Письма из замка дракона 3/3

Александр Борун

Письма из замка дракона 3/3

Третья пачка писем (44Б – 64)

Включает в себя а) одно письмо из четвёртой серии писем из замка, лежавшее не по порядку; б) пятую серию писем из замка и в) ответы на неё и г) шестую серию писем из замка, оставшихся без ответов. Тексты писем последней серии разделены на части и рассортированы по этапам описанных в них событий.

Предисловие от «автора» и благодарности см. в томе 1 («Письма из замка дракона 1/3»), в котором содержится первая пачка писем.

IV (44Б) – Оставшееся письмо из четвертой серии писем из замка

44Б. Марта – Маю

ЭТОГО ИМ НЕ ОТДАВАЙ

––

Надеюсь, они, как обычно, основное письмо, которое как бы для тебя, а на самом деле и для них, прочтя, тебе отдадут – ты же должен на него мне ответ по их указаниям писать. Ты увидишь, там много изречений из Писания. Не знаю, как они им понравятся, я просто здешнюю библиотечную Аш-машину поиска испытывала. Она живет в аквариуме, и ее надо кормом для рыб кормить.

Работает она так. То, что надо найти, надо ей показать. Если слово, или часть слова, или несколько слов, которые надо найти, есть в тексте, и надо еще такие же места найти, вырезаешь окошко в черной бумаге, чтобы только нужное видно было. Называется поиск с черного листа, или «найди еще». А если надо найти что-то новое, чего ты на странице книги не видишь, придется на чистом листе написать. Лучше всего буквам книги, в которой ищешь, подражая. Называется поиск с белого листа, или просто «найди». Черный или белый лист оформив, Аш-машине в специальное окошко с выпуклыми стеклами показываешь. Вслед за этим книгу, в которой надо искать, рядом с аквариумом кладешь, и еще – достаточный запас закладок. Длинных, длиной с высоту листа книги. И сыплешь корм в аквариум. Аш-машина высовывает четыре щупальца и начинает работать. Одним она страницы листает. На другом у нее глаз, им она по строчкам водит. Третьим, предназначенным для того, чтобы первому страницы не отпускать, а то снова листать придется, из кучи закладки берет, и в тех местах, где указанные слова есть, подкладывает. Причем сдвигает так, что край закладки напротив нужной строки оказывается. Для того они такие длинные – на случай цитаты внизу страницы. Ну а четвертым щупальцем она в аквариуме кушает. Так что это, скорее, не щупальце, а хоботок. Если корм в аквариуме кончается, надо еще подсыпать. А то начинает лениться.

Например, я хочу найти в Писании что-нибудь насчет того, что доктору дикие звери подчиняются. Как раз эту Аш-машину в виду имея, а также огородных крыс и живые лечебные примочки – есть тут такие. Пишу на бумаге «звер» и получаю много закладок на местах про зверей. Из них подходят три:

1). Иудифь говорит о Навуходоносоре военачальнику его Олоферну: «Да живет Навуходоносор, царь всей земли, и да живет держава его, пославшего тебя для исправления всякой души, потому что не только люди чрез тебя будут служить ему, но и звери дикие, и скот, и птицы небесные чрез твою силу будут жить под властью Навуходоносора и всего дома его» (Книга Иудифь, глава 11).

2). И не зря она говорит это, ибо о нем же в Книге пророка Иеремии есть. Там Бог сказал пророку: «И ныне Я отдаю все земли сии в руку Навуходоносора, царя Вавилонского, раба Моего, и даже зверей диких отдаю ему на служение» (глава 27).

3). В книге Иова Елифаз Фемманитянин Иову говорит (подразумевая, что раз Иов наказан – то недаром), что, если бы он был праведным, то ему было бы хорошо, «ибо с камнями полевыми у тебя союз, и звери полевые в мире с тобою» (глава 5).

Интересно, доктор Акон – Иов или Навуходоносор? А зверь Ашбэ? Может, это он Навуходоносор? В воде звуки хорошо разносятся, так он сидит в подвальном водоеме и подслушивает купающихся девушек, а следом хозяину на вухо доносит. И доктор все-таки Иов. Он ведь, конечно, не царь всей земли. Но только потому, что сам не хочет, а то, мне кажется, вполне мог бы им быть. А если он Иов, то тот Иов, который все имел, до того, как он все потерял. Я же как раз пыталась сделать из него Иова, который все потерял. То есть инки пытались, а я им помогала. Получается, инки – это дьявол, ведь в истории с Иовом это он был во всем виноват. Только вот у нас ничего не вышло. А если бы вышло, то, по истории Иова, кончилось бы тем, что он опять бы все приобрел.

