Избранное. Том 2. Повести, детективы

Мысли Егора опять оборвал странный звук. Командир разведчиков разбудил своих товарищей, и в это время послышался стук в дверь. Настя накинула на себя кофту и шёпотом сказала: если это полицаи, то они не уйдут, поэтому придётся открывать. Егор кивнул головой и встал в угол возле двери, которую женщина вскоре открыла. В дом вошёл молодой парень с автоматом в руках, поздоровался и снял с головы пилотку.

– Разреши, хозяйка, немного отдохнуть, я боец Красной Армии.

– И чего это моя развалюха всем приглянулась? – Настя зажгла свечку.

– Оттого и приглянулась. А у тебя что в доме ещё кто-то есть? – солдат настороженно прислушался.

В это время разведчики вышли из укрытий и наставили автоматы на парня. Тот хмыкнул.

– На врагов не похожи, партизаны что ли?

– Мы то – партизаны, а вот ты кто? Слишком уж одет ты во всё чистенькое, и сапоги у тебя блестят. – Егор выпятил грудь вперёд.

Парень, которому на вид было лет двадцать пять, снова хмыкнул.

– Во-первых, я педант во всём, если тебе такое слово известно, а во-вторых, в нашей доблестной армии красноармейцев хорошо одевают и, в-третьих, если я в скором времени не выйду из дома, то мой товарищ и друг всё здесь разнесёт на кусочки.

В это время в дом вошёл мужчина с автоматом на плече. Поздоровавшись, он спокойно покачал головой.

– Ты, Николай, в глазах партизанских разведчиков сделал меня каким-то чудищем. Разносить я на кусочки ничего и никого не собираюсь, а потому что здесь находится мой друг.

Алексеев удивлённо посмотрел на мужчину. Голубев улыбнулся.

– Егор, ты так без глаз останешься, верни их в прежнюю орбиту.

– Кузьма Трофимович, вот уж точно говорят: пути Господни неисповедимы, – парень расплылся в улыбке, подошёл к Голубеву и обнял его.

– Ты же комсомолец. Раньше я от тебя про Бога не слышал.

– Я верю в справедливость, которая обитает на небесах и помогает нам бороться с нечистью. Но я хотел бы узнать, как твои дела? Располагайся возле меня, поговорим.

Голубев лёг на пол и начал рассказ:

– Мы нарвались на засаду фашистов, вот и пришлось петлять на подводе, чтобы добраться до своей части, а в итоге мы пока оказались здесь. Служу я в стрелковой дивизии в артиллерийском подразделении в качестве охранника складов. Мне также приходится постоянно подвозить боеприпасы на боевые позиции. Так сказать, нашли мне должность под мой возраст, но под пулями приходиться бывать часто. Вот недавно медаль вручили «За боевые заслуги».

– Я тоже мечтаю стать красноармейцем, но командир говорит мне, что я пока нужен отряду, – в голосе Егора прозвучали горделивые нотки.

– Совсем скоро вы с нами соединитесь, и ещё навоюешься. Война ожидается долгой, хоть и погнали мы фрица ускоренным темпом, но он, гад, ещё ожесточённо сопротивляется. Очень жаль видеть, сколько молодых наших солдат гибнет от рук фашистов. И хочу тебе сказать, что на войне смерть приобретает другой смысл. Когда человек каждый день смотрит смерти в лицо, она уже не кажется ему каким-то абстрактным понятием, смерть на войне представляется человеку реальным существом, требующим от него отчёта о своих действиях в экстремальных условиях жизни и более того – отчёта о даже маленьких грешках и побуждениях сделать себе хоть какую-то поблажку, – Голубев повернул голову к Егору, – поэтому какой вывод напрашивается, боец Алексеев?

Егор пошевелился.

– Человек на войне не должен кривить душой, прятаться за спины товарищей, поскольку на войне есть не только лицо смерти, но есть ещё и глаза боевых товарищей, у которых ты как на ладони со всеми своими потрохами, недостатками и достоинствами. И осуждающие глаза товарищей за трусость и предательство будут пострашнее смерти.

Кузьма Трофимович одобрительно крякнул:

– Война сделала тебя философом. И ты прав: предателей, трусов и подлецов на войне легче выявить, чем на гражданке. Но об этом поговорим в следующий раз, а сейчас давай полчасика поспим.

Не успел Кузьма Трофимович сказать это, как Егор уже засопел.

