Последний кабальеро

– Ну, что с ним? – Сабина не слишком аккуратно занималась готовкой. И снова этот опротивевший бобовый суп с перцем и луком. Методио молча протянул ей пистолет, но та не взяла оружие, кивнув головой в сторону полки, где лежали книги по готовке. Руки у Сабины были в локоть в томатной пене, с раскрасневшегося лица стекал пот, и Методио злорадно заметил, что повара не заботит, что его пот присутствует в составе блюда. Сколько он себя помнил, готовила Сабина всегда одно и то же, за редким исключением, когда хозяин лично приказывал приготовить что-то особенное для гостей. К тому же отвратно готовила, если хозяин не ставил ей это в укор. Но раньше ей помогали служанки, вернее было бы сказать, готовили, пока Сабина рассевшись в плетёном кресле, читала очередной роман, купленный в городе, либо в тихую утащенный у дочерей дона Хуана. Теперь она осталась почти одна, за исключением глухой девушки, что мало понимала речь и жесты Сабины, а потому была определена ею на уборку кухни и присмотром за мерзкими пернатыми. Куры были идеей дона Хуана, услышавшего как-то от одного старика-горца, что когда курица, из местной невзрачной породы, снесёт голубое яйцо, все беды обойдёт дом стороной. Работавшие в гасиенде, кроме глухой Кармен и старого Методио, про себя посмеивались над наивной верой старого хозяина в сказки, что рассказывали им в детстве. Кармен видимо не понимала, зачем тут куры, но послушно пыталась выполнять работу, за которую ей платили этими самыми курами, кормили два раза в день, и раз в месяц выдавали два эскудо. Методио же был не столь материалистично настроен, поскольку знал того старика, рассказавшего хозяину эту байку. Куварратак был старым человеком, одного возраста с доном Хуаном, но сохранил и ясность ума, и силу в теле. Он уже восьмой десяток лет искал в горах белок и барсуков, хотя из-за постоянного шума, производимого на горных выработках, был вынужден ходить за хребет Лобо-Варго, в дикий край Секуаруедас, куда больше никто не рисковал входить. Куварратак или Савва, как прозвали его местные крестьяне, был человеком со странностями, но точно не глупый, не бросающий слова на ветер. Методио вообще сильно сомневался, что старый охотник вступил бы в разговор с доном Хуаном, если бы его на это не толкнула какая-то скрытая необходимость, которую он мог прочесть в своих снах или видениях, во время транса. Один из немногих умеющий видеть огонь, как говорили про местных знахарей и колдунов из племени юрок, без особой надобности не спускался к людям, обходясь тем, что сдавал добытое одному старому полукровке, работавшему на гасиенде Мерилас, за половину цены. А потому то, что три года назад старик пришёл в гасиенду сам и обойдя слуг, встретился с доном Хуаном в его гостиной, было удивительно. И тревожно. Методио сам хотел посмотреть в огонь, понять, что же привело Савву сюда, но что-то удерживало его от этого шага.

Методио пожевал губу и медленно, словно охотник, которыйбоится спугнуть добычу, проговорил.

– Плохо, совсем плохо. Надо сказать отцу Мигелю. Может быть, и доктора, дона Рафаэль Ортис позвать придётся. Думаю, старик последнее лето живёт. Вотчто, я пойду прямо сейчас, больше оружия вроде бы нет в доме. Это спрячь, куда следует. Вернусь к ужину, может быть с кем-то ещё, так что приготовь что-то более приличествующее месту и времени, женщина!

Сабина перестала помешивать варево, упёрлась грязными руками в свои широкие бока, и смерила его своими жгучими и злыми, как угольки глазами.

– Не тебе меня учить, старый, что надо делать, а чего делать не следует. Идёшь – иди, а советы мне ненужны от такого дурня, что не может починить свои сапоги!

Оставив последнее слово за собой, чтобы при случае указать наглой бабе на её законное место, Методио гордо вышел на улицу. И тут же сник. Жара стала за прошедшие полчаса ещё более непереносимой. И пёс, и птицы, и люди, все куда-то попрятались от палящих лучей светила. А ему ещё идти в Сан-Кристобаль, искать отца Мигеля, а потом тащиться в город, к дону Ортису, если священник решит, что вмешательство медицины пойдёт на пользу последнему аристократу из рода дель Васко-и-Дингадо. Он натянул обтрёпанную широкополую шляпу на седую голову, надел истоптанные высокие кавалерийские сапоги, что стояли возле гамака, поправил пояс с широким охотничьим тесаком и спустился на пыльный двор, прямо под солнечные лучи. Пройдя немного, он остановился, и повернул к высокой конюшне, где хранил кое-что из своих вещей. Внутри опять же никого не было, парни чистили стойла рабочих лошадей с другой стороны, а эта часть постройки всегда использовалась для хозяйских дорогих скакунов. После смерти Элеганс больше никто не оставлял здесь своего любимца, даже редкие теперь гости оставляли своих коней на улице, у привязи под навесом. Да и раньше редко, кто оставался в гасиенде больше, чем на день, а теперь такого года три не было. Внутри было сухо, чисто, никакого обычного лошадиного запаха, характерного для любого стойла, не было тут и мышей, следовательно, и кошки не обитали в старой постройке, с их отвратительными запахами. Даже куры сюда не заходили, поскольку для них не было никакой поживы на каменном полу. Солома уже не покрывала каменную кладку, оставшуюся от предшествовавшего здания, времён до колонизации этого края. Методио прошёл к стойлу, где раньше стоял пони донны Изабеллы, же давно издохший, и отодвинул пустую кормушку. Деревянная колода скрывала небольшую нишу в полу, прикрытую обломком черепицы. Вакеро достал нож и осторожно приподнял обломок. Щелчок! Из образовавшегося отверстия торчало шило, своего рода защитный механизм его тайника. Он смело убрал «крышку» и поглядел внутрь тайника. Две кожаные сумки, обмотанные поясами с местным орнаментом, кисет, крепко замотанный в тонкую рваную тряпицу, амулет, с которым он ходил на охоту, заговорённый старым шаманом Итчекаса, что давно уже помер от водянки. Две пачки патронов на 45, ещё не распечатанные, по двадцать штук в каждой. Бычий пузырь, в котором лежали мелкие монеты, старые медные песо и новенькие стальные сантимы, недавно начавшие выпускаться. В пузыре лежали ещё серебряные десять монет, по реалу каждая. Под всем этим богатством лежала плотная парусина, которая прикрывала большой чёрный шестизарядный револьвер, армейский, один из тех, что носят кавалеристы из стражи генерал-капитана. Произведён гуэро всего три года назад, если клеймо не врёт. Он осторожно взял оружие и осмотрел, хотя никто не мог прикасаться к револьверу, не покалечившись о хитроумную ловушку.

– Вот ведь как вышло, сеньор сержант. Вы давно уже мертвы, а я жив и пользуюсь вашим оружием. – Методио пробормотал вслух и сам испугался своего голоса. Прислушавшись, он убедился, что никто его не подслушивает. Тогда он сунул револьвер себе в подсумок, кинул туда одну пачку патронов. Затем подумал, и достал два реала и десять песо, из копилки-пузыря. Аккуратно уложив всё обратно, он осторожно взвёл механизм защиты и прикрыл черепицей свой тайник. Затем поставил на место старую кормушку и притопал редкий песок, что заносил сюда ветер через всегда открытые ворота. Отряхнувшись, Методио вышел из старой конюшни.

На дворе не было ни одной живой твари, ни одного человека, и после прохлады конюшни, которую из-за толстых каменных стен не прогревало солнце, старому вакеро казалось, что его облили раскалённым маслом. Хоть он и привык к солнцу, и всю жизнь прожил тут, но этот день был особенно жарким. А ведь это ещё не конец лета, если не придут тучи, в такой жаре за неделю погибнут все те жалкие всходы, что едва вылезли из земли после засушливой весны.

– Эй, старик, куда отправился? Или Сабина опять что-то купить отправляет нашего патриарха?!

Весёлый голос заставил его вздрогнуть, одноглазый Мигель, выполнявший не совсем чётко определённый круг обязанностей. Он был что-то вроде управляющего на ближних земельных участках, но иногда выполнял и функции секретаря при доне Хуане. Мигель появился, словно демон из-под земли, разве что грома и серного запаха не было. Несмотря на жару, он был одет как всегда в свой облегающий чёрный костюм, как у настоящего дворянина, и светлые кожаные сапоги, из шкуры горного козла. Голову венчала лихая шляпа, вроде той, что носят офицеры-кавалеристы, только без кокарды. Тонкие усики, холёная физиономия и единственный, но быстрый глаз, замечающий всё, что его и не касалось, отчего-то всегда были противны старому Методио. В правой руке управляющий, всегда в кожаных перчатках, держал тонкий хлыст, а в левой, мешок с какими-то неприятно пахнущими склянками. Так что некоторое сходство с жителем подземного мира у него было, что дало повод Методио ненавидеть управляющего ещё сильнее, хотя его отвращение и так было абсолютным. Но показать он его не мог, потому попытался состроить улыбку, и как можно вежливее промолвил, приподняв шляпу.

– Пошёл, потому что врач сеньору нужен. И заказать мессу для Игнасио. А что вы в такое пекло ходите, всё равно, сейчас ни разбойник, ни вор не полезет никуда. Пока украсть попытается, хотя, что у нас красть, да и парни не дрыхнут, слышите, песню поют, его раз пять удар хватить может!

– Ах, Методио, Методио! Ты как всегда предан своему хозяину, и кроме того, слишком уверен в том, что знаешь людскую природу. Ну, ладно, иди, если свою голову тебе не жаль. Если увидишь в городе дона Басилио, передай от меня привет и подтверди, что я буду завтра, как и обещал!

Не дожидаясь ответа, Мигель, насвистывая мотив, незнакомый Методио, прошёл внутрь усадьбы. Старик помедлил, глянул назад, но управляющий уверенно шёл в дом, не собираясь останавливаться и добавлять какое-то новое задание. Методио был в некотором привилегированном положении, и потому напрямую Мигель не приказывал ему, зато обращался с просьбами, которые старик не решался игнорировать. Кто знает, если умрёт старый дон Хуан, не сможет ли этот пройдоха завладеть землями «Гранд террано донасьон»? Старик подумал, а не мог ли этот сын спившегося священника и бывшей туземной рабыни быть причастным к тем поворотам судьбы, что лишили дона Хуана земель? Но тут же он отверг такое предположение, поскольку из-за трусливого характера Мигель Кобардио, может и желавший после смерти хозяина прихватить что-то себе из господского имущества, хотя бы и землю, скорее стал бы рыться на старом кладбище, чтобы продать кости студентам-медикам, чем посметь пойти против закона. Но он всё равно был неприятным типом, полным всяческих скрытых и неприятных вещей.

Методио вышел за ворота усадьбы, побрёл по кое-как проложенной дороге вниз, в сторону мертвых домиков Сан-Кристобаль. Когда-то дорога эта была выстроена по приказу местного владыки, мелкого князя туземцев, но с тех пор минуло уже половина тысячелетия, а у новых хозяев не было нужды в ремонте старой дороги. Только в последние пару лет, видимо из-за постоянных взрывов, камни стали вылезать, превратив гладкую поверхность дороги в настоящее испытание для коня и человека. На телеге ехать было совсем невозможно, отчего и не ездили сюда знатные господа, а уж если и приходилось навестить старого хозяина, то поднимались на холм верхом, но не по дороге, а по протоптанной тропе, рядом с разворошенным каменным полотном. Особо мешающие камни убрали прошлой весной, но сильные проливные дожди проделали в пустотах канавы, отчего разрушение дороги только усилилось. Методио уныло обозрел будущий путь, ему предстояло преодолеть не меньше мили, пока он доберётся до первых домиков поселения. По тропе он не решался идти, так как в это время года в траве на склоне было много змей, а его сапоги имели кое-где прорехи. Самое отвратное, это быть укушенным мелкой гадиной, которую и не увидишь, и медленно подыхать, мечась в бреду и агонии. Несмотря на то, что камни должны бы привлекать тварей, на дорогу они не желали вылезать. Это было главной причиной, почему Методио побрёл по искорёженному пути.

Он брёл, обдумывая про себя, что же привело Мигеля среди дня в усадьбу. Обычно он вёл свои дела, не посещая усадьбы, если того не требовалось, либо если не было указания дона Хуана. Но хозяин уже давно не отдавал никаких указов, живя в прошлом, а Мигель вёл дела так, как считал нужным. Пеоны жаловались на него, утверждая, что он повысил норму сдачи урожая, урезав забор воды и повысив саму ренту. Сколько из полученного добра уходило на счёт дона Хуана? Кобардио наверняка приворовывает, а чтобы не было так видно по счетам, увеличивает поборы. Надо бы сказать отцу Мигелю, может, что и присоветует, ведь злобу свою земледельцы могут сорвать не только на управляющем, но и на всех слугах дона Хуана, и даже на самом хозяине.

Он остановился и задрал голову, в небе не было ни одной птицы, ни одного облака. Пот стекал по рукам и спине, он уже весь покрылся липкой солёной сыростью. Казалось, что голову охватывает огненный горшок, или даже тиски, раскалённые тиски, которые медленно сжимает невидимый великан, стремясь узнать, что скрывает там внутри череп этого существа. На какой-то миг ему показалось, что земля зашаталась, и он оступился, споткнулся, почти упал, но смог удержать равновесие. Что-то шевельнулось сбоку, он инстинктивно развернулся, готовый отпрыгнуть назад. Змеи могут подползти к самому краю дороги. Перед ним сидел старый, похожий на истрескавшийся и высохший корень дерева старик.

– Не ходи туда, сын Ангелина. Постой рядом со мной. Я хочу сказать тебе, предупредить тебя.

Голос был словно бы тихий шелест травы, и он не был уверен, что старик говорил с ним.

– К-кто т-ты? – от неожиданности Методио не мог выговорить слова, язык словно онемел.

– Ты знал меня когда-то, да забыл. Все забывают тех, кто уходит и не возвращается.

– Я не знаю тебя, дедушка! Я знаю всех в округе, многих из ныне мёртвых знал лично. О многих слышал, но тебя я вижу впервые! – Методио мельком оглядел странный наряд старика. Обычное одеяние для людей племени юрок, но больно уж чудное. Такого орнамента и шитья он не видел.

– Знаешь, мальчик, я ведь сделал тебе первый кнут, чтобы ты смог пасти твоих овец. А амулет ты зря не одел, он тебе ещё пригодится.

– Итчекаса?!

Глава вторая

Генерал Энрике Себастьян Пейран – видный государственный и военный деятель второй половины прошлого века. первый президент республики, после победы над диктатором Хасундо, сподвижник видного деятеля народного движения Хелайа Хосе Лопес. Под его руководством были разработаны: основной закон страны, Вторая Конституция; создана система всеобщего избирательного права, включая впервые давшее право голосовать для женщин и туземцев; составлен свод законов, улучшивших жизненные условия большинства жителей страны. Под его непосредственным руководством впервые в стране была создана система всеобщего бесплатного среднего образования, основана, а затем расширена система медицинского обслуживания населения. Была разработана и введена новая денежная система, изменившая сложившуюся за века колониального правления стандарт «золотого дублона». Эскудо был объявлен внешней платёжной единицей, внутри страны была введена десятичная система, в которой реал равнялся десяти песо, которые делились на сто сантимо. Реал был заменён в последствии полностью на песо, в соотношении один к пяти, эскудо же оставалось платёжной единицей для внешней торговли ещё тридцать лет. Занимал должность временного, затем первого президента 17 лет, после чего сдал пост первому избранному всеобщим голосованием президенту Леону дель Баррас. Памятник генералу Пейрану и музей, созданный в фамильной усадьбе рода Пейран, являются главными достопримечательностями его родного города, Сьюдад-де-ла-Фуэнте. Каждый год,10 мая, в день смерти основателя и защитника республики, сюда стекаются десятки тысяч людей изо всех уголков нашей любимой Родины, чтобы отдать долг памяти великому сыну своего народа.

Албарра и Сиреко, История государства и его создателя.

После погони, устроенной «дикими котами», и последующей стычки с людьми генерал-капитана де Соуза, завершившейся полным уничтожением солдат, сержант Коррадо принял решение убираться отсюда, пока майор не принялся за него, как ненужного свидетеля. Коррадо был всего лишь вестовым, посланным навстречу с главарём «котов», сержантом Хуаном Эчеварра, с пакетом, запечатанным самим майором. Но вид семерых кавалеристов, расстрелянных из кустов «котами» ввёл сержанта в состояние близкое к паническому. Конечно, он слышал всякие разговоры, перешёптывания и весьма сомнительные шутки, но не придавал этому особого значения. Даже участие в нападении на бедную деревню горцев, с последующим насилием над всеми жителями женского рода, будь то старуха или почти младенец, не было для него сильным испытанием совести. Ведь надо же когда-то и повеселиться солдату! А эти полулюди-полузвери, всё ещё хранившие заветы своих давно сгнивших в земле дикарей-предков, поклонявшихся каким-то ветрам, огню и прочим зверушкам, да птичкам, были просто идеальной мишенью. Он даже прихватил, на память и просто потому, что взять особо было нечего, красивые бусы из застывшего вулканического стекла, у той тощей смуглолицей девке, которое потом подарил Вероники. Но убийство солдат генерал-капитана, посланных по незнанию в след трём котам, ограбившим тех дураков-пилигримов, было последней чертой. Майор сделал свой выбор, встал на сторону скандального политика и богача, Хелайа Хосе Лопес, и что скоро все встанут на одну из сторон, о чём недавно по пьяни хрипел Хименес, лейтенант при штабе полка. Но ему, уроженцу пригорода столицы, тридцати лет от роду, сержанту Мигелю Коррадо, мечтавшему осесть где-то в подобном местечке, претила сама мысль оказаться в составе одной из сторон в будущем кровопролитии внутри страны. Во-первых, за все двенадцать лет службы ему посчастливилось не участвовать ни в одной кампании, и обрывать этот срок он был совершенно не согласен. Во-вторых, шансы у Лопеса были не самые явные, генерал Веласкес, отец главы кампании «Веласкес импреса», имел намного больше сторонников, в том числе и генерал-капитан де Соуза был в его рядах. Антиреэлекционистскому движению, требовавшему отстранения от власти нынешнего президента, куда входили и Веласкес и Соуза, принадлежало как минимум треть мест Сената, треть была у консервативного блока доктора Мадраса, поддерживаемого религиозной частью общества и большинством мелкого и среднего класса предпринимателей. Доктор Мадрас шёл на смену президенту Хасундо, готового отдать пост в руки любого кандидата, кто обеспечит неприкосновенность его состояния и жизни, а также его многочисленных родственников минуте трагическая участь семьи генерала Максимилиана, провозгласившего себя королём. Их попросту перевешали, словно рабов, бежавших с плантации лет сто назад. Даже маленьких детей. Коррадо очень хорошо помнил те времена, поскольку его семья жила рядом с дворцом неудавшегося императора, и видел, что бывает с проигравшими в борьбе за власть. Даже если проигравшему пять лет, и он даже имени своего написать не может. В-третьих, столкновение с людьми де Соуза не могло долго скрываться, а значит, их ждёт как минимум усиление гарнизона, а кто знает, кого пришлют на подмогу. Если это будут верные режиму части, либо зависимые от генерала Веласкеса и его сторонников, тогда дни майора, а с ним и всего полка сочтены. В-четвёртых, родители Вероники сделали весьма явный намёк, что девушке в её возрасте не престало встречаться с мужчиной его лет без каких-либо перспектив. Фактически отец Вероники, мелкий торгаш, поставил ультиматум, или он до осени объявляет о женитьбе, или он, член городского совета, напишет на него заявление, что он, сержант Коррадо, силой овладел невинной девицей. Если же он согласен, то так и быть, он, Франсиско Косерас поможет устроиться будущему зятю в городскую стражу. В таком случае ему надо было как можно быстрее уволиться, ведь альгвазил Морено был троюродным дядей Вероники, и наверняка нашёл бы место бывшему сержанту армии с безупречным послужным списком. Да и вообще Коррадо до зубовного скрежета надоело быть десять лет подряд сержантом на бумаге, на деле вестовым, мальчиком на побегушках у других сержантов и офицеров, порученцем у штаба полка. Денег это не приносило, а когда выпучив глаза Коррадо, обливаясь потом и пыхтя, нёсся по гарнизону, а то и по городу, над ним посмеивались, словно над рекрутом. И вообще быть членом полубандитского сообщества, именуемого для приличия 7-м горно-кавалерийским полком, было просто стыдно. А теперь ещё и очень опасно. Ведь он так и не стал носителем их тайного знака, лапы кошки, а значит, увидев уничтожение людей де Соуза, он обрёк себя на смерть.

– Эй, мордатый, как тебя, Коррадо? Иди, иди не бойся! Ты же не с де Соуза, чего тебе меня бояться?! – Резкий окрик, принадлежавший сержанту Эчеварра, огласил молчаливую после недавней пальбы лесистую округу. Грубый голос вырвал его из тревожных мыслей, но вместо того, чтобы ударив коня, они то все пешие, умчаться прочь отсюда, пока ещё есть время. Куда бежать он не придумал, это было всё равно теперь, да хотя бы и к альгвазилу Морено. Тот наверняка имеет связи в аппарате генерал-капитана. Если он выдаст заговорщиков, то быть может ему даже дадут награду, повысят и переведут в благонадёжную часть. Но привычка беспрекословно слушаться сыграла свою роль, он понуро слез с лошади, и поплёлся к молчаливой десятке «котов», вооружённых длинными самозарядными карабинами «Скотт». Они расступились, давая ему проход, но затем снова сомкнули ряды. Внутри круга на камне сидел Эчеварра, невозмутимо срезающий золотые галуны с офицерского мундира. Он уже отрубил палец, чтобы достать кольцо с камнем, выпотрошил карманы и сумку. Забрал оружие.

– Ну, чего тебе тут надо, толстяк? Какого ты попёрся сюда, дурень? Ты вроде бы нас должен ждать у перевала Горриас? Я не ошибаюсь, Хернандес? – Эчеварра даже не поднял головы, продолжая мародёрствовать. Хернандес, его правая рука, тут же решительно закивал головой.

– Точно говоришь, сержант. У перевала Горриас он нас ждать должен был.

– А он припёрся сюда. Думал, наверное, хе-хе, что мы опять баб обезьяньих драть собрались! Ха-ха!

Вся банда загоготала, не столько из-за глупой шутки, сколько стараясь угодить своему главарю.

– Вот видишь, как плохо вышло, Коррадо, что поддался глупому зову твоего жирного тела. Теперь мне тебя тоже убить придётся. Как и этих вот дуралеев в синей форме. А пропажа одного из наших не останется без внимания тайной службы. Ведь за последние три месяца в стычках с золотодобытчиками, крестьянами и горцами у нас погибло почти тридцать пять человек. Верно, я говорю, Хернандес?

– Так точно, сержант! Тридцать пять погибло, сорок три ранено, двое пропали без вести. Итого штат полка составляет всего три полных сотни и ещё две полсотни, не считая таких как он и сопляков. Это ещё полторы сотни разномастного сброда.

– Вот ведь как вышло, Коррадо. А у генерала де Соуза тут не меньше пяти тысяч, да ещё городские стражники, мелкие землевладельцы, создавшие милицию. И вот из-за тебя мы все теперь оказались под угрозой разоблачения. Перед угрозой неминуемой смерти. У тебя есть только один выход, сержант Мигель Коррадо, вернее два. Но тебе лучше выбрать тот, что я предложу.

– Я, я весь во внимании, сеньор Эчеварра. Что ты хочешь мне предложить?

Неожиданно крепкий удар в голову, нанесённый сзади, свалил Коррадо с ног. Он упал прямо в кровь, уже слегка загустевшую лужу, что натекла с тела молодого безусого лейтенанта. Коррадо попытался подняться, но его схватили за голову и впечатали в кровавую лужу. Он стал трепыхаться, дёргаться, но кто-то сильный, наверное, это был Борреас, огромный, почти чёрный от загара капрал, крепко держал рыхлое тело Коррадо. Затем его так же неожиданно подняли на ноги и поставили, всего измазанного кровью и сухой землёй, перед Эчеварра, уже пректившего своё отвратительное дело, и с интересом наблюдавшего за кашлявшим и сипевшем Коррадо.

– Ну, теперь поговорим более интимно. Ты останешься здесь, с этими мертвецами. А когда тебя найдут, вернее, искать будут их, может быть нас, то найдут тебя, ты им сдашься без сопротивления. И скажешь, что это ты убил этих бедолаг. И что ранее, в деревне Ксочатак именно ты устроил пожар, в котором погибли все те обезьяны.

– Н-но п-п-почему?! За что?! Ведь я всё всегда выполнял, как следует, я никогда не выдал…..

– И не выдашь впредь. Если так ты поступишь, то твоя судьба будет более лёгкой. Если нет – не доживёшь и до суда. Кстати, твоя толстуха Вероника, она какова в постели? Огонь? Или как ты?

Окружавшие Коррадо загоготали, теперь уже искренне, плотоядно облизывая губы в предчувствии весёлого развлечения. Коррадо сжался, посерел, забыл, что весь измазан кровью.

– Простите, сеньор Эчеварра, не трогайте пожалуйста Веронику! Прошу вас, заклинаю всеми святыми! Она не переживёт этого позора! Она для меня всё! Я всё сделаю, как вы просите!

– Хорошо. Тогда вот что ты скажешь прокурору. Ты украл свинью, хотел продать, чтобы подкопить денег на свадьбу. Про это в городе многие знают, как и то, что твоё довольствие слишком мало для того, чтобы достойно провести празднество. Убегая, ты случайно столкнулся с людьми де Соуза. Ты перепугался, ведь за кражу тебя могли прилюдно высечь и вышвырнуть из армии. Тогда и свадьба твоя накрылась. Они тоже спутали, решили, что ты один из «котов». Но твой конь оказался быстрее, это правда, у нас кони в горах лучше ихних, те только на равнине годятся. Но понимая, что уйти не удастся, ты поскакал к этому, известному тебе месту. Вышвырнув свинью в пропасть, чтобы отвлечь внимание преследователей, ты затаился в кустах. Они прибыли спустя несколько минут, проклиная горы и воров. Визг покалеченной свиньи отвлёк их, возможно, они решили, что визжишь именно ты, сорвавшись вниз. Встав перед тобой, и решая, как спуститься вниз, в голову солдатам не пришло обыскать соседние кусты. Ты решил, или сейчас, или никогда. Взяв на мушку своего револьвера, ты выстрелил в офицера, прямо в голову, тот упал сразу. Но остальные рассеялись, начав простреливать кусты. Тоя судьба висела на волоске. И тут произошло непредвиденное, кто-то стал отстреливать одного за другим солдат. Кто-то, кого ты не видел.