Месть обреченных

– Ну и что было дальше? Как сложилась ваша жизнь?

Стражник в задумчивости почесал щетину на смуглом лице.

– Мать умерла при родах. Амулет, что на моей шее, повесила она перед смертью. Родня, узнавшая из сплетен о связи матери с созданием Шторма, отказалась от меня. Все детство я провел в приюте, находящемся под властью только что открывшегося в Шленхау монастыря Утренней Звезды. Отсюда и такие знания истории Королевства. В монастыре я пережил вторую междоусобицу и страшную чуму, которая обошла храм стороной. Я многим обязан служителям Утренней Звезды, хотя мне не нравятся их простые, некрасивые обряды.

–Жертвоприношения?

–Нет. На это Король не согласился. Они теперь приносят в жертву животных по своим праздникам, которых не много, по особо значимым дням льют на алтари свою кровь, но без убийств. Пришествие Темного Пророка, Праздник Откровения, День Примирения, и, самый почитаемый праздник – День гордыни Творца. Последователи Отступника считают, что он сотворил мир, руководствуясь гордыней и честолюбием, и это утверждение может быть истинным. Я сам так думал ранее, пока не стал колдуном Стражи. Там мы больше интересуемся теорией Магических Штормов. Мне и многим другим кажется, что мир возник вследствие одного из них. Но я отвлекся…

–Что с вами случилось дальше?

– Все, к чему меня готовили с детства, то есть к служению, не радовало мой беспокойный дух. Из монастыря, я бежал, едва достигнув совершеннолетия. Податься мне было некуда, а тут как раз Стража набирала новичков в свои ряды, поубавившиеся после войны и мора. Так что я с шестнадцати лет на службе короля. А теперь – герцога.

– Герр Конрад, позвольте спросить, а вы обычный человек? У вас могут быть дети?

Стражник пожал плечами:

– Я отлично вижу в темноте, почти как днем, только в серых цветах. На мне заживают раны, как на собаке. Легкие раны, конечно. В храме, когда я был ребенком, мне сказали, что со временем я открою новые возможности в себе, но пока я не наблюдал их проявления… А насчет детей… Ян, прекрати меня пугать!

Ян захохотал, но, вдруг, его густые брови сдвинулись, бард вытаращил глаза, всматриваясь вперед.

– Направо. Впереди препятствие.

Конрад, сидевший у кормового весла, послушно повернул лодку вправо, а Ян своим веслом застопорил ход плоскодонки.

Речку перекрыла упавшая огромная толстая сосна, еще совсем сырая. На ветках рыжели многочисленные иголки.

Внимательно осмотрев препятствие, Ян заключил:

– Придется обносить по берегу. Странно, наверное, упало недавно. Я пару месяцев назад был в здешних местах и не помню этой сосны.

Они повернули, но вдруг Ян, с подозрением косящийся на рухнувшую лесную великаншу, прошептал:

– Стойте, господин Таер! Ради всех богов! Смотрите, она явно срублена!

Конрад посмотрел на основание сосны и увидел, что дерево действительно рухнуло под топорами. Кто-то явно решил сделать здесь отличное местечко для засады на рыбаков и путников.

– Разбойники… – проскрипел зубами Ян.

Стараясь не поднимать веслами шума, они причалили.

Конрад спустил ноги в воду, и стоя по колено в иле, привязал плоскодонку к ветке сосны. Ян зарядил арбалет.

Словно два диких камышовых кота, путники ловко взобрались на пологий склон, обогнули верхушку сосны и ползком, приминая сырую от прошедшего ливня траву, стали продвигаться к видневшемуся вдалеке краешку лесного гребешка.

Вскоре они услышали звуки человеческой речи.

Это был чей-то дружный гогот вперемешку с отборными ругательствами. Порой гогот перекрывал властный спокойный голос, очевидно принадлежавший вожаку банды. Изредка слышался чей-то скорбный плачущий голосок, дребезжащий старческой немощью.

Сцена, свидетелями которой невольно стали наши герои, была воистину бесчеловечна.

Возле старой, покрытой уродливыми наростами, березы, росшей на отшибе, стоял круг людей явно разбойничьей наружности. Все были с оружием, за спиной у каждого было по охотничьему луку.

Они стояли у березы кругом, уставив загорелые, ухмыляющиеся лица вниз, в яму, которую, надрываясь, из последних сил копал убогого вида маленький сухой старичок, с клочком бороды и длинными спутанными седыми волосами. На старческом, покрытом пятнами, сморенном, словно печеное яблоко лице, проложили дорожки слезы.

–Рой, рой, червяк! – гоготали разбойники – если там нет клада, считай, что ты труп! Понял, старый пень?

Конрад стиснул зубы. Он впервые видел, чтобы так глумились над стариком.

Дед вдруг бросил заступ, посмотрел подслеповатыми глазами на огромного, щербатого главаря, с красным от выпