и меня будто молнией ударило, набор символов превратился в слова. Статьи пестрили скандалами, светскими новостями, которые я частично не понимала, заметками о новых законах и прочим.

– Ее величество опять больна, – сокрушенно пробормотал навсей, показав портрет горделивой брюнетки в диадеме на первой странице. – Третий раз за месяц. Тебе не кажется подозрительным, Дария?

Неразборчиво промычала в ответ. Я в первый раз слышу о королеве, а тут меня о ее здоровье спрашивают. Пусть я целитель, но не заочный же!

– А мне кажется, – покачал головой Геральт. – Кто-то очень хочет ее смерти. Врачи разводят руками, а ее величество болеет все чаще.

– Ты задавай вопросы, – встрепенулся от собственных раздумий навсей, – потом некогда будет. Да и ротик другим займешь.

Темный рассмеялся, а я догадалась, он намекал на что-то неприличное. Краснеть уже устала, вино помогло немного расслабиться, хотя Алексия до сих пор не шла из головы, и я воспользовалась столь щедрым предложением. Во-первых, спросила, как Геральта зовут на самом деле, кто он, на каком положении тут я, как мы сюда попали, и действительно ли женат навсей.

– Кольцо видишь, – мне подсунули под нос знакомое кольцо с гравировкой. – Женат. Ты – наложница. Это женщина, удовлетворяющая определенные потребности и обеспечивающая продолжение рода младшими детьми, если те потребуются. Старших, тех, к кому переходит титул и закрепленное место при дворе, рожает жена. Разумеется, если пожелает. Предваряя вопросы: да, у меня есть сын. Фамилию свою не назову, имя настоящее. По титулу – граф. А теперь раздевайся.

– Что?! – выпалила я.

– Раздевайся, Дария. Разрешаю оставить чулки и трусики. Одеться разрешу, когда перестанешь смущаться. Учеба началась, дорогая, – глумливо подмигнул он и откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. – Если разденешься, погуляешь со мной по парку. Одетая. Не станешь, изнасилую в присутствии слуг. Выбирай!

Вседержители, куда я попала? Жуткий темный, ни стыда, ни совести, ни сострадания!

– Я не шучу, Дария, – нахмурился навсей, встал и демонстративно потянулся к ширинке.

Я в свою очередь пискнула и попыталась нащупать крючки на платье.

Раздевалась, вперив взгляд в пол. Кажется, Геральт сел обратно, повязал салфетку, а я… Я мучилась с крючками. Наконец, платье с тихим шелестом упало на пол. Дальше нижняя юбка, но ведь под ней… Вздохнула и решила сначала оголиться сверху.

Снимать юбку, прикрывая грудь, оказалось сложно, но я справилась и, краснее зари, осталась стоять практически в чем мать родила. Навсей довольно улыбался и внимательно рассматривал добычу. Она, то есть я, покрылась «гусиной кожей», сгорбилась, сжала бедра и прикрыла ладошками, что могла. Потом, догадавшись, села и постелила на колени салфетку. Уфф, внизу теперь ничего не видно, освободившейся рукой можно есть, вот только кусок в горло не лез.

– Тебе не нравится собственное тело? – вскинул бровь навсей. – Упругая девичья грудь, идеально ложащаяся в ладони, крутые бедра с чудесной гладкой попкой, курчавый мысок, скрывающий…

– Не надо! – выпалила я и, позабыв, что голая, потянулась за вином: очень выпить хотелось. Щеки горели; боялась оторвать взор от скатерти.

– Или тебе формы не нравятся? – не унимался бесстыдник. – Какие бы ты хотела?

– Запомни, Дария, – нахмурился он, мигом растеряв игривость тона, – не оденешься, пока не перестанешь краснеть и прикрываться.

Но как я могу, если он смотрит, если слуги смотрят? Те, которые грязные тарелки уносят и чистые приносят. Видимо, придется просидеть голой до утра. Пробовала есть, не обращать внимания, – никак.

Не знаю, сколько длилась бы эта пытка, если бы не появление лакея. Тот с важным видом склонился перед Геральтом и протянул поднос с запиской. Вскинув бровь, навсей пробежал ее глазами и, кинув салфетку на стол, встал.

– Можешь одеться, – обернулся ко мне в дверях крайне озабоченный темный. – Перед сном возьмешь зеркало и внимательно все у себя рассмотришь. Завтра продолжим. Раз уж у лангов все запущено, оголишь за завтраком только грудь. Но условие другое: прикроешься ладошками, исполнишь любое мое желание.

После внимание уделили слугам. Геральт велел оседлать коня и не перестилать постель: выяснилось, что ночевать дома он не собирался.

– Вас ждать к завтраку, ваша милость? – вежливо осведомился лакей.

Он все еще стоял рядом, видимо, ожидая распоряжений.

– Пожалуй, – задумавшись, – ответил навсей.

Бросив на меня еще один пристальный взгляд, Геральт ушел. Я же совершила непростительный поступок: вместо того, чтобы одеться, позабыв о наготе, прокралась к окну, чтобы посмотреть, действительно ли он уехал. Благо слуги ушли и в столовой никого не осталось. Ускакал – ураганом пронесся по главной аллее. Значит, срочное дело, ради иных посреди ужина не срываются. Хорошо бы оно задержало навсея минимум на неделю!

Глава 3

Утром Геральт не вернулся. Почему знаю? Завтракать пришлось в одиночестве. Что радует, в столовой, а не в спальне, и в одежде. Панталоны мне вернули безропотно, чистые, с кружевами, и принесли еще пять штук таких же. Бесстыдную конструкцию же с чистой совестью выбросила в окно. Опасалась, найдут и отругают – нет, будто так и надо.

Горничная сменилась, из чего сделала вывод: вчерашняя не просто прислуга, а в некотором роде наставница. Очевидно, в ее задачу входило подготовить меня к развлечениям навсея.

За завтраком познакомилась с экономкой Геральта Свейна, пятого графа Местрийского – так официально именовали навсея. Нет, слуги ничего не говорили, темный вышколил строго, но выдало письмо, которое принес посыльный. От него и услышала имя адресата. Титул и добавка: «пятый» ввели в состояние задумчивости. У нас бы написали: «Магистру Онексу»: магия ценилась выше статуса барона или герцога. А тут все наоборот, я оказалась в доме знатного потомственного аристократа, который, несомненно, хороший волшебник, но отчего-то об этом ни слова не говорят.

Мысли о магии натолкнули на воспоминание о портале. Раз навсея нет дома, а мои передвижения по нему не ограничивают, нужно обследовать комнаты и попробовать выбраться отсюда.

Искоса взглянула на свою сотрапезнику – ту самую экономку. Ее осанке позавидовала бы любая принцесса. Строгое черное платье с воротником-стоечкой, скромная брошь на груди. Волосы собраны в пучок. На лице – выражение отстраненности. Еще не старая, но по морщинкам у рта видно: уже не девушка. Темная шатенка, как и навсей. Предполагаю, блондинов у них просто нет. Символично: темные темные во всем. Экономка мне не мешала, не удивлюсь, если она вообще меня не видела. Что ж, значит, можно спокойно осуществить желаемое.