За гранью грань

Ольга Романовская

За гранью грань

(Грани – 1)

Глава 1

Светлые… Мне порой казалось, будто это ирония, злая усмешка судьбы. Не могут быть светлыми люди, подобные моим братьям. Может, я слишком чувствительна, может, глупая, но вид корчившихся на крюке темных не вызывал удовлетворения. Наоборот, я их жалела, что категорически запрещалось делать. Именно поэтому старалась уходить в горы в дни казней. Там хорошо, птицы, травы… А еще не слышно криков. Они разрывали душу на мелкие кусочки, заставляли закрывать уши, но и тогда в памяти долго звучала чья-то предсмертная агония. Жуткий обычай! Какие бы злодейства не совершили темные, никто не заслуживал такой смерти.

И ошейники… Механизмы боли, они истирали кожу до костей. Как целитель, я видела увечья, наносимые такими ошейниками. У трупов: увы, долго темные в плену не жили. Почти все они пытались сбежать, и охранные чары приводили в действие ошейник. Тот не только блокировал в теле токи магии, но и запускал свои. С помощью них людей превращали в покорных марионеток. Кто не соглашался, сопротивлялся, корчился на полу в агонии. А вы говорите – светлые! Порой я ненавидела отца и дядю, особенно дядю: именно он творил правосудие. Да, темные убивали, да, они ненавидели нас, ненавидели люто, даже перед смертью посылая проклятия, но и мы ведь не лучше.

«Тебя всего восемнадцать, ты еще юна, много не понимаешь». Может быть, поэтому молчала и не вмешивалась. Старательно закрывала глаза на развлечения родных и старалась не бывать в городе. Зато туда ходила сестра. Алексия три года назад окончила полный курс обучения и успела набраться опыта в боевых вылазках. Она не целитель, как я, а полноправная стихийница. Высокая, стройная, с вьющимися пшеничными волосами и изумительным голосом. Настоящая светлая, какими обычно нас рисует людское воображение. Я на нее очень похожа, только чуть ниже и глаза не зеленые, а карие, как у матери.

Помнится, в детстве могла часами смотреть, как Алексия играет с огнем. Он, будто пес, лизал ее руки и покорно принимал любую форму. Хотела сестра – перед ней дракон, хотела – огонь венчиком обнимет голову. Потом выяснилось, Алексия умеет не только развлекать младшую сестру, но и убивать. Отец как-то с гордостью обмолвился о сожженном замке темных. Я тогда убежала вся в слезах и долго не могла простить сестру. Умом понимала, темные – сплошь убийцы, но сердцем жалела. Там же женщины, дети… В ответ темные вырезали два города и соорудили запруду из человеческих тел. Даже в зеркале смотрелось жутко, а ведь я привыкла к крови: нельзя целителю ее бояться. Вот и как после этого?..

В плен темные попадали редко: предпочитали смерть бесчестию. Добывали их обычно не в бою, а хитростью. Устраивали ловушки, вмешивались в сеть порталов, искажая настройки, чтобы те не сработали или выкинули не там. Брали не всех, а тех, кто мог что-то рассказать. Ради этого и пытали, но темные, они молчуны, вот и гибли на крюках. Любой мог подойти, плюнуть, ударить, подразнить водой. Алексия же и вовсе могла читать, пока на солнце испускал дух какой-нибудь темный. Каюсь, некоторых я поила: большего не могла, прознали бы и наказали. Крадучись, будто вор, пробиралась на кухню, наполняла тыквенную флягу и несла во двор. Темные отказывались, и я вливала влагу насильно, частенько рискуя пальцами. Да что там пальцами – собственной жизнью! Проклятие – далеко не самое страшное, чем мог наградить маг, стоящий одной ногой в небытие. Спасали ошейники – изобретение светлых, которым все гордились, а я презирала. Как лекарь, не могла восхищаться сломанными костями, выдранным мясом и кровоподтеками.

В тот день я перебирала собранные накануне травы. Что-то нужно измельчить, что-то пустить на вытяжки, что-то повесить в темный уголок. Холщовая котомка валялась на кровати, а сами травы лежали на столе, на чистом полотне.