Аш-машина – не совсем машина, как ты, наверное, сразу понял. Главное в ней – маленький зверь Аш. Это почти то же, что зверь Аш-бэ, но его нельзя Аш-бэ назвать. «Б» в имени Аш-бэ значит «большая». Не совсем так, но по смыслу. Это Bagamotica. А «Аш» – это Hydra. Hydra Bagamotica – сокращенно HB – Аш-бэ. Это если заглавные буквы по-латыни произносить – поскольку это латинское название. Если бы по-французски, гидра была бы üdr. Но евреи тут ни при чем. А по-нашему HB и вообще бы как ГБ произносилось. Доктор иногда называет гидру текwалакизани кинаметли, это на его языке «слизень гигантский», и потому Аш-бэ в гареме часто Те-ки называют. Они там любят все называть на языке доктора, но больше когда он не слышит, оттого что он слова на своем языке только нечаянно произносит, и, от кого-то свидетельства этого слыша, огорчается. А Аш-машину в библиотеке они, значит, Т-машиной называли бы, только они нечасто там бывают. Хотя из нашей четверки я последняя эту машину освоила. А первой – самой не верится – фий Тес была! Она сразу столкнулась с лечением живыми примочками, и ей объяснили, что ничего такого тут нет, аття тут такого вообще много, и ничего страшного, и стали показывать, вот и поиск цитат в книгах в библиотеке показали.

Вообще-то я понимаю, что восхищаться этими аш-существами нужно больше не за то, что они могут быть умными. Просто это самое удивительное. А за то, что они берут на себя много простой, но нужной работы. Я видела, как они, например, ухаживают за лошадью. Аш-птичка причесывает гриву, через клюв пропуская, у нее специальный клюв с зубчатым краем, как гребень. Другая такая же вычесывает репьи из хвоста, третья с клювом как пинцет выклевывает блох и клещей. Или, скорее, безуспешно ищет их, чем выклевывает, их давно нет.

Но эти еще тоже умные, а самую противную для людей работу делают другие. Аш-черви за теми же лошадьми, и вообще за всей скотиной, когда она находится в стойлах, пожирают, извини, дерьмо, а следом за этим по грядкам расползаются и их удобряют. Помещения для скота специально недалеко от огородов, садов и теплиц.

А хотя, если подумать, даже самые умные, которые в библиотеке, берут на себя самую тупую, нудную и противную работу, какая там есть. И это очень хорошо!

Если ты сперва не это, а то письмо прочел, то, наверное, теперь и сам за меня боишься, и удивляешься, как это я, в страхе за свою жизнь пребывая, какими-то живыми машинами восхищаюсь. Ведь там я написала, что этим страхом и объясняется то, что я Писание цитировать взялась. Прости меня за то, что я тебя вместе с инками невольно в заблуждение ввела. Я понадеялась, что ты это письмо раньше прочтешь, пока они то читают. То есть что они то заберут, чтобы прочесть первыми, и следом отдадут тебе, а ты пока что узнаешь, что в действительности все не так страшно, как на самом деле. Ой, что я пишу? Не так страшно, как в том письме. И, видишь, вместо того, чтобы это сразу тут написать, Аш-машиной увлеклась. Надеюсь, ты и так почувствовал, раз уж я ерундой занимаюсь.

Во-первых, честно говоря, я не так уж сильно боюсь. В том письме я свой страх преувеличила. И для того очень хорошо изречения из Писания подходят. Они такие торжественные… Не то чтобы совсем не страшно было, ведь это жизнь, а не сказка для детей, где всегда счастливый конец. А жизнь, что поделать, имеет свойство всегда смертью кончаться. И иногда очень неожиданно. Так что, хотя что-то мне подсказывает, что не станет доктор меня убивать, хотя я, конечно, по меркам наших правителей этого достойна, но я понимаю, что это ощущение может обманом чувств оказаться. Всегда ведь на лучшее надеешься. Вот и ты надейся вместе со мной.