Рано утром красноармейцы и бойцы партизанского отряда, поблагодарив хозяйку, выдвинулись на подводе к посёлку, по пути сверяя места нахождения своих подразделений. В посёлке немцев не оказалось. Местные жители сообщили, что фашисты ушли за озеро. Голубев и Алексеев со своими товарищами вышли на крутой открытый берег водоёма. Кузьма Трофимович грустно посмотрел на Егора.

– Будем прощаться. Меня и Николая, наверное, в нашем подразделении уже заждались.

– Надеюсь, Кузьма Трофимович, что мы скоро снова встретимся. Не за горами наше воссоединение. – Егор закурил самокрутку.

– И я надеюсь, но как ты говоришь, неисповедимы пути Господни.

В это время что-то засвистело, а потом грохнуло так, что земля задрожала. Бойцы бросились на землю и машинально закрыли руками головы. Потом рядом разорвалось ещё пять мин, запущенных фашистами из-за озера из шестиствольного миномёта. Первым очнулся Голубев. Он поднял голову и крикнул:

– Быстро всем в укрытие, за сарай!

Бойцы поднялись и мгновенно преодолели открытое пространство. Но Егор остался лежать на земле. Голубев подполз к нему, тронул за плечо.

– Жив, контужен?

Алексеев пошевелился и попытался пошутить:

– И не то и не другое, но чувствую, что из меня выходит кровь.

Голубев с помощью других бойцов перенёс друга в укрытие, где ему закрыли, чем могли, на груди зияющую рану от осколка. Егор открыл глаза и прошептал побелевшими губами:

– Это моё третья серьёзное ранение, остальную мелочёвку я не считаю.

Кузьма Трофимович посмотрел на расползающееся кровавое пятно на груди Егора.

– С такой раной тебя срочно надо в армейский госпиталь. Сейчас мы мигом тебя туда доставим. Держись, парень, не закрывай глаза, – Голубев достал фляжку, потряс её, посмотрел на Николая, – положите раненого на телегу, а я тем временем сбегаю к озеру за водой, – Кузьма Трофимович юркнул за угол сарая, и в это время там же разорвалась мина.

Егор вздрогнул и потерял сознание.

Голубев лежал на берегу озера головой к своей родной деревне. Мужчина был ещё жив, он видел вдали берёзы и думал: где-то совсем близко, по военным меркам, живёт его семья, которая будет жить в веках, потому что он дал жизнь большому потомству. Оно без всяких сомнений будет помнить о своём отце, деде, прадеде. Прасковья – сильная женщина, получив треугольник с сообщением о его смерти, отголосит и продолжит поднимать детей. Помогут ей в этом и добрые люди, а он с честью выполнил долг перед семьёй, перед народом, перед Родиной. Кузьма Трофимович закрыл глаза, но потом они снова открылись и, уже самостоятельно, не посылая сигналов в мёртвый мозг, продолжали смотреть на берёзы, которые были уже свободны от фашистской нечисти. А где-то там за ними и за речкой на склоне холма в небольшой деревушке продолжала жить беременная Прасковья с пятью детьми, которая ещё не знала, что стала вдовой.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Алексеев окончательно пришёл в сознание лишь во фронтовом госпитале. Егор лежал на кровати в общей палате вместе с другими бойцами, и первая осознанная мысль, которая пришла ему в голову, была о том, что это его третье ранение, а поскольку Бог любит троицу, то ранений больше не будет. Эта мысль никак не хотела уходить из головы, крутясь по какой-то орбите, стуча в виски и ударяя по взвинтившимся нервам парня. Егор даже стал побаиваться её настойчивости, думая: а не намекает ли она ему о смерти. Он ведь собирался воевать и дальше, если не будет четвёртого ранения. А то, что же будет? Напрашивалось два вывода: это или смерть, или его вообще больше не ранят, во что на войне трудно поверить.

Однажды утром, проснувшись от прикосновений медицинской сестры Раечки, которая пришла делать укол, Алексеев почувствовал в душе лёгкость, а в голове ясность. Назойливая мысль о ранениях и о том, что Бог любит троицу, улетучилась. Вместо неё в душе поплыло предчувствие чего-то хорошего, значимого, которое должно произойти в ближайшем будущем. Егор улыбнулся девушке.

– Раечка, а знаешь, меня на войне не убьют. Я чувствую, что совершу что-то очень значимое в своей жизни.

– Я тоже этому верю, – миловидная сестричка грустно покачала головой, – потому что слышала, что вас, товарищ гармонист, из-за ран собираются подчистую списать в тыл. А там вам ничего не останется делать, как играть на гармони, любить девчат и думать не о смерти, а о жизни.

Егор от такой информации растерялся. Он даже в мыслях не мог себе представить, что его спишут. Алексеев удивлённо взглянул на девушку и возмущённо произнёс:

– Я с таким раскладом не согласен. После войны, да, я буду любить девчат под гармошку, но не сейчас.

– Это Вы комиссии рассказывайте, а не мне.

Егор подмигнул сестричке в белом халатике.

– У меня есть идея, наклонись поближе.

Девушка своим дыханием обдала раненого. Алексеев тихо прошептал:

– Ты мне помоги побыстрее встать на ноги. Я при виде тебя наливаюсь силой. Приходи почаще, а потом мы под гармонь споём песню о любви.

Девушка хихикнула.

– Гармонист есть гармонист. Но ради Вашего выздоровления, я уделю вам повышенное внимание, – медсестра ловко всадила иголку в мягкое место Егору и перешла к другому раненому.

Алексеев смотрел ей вслед и улыбался, но потом погрустнел, вспомнив своё предыдущее ранение. Тогда их отряд уходил от карателей. Он с группой товарищей прикрывал отход, вступая в бой с фашистами. Когда, казалось бы, уже оторвались от немцев, какая-то шальная пуля попала ему в бок, повредив печень. Сначала его доставили в дивизионный госпиталь, а долечивали уже в армейском. И вот теперь ему грозило полное списание. Мысли Егора оборвала медсестра, которая проходя мимо, подмигнула ему.

– Наливайся силами, потом споём.

От этих слов молодой парень приподнялся на кровати и почувствовал, как по крови, к его ране, стремительно понеслось какое-то чудодейственное лекарство, которое, достигнув места, где кусок осколка сделал рваную дырку, затянуло её приятной снимающей боль молодой кожей. Егор не удержался и крикнул уходящей сестричке:

– Рая, я сегодня хочу сыграть на гармони для тебя и всех раненых.

– Я поговорю с врачом, – кивнула Раечка и исчезла за дверями.

Алексеев снова лёг на кровать и подумал: женщина с её взглядом, волнующей походкой и нежными словами – лучшее лекарство для раненых. А в отряде лучшим лекарством для подъёма настроения товарищей являлась его гармонь. Всегда в свободную минуту он брал инструмент и начинал тихо играть и петь военные и довоенные песни. На звук гармони подтягивались отдыхающие после заданий и операций бойцы, которые слушая прекрасные песни, восстанавливали силы для новых походов по тылам врага.

Егор нащупал свою пробоину и, не почувствовав ноющей боли, осторожно встал с кровати. Снова потрогал рану и прислушался: рана не отозвалась. Егор улыбнулся и вышел в коридор, в котором тоже стояли кровати. Возле одной из них он увидел Раю и помахал ей рукой. Девушка тоже замахала руками, но, возмущённо, давая знать, что ему немедленно надо вернуться в палату и лечь в кровать. Алексеев улыбнулся и покорно поковылял назад.

После завтрака начался обход. Когда очередь дошла до Алексеева, немолодая женщина врач строго посмотрела на партизана и произнесла:

– Ваша рана начала только затягиваться, а вы уже готовы в пляс пуститься. Так дело не пойдёт. Наша задача – побыстрее вернуть вас в строй, а вы своими действиями препятствуете этому, нарушая постельный режим.

Егор, как мальчишка, покраснел и виновато опустил глаза. Врач осмотрела рану и покачала головой.

– Всё ясно. Для ваших лесных походов вы вряд ли подойдёте, но дня через два я вам разрешу выступить перед ранеными госпиталя.

Алексеев воспринял слова врача, как предвестники приговора о списании. Через два дня ему разрешили ненадолго побыть артистом. Вечером, после ужина, в одном из помещений госпиталя оборудовали зрительный зал со сценой, где собрались ходячие раненые и свободный персонал госпиталя. Алексеев, выйдя к публике, сначала разволновался, но потом, успокоившись, грянул:Вставай, страна огромная,Вставай на смертный бойС фашистской силой тёмною,С проклятою ордой.Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна, —Идёт война народная,Священная война!Как два различных полюса,Во всём враждебны мы.За свет и мир мы боремся,Они – за царство тьмы.Дадим отпор душителямВсех пламенных идей,Насильникам, грабителям,Мучителям людей!Не смеют крылья чёрныеНад Родиной летать,Поля её просторныеНе смеет враг топтать!Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна, —Идёт война народная,Священная война!Гнилой фашистской нечистиЗагоним пулю в лоб,Отребью человечестваСколотим крепкий гроб!Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна, —Идёт война народная,Священная война!Пойдём ломить всей силою,Всем сердцем, всей душойЗа землю нашу милую,За наш Союз большой!Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна, —Идёт война народная,Священная война!Встаёт страна огромная,Встаёт на смертный бойС фашистской силой тёмною,С проклятою ордой!Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна, —Идёт война народная,Священная война!Алексеев допел последние слова и с яростью сжал гармонь. Он видел, как стоящие неподвижно зрители сжимали кулаки, а некоторые раненые вытирали скупые слёзы. Егор улыбнулся и запел:Бьется в тесной печурке огонь,На поленьях смола, как слеза,И поет мне в землянке гармоньПро улыбку твою и глаза.Про тебя мне шептали кустыВ белоснежных полях под Москвой.Я хочу, чтобы слышала ты,Как тоскует мой голос живой.Ты сейчас далеко-далеко.Между нами снега и снега.До тебя мне дойти нелегко,А до смерти – четыре шага.Пой, гармоника, вьюге назло,Заплутавшее счастье зови.Мне в холодной землянке теплоОт моей негасимой любви.

Аудитория, расслабившись после этой песни, взорвалась бурными аплодисментами. Егор воспрянул духом и снова запел:

Синенький скромный платочекПадал с опущенных плеч.Ты говорила, что не забудешьЛасковых, радостных встреч.Порой ночнойМы распрощались с тобой…Нет больше ночек!Где ты платочек,Милый, желанный, родной?Помню, как в памятный вечерПадал платочек твой с плеч,Как провожала и обещалаСиний платочек сберечь.И пусть со мнойНет сегодня любимой, родной,Знаю, с любовью ты к изголовьюПрячешь платок голубой.Письма твои получая,Слышу я голос живой.И между строчек синий платочекСнова встает предо мной.И часто в бойПровожает меня облик твой,Чувствую, рядом с любящим взглядомТы постоянно со мной.Сколько заветных платочковНосим в шинелях с собой!Нежные речи, девичьи плечиПомним в страде боевой.За них, родных,Желанных, любимых таких,Строчит пулеметчик за синий платочек,Что был на плечах дорогих.

Егор допел песню и почувствовал, как рана на груди снова заныла, а на лице выступил холодный пот. Но бурные аплодисменты и овации зрителей заставили Алексеева забыть о боли, и он снова запел, но не так сильно, как прежде, растягивая гармонь.

Валенки да валенки,

Ой, да не подшиты стареньки

Лечащий врач Егора, видя состояние пациента, подошла к нему и обратилась к аудитории:

– Дорогие друзья, давайте ещё раз поблагодарим боевого и мужественного разведчика за то, что он, превозмогая боль, доставил нам огромную радость своим выступлением. К сожалению, я вынуждена прекратить концерт. Товарищ Алексеев нам нужен живой и, я уверена, он скоро ещё не раз перед нами выступит. Всем спасибо.

В зале раздались аплодисменты. Егор взял под мышку гармонь, поклонился и ушёл в свою палату. Лёжа в кровати, после осмотра раны врачом, Егор подумал: искусство, как и женщина, тоже великая сила, которая поднимает дух бойцов и веру их в победу и в то, что они не зря страдают от ран и погибают, защищая свою землю, свою Родину.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Рана Егора затянулась, и разведчик с волнением и напряжением ждал приглашение на врачебную комиссию. Чтобы скоротать время, он играл на гармони перед ранеными и регулярно слушал сводки Совинформбюро. Однажды к Алексееву в палату заглянула Рая.

– Возможно, сегодня тебя вызовут на комиссию, – произнесла девушка и добавила, – а пока сходи, послушай сводку.

Через некоторое время Егор слушал величественный голос диктора, который звучал на весь мир, извещая:

«В течение 4 октября в Югославии западнее города Врашац наши войска овладели городами и железнодорожными станциями Алибунар, Владимировац, населёнными пунктами и железнодорожными станциями Дебельяча, Црепая, Банатско Кралевичево, Банатоко-Ново Село.