Визит Алексии застал врасплох. Я полагала, она в городе, у подруги. Саму меня в Вердейл не тянуло: слишком шумно и грязно. Меня и не звали, знали, Дария нелюдимая, все веселье испортит. И то правда, какой от меня прок девичьей компании? Там ведь все о парнях да моде щебетали, а я в этом не разбиралась. Нет, вовсе не потому, что презирала, просто нельзя дочери магистра думать о разных пустяках, когда в лазарете есть раненые. Вот и развлекалась, читая им книги и пересказывая последние новости, пока меняла повязки. Порой я завидовала беззаботным девушкам из Вердейла. Они никогда не видели смерти, им не приходилось никому закрывать глаза. И не только темным, скольких светлых я проводила в последний путь! И ничем не смогла помочь, хотя очень старалась. Но что могла восемнадцатилетняя соплюшка! Я мечтала когда-нибудь победить смерть и сделать всех счастливыми. Когда-нибудь – это когда кончится бесконечная война, в которой добро со злом сплелись в единый клубок.

– Дария, – рука сестры легла на плечо, заставив вздрогнуть, – можешь зайти ко мне?

Алексия выглядела встревоженной и отчего-то отводила глаза. Помедлив, она добавила:

– Только никому не говори, слово дай!

Заинтригованная, я пообещала и, по настоянию сестры прихватив сумку с набором целителя, поспешила в комнату Алексии. Там меня поджидал сюрприз: на полу лежал мужчина. Окровавленный, в том самом смирительном ошейнике, со связанными руками. Темный, тут даже думать не надо. На вид – лет сорок, может, чуть младше. Волосы каштановые, обожженные солнцем. Судя по сохранившим цвет прядям, некогда они отливами цветом спелой сливы. Глаза, кажется, зеленые, но не такие, как у Алексии, а темнее. Правая кисть изрезана, дышит тяжело, нехорошо так. Судя по всему, сломаны ребра. А на пальце – кольцо. Значит, женат. Интересное кольцо, к слову, из белого золота с гравировкой. Снять бы, почитать. Темные для меня – непознанный мир, об обычаях только по книгам знаю, а тут такая возможность!

– Где ты его взяла? – я перевела взгляд на Алексию.

– В Сомнейской долине, – кинув на пол пыльную рубашку, ответила та. Только сейчас заметила, что сестра тоже ранена, но кто-то успел перевязать. – Сюда телепортом закинула. Он пощады попросил, я пожалела.

Изумленно уставилась на темного. Они никогда не просили пощады!

– Я сама ушам не поверила, – устало улыбнулась Алексия и потянулась к кувшину с водой. – Обычный бой. Наших шестеро, их трое. Этот, – она кивнула на темного, – храбро сражался, Гейла убил. Последний из своих остался. Я добить не смогла. Уже меч в живот вонзила, а он прохрипел: «Пощади!». Глянь, выживет ли. Если нет, ты целитель, знаешь, как безболезненно в вечное плаванье отправить.

– А потом ты его куда? – я склонилась над раненым, сканируя ауру. – В рабы или в бордель продашь?

Да, как ни противно, есть в Вердейле и такое заведение. По слухам, там практиковали разные извращения. Не светлые – обычные люди. Темные, к слову, подобные вещи тоже любили, даже намного хуже. У них, по рассказам, многие женщины до утра не доживали, а ласковы они только с женами. Помимо них есть наложницы – совместная собственность всех членов семьи. Жутко, одним словом.

– Наверное, себе оставлю, если отец не запретит. Он тихий, не дергался, когда ошейник надевала. А ведь они гордые.

Тоже верно. Странно все как-то, на ловушку похоже. Может, это лазутчик? Я присмотрелась к темному. Раньше никогда их не видела вблизи, только из окна, мельком. Те, кого привозили сюда для допроса, занимали какие-то ключевые посты или обладали важными знаниями. Разумеется, делиться ими они не желали и заканчивали дни на крюках. Вместе с кровью вытекала сила: другим способом из темных ее не забрать. Но все равно бесчеловечно. Впрочем, темные поступали с нами намного хуже. Судя по обрывкам разговоров, им доставляло удовольствие пытать. И неважно кого: животных или людей. Страшный жестокий мир! Даже не верилось, что там, за узкой полоской залива, течет мирная жизнь, нет боли, крови, проклятий. Как бы я хотела улететь туда, но не могла. Светлая – это долг. Маги обязаны защищать людей, чтобы они могли беззаботно веселиться, любить, рожать детей. Много веков, еще со времен Великого исхода, мы обосновались здесь, на излучине между морем и горами, чтобы стараться извести темное племя. И, кажется, преуспели: элементали утверждали, будто навсеев – так официально называли темных – рождалось меньше. Проверить мы не могли: не имели доступа в закрытый, замкнутый мир. Детей темные и вовсе прятали, только элементали и видели.