Во-вторых, как раз, когда страшно перед предстоящим решительным моментом судьбы, а с ним ничего нельзя сделать, не обязательно только бояться и молиться. Не знаю, как кому, а мне от этого только страшнее становится. Я поняла, что, наоборот, думать про что-то совсем другое можно, и это помогает. Вот я библиотечной машиной и заинтересовалась. Да и на самом деле, если жить осталось мало, когда еще о такой замечательной вещи узнаешь? Да еще такой смешной на вид. Да еще помогающей подшутить над людьми, явившимися причиной тех трудных и опасных обстоятельств, в которых и следует бояться. Откладывать некуда. А ты мне напиши, что инки на те слова из Писания сказали, которые я в письмо поместила. Просто ругались, что не в свое дело лезу? Или признали за мной авторитет кричащей им, в пропасть падая, а с таким человеком не поспоришь. Оттого что он доводов не услышит, ха-ха.

Мне тут про это рассказали забавную историю. Лезли инквизиторы через горы в нашу долину. Возглавлял их знаменитый тандем демонологов: Шпренгер и Инститорис. И случилось так, что Инститорис в пропасть упал, а Шпренгер, и сам в неустойчивом положении будучи, не успел ему руку помощи протянуть. Ужаснулся тут Шпренгер, но, на лучшее надеясь, вслед Инститорису что было мочи закричал: Генрикус, ты жив?.. – Да!.. – некоторое время спустя донесся до него из глубины пропасти ответ Инститориса. – Голова цела?.. – Да-а!.. – хоть тише и через большее время, в ответ донеслось. – Руки-ноги целы?.. – Да-а-а!.. – еще тише и позже ответ послышался. – Так какого же дьявола ты не вылезаешь? – вопросил тогда Шпренгер, рассердившись. Длинная пауза. И, еле-еле слышно: Да я еще падаю-у-у!..

А вот что я не стала писать в том письме, что для инков. И что тоже мне говорит о том, что ничего страшного не будет. Ты, наверное, думаешь, что все про тот же электрон. А вот и нет.

Началось все с того, что мне рассказала фам Сомех. Но она рассказала не так. А ей – монсеньора Тов, а ей – доктор Акон, но я после переспросила у доктора, и теперь лучше, чем фам Сомех, знаю. А то и чем монсеньора Тов.

У евреев есть колдовская наука Каббала. Особенно искушены в ней иберийские евреи. Но она на самом деле тут ни при чем, и фам Сомех напрасно сказала, что в ней-то все и дело. Доктор сказал о ней только для аналогии. Как каббалисты говорят (скорее всего, обманывают), что могут глиняного истукана сделать и заставить его простые приказания исполнять, в него тайное заклинание вложив, так на самом деле во всем живом, и в человеке в том числе, есть невидимые записи. Не видны они по причине своей мелкости; но они в теле во множестве мест записаны, так что каждая частичка тела всегда знает, как ей поступать.

Стало быть именно по этим записям в живом теле все нужные вещества делаются, твердые и жидкие, из которых оно состоит. Как если бы, например, желудок был поваром, который по рецепту изготовлял разные блюда для остальных частей тела, а поварятами у него печень и селезенка были бы, и делали каждая свои соусы для основных блюд; хотя на самом деле и это только аналогия, на самом деле все там сложнее. Для поддержания жизни это приготовление полезных веществ все время требуется.

Можно даже сказать, что жизнь тела в этом и состоит, что разные его части друг для друга полезные соки изготовляют, и всякая часть для своих соков повар. Кроме костей и мускулов, которые этими соками только питаются; зато они нужны, чтобы пищу находить и поглощать, из которой все и готовится, как и поварам нужны подносчики продуктов.

Но это известно; а главное тут те записи, тот рецепт, по которому все они готовят. Точнее будет представить себе целую книгу рецептов. Как это ни трудно себе представить, хоть он и так мал, что его не видно, но буквы, из которых он состоит, еще во много-много раз меньше, так что по количеству букв этот рецепт не одна-единственная страничка, которой повар пользуется, а громадная книга, какой ни у какого повара нет. На вид она, кстати, говорит доктор, похожа не на книгу, а на длинную-предлинную веревку, на которой нанизаны буквы. Это если бы у нас было зрение, какого не бывает ни у каких орлов, мы могли бы увидеть. Но нам привычнее представить себе книгу.