Юго-западнее румынского города Турну-Северин наши войска с боями продвигались вперёд и овладели на территории Югославии населёнными пунктами Штубик, Ясеница, Топла, Оштрели, Бор, Брестовац, Николичево, Звездан, Велик Извор, Грляне, Вратарница и железнодорожными станциями Брестовац, Вратарниуа.

На других участках фронта – поиски разведчиков. В ряде пунктов шли бои местного значения.

За 3 октября в воздушных боях сбито пять самолётов противника.

На территории Югославии западнее города Врашац наши войска продолжали наступление. Части Н-ского соединения овладели городами и железнодорожными станциями Алибунар и Владимировац. Развивая успех, наши пехотинцы стремительно продвинулись вперёд и овладели населённым пунктом Банатско Кралевичево, расположенным в 24 километрах к северо-востоку от города Белград. Взято в плен 350 немецких солдат и офицеров. На станции Петровград захвачено у немцев свыше 200 вагонов с различными военными грузами.

Юго-западнее румынского города Турну-Северин противник, опираясь на выгодные для обороны рубежи, оказывал упорное сопротивление. Сегодня наши войска западнее города Неготин соединились с частями Народно-освободительной армии Югославии. Действуя совместно и согласованно, советские и югославские бойцы окружили и разгромили немецкий гарнизон в одном крупном населенном пункте на реке Дунай. На других участках наши войска, с боями продвигаясь вперёд по горным дорогам, долинам и ущельям, заняли несколько населённых пунктов. За день боев уничтожено до 1.000 немецких солдат и офицеров. Захвачено у противника 12 орудий, склады с боеприпасами и продовольствием, два склада с бензином, четыре баржи с техническим маслом и другие трофеи.

Население Югославии оказывает всемерную помощь нашим наступающим войскам. В одном районе немцы, отступая, взорвали мост через бурную горную речку. Крестьяне по собственной инициативе вооружились топорами, лопатами, пилами и стали наводить переправу. Работая в холодной воде, они за три часа построили мост. В другом районе немцы обстреляли пулеметно-миномётным огнём роту лейтенанта Клокова. Наши бойцы вынуждены были залечь. В это время группа югославских партизан подобралась к гитлеровцам с тыла и забросала их гранатами. Рота лейтенанта Клокова перешла в атаку и в рукопашном бою разгромила немцев.

Советские бойцы, вступившие на территорию Югославии, видят на каждом шагу страшные следы зверств немецких оккупантов. Фашистские изверги истребили много тысяч ни в чём неповинных жителей. В селении Кобишница нет ни одной семьи, которая бы не пострадала от гитлеровцев. Немцы отняли у крестьян весь хлеб, угнали коров и овец. В городах гитлеровцы опустошили магазины, вывезли все ценности и личное имущество многих жителей. Население горячо приветствует Красную Армию, освобождающую города и сёла Югославии от немецких захватчиков.

Северо-западнее города Мариамполь отряды советских разведчиков истребили около роты немцев. Кроме того, в течение дня огнём наших снайперов уничтожено 48 гитлеровцев. Летчик-истребитель французской эскадрильи «Нормандия» капитан Кюфо встретился в воздухе с двумя немецкими истребителями и стремительно атаковал их. Умело маневрируя, капитан Кюфо сбил оба самолёта противника.

Западнее города Ломжа группа наших разведчиков ночью переправилась через реку Нарев и ворвалась в немецкие траншеи. В расположении противника поднялась паника. Советские бойцы уничтожили станковый пулемёт, взорвали блиндаж и истребили 20 гитлеровцев. Захватив пленного, наши разведчики без потерь вернулись в свою часть.

Юго-восточнее города Турка (Дрогобычской области) подразделения Н-ской части овладели укреплённым опорным пунктом противника. Уничтожено до роты вражеской пехоты. Захвачено 22 пулемёта и склад боеприпасов. На другом участке наши бойцы в результате умелого обходного манёвра заняли господствующую над местностью высоту. На поле боя осталось свыше 100 вражеских трупов. Захвачено 2 орудия, 13 пулемётов и другие трофеи. Взяты пленные.

Авиацией Краснознаменного Балтийского флота в Рижском заливе потоплен немецкий транспорт водоизмещением в две тысячи тонн».

Алексеев, дослушав сводку, подумал: его земля с берёзой давно уже свободна от фашистской нечисти. В приподнятом настроении разведчик отправился в свою палату, но до неё не дошёл. Путь ему преградила Рая.

– Пошли.