Наверное, долгие годы борьбы ожесточили нас. Иначе откуда азартный блеск в глазах Алексии при известии об очередной вылазке навсеев? Откуда злость в отце, когда тот выплевывает слова в глаза пленнику? И желание крови, смерти, оно тоже возникло не на пустом месте. Но я верю, когда-то все это закончится, и элементали воздуха унесут нас на широких покрывалах за залив, к людям, тем, кого мы так берегли.

Я убрала руку и вздохнула. Плох. Смотрит на меня затравленным взглядом. На дне плещется ненависть. Страшно, будто кладешь голову в пасть горного льва.

Аура рваная, но внутренней силы много. Только кровотечение с каждой минутой делало темного все слабее и приближало смерть. Повезло, что Алексия неглубоко вонзила меч, почти сразу выдернула, однако любое повреждение брюшной полости фатально. А тут еще другие раны, ожоги.

– Я должна вас осмотреть, я не причиню зла, – вкрадчиво обратилась к навсею, надеясь достучаться до разума. Сомневаюсь, будто послушает, но врачебная этика требует. – Успокойтесь и не сопротивляйся.

Ресницы у него длинные, брови такие густые… Темные совсем на нас не похожи, мы ведь все белокожие, высокие, тонкие. Нет, определенно, Алексия оставит, он такой необычный. Кожа смуглая, оливковая, волосы с необычным отливом: теперь видно, у висков, где новые отросли, глаза… Ой, да они с ободком! Только сейчас я заметила легкий ореол вокруг зрачка на тон темнее радужки. Мощный, широкоплечий. Губы тонкие, верхняя чуть приподнята. Подбородок квадратный – и с ямочкой. Едва заметной, но такой непривычной для лица убийцы.

– Дария! – сердито окликнула сестра. – Хватит пялиться, он мой.

По лицу темного пробежала гримаса презрения. Он прикрыл глаза, будто давая согласие на осмотр.

– Мне не нужен любовник, – чистая правда, – я просто никогда навсея близко не видела. А этот смирный. Подержи его руки, пожалуйста.

– На нем ошейник, колдовать не сможет.

Тем не менее, Алексия ухватила темного за запястья. Тот скривился от боли и со злостью пробормотал: «Ланга!». Мы для них ланги, они для нас навсеи.

Достав ножницы, которые всегда носила с собой, разрезала одежду темного. Пару минут молча смотрела, гадая, стоит ли лечить. Алексия тоже смотрела, но с иными целями: оценивала тело.

– Хорош, правда?

Алексия плотоядно улыбнулась.

– Не знаю, – покраснела я.

– Да брось, посмотри! Неужели неинтересно? – не унималась сестра.

Вот зачем, спрашивается? Развлечения – по части Алексии. Меня совсем не прельщала эта возня.

– Неинтересно, я на картинках видела, знаю, как что называется, – огрызнулась я и напомнила: – Он при смерти, а ты о постели думаешь! Лучше помоги на кровать уложить. Или, как собаку, на полу держать будешь?

Алексия устыдилась и отвела наконец-то взгляд от темного.

А тот смотрел на меня, нехорошо так смотрел. Будто это я его унизила! Даже обидно стало.

– Уйди, – попросила сестру, когда мы совместными усилиями устроили темного на кровати. – Ты его нервируешь, да и меня сбиваешь.

– Позовешь, – буркнула Алексия и неохотно удалилась.

Стоило захлопнуться двери, как я развила бурную деятельность. Разложила содержимое сумки на столике, нагрела воды, приготовила чистые бинты, освежила заклинания в голове. Темный же то ли ворчал, то ли постанывал. Когда я вновь склонилась над ним, увидела капельки пота у крыльев носа и плотно сжатые челюсти. Больно ему, очень больно, и не только телу, ауре.

– Верьте мне, – шепнула я и, помолчав, добавила: – Я не заберу силу.

После же… Вот недаром выставила Алексию, она бы руки оторвала. Любой бы на ее месте оторвал, но мне нужна помощь навсея, доступ к его магии. Без этого мои потуги вылечить не зайдут дальше кожи.