Эта книга не в душе, или, во всяком случае, она не часть души. У человека можно было бы объяснить ее душой, но вряд ли она у травинки есть. А между тем и колос растет так, как у него где-то еще в то время записано, когда он – только зернышко. Или, если это душа, и у колоса она тоже есть, это какая-то совсем отдельная часть души, с каких-то щей, как дальше будет видно, она обязательно постепенно портится. Она специально так устроена. Потому эта книга рецептов все-таки не душа, а какая-то иная, хотя и скрытая, сущность. Причем вполне материальная, хоть и невидимая.

Кроме того, она не часть души потому, что не имеет отношения к тому, что человек помнит, чувствует и думает, ведь он бы свихнулся, пытаясь тем очень сложным производством разнообразных веществ, которые нужны для жизни, управлять. Многие из них он получает с пищей, но было бы плохой идеей свое тело прямо из съеденного строить. Ведь человек не говядина и не хлеб. Съевши их, нужно их переварить – при этом как раз вещества, в еде содержащиеся, в нужные для человека переделываются.

Это происходит всю жизнь. Но не всегда одинаково успешно. Поскольку человек, как и все живое, так устроен, чтобы, пожив, в прах превращаться и дорогу новым поколениям давать, есть в этой книге рецептов дефект, намеренная неправильность. Или даже не в самой книге, а в том, как она используется.

Неправильность в том заключается, что при чтении книги небольшая ее часть на конце портится. И те вещества, которые делались по рецептам, там содержавшимся, делаться перестают. Как если бы повар, дочитав книгу рецептов до конца, каждый раз впадал в ярость или дурость и использовал последнюю страницу на растопку печи. Или швырял книгу с рецептами на мокрый кухонный пол.

Причем там в конце книги, чтобы все сразу не испортилось, специально некоторое количество бесполезных сведений предусмотрено. Как если бы в книге последние страницы были мешаниной ненужных букв заполнены, чтобы текст в середине книги подольше сохранить, когда последние страницы начнут размокать, плесневеть и трудными для чтения делаться, или их будет сумасшедший повар выдирать и сжигать. Иначе человек начинал бы стариться с самого рождения. А он все-таки сначала растет и мужает.

Когда с возрастом бесполезные страницы рецепта кончаются, начинает портиться то, что человеку вообще-то нужно. Но и опять это сначала обычно не то, что жизненно необходимо. Перестает вырабатываться краска для волос – и человек седеет. Перестает производиться вещество для самих волос – и он лысеет. Перестает готовиться смазка для суставов – и они начинают скрипеть и болеть. Это неприятно, но пока не смертельно.

Ну и, наконец, ничего не поделаешь, начинает чего-то действительно ценного для жизни недоставать, например, кислоты в желудке, чтобы пищу переваривать. Или лекарств, которые для борьбы с болезнями в теле вырабатываются. Да-да, то, что пытаются делать доктора, лекарства давая, живое тело и само делает. С разным успехом. И когда оно болезнями справляться совсем не может, тогда – делать нечего – человек заболевает смертельно – и умирает.

Может он, конечно, умереть и до срока, оттого что его подстерегает много других опасностей, кроме порчи этого скрытого рецепта. Но, если он избегнет тяжелых ран, падения с большой высоты, сгорания в огне, утопления в воде, смертельных болезней и прочих опасностей, подстерегающих его в жизни, рано или поздно он от последствий порчи этого рецепта все равно умрет.

Ну а доктор умеет восстанавливать эту книгу рецептов.

Не всю – она очень велика, как уже было сказано. Не по размерам, конечно, а по количеству буквочек и записей рецептов. Но доктор научился немного чинить тот самый конец книги, который портится Как бы подклеивая новые страницы.

Но, увы, не совсем до прежнего вида он может починить эту книгу. Скажем, если в волосах еще сохранились хоть малые следы пигмента, можно по ним запись о том, как его делать, восстановить. И волосы старика вновь черными станут (или рыжими, или желтыми – какие до седины были). Но если пигмента не осталось совсем, ничего не получится. Если хоть несколько волосков сохранилось, лысый вновь станет волосатым. Если не сохранилось ни одного – не станет. Потому как если попытаться вставить в запись одного человека кусок записи о веществах, нужных другому, они, допустим, будут сначала делаться. Но его тело примет их за проникшие чужеродные вещества при ранении или заразе. И начнет бороться ними. Итог – лихорадка, жар и выпадение «чужих» волос, а если речь не о волосах, а, допустим, о новом сердце, взамен изношенного старого, то и смерть. Так что восстановление возможно только частичное. Но и то благо.