Когда Алексеев выслушал приговор комиссии, ему показалось, что он умер, что он никому не нужен. В бессильном гневе он ругал врачей, не жалея для этого крепких русских словечек. Егор, списанный в тыл, терял веру в себя, в свою значимость, в своё предназначение на войне и, наконец, в своё предчувствие. Приговор врачей разрушил его мир предсказаний, который постоянно ему внушал, что он должен совершить подвиг во имя Победы. Когда первые вспышки гнева прошли, Егор невольно подумал: а, может, то, что он уже сделал на войне, и есть подвиг. Но что-то в его душе ему снова и снова говорило: нет, он ещё не всё сделал для победы над фашистами, и что надо немного подождать, набраться сил, чтобы стать опять годным к строевой службе. Егор, временно смирившись с вердиктом врачебной комиссии, и напоследок найдя утешение в объятиях Раечки, закинув на плечи вещмешок и гармонь, отправился в родные края с надеждой вновь вернуться в гущу войны.

Домой Алексеев добирался то на попутном транспорте, то пешком. Вся дорога, от начала до конца, кричала парню, что в этих местах орудовали изверги. На пути встречались сожжённые карателями деревни, от которых остались лишь торчащие в небо печные трубы, на обочинах и в полях чернела брошенная подбитая техника. Егор, глядя на всё это, вспоминал отдельные эпизоды из недавнего прошлого, думал о войне. Он вспомнил клятву, данную в партизанском отряде, бить фашистов, не щадя ни сил, ни жизни, думал об огромных масштабах войны, о которой узнавал из сводок. Алексеев думал и о том человеке по имени Сталин, который управлял всем механизмом не только боевых действий армий и фронтов, но и работой людей в тылу, и удивлялся этому человеку с такими умственными и физическими способностями, и не удивился своему желанию, не задумываясь, погибнуть за такого человека. Егор считал, что товарищ Сталин – это высшая справедливая сила, опирающаяся на простой народ, и этот народ отвечает своему вождю любовью и преданностью.

Через некоторое время Алексеев добрался до районного центра Рудня, а потом, пройдя половину пути от Рудни до своей деревни, вдруг почувствовал в душе необъяснимую радость, предчувствие чего-то хорошего, светлого, почувствовал желание жить и наслаждаться жизнью. Вдоль дороги, по которой он шёл, виднелись признаки мирной жизни. Поля были убраны, на них кое-где стояли стожки сена, необходимые для корма скота. На дороге встречались колхозники, которые безбоязненно шли в райцентр за покупками и по делам. Лица их были приветливыми и светлыми. Егор шагал по дороге и радовался за свою землю, но когда он вдали увидел силуэт девушки, летящий над дорогой в его сторону, Алексеев понял, что к нему навстречу спешит счастье. Вскоре этот силуэт приземлился возле Егора, превратившись в прекрасное небесное создание, которое пропело:

– Здравствуйте, я – Александра, можно просто Шура. Я учительница начальных классов, иду в город по школьным делам, а вы с войны?

– Здравствуйте, Шура. Я, Егор Алексеев, иду с войны, а точнее из госпиталя, но чтобы через некоторое время снова вернуться на фронт, – парень, находясь в некотором оцепенении, смотрел на девушку и видел лишь её счастливые глаза.

– Я буду вас ждать. Вернитесь с победой, – Шура серьёзно посмотрела на парня.

У Егора от этих слов перехватило дыхание.

– Теперь после встречи с вами мне обязательно надо выжить и вернуться, – парень сделал самокрутку и прикурил от спички.

– Вы можете меня на «ты» называть, – девушка кокетливо улыбнулась, показав ровные белые зубки, – я ведь невелика птица по сравнению с вами, героем войны.

Алексеев, осмелев, взял девушку за руку.

– Мне-то всего чуть больше двадцати, поэтому прошу меня тоже называть на «ты». И вообще давай продолжим выяснять отношения не на дроге, а, отдыхая, например, вон в том стожке, – Егор махнул рукой в сторону поля, – нами ведь пройдена только половина пути до цели.

– А на гармони сыграешь? – девушка, смущаясь, хихикнула.

– Сыграю, – парень шагнул в поле, снимая с плеча гармонь.

Вскоре над стожком и над всей округой полилась ни с чем несравнимая мелодия гармони, возвещающая о гармонии двух людей, повстречавшихся на дороге среди поля. И если бы кто-то в это время, проходя мимо, услышал эту мелодию любви, то посмотрел бы на небо, перекрестился и подумал: на землю спустилось счастье.