Щелкнул ошейник. Какой он тяжелый и как холодит пальцы! Будто металла на морозе коснулась. Под ошейником гематома. Быстро свела ее, окутав горло темного зеленоватым облачком. Заодно он поймет, что я лекарь, а не палач. Кажется, сообразил, или просто хитрый. Лежит, не двигается, подозрительно смотрит. А у меня руки дрожат. Ничего во мне, кроме целебной магии, нет, защититься в случае нападения не смогу. Метнется темный смазанной тенью, ударит ребром ладони по горлу – и все, мертва. Видела такое. Перед смертью навсеи частенько находили силы на последний бросок, вкладывая в него всю оставшуюся энергию. Но темный не спешил нападать, наблюдал. Видимо, не считал достойной траты последних крупиц жизненных сил.

Немного успокоившись и убеждая себя, ничего дурного, сняв ошейник, не делаю, приступила к лечению. Сначала осторожно перевязала, затем вскинула руки и зажмурилась.

– Глупая ланга, – донесся до меня сдавленный шепот раненого, – ты открылась.

Вздрогнула, сообразив, о чем он, но продолжила лечение. Краем глаза заметила черное облачко, однако заставила себя стоять, где стою. Он слаб, он не сумеет. А если нет? Не пожалеет: темным незнакомо это чувство. Облачко развеялось, едва коснувшись пальцев. Навсей застонал и закатил глаза. Я же, унимая дрожь, погрузилась в ауру темного. Она оказалась вязкой и дырявой, только успевай штопать. Взмокнув, закатала рукава и чуть ли не легла на раненого. Пальцы искали прорывы и зашивали. Губы непрерывно бормотали десятки заклятий. Надеюсь, сумею.

Прикосновение темного заставило дернуться и вернуться в вещественный мир. На память о невидимом щупальце осталась красноватая метка на щеке, будто высыпание.

– Ты открылась, – с усмешкой повторил навсей. – Но ты не маг.

Вот так заявление! От возмущения даже о собственной ауре забыла, а зря, темный до нее таки добрался. Пока только исследовал и черпал силы, но лиха беда начало. Я же, парализованная, не могла двигаться. Тело отказывалось подчиняться, даже дышала по приказу навсея.

Думала, убьет – нет, отпустил, втянул то самое черное облачко – свою вторую половину. И сразу побледнел, захрипел. Спрашивается, зачем так надрывался? Повязка на животе тут же взбухла от крови, вправленный перелом заново вспучился обломками кости. Терпеливо вылечила все снова и поднесла к губам питье – снотворное. Лучший союзник больного – отдых, но, мучаясь от боли, глаз не сомкнешь. Заодно во сне снова застегну ошейник, только бархотку проложу, чтобы уменьшить повреждения. Ток энергии это не изменит, а жизнь навсею облегчит.

Однако до сих пор качает! Никогда в меня еще не забирался чужой. У нас нет второй половины, так называемой на-ре, мы не вмешиваемся в естественный ход вещей, поэтому беспомощны перед темными без щитов.

Темный лежал пластом. Глаза закатились, дышит поверхностно. Испугавшись, преодолев дурноту, положила ладонь на грудь, выравнивая чужое сердцебиение. Навсей глухо застонал и глянул на меня помутневшим взглядом. Нет, так дело не пойдет, я не для того тебя лечила, чтобы ты умер!

– Зачем? – глухим шепотом спросил темный.

Лоб вспотел, жилы на шее взбухли, а повязка на животе поалела от крови. Плохо, очень плохо! Нагнувшись, фактически обняла навсея, вместе с ним дрожа и мучаясь от жара. Поневоле принюхалась: пот, гарь, вереск.

– Это я вас должна спросить: «Зачем?», – с укором пробормотала я, укачивая, как ребенка. Маленькая я – такого большого его. – Ну не смогла бы ваша на-ре меня подчинить или убить, только зря себя мучаете. Умереть хотите?

Злость ушла с лица темного, ее сменили растерянность и усталость. Неужели тоже открылся, неужели убрал колючки? Наверняка понял, что я делаю: забираю часть испорченной энергии, заменяя чистой, свежей. После такого тошнит, а если переборщишь, сляжешь. Но иного способа спасти навсея нет, он умрет, лечи я его обычными средствами.

– Хочу, – согласился темный и облизал пересохшие губы.

Рука дрогнула, пальцы сжались – судорога. Тихо, тихо, сейчас сниму!

Ранения в живот – самые страшные, хуже только в бедро и в горло. Да, именно в брюшную полость, а не в грудь: множественные внутренние кровоизлияния и повреждения кучи органов. Повезло, что Алексия не проткнула насквозь. А ведь у навсея и другие ранения имеются, те же магические.

– Тогда пощады зачем просили?

