С утра до вечера

второе, запретить все отпуска офицеров и солдат в город;

третье, обнести территории полков колючей проволокой и охранять ее и все входы через нее особыми заставами;

четвертое, установить вход и выход только по пропускам командиров батальона для военных и начальника гарнизона для прочих.

Я приказываю:

первое, всем господам офицеров перейти на казарменное положение поротно.

второе, командиру 1-го батальона к 17 часам оградить территорию полка колючей проволокой, согласно полученному от меня плану.

Сегодня наряд на особые караульные заставы выставить командиру 4-го батальона, а в будущем – согласно приказа по полку. Начальником охраны территории полка назначаю командира 14-й роты прапорщика Евсеева.

Выполнять немедленно. К 17 часам прапорщику Евсееву мне об исполнении доложить. Можно разойтись».

Конечно, командиры батальонов тут же собрали своих офицеров и во исполнении полученного приказа распорядились, как его выполнять.

Койранский и другие офицеры, живущие в городе, поспешили по домам, чтобы взять минимум необходимых вещей и предупредить, что несколько дней их не будет дома.

Когда Койранский с друзьями возвращались из города, колючая проволока уже была натянута и сооружен проход-арка на дороге, ведущей из города.

В роте тоже хлопотали: из полкового лазарета были принесены койки с пружинными сетками и соломенными матами и расставлены во взводных помещениях, а для командира роты – в канцелярии.

Ясно, что солдаты были крайне удивлены переселением офицеров и проволочными заграждениями, и между ними возникли разные догадки. Нужно было как-то объяснить им все, но приказа об этом не было и никто, не решался на это.

Уже вечером, после поверки, отделенный командир 2-го взвода младший унтер-офицер Беглов обратился к Койранскому с вопросом, что означают эти новости.

Койранский, понятно, уклониться от ответа не мог, солгать – тоже. Чтобы не было кривотолков и, пользуясь тем, что командир роты был в наряде, а он его заменял, Койраский приказал фельдфебелю собрать весь младший начальствующий состав в ротной канцелярии и коротко пояснил:

«В Петрограде началась революция. Все войска должны быть в полной готовности выступить. Поэтому всем офицерам приказано не отлучаться из полка. А для своей безопасности полк перешел на боевое положение, построил проволочные заграждения и выставил полевые заставы. Разъясните солдатам».

И отпустил всех, не дав возможности задавать вопросы.

А в офицерском собрании до поздней ночи шли пересуды, догадки, предположения. Подполковник Сафронов посоветовал разъяснить солдатам, что предполагаются учения, чем и объясняется переселение офицеров и устройство проволочных заграждений.

Койранский доложил, что он разъяснил иначе. Все жалостливо покачали головами.

Понятно, что правда, сказанная Койранским солдатам, распространилась между ними со сказочной быстротой, и не только в 234, но и в 101-м полку.

О революции скоро знали все, но, в виду прекращения связей с городом и отсутствия поэтому газет, не знали, как развивались события в Петрограде.

Возможно, старшие офицеры и читали газеты и были в курсе событий, но молчали. Цель командования была достигнута: офицерская и солдатская масса были изолированы от гражданского населения и от информации, как газетной, так и устной.

Однако одно не было предусмотрено: телеграф, почта, продовольственные склады были в городе. Те, кто обслуживал полк, могли читать газеты и разговаривать с народом.

Уже четыре дня полк был отрезан от жизни, офицеры стали проситься в город. Сначала им отказывали, но потом разрешили по одному, по два на час, на два сходить в город по особо важным делам.

И однажды Феклистов, вызванный к телефону из Казани братом, принес из города воззвание Саранского городского Революционного комитета к населению, в котором извещалось об отречении царя и об образовании в Петрограде временного правительства во главе с членом Государственной Думы, князем Львовым. В воззвании было обращение и к воинским частям. Их приглашали прибыть на митинг 3 марта для братанья с революционным народом.

Воззвание заканчивалось словами:

«Братья солдаты и офицеры! В единении народа и армии – сила революции!»

В полку это воззвание было распространено в десятках экземплярах, но полковое начальство оставалось спокойно-безучастным.

Солдаты волновались. В 14 роте 3 марта они отказались от обеда и требовали пустить их в город.

Командир роты накричал на Койранского, который доложил ему о требовании солдат.

Когда он ушел из роты, Койранский приказал фельдфебелю построить роту в зимней одежде, но без оружия.

Койранский сказал построенной роте:

«Пойдем в город на митинг».

И повел ее, идя впереди роты. У входных ворот офицера не было. Часовые не задержали идущую в полном молчании роту с офицером во главе.

Весть, что 14-я рота прошла на митинг, быстро облетела полк. И, когда рота уже подходила к площади, где собирался народ, к ней примкнули еще семь рот полка. В некоторых из них были офицеры.

Розанов и Гиацинтов привели свои роты с офицерами в полном составе, но без командиров рот, побоявшихся идти с ротами.

Солдат чествовали, называли героями революции, братались с ними. Но дисциплина была еще настолько действенна, что ни один солдат не ушел с площади.

Роты вернулись к казармы строем, с песнями. На груди солдат и офицеров пунцовали красные банты, пришпиленные девушками и женщинами города. Ликование народа передалось солдатам. Те, кто был на митинге, принесли это ликование и тем, кто не был.

Командование полка растерялось.

Офицеры были захвачены общей радостью, и старались быть ближе к солдатам, разделять из ликование.

Поэтому инициатору похода в город для участия в общегородском митинге, прапорщику Койранскому, его инициатива сошла благополучно. Ни командир роты, ни командир полка не реагиовали.

В 234-м полку дисциплина не пошатнулась в связи с революцией. Никаких столкновений солдат с офицерами не было, хотя вольный дух уже витал в казармах. Только благодаря корректности офицеров правильно понявших свои обязанности, этот «дух» не перешел в эксцессы. Но дисциплина висела на волоске.

И в один прекрасный день она рухнула.

С утра занятья в 14-й роте шли нормально, по расписанию.

Командир роты, прапорщик Евсеев, дважды приходил в роту и чем-то недовольный, набрасывался с площадной бранью на суточный наряд. Этого давно уже не было, поэтому накалило атмосферу в роте.

Когда, после обеда, рота строилась, чтобы идти на полевые занятья, вновь явился прапорщик Евсеев и приказал 3-му взводу прапорщика Феклистова отправиться на чистку отхожих мест.

Только он это сказал, начался шум. Солдаты кричали, что это не царское время, чтобы унижать их воинское достоинство.

Тогда Евсеев подошел к правофланговому солдату и со всего размаха ударил его по лицу.

Взвод мигом окружил командира роты, направив на него штыки.

«Смерть кровопийце! В штыки его!»

Еще минута, и Евсеев был бы поднят на штыки, не успев даже вынуть из кобуры револьвера.

Койранский, стоявший блтзко, сразу понял опасность. Он растолкал солдат и, закрыв Евсеева собою, тихо сказал ему:

«Не смейте лезть за револьвером!»

Крики «смерть ему» не прекращались.

Тогда Койранский крикнул:

«Смирно! Именем революции прапорщик Евсеев арестован, Сдайте оружие прапорщик!»

Струсивший Евсеев отдал наган своему заместителю.

«Первое отделение 4-го взвода, ко мне!» – приказал Койранский.

«Окружить арестованного!» И повел Евсеева на полковую гауптвахту.

Караульный начальник не хотел принимать офицера, да еще без документов.

Тогда Койранский, заядя в помещение гауптвахты, открыл пустую камеру и приказал ввести в нее арестованного. Охрану он поручил своим солдатам.

После этого, он отправился к командиру полка.

Он знал, Атлантову о происшедшем уже доложили офицеры 14-й роты Так оно и вышло. Полковник Атлантов встретил Койранского криком:

«Дальше ехать некуда! Под суд отдам! Самоуправничать? Извольте сдать оружие!»

Койранский положил на стол оружие Евсеева и спокойно сказал:

«Едва-едва уберег Евсеева от солдатской расправы. Еще бы намного и его подняли бы на штыки. Не жалко Евсеева, а это был бы сигнал для массовых действий против офицеров. Неразумие какого-то Евсеева моглобы обернуться кровавыми событиями. Я надеюсь, господин полковник, вы понимаете, что другого выхода, кроме ареста, у меня не было?»

Полковник сел, положил голову на руки, опирающимися локтями о стол, и долго молчал.

Потом встал, пристально посмотрел Койранскому в глаза и тихо спросил: «Как вы полагаете, прапорщик, теперь опасности больше нет?»

«Сейчас опасность пока отведена, но кто поручиться, что не найдется второго Евсеева, не разбирающегося в обстановке. Вам надо, господин полковник, побеседовать с офицерами, предостеречь их от необдуманных действий и даже слов. У нас еще не было солдатских митингов, а в 101 полку вчера был. Говорят, офицеры не принимали участия в митинге, а это самое страшное».

«Почему же?» – наивно поинтересовался полковник.

«Офицеры потеряют власть над солдатами. Исчезнет дисциплина, начнется анархия», был ответ Койранского.

«Но вы, надеюсь, прапорщик, не оставите солдат? Удержите их от анархии?» – вновь спрашивал полковник.

«Что я один могу сделать? Или несколько нас, понимающих обстановку, когда все офицеры или большинство их будет против нас? И том числе вы, господин полковник? Вот вы уже приказали сдать мне оружие. Я не уверен.» – проговорил Койранский.

Полковник быстро ответил:

«Нет, нет, прапорщик! Это недоразумение! Беседу с офицерами сегодня же вечером проведу по вашему совету».

6. Полковой комитет. Совет солдатских депутатов

Пришел вечер. Офицеры, уведомленные Койранским и его друзьями, не расходились из офицерского собрания, ждали обещанной беседы, но ни в этот вечер, ни на следующий день ее не было.

Не показывался в собрании и командир полка.

На третий день в приказе по полку был опубликован приказ по округу о выборах путем прямого открытого голосования полкового комитета для помощи командования полка, но без оперативных функций. Надлежало выбрать по одному депутату от каждого подразделения. Выборы назначались через два дня, с утра.

Этим же приказом командира полка прапорщик Койранский «для пользы службы» был переведен из 14-й в 1-ю роту младшим офицером.

Койранский понял, что полковника Атлантова кто-то научил перевести ненавистного прапорщика в другую роту, чтобы его не выбрали в полковой комитет, имея в виду, что 1-я рота, не зная Койранского, в полковой комитет пошлет своего, кого больше знает.

Накануне выборов, когда Койранский собирался покинуть 14-ю роту, солдаты обступили его и заявили, что не пустят из роты, так как хотят видеть его своим ротным командиром.

Долго уговаривал Койранский солдат подчиниться приказу командира полка, и достиг успеха только тогда, когда надоумил их, что они могут избрать его в полковой комитет, а это поважнее, чем быть командиром роты.

В этот вечер было снято казарменное положение, и офицерам было разрешено разойтись по домам.

Дома Койранский нашел Семенова. Он объявил, что уезжает в полк, расположенный в городе Чембары, Пензенской губернии, и что в номере безраздельным хозяином остается Койранский.

Это позволило Койранскому вызвать из Дмитрова семью, чтобы ликвидировать лишние расходы, живя на два дома. Он просил продать, что можно, и скорее выехать в Саранск.

Выборы в полковой комитет были проведены в подразделениях полка довольно сумбурно. В результате некоторые лица были избраны от двух подразделений. А Койранский даже от трех: 1-й роты, от 14-й роты и от штаба полка.

Уловка полковника Атлантова не помогла. А когда, на другой день, Койранский был единогласно избран председателем полкового комитета, полковник пал духом. Он заявил своим приближенным:

«Теперь полком буду командовать буду не я, а прапорщик Койранский».

У Койранского не было ни малейшего желания вторгаться в функции командования, но на пути установления революционного порядка в полку часто ему мешали необдуманные приказания и действия офицеров и особенно полковника Атлантова.

Прежде всего, с гауптвахты исчез Евсеев. Это взбудоражило весь полк. Солдаты, естественно, обратились в полковой комитет, желая выяснить, куда делся бывший командир 14-й роты и был ли он отдан под суд.

Проверкой было установлено, что судебное дело протв Евсеева не возбуждалось и что он был рсвобожден приказом командира полка для перевода в другую часть.

Стмхийно собрался митинг вокруг вынесенного из казармы 14-й роты столика. Был вызван Койранский.

Ораторы выступали, влезая на столик. Говорили какие-то незнакомые солдаты. Они требовали отстранения Атлантова от командования полком.

Койранскому едва удалось овладеть настроением солдат.

Но с этого дня митинги стали почти ежедневными, т. к. необдуманность действий командования стала вызовом солдатам.

Вместо Евсеева командиром 14-й роты был назначен подпоручик Кислицин, отличавшийся прежде частым рукоприкладством.

Солдаты потребовали другого командира. Они требовали прапорщика Феклистова.

Койранскому пришлось от имени полкового комитета потребовать то же. Командир полка уступил.

И ряд подобных же дел, когда полковому комитету пришлось вмешаться, было выиграно, в ущерб авторитету командования.

Койранский стал совершенно одиозной фигурой среди офицерства и командования.

В конце апреля к нему приехала семья, т. е. Маруся с двумя дочками. С неделю пожили еще в гостинице, но потом Маруся нашла квартиру в частном доме мелкого торговца Егунова.

Потекла семейная жизнь, ничем не омрачаемая. Койранский мало бывал дома, что вызывало огорчения Маруси.

А скоро работы у Койранского стало еще больше.

По указанию Совета Рабочих депутатов надо было создать солдатскую секцию Совета, т. е. избрать Совет Солдатских депутатов.

Полковой комитет хорошо справился с этой задачей. Выборы прошли организованно, но в Совет попало только два офицера – Койранский и Конюхов, а также младший врач полка Вайнштейн, а от 101-го полка – ни одного офицера.

При первом же совместном заседании выяснилось, что весь Совет беспартийный, кроме Конюхова, эсера, и Вайнштейна, меньшевика. Началось расслоение солдатской массы Совета. Большинство примкнуло к эсерам.

Только Койранский и четыре солдата остались беспартийными и примкнули к малочисленной фракции беспартийных депутатов рабочей секции. На них смотрели косо, с недоверием, как меньшевики, так и эсеры.

Большевиков в Совете не было ни одного.

На Койранского, как на юриста, была возложена очень ответственная и довольно неприятная по тому времени работа: он был избран председателем следственной комиссии объединенного Совета.

В комиссии было много работы, через нее проходило так много разнохарактерных дел, что у Койранского не было возможности быть всегда в курсе полковых дел и предотвращать неприятные эксцессы с офицерами, как нарочно, в предвидении каких-то перемен, задиравшимися с солдатами.

К этому времени в полк прибыло много фронтовиков – георгиевских кавалеров, как солдат, так и офицеров.

Они не слились органически с полком, и, хотя были распределены по ротам, составляли самостоятельную группу в полку, мало считавшуюся с полковым комитетом.

На эту группу стали опираться командование и все офицерство.

Попытка Койранского привлечь фронтовиков в полковой комитет и в Совет Солдатских депутатов, путем дополнительных выборов, не увечалась успехом. Они отказались.

Главную скрипку в их группе играли офицеры, особенно поручик Орлов, награжденный двумя георгиевскими крестами, солдатским и офицерским, и золотым оружием «за храбрость».

Орлов презрительно относился к «комитетчикам», подчеркивал свою преданность полковнику Атлантову и идее монархизма, и искал повода столкнуться с Койранским.

Когда Орлова назначили полковым адъютантом вместо выбывшего из полка штабс-капитана Ольшенко, положение Орлова еще более укрепилось, и увеличилась возможность столкновения его с Койранским. Оно стало почти неизбежным. И, конечно, оно произошло, так как Орлов его искал.

Однажды, во время заседания полкового комитета, Орлов вбежал в зал заседания и, ругаясь, потребовал разойтись всем, так как полк готовиться к учебному походу.

«Что за заседания собачьи во время войны! Вон все по ротам!» – кричал сумасброд.

Койранский спокойно попросил господина поручика уйти и не мешать работе полкового комитета.

«Вы длжны уважать орган, узаконенный правительством и избранный офицерами и солдатами», пояснил он.

«К черту ваш комитет!» – продолжал кричать Орлов, «Сейчас вызову фронтовиков и разгоню вас, как мышей!»

Но Орлов просчитался. Койранский сказал секретарю комитета Каплину:

«Идите к дежурному по полку и предложите немедленно прислать сюда 14-ю роту.»

Дежурным в этот день был командир 14-й роты прапорщик Феклистов, Орлов понял, что он далеко зашел. Его окружили члены комитета, загораживая выход.

«Что вы хотите делать?» – пугливо обратился он к Койранскому.

«Я же пошутил, прапорщик! Разрешите мне пройти!»

«Я хотел вас арестовать, поручик Орлов! За мной право революции! Поэтому не советую больше так шутить. Пропустите адъютанта!» – строго высказал свое негодование Койранский.

Орлов откозырял и вышел.

Но он не унялся. Через три дня Койранский был назначен командиром маршевых рот, назначенных к отправке на фронт из города Стерлитамак, Уфимской губернии.

Койранский понимал, что командованию во что бы то ни стало нужно удалить его из полка, чтобы навести в полку иные порядки.

Конечно, он бы мог поднять полк на протест, и назначение было бы отменено. Но он не хотел идти на это и справедливо считал себя обязанным выполнить приказ.

Под рыданья жены, в ночь на 1-е мая, Койранский выехал в Стерлитамак, оставив записку секретарю полкового комитета с извещением, что выбыл на фронт по приказу командования.

7. Прогулка в Румынию

Стерлитамак – башкиро-татарский город на южном Урале, старинная станица уральского казачества, заброшенная им со времен восстания Пугачева.

Добираться до него было довольно сложно, так как он был в 80 верстах от железной дороги. На 4-й день своего путешествия Койранский прибыл в запасный полк. Оказалось, что вести роты на фронт должен был офицер-фронтовик, георгиевский кавалер.

Но волею судеб и саранского начальства был назначен вместо фронтовика Койранский.

В предписании, подписанном начальником штаба Казанского военного округа, фамилия не была указана, ее должно было вписать в Стерлитамаке, и ее вписали, когда туда прибыл Койранский.

Он принял десять рот, полностью укомплектованных офицерским составом, и 7-го мая вышел походным порядком до железной дороги, погрузился в вагоны и двумя поездами отправился в штаб 8-й армии, в город Плоэшти, в Румынии.

Путешествие было длительным и утомительным.

Питание, правда, не вызывало жалоб, так как походные кухни своевременно готовили обеды и ужины, а начальник хозяйственной части запасного полка, сопровождавший роты до Киева, обеспечивал бесперебойное снабжение продуктами.

От нашей границы до места назначения ехали быстро, без задержек.

Наконец прибыли в Плоэшти. Выгрузились и, по указанию штаба армии, отправились в 96-ю пехотную дивизию, расположенную в 15 верстах от города, на укомплектовании, после недавних боев.

Благополучно сдав роты, вечером второго дня Койранский прибыл в город и был направлен дежурным комендантом города на ночевку в частной квартире.

На следующий день он должен был прибыть в штаб армии за получением назначения.

До квартиры Койранского проводил унтер-офицер из комендатуры. Койранский попал в дом румынского полковника, воевавшего на фронте. Его жена, интересная и пикантная молодая дама, приветливо встретила русского офицера, с которым кое-как объяснялась по-французски. Кое-как потому, что оба здорово позабыли язык.

Койранский поужинал в приятном обществе румынской дамы и приятно провел с нею время.

Свой грех румынка умолила всевышнего простить ей, усердно кладя поклоны перед целым иконостасом, освещенным лампадами.

Каялась ли она перед мужем, весьма проблематично.

А Койранский покаялся жене через много лет после этого прифронтового случая.

На другое утро, явившись в штаб армии, Койранский получил предписание возвратиться к месту прежней службы и отбыл в Россию, не понимая, почему ему так повезло.

