Порыв. Рассказы для подростков

Наталья Стремитина

Порыв. Рассказы для подростков

Патефон

Посвящается моему отцу, талантливому

инженеру и человеку, который научил меня

думать.

Трудно крутить неустойчивую ручку патефона, но приятно. Затаил дыхание, послушал, а сам всё время начеку: не успеешь заслушаться, как диск устает, вращается медленно, а голос начинает скрипеть и глохнуть, как будто человека, который только что пел, схватили за горло. А пластинка беспомощно барахтается на фланелевой подкладке… И надо вновь браться за ручку патефона: пружина – не мотор…

Но Женька не завидует современным детям при «компьютерах», «мобильниках» и «интернете». Этих детей волнует грохот современного рока, разновидности тяжелого и металлика, увы, они понятия не имеют, что такое гармония или просто красивая мелодия.

Их уже ничем не удивишь. А детские удивления, словно зерна, прорастают потом всю жизнь и не оставляют взрослого человека равнодушным перед красотой, перед тайной или страданием.

Патефон – тайна моего детства, любимая игрушка, смешная и нескладная. А ведь «крутить патефон» именно крутить, а не слушать было не просто. В процесс включались не только глаза и уши, но постоянно работали руки: тут и возня с иголками из стеклянной пробирки – можно рассыпать, тут и неподатливый винтик, его завернуть не просто – нужна ловкость и терпение… Патефон ни на минуту не оставляя в покое, он требовал работы и, может быть, поэтому так приятно вспоминать о нём.

…Однажды, в воскресенье, когда отец был дома, а все танго и фокстроты промурлыкали и прогромыхали, он показал Женьке еще одну пластинку: полонез Шопена. Отец положил её на фланелевый круг так бережно, как величайшую ценность, и замер в ожидании первых звуков. А потом он стоял посередине комнаты и размахивал руками в такт мелодии. И тогда Женьке казалось, что её отец капитан, и они плывут в неведомую страну, в страну Музыки. Именно тогда Женька поняла, что музыку можно не только слушать, но и видеть…

…Маленькая лодка покачивается на волнах, день сияет, искрится. Но вот надвинулись тучи, река забурлила, лодка не слушается, её подхватило течением, вдали слышен шум водопада – страшно, грозно всё вокруг. Гребцы изнемогают от усталости, но борются со стихией… Но эта грозная сила постепенно сдается – волны улеглись, ветер стихает, лодка приближается к берегу. Яркий солнечный день продолжается…

Сказка воображения впервые была рассказана отцом, и потом они часто играли в игру под названием: «Представь себе». Садились на старинный диван с высокой спинкой-полкой, по которой важно шествовали мраморные слоны, начиная с самого большого – слона папы и замыкал процессию слоненок: сын или дочь.

Диван этот был сложной двухъярусной конструкцией и олицетворял эпоху уюта и мирной жизни 30-40 годов. На подобных диванах сидели когда-то друзья отца – инженеры и рассуждали о благе народа. Женькины родители получили его в наследство от деда. Если приходил гость или гостья, их непременно усаживали на диван и велись неторопливые беседы, в которых Женька еще не принимала участие.

Поскольку никаких телевизоров не было и в помине, по вечерам отец и Женька придумывали свой «фильм», который рассказывали себе сами. Получалось так здорово!

– Вселенная огромна, – говорит отец и «показывает» как она огромна. Женька разводит руками, она «видит» – действительно, наверное, гораздо больше комнаты в коммуналке на Садово-Спасской, дом 18.

Отец разбрасывает на полу маленькие и большие мячи, от надувного огромного – Женька называет его морским – до маленького теннисного. Это планеты Солнечной системы. Но вот куда закатилась самая маленькая планетка – шарик для пинг-понга? Наконец, всё на месте.

Приготовились и… Высший Разум запускает звездную карусель на многие миллиарды лет…

– А что было потом? – спрашивает Женька, когда планеты уже «нашли» свои орбиты и крутятся под чьим-то неведомым руководством. Отец с Женькой ползают на коленях по полу и передвигают мячи по сложным «космическим» орбитам, иногда они сталкиваются лбами и смеются. Хорошо, что это происходит только в воображаемом пространстве Вселенной – ведь столкновение двух кораблей – это катастрофа в космическом масштабе!

–Ты спрашиваешь, что было потом? – повторяет отец вопрос Женьки, при этом многозначительно закидывает голову и смотрит вокруг себя так, будто он очутился на только что народившейся планете. – Да, сколько миллионов, нет, миллиардов лет должно было пройти, чтобы это слово «потом» привело к разумной жизни на планете Земля. И почему эта удивительная Жизнь появилась именно на Земле?

–Разве ты не знаешь, почему? – удивляется Женька. Ведь она думала, что они с отцом ответили на этот вопрос: сначала Что-то прилетело из Космоса, кажется, такие маленькие бактерии, потом образовались моря и океаны, потом почему-то появились рыбы, змеи, крокодилы и динозавры, потом мамонты, да мало ли кто еще!

– Действительно, «появились»,– задумчиво говорит отец,– ты здорово это усвоила, но почему, почему?

Проходит минута, они с отцом открывают любимую женькину книгу «Животный мир» Брэма и видят, что Земля уже давно заселена всяким зверьем, птицами и рыбами, волками и медведями. Здесь и пресноводные и земноводные и даже сумчатые теплокровные! А от них уже и до человека совсем недалеко.

Отец рассказывает Женьке, как из непослушной дерзкой обезьяны эволюция сделала умных и талантливых детей человека, которые убирают за собой игрушки и помогают маме накрыть на стол, а иногда даже моют посуду и читают книжки. «Вот уж действительно, чудеса, да и только», – думает Женька.

– Для того, чтобы обезьяна стала человеком, ей надо было очень много работать передними лапами, – объясняет отец, – и постепенно они превратились в руки. Но вот когда и каким образом у обезьяны заработала голова, да так, что от мычания она перешла к пению и придумыванию стихов – это действительно Чудо и Загадка.

Но попробуем пойти от обратного, как в математике, (отец увлекся и забыл, что Женьке всего 6 лет и для теории эволюции она еще мала), цивилизация с каждым новым столетием всё больше освобождает человека от работы руками, но почему это не каждому индивиду идет на пользу? Всё дело в том, что отстранить от физической работы можно только тех, кто научился думать! Причем думать позитивно, чтобы это приносило пользу обществу и тому человеку, который думает.

Отец открывает книгу «История Египта». Женька видит картинку – толпы рабов строят пирамиду, а отец продолжает: «Когда-то бесправный раб всю жизнь день за днем таскал камни для гробницы фараона, и у него не было времени подумать, для чего он родился и живет. А что можно сказать о современных бездельниках с интеллектом раба? Да они просто опасны, общество должно занимать их работой, если нет никаких идей в голове, надо делать что-то руками… Это логично?

– Конечно, логично, – отвечает Женька, и в её лексиконе появляется новое слово «логично», т.е. это событие, которое должно появиться, но увы, далеко не всегда происходит то, что логично…

Отец любит рассуждать вслух, Женька внимательно слушает, часто не понимает, о чем идет речь, но беспредельность понятия «Вселенная» и «Эволюция» волнуют её воображение, она замирает, и уютный двухъярусный диван превращается то в «Машину Времени», то вдруг «приземляется» на далекой планете.

Тогда она испуганно поджимает ноги и внимательно рассматривает удивительных маленьких человечков, которые подходят к её домашним тапочкам и никак не поймут, что же это такое…

Но вот отец говорит: – Хватит путешествовать, надо возвращаться домой. На Земле осталось еще столько прекрасных и совершенно непонятных вещей – например, наш патефон, – и тогда Женька ставит на фланелевый круг их любимую пластинку Полонез Шопена.

Они слушают музыку, и кажется, будто им удалось разрешить самые сложные вопросы в мире, и ничего уже не страшно, и каждый день будет только самым счастливым днем в их жизни…

Москва, 1995.

Симфонический концерт

Детей надо воспитывать. Все это знают. Но как? А главное когда? Особенно, если мама работает, а современные бабушки не всегда рвуться быть нянечкой строптивым внукам. У меня, например, мама – академик. Нужен ей мой ребенок сто лет! Она и так всегда говорит, если бы не ты, то есть я, то она бы академиком стала на 20 лет раньше, и уже Нобелевскую премию имела бы. А про монографии и поездки зарубеж на конференции и говорить нечего…

Вот мне и пришлось научиться, как сохранить свою профессию и ребенку разностороннее воспитание обеспечить. После долгих поисков, стало ясно, что метод кооперации единственное спасение в наших трудных городских условиях, где ребенка ни на минуту оставить нельзя ни в собственном дворе, ни в квартире…

А объединяться можно во всём: вот сегодня твой муж берёт моего сына на стадион, а завтра мой сын Антон идёт с моей подругой Мариной в консерваторию.

В первом случае мой сын получает мужскую компанию – папы-то у нас нет, а во втором, процесс облагораживания классической музыкой удваивается. Разве это не прекрасно?

Вот и отправила я своего сына Антона на концерт симфонической музыки, и целых три часа его не было дома – я за это время предисловие к диссертации написала, уборку сделала и обед приготовила. Сижу счастливая, журнал листаю, думаю, может еще юбку сшить успею, но не тут-то было.

Приходит Антон домой с концерта очень серьезный. Вот, думаю, какое действие музыка на ребенка оказывает.

Спрашиваю: – Ну, как понравилось в консерватории?

– Еще как, – отвечает мой сын.

– Пирожные в буфете очень свежие, и даже мой любимый «наполеон» был. Вот только очередь большая, но мы с Максимом, конечно, пролезли с другой стороны…

Моего пылу поубавилось, Но всё-таки, надежды не теряю и спрашиваю: – Ну а как же музыка? – заглядываю в глаза и думаю, где же оно облагораживающее действие концерта?

– Ты знаешь, мы с Максимом подсчитали – в первом отделении скрипок играло 12, а во втором почему-то только 8. Они что домой разбежались? А вот контрабасы были очень дисциплинированные – как играло 4 с самого начала, так до конца концерта они никуда не уходили, и ударники – все 10 барабанщиков были на месте.

– А музыку, музыку ты слушал? Ведь это Бетховен всё-таки!

– Музыку, мы, конечно, слушали, но наблюдать за музыкантами она нам очень мешала, потому что когда контрабасы считаешь, виолончели своим пиликаньем отвлекают. Кстати, чтобы их разглядеть, нужно было вставать во весь рост, а нам зрители стоять не разрешали! Мы, видите ли, им музыкантов загораживаем.

Они, наверно, тоже проверяли, сколько там скрипок играет! Но, к счастью, скрипки всегда на первом месте сидят. Но всё равно, пришлось их раз пять пересчитывать. Тем более, что разобрать очень трудно, кто на скрипке играет, а кто на альте. Это мне одна бабушка подсказала, когда я ей про скрипки стал рассказывать. Я её научил, как делать социологический тест музыкантов: сколько мужчин, а сколько женщин; какой возраст. Какой цвет волос было трудно разобрать, ведь мы сидели на 2ом ярусе. Зато дирижер нам очень понравился. Он танцует на подставке очень современно, даже в такт попадает! Вобщем слух, видно, неплохой. Так что ты мама, не волнуйся, мы теперь на симфонические концерты в любой день, с удовольствием…

Порыв

«Душа никогда не увидит красоты, если

сама раньше не станет прекрасной, и

каждый человек, желающий увидеть

прекрасное, должен начать с того,

чтобы самому сделаться прекрасным».

Морис Метерлинк

Все мальчишки в нашем восьмом классе «А» чем-нибудь увлекались. Два неразлучных Сережки – фотографией, Женька и Валька – радиоприемниками, а Димка вечно ходил с закатанными рукавами и пестрел мазутными пятнами: он был автомобилист. Чудак Струнников, наверно, изобретал «Perpetuum mobile» и от экспериментов терпел всяческие увечья – то и дело пластыри и повязки «перемещались» по его тщедушному телу, он кривился от боли, но был сдержан и молчалив.

Вообще, до девчонок им не было никакого дела. Всем, кроме одного – Сашки Барунина. Сашка занимался английским и был эстет. Всё красивое привлекало его: цветы на клумбе, вид площади со зданием музея, куда мы бегали за мороженым на переменах, наконец, хорошенькие девчонки. Он умел восхищаться и красивой одеждой и новой прической, всегда всё замечал и нередко отпускал замечания типа: «Эта стрижка тебе очень к лицу, Светик!»