Я удивленно уставилась в зеленые глаза с болотным ободком. Какие же у него длинные ресницы! Густые, иссиня-черные, даже завидно. Понятно, почему сестра, вопреки правилам, принесла, только жалко мне навсея. Это не тот народ, чтобы смириться, стерпеть, подчиниться. Значит, унижения и наказания. Может, себе забрать? Сестра ведь его к близости принуждать станет. Мерзко, мерзко это! А так спокойно выздоровеет, может, разговорить сумею. Останавливали две вещи: гнев Алексии и опыты мэтра Дорна. Учитель замучает несчастного, проверяя, как сворачивается кровь, заживают раны, восприимчив ли навсей к разного рода заклинаниям и ядам. Спасибо, не препарирует!

Темный промолчал и отвернулся. Неужели Алексия солгала? Или сказал в минуту слабости, а теперь сожалеет?

– Дышать легче? – переложив темного на подушки, заботливо спросила я.

– Да, – сдавленно ответил он, изловчившись, приподнял голову и требовательно спросил: – Зачем? Ланге нужна игрушка?

Щеки зарделись.

– Не тебе ведь.

Показалось, или по губам навсея мелькнула усмешка?

Вздрогнула, когда его пальцы отыскали мои. Темный держал слабо, но руки не вырывала, словно загипнотизированная, смотрела на черные вены под кожей. Неужели умрет? Умирающие часто просят подержать их за руку. Не удержавшись, провела ладонью над пальцами, убирая порезы.

– Глупая ланга! – уже устало повторил навсей. – Наклонись и не двигайся.

Что он задумал? Нахмурившись, осталась сидеть, как была, но темный настойчиво повторил просьбу.

– Ланга боится меня? – На пороге смерти, а все туда же! – Я слаб, ты же видишь.

И я рискнула, наклонилась, чтобы утонуть в черном облаке на-ре. На этот раз меня ощупывали, вернее, не меня, а мое сознание. Щекотно! Я не сопротивлялась: понимала, зачем это навсею, поэтому обошлось без боли. Наконец, темный закончил и втянул тень обратно. Его трясло; навсей не скрывал стонов. Казалось бы, мелочь, но показательно: мне можно видеть его слабость. Хотя, не спорю, есть моменты, когда уже не в силах терпеть. Те, во дворе, тоже кричали…

Видимо, доза снотворного оказалась мала, раз не действует.

Теперь челюсти навсея пришлось разжимать. Не потому, что сопротивлялся – боль не позволяла. Зато проглотил сам, сначала снотворное, потом обезболивающее. Ресницы дрогнули, с них упала слезинка. Это тоже от боли.

– Ничего, все будет хорошо, – ободрила я и взяла с туалетного столика Алексии ножницы, чтобы подрезать обожженные пряди.

Навсей что-то невнятно пробормотал и наконец-то заснул. С облегчением вздохнув, занялась прической темного. Помыть бы его нормально, переодеть. Надо попросить у старшей горничной чистую ночную рубашку. И сиделку ему найти, чтобы мыла, кормила, горшок выносила.

В дверь робко постучались.

Вздрогнула и испуганно покосилась на спящего навсея. Найдет дядя, отец, двоюродные братья, убьют ведь, а я, грешным делом, успела за эти полчаса привязаться. Никогда не разговаривала и не трогала темного, интересно было бы расспросить о разных вещах. Да и жалко его. Наступил на горло собственной гордости и получил наказание хуже смерти. Пленных нужно уважать, пусть даже все считают иначе.

– Это я, – донесся через дверь приглушенный голос Алексии.

Щелкнул замок, и сестра вошла. Метнула быстрый взгляд сначала на меня, потом на навсея и отчего-то нахмурилась.

– Он мой, – четко обозначила свои права Алексия. – Рано тебе.

Только сейчас поняла, чем вызвала праведный гнев: посмела подстригать волосы. Ну Алексия, ну сестричка! Тебе ли не знать, что я с парнями даже не целуюсь, а ты решила, будто любовника заведу. Нет, кому рассказать – лишиться девственности с пленным навсеем! Представила себе и рассмеялась.

– Твой, даже не обсуждается.

Алексия кивнула, мышцы лица расслабились, но ненадолго.

– Идиотка малолетняя! – всплеснула руками сестра, заметив валявшийся на полу ошейник.

Густо покраснела, не находя слов оправдания. А сестра бесновалась, читая лекцию на тему безопасности.

Ошейник вновь сдавил горло навсея. Алексия не пощадила беднягу, установила максимальный контроль, а меня вытолкала взашей, обозвав безмозглой девчонкой.