Для молодых оно скажется на них сперва незаметно. Поскольку это всего лишь восстановление израсходованного конца записи и наращивание бессмысленного запасного текста подлиннее. Это обнаружится позднее, когда окажется, что этот человек начнет стариться позже обычного. И тут тоже есть ограничение: бессмысленных страниц не может очень много быть, а то книга будет слишком долго перелистываться, и все нужные вещества будут очень долго готовиться. Нельзя, скажем, подклеить пустых страниц вдвое больше, чем обычно. Но все-таки жизнь можно продлить довольно надолго. А если эту починку книги повторять много раз, то и очень надолго.

Для глубоких стариков эта процедура почти бесполезна. У них уже потеряно много полезных рецептов, восстановить удастся только частично, вот разве что тоже удастся нарастить новый запасной хвост книги, так что они надолго застрянут в своем старческом состоянии. Но, поскольку у них уже не хватает производства многих нужных веществ, им угрожают многие болезни, от которых это восстановление рецепта не предохраняет.

Лучше всего это лечение, не на самого человека направленное, а на эту его невидимую книгу рецептов, действует на людей пожилых, в самом начале старости. У них, кроме того же хвоста наращивания и, тем самым, дальнейшего старения откладывания, удается восстановить много ценного текста, так что они, по мере восстановления в теле запасов соответствующих нужных веществ, на глазах молодеют. Восстанавливается гибкость суставов, сила мышц и упругость кожи, скорость и точность движений, зоркость зрения, ясность ума, звучность голоса и острота слуха – все таким становится, каким в молодости было. Привычка может заставить такого бывшего старика осторожно двигаться, как бы в ожидании, что старость в любой момент вернется, и эта привычка может так полностью его и не оставить. Но старость вернется не скоро. Особенно – если книгу рецептов время от времени снова чинить.

Что касается уничтожения вредных очень-очень мелких паразитов – тоже невидимых из-за своей мелкости, но вызывающих болезни, которое доктор обеззараживанием назвал, – то его он тоже в первый же день сделал, когда его дракон нас в водоем уронил. Так что, когда он говорил, что для того он нас туда и уронил, он нам не лгал. Хотя и не сказал всей правды.

Все это я рассказала фий Тес. Но она мне, по-моему, не поверила, много не поняла, и все неправильно истолковала.

А я это истолковываю так, что если доктор даже и задумается, как бы меня наказать, то ему жалко своих трудов по починке моей «книги рецептов». И замыслов на мой счет – зачем-то он же меня учил? И про электрон, откуда он берется, обещал когда-нибудь рассказать, и я не премину об этом напомнить! Так что, авось, не так уж сильно накажет.

Должно же ему быть жалко если не меня, так своих усилий по моему спасению?

Кстати! Я же ему сказала про Агнес Бернауэр… кажется, что-то насчет того, что он, похоже, взялся не за свое дело – продолжать наказание, назначенное инквизицией, вот как, вопреки обычаю, утопили-таки несчастную, когда она выплыла в первый раз. И тут он мне сказал, что насчет нее я могу быть спокойна. Когда ее второй раз утопили, он ее спас. Я аж забыла, что мне же надо его разжалобить и стала расспрашивать. Хотя, кажется, ему это как раз больше понравилось. Так что все к лучшему.

– Как?! – воскликнула я в изумлении.

– Очень просто, притащил под водой водолазный колокол и ее туда подтолкнул. Для этого даже не нужен дракон. Думал, подождем, и можно будет из Дуная потихоньку вылезти. Тогда только одеть ее, коня дать и к мужу направить. Но вижу: толпа что-то не расходится, Агнес трясется, как бы насмерть не простудилась. Да и с состоянием души плоховато. Пришлось все-таки на драконе в замок привезти.

– И что там?