8. Всероссийское демократическое совещание

Вернувшись в полк, Койранский узнал, чему обязан своим возвращением. В штабе полка ему показали телеграмму в копии, отправленную в штаб 8-й армии новым командующим Казанского Военного Округа генералом Ростовским об откомандировании прапорщика Койранского на Казанскую окружную конференцию Советов Солдатских Депутатов.

Как оказалось, на эту конференцию Койранский был избран Саранским Советом в числе трех делегатов: меньшевика, эсера и беспартийного и Койранскому через два дня пришлось ехать в Казань.

Конференция была очень мирной. В ней участвовали Советы Солдатских депутатов всех гарнизонов округа.

1) На повестке конференции были следующие вопросы: доклады с мест о работе Солдатских Советов, 2) об участии в общей работе Советов Рабочих и Солдатских депутатов, доклад какого-то меньшевика-рабочего, 3) избрание делегатов на Всероссийское демократическое совещание.

Три дня длилась конференция, и все три дня меньшевики и эсеры старались доказать, что революция уже закончилась, и следует напрячь все силы на достижении победы, а потому в тылу необходимо водворить порядок, восстановить прежнюю дисциплину и власть офицерства, распустить полковые комитеты, так как они противостоят командованию.

«Вся власть временному правительству!» – под таким лозунгом проходила конференция.

Большевиков на конференции было очень мало и их выступления заглушались криками меньшевиков и эсеров.

Конференция решила избрать на Всероссийское совещание 3/4 офицеров и 1/4 солдат.

Так Койранский, не выступавший на конференции, был избран делегатом Московского совещания только потому, что был офицером.

Койранскому предстояла третья поездка подряд. На этот раз с ним ызвалась ехать жена, решившая, воспользовавшись случаем, побывать в Дмитрове, повидать детишек своих.

Койранский не возражал.

Решено было выехать несколько раньше, чтобы устроиться в Дмитрове с квартирой.

Он попросил адъютанта, поручика Орлова, выдатьему литер на него и жену до Дмитрова.

«Как до Дмитрова? Почему до Дмитрова?» – спросил Орлов.

«У меня там родня, и я хочу остановиться там», объяснил Койранский.

«Вот так здорово! У меня в Дмитрове живет невеста, Ольга Алексеевна Новоселова, не знаете ее?» – спросил Орлов.

«Не знаю, но если вы поручите мне, я могу передать ей письмо и все, что захотите», ответил Койранский.

«Хорошо! Большое спасибо! Обязательно прошу навестить ее. Я осенью поеду в Дмитров жениться», с приятной улыбкой заявил адъютант и протянул Койранскому руку. Это был символ примерения.

«Будем знакомы. Приходите сегодня вечером на стакан чаю», пригласил Койранский.

С этого дня Орлов стал часто бывать у Койранского. Их отношения, особенно после московского совещания, приобрели дружеский характер. Взгляды Орлова как будто стали меняться. И это было использовано Койранским для сближения со всей группой фронтовиков – георгиевских кавалеров.

За неделю до совещания Койранский с семьей выехал в Москву. В Дмитрове на вокзале их встречали старшие мальчики, заявившие, что комнату они наняли. И проводили приехавших на эту квартиру, недалеко от дома, где сами жили.

Благодаря взятому в полку аттестату на продовольствие, удалось получить продукты и хлеб в управлении воинского начальника. Таким образом, семья была обеспечена и с этой стороны.

Московское совещание открылось 3-го августа в здании Большого театра. Состав совещания был почти исключительно офицерский. Солдат было не больше 30 человек, рассредоточенных по разным делегациям. Бросалось в глаза преобладание казачьих и других кавалерийских офицеров.

Целью совещания, как было заявлено при открытии его, было объединение революционных сил армии для борьбы с анархией и большевиками в тылу армии.

Стояли на повестке вопросы о восстановлении в армии смертной казни, о замене воинских частей, стоящих в тылу, фронтовыми частями, верными временному правительству, о роспуске Советов рабочих и солдатских депутатов, о назначении в воинские части комиссаров из офицеров-фронтовиков, о восстановлении действия уставов дисциплинарного внутренней службы, хотя и не отмененных формально, но не действующих после революции.