На школьные танцевальные вечера Сашка приходил в белом жилете, на нем была всегда новая выглаженная рубашке с бабочкой. Он шел высоко подняв голову и «держал спину», на уроках танцев мы этому учились, но так ходить как Сашка, никто не умел.

Девчонки просто задыхались от восторга, когда видели его, а он как настоящий аристократ говорил тихо, и каждое его движение было продуманно и красиво. Одноклассницы изо всех сил пытались подражать ему: чинно рассаживались на стулья в нашем актовом зале, говорили и смеялись очень сдержанно, упорно делая вид, что совсем не хотят танцевать, а Сашка – единственный кавалер, томно щурился и приглашал…

Я ненавидела Сашку и мечтала ему понравиться. Когда он проходил мимо моей парты, руки мои потели, а лицо заливал румянец. Он знал эту таинственную власть, убирал за спину свои руки, изящные с длинными пальцами, и надменно улыбался.

Да, Сашка умел бросить один только взгляд, от которого всё внутри переворачивалось. Вот тогда я кидалась на него, будто в отместку за то, что он утащил мою тетрадку по математике, и кричала: «Индюк надутый!» Увы, искусство владеть собой мне тогда было недоступно, а Сашка был холоден как лед и произносил в пустоту: «Как я устал от влюбленных девиц!..»

Раз в неделю у нас был чудесный урок – ритмика. Мы учились танцевать: па-де-грасс, па-де-катр, румба и вальс. Когда Сашка оказывался моим партнером, всё во мне замирало от счастья – я вытягивала шею, стараясь казаться повыше, смотрела, конечно же, мимо, гордо и равнодушно, но руки предательски потели и приходилось незаметно вытирать их об вельветовую юбку, которую мы шили с мамой специально для танцев.

Но урок кончался, наш учитель танцев – балетмейстер из Большого театра, уходил из зала летящей походкой, музыка замирала, и Сашка опять становился надменным и совсем далеким… Да, ему было чем гордиться, он был отличник, много читал, изучал английский язык и готовил себя к карьере дипломата.

Честно сказать, грация во мне проснулась только благодаря Сашке, и танцевать я люблю с тех пор на всю жизнь. Ведь танец, особенно вальс – это что-то вроде полета под музыку. Здесь нужна и смелость, и решительность и такое сложное волшебство владения своим телом. Ты как бы поднимаешься на первую ступеньку свободы своего «Я», чтобы легко и плавно кружиться на глазах у людей, которым это занятие кажется никчемным и неинтересным…

Несмотря на все мои старания, Сашка меня не замечал. Он был другом Милочки Молчановой. Это была белокурая девочка небольшого роста с прямым носиком и голубыми глазами, именно Милочка – так её называли одноклассники и учителя, нежно и уважительно.

Милочка была гордостью класса, своего рода знаменитостью, а всё потому, что она готовилась стать пианисткой и занималась музыкой по пять часов в день! Ничто в мире не существовало для неё, кроме её мечты, и эта непостижимая целеустремленность маленькой хрупкой девочки и вера в свой будущий триумф заставляли относиться к ней с восхищением.

Однако ручки у неё были маленькие, и Милочка даже на уроках растягивала пальцы. Она, наверняка, мало гуляла, была бледненькая, а лихорадочный взгляд говорил о том, что её мечта достаётся ей недешево. Наверно, внутренняя борьба, что сжигала её, была очень привлекательной, на её серьёзном личике всегда было написано: «Меня не волнуют ваши маленькие делишки, я живу для большего!»

Нелегко было соперничать с Милочкой, в классе я была новичок, наша семья переехала в Москву из Ленинграда, и на меня никто не обращал внимание.

Училась я не хуже Милочки, а вот музыкой занималась с ленцой, лишь бы мама не ругала. Но Сашка мне нравился! И я во что бы то ни стало, должна была заявить о себе! Но как? Этот вопрос мучил меня постоянно.

Счастливое время – отрочество! В наше время внимание мальчишек и уважение одноклассников достигалось тем, что надо было прочесть больше книг, выучить необыкновенные стихи, написать бесподобное сочинение, решить задачу на контрольной быстрее всех! Мы понятия не имели о джинсах, сигаретах или косметике. Красивая заграничная ручка была верхом наших мечтаний. Проблемы пола нас не волновали, мы были наивны и чисты.

На переменах 13-тилетние школьники обсуждали мировые и литературные проблемы, мы обожали французских шансонье, с восторгом слушали Окуджаву и не имели ни малейшего понятия о том, что происходило в нашей стране на самом деле. Интеллектуальный Ренессанс в нашей школе не имел никакого отношения к политике или к сексу....

Нынче молодые и зрелые представители рода человеческого пользуются иными методами борьбы за выживание – хладнокровно «убивают» соперниц фотомантожем в интернете или шантажируют возлюбленных…

Но вернемся в то благословенное время… Однажды, выходя из кабинета физики, я застыла на месте. В актовом зале кто-то играл на рояле. Эта музыка меня будто подхватила. Казалось, что я попала в поток, несущийся с горы – еще минута, и разобьюсь о камни… Я замерла на месте. Потом на цыпочках стала пробираться в зал…

Играла Милочка! – Так вот, почему ею все так восхищаются, – подумала я, и тут заметила Сашку. Он стоял у рояля в позе принца и всем своим видом показывал: «Она играет для меня!»

– Ах, вот оно что! Воздыхатель и предмет поклонения! Горячая волна поднялась во мне: боль, отчаяние, злость. Будто увидела прекрасную картину, в которой для меня не было места…

Восторженная улыбка Сашки была у меня перед глазами, когда я ворвалась в класс. С трудом протиснулась за свою парту, хотя раньше мне всегда хватало места. Наверно, моё тело стало необъятным от обиды.

Прозвенел звонок. Вошла Елизавета Васильевна и стала объяснять новую теорему. Я сидела, сжав губы, в ушах всё еще звучала музыка, которую играла Милочка!

– Так играет! Но что это за произведение, кто автор? Надо выучить, надо неприменно найти и сыграть. Вот посмотрим, – проносилось в моей голове. И вообще надо сделать что-то удивительное, чтобы мной тоже восхищались, чтобы Сашка остолбенел… Может быть, выступить на олимпиаде, ведь я лучший математик? Или написать сочинение, которое прочтут перед всем классом? Меня хвалят, все удивляются… Нет, лучше всё-таки, научиться играть эту удивительную прекрасную музыку…

Был сентябрь. В ноябре – школьный вечер. Хватит читать стихи, играть глупые роли в детских пьесах – это было слишком привычно и легко. Пора сделать что-то серьезное…

И началась погоня за музыкой… Помог случай. Услышала знакомую мелодию по радио и диктор объявил – исполнялся "Порыв" Шумана.

Примчалась в нотный магазин на Неглинной, долго рылась в старых нотах и, наконец, купила немецкое издание «Ретерс» со старинной вкладкой – Phantasiestücke Роберта Шумана. Пришла домой, открыла сборник, и… мне стало страшно.

– Как это сыграть? Да разве можно выучить это переплетение пассажей и аккордов? Но я сказала себе: – Захочешь – так и сможешь! – и начала буквально вгрызаться в зашифрованные знаки с бемолями и диезами.

Занималась упорно, терпеливо пробираясь от такта к такту, будто через колючую проволоку. Как только мне удавалось поймать музыкальную мысль Шумана, и мелодия с трудом обнаруживала себя в однообразных пассажах, которые, казалось, без конца повторяют одно и то же, я чувствовала себя настоящим охотником, который вот-вот настигнет редкостную райскую птицу.

Было непостижимо, что я сама отказывалась от прогулок, не подходила к телефону, когда звонила лучшая подруга, не обращала внимание ни на что, а сидела у старенького пианино и заставляла свои пальцы делать немыслимые движения, а сама напряженно вслушивалась, и каждый раз удивлялась, каким образом звуки могут передавать волнение и страсть, восхищение и печаль, ужас и состояние борьбы – всё то, что написал маленькими черными точками великий Роберт Шуман больше ста лет назад?!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.