– Я ей честно рассказал, что Альбрехт ее в любое время примет, а сейчас чуть ли не войну из-за нее против отца затевает. Надо только явиться домой и рассказать, что на второй раз она от лома-то отвязалась, но поздно, и совсем было утонула, да добрые люди спасли и выходили. Но она отказалась.

– Почему?!

– Проявила практичность. Ясно же, что житья ей в герцогской семье не будет. Не получилось официальным путем убрать – яду подсыплют или еще что придумают. Виттельсбахи высоко метят – на трон императора Священной Римской империи. Не удивлюсь, если и добьются. Красная кровь им в роду не нужна, только голубая. И ей Еленой Троянской быть не хочется, из-за которой столько народу погибло. Сейчас (это тогда, в 1435-м, в смысле), может, Альбрехт и смирится, но если она объявится, а вслед за тем ее все-таки убьют… Да еще при нем… Что касается клятвы «пока смерть не разлучит нас», следуя которой она от мужа не отказалась под угрозой смерти, то примерно это и произошло. В смысле, смертный приговор их разлучил. Она сперва еще сомневалась, даже просила ее привезти – посмотреть на него потихоньку. Но утвердилась в этом решении годом позже, когда безутешный муж женился на герцогине Анне фон Брауншвейг-Грубенхаген-Айнбекской. А после того, когда в этом браке родилось 10 детей, тем более. Да она больше и не просилась на него посмотреть, мы узнавали о нем стороной. В 38-м стал герцогом Баварии. По-прежнему сражается с отрядами рыцарей-грабителей. Между прочим, Агнес в одном таком сражении вместе с мужем участвовала, когда еще была замужем (я покивала – в историях о ней так и говорится), а вот герцогиня Анна боялась или считала неприличным. Покровитель искусств и очень религиозный человек. В 55-м похоронен в основанном им бенедиктинском монастыре в Андексе. Умер в 60-м.

– Что-что? Как это?

– Ну, я же говорю, по слухам… Люди же недолго живут, и он, по людским меркам, был уже стар. Родился в 1401-м…

– А что Агнес?

Но тут он только и сказал, что с ней все хорошо, она жива и благополучна. Но живет не здесь. И больше на вопросы не отвечал. Интересно, значит, у него не один замок?

Еще эта история мне наглядно показала, какой он старый и мудрый. И что зря мы с ним связались. То есть я и так это понимала, но так нагляднее. История Агнес Бернауэр всегда была для меня историей даже не времени родителей, а времени дедушек-бабушек. Как история Иоганна Гутенберга, которую он мне в старости рассказал. Она родилась в 10-м, сейчас ей, получается, 66. Небось, тоже бы уже умерла, ну или глубокой старухой была бы. А при здешних-то порядках это не так много. Так что она не прогадала, когда решила не возвращаться.

А насчет «жалко усилий по спасению», я поняла, плохой довод – еще жальче всего здешнего обустройства, которому я оказалась угрозой, на него гораздо больше трудов положить пришлось. И я, как более всех из нас четверых к механике склонная, это лучше всех понимаю. А уж если замок не один…

Прости меня и за то, что я и впрямь не сообразила, и тебе пришлось мне объяснять. Это я про то, что, если я не пишу, что мне инки сделали, ты будешь что-то еще хуже думать. И думать, что я это понимаю. А значит, все еще хуже. И я и это понимаю. И не написала. Так что все еще хуже… А я на самом деле я просто не подумала. Правильно меня инки дурой называли.

На самом деле мне просто стыдно было написать. Потому как у них было не только страшно, но и стыдно. Но раз ты так волнуешься, придется.

Меня, кстати, совсем не удивило, что они тебе одержимыми показались. По-моему, они о событиях в Писании слишком много читали, и представляли их себе. Та чушь, которую они тебе несли про преследующих их бесов, очень похожа на ночной кошмар, многочисленными страшными местами Писания навеянный. Вот, смотри, что написано в главе 17 Книги премудрости Соломона. Это вся глава целиком.

«1 Велики и непостижимы суды Твои, посему ненаученные души впали в заблуждение.

2 Ибо беззаконные, которые задумали угнетать святой народ, узники тьмы и пленники долгой ночи, затворившись в домах, скрывались от вечного Промысла.

3 Думая укрыться в тайных грехах, они, под темным покровом забвения, рассеялись, сильно устрашаемые и смущаемые призраками,