* * *

Навсей медленно, но верно шел на поправку. Я навещала его, к вящему неудовольствию отца, который полагал, место темного за десятью замками под охраной магов-стихийников. Алексии пришлось выдержать нешуточный бой за право оставить себе такого слугу. Разумеется, она ни словом не обмолвилась о постельных предпочтениях: любовника-темного отец бы убил. Он и на слугу-то смотрел с подозрением, лично проверил ошейник и чары и выставил кучу ограничений. К примеру, как только верхняя серебряная полоса на ошейнике начнет светиться, сигнализируя о возросшей силе навсея, ходить к нему мне запретят, а самого темного подвергнут крайне неприятной процедуре частичного лишения дара. Проводить ее могут только магистры и то собравшись все разом.

Двоюродные братья оказались догадливее отца и быстро поняли, каковы планы Алексии. Они подначивали ее разными пошлыми шуточками, советовали не вестись на «смазливое личико, скрывающее гнилое нутро», а если уж так хочется именно этого мужчину, провести ритуал отъема силы. Не знаю почему, но Алексия на это не пошла, хотя тогда навсей стал бы абсолютно безопасен. Она и влечение к нему опровергала, будто не при мне пожирала темного глазами. Дошло до того, что попросила освидетельствовать на предмет мужской силы. Смутившись, попыталась отказаться, на что получила отповедь: это тоже вопрос здоровья. В итоге, сгорая от стыда, откинула одеяло и глянула на место пониже живота. Навсей находился в сознании, прекрасно все видел и слышал, но ничем, кроме брезгливой гримасы, недовольства не выказывал.

Картинки рисовали детородный орган несколько иначе. Во-первых, сверху он зарос волосами – жесткими, черными. Во-вторых, яички я представляла несколько меньше и уж никак не в виде мохнатого нечто. В-третьих, сам орган заканчивался… Словом, неприлично он заканчивался, провокационно. И мне предстояло все это ощупать. М-да!

Видя мое смущение, сестра усмехнулась:

– В первый раз видишь? А еще лекарь! Хочешь, покажу, что где?

Промолчала и, вздохнув, положила ладонь на основание органа, и не просто так, а особым образом – пальцами вниз. В итоге накрыла примерно две трети. Большой, но в книгах пишут, больше бывает. Напряженный. Нет, не орган – живот у навсея. Опасается за мужскую честь? Ох, я гораздо больше боюсь, пальцы дрожат, едва-едва касаюсь. Эх, надо было у трупа глянуть, когда мэтр Дорн предлагал. А я стушевалась. Зато теперь как маков цвет. Ладно, представлю, будто это другое место. Нога, скажем. Если не смотреть, а только щупать, выдержу. Нет, надо смотреть, иначе кожных заболеваний не замечу.

Ох, узнает матушка, уши надерет! Несовершеннолетняя девица щупает половозрелого голого мужчину! Мама и так не одобряла мое тесное общение с больными противоположного пола, а тут и вовсе темный – существо в высшей степени порочное, наверное, поэтому и привлекательное. Для сестры. А мне – интересное с научной точки зрения.

– Ну? – поторопила Алексия. – Повреждения есть? Болел чем-нибудь?

Вздохнула и, выбросив из головы посторонние мысли, занялась осмотром. На вид – здоровый, по ауре тоже. Глянула украдкой в лицо темного и обомлела: ему приятно! Тут же отдернула руку, вспомнив об особенностях мужского организма. К счастью, обошлось без демонстрации боевого состояния, но все равно неприятно. Будто темный – животное.

Затем мы осторожно перевернули навсея на бок: на живот нельзя. Темный уже не молчал, а проклинал, шипел, но Алексия с помощью ошейника контролировала все действия. Я лекарь, мне сказали осмотреть, я и смотрю.

Огласила результаты:

– Здоровый.

На сестру старалась не смотреть: стыдно. И перед навсеем тоже. Зато теперь точно знаю, никогда больше подобный осмотр не повторю.

Алексия просияла, навсей, кажется, выругался. Я бы тоже не обрадовалась. Темный, навсей… Как его зовут-то?

– Геральт, – с готовностью сообщила сестра. – Фамилии, происхождения не сказал.

– Алексия, у него жена, дети, наверное… – ничего не могла с собой поделать, мысль о дальнейшем использовании темного вызывала брезгливое отторжение. И это моя сестра! – Оставь его в покое, давай, я тебе травяной чай пропишу? Ты успокоишься, потом встретишь достойного человека, и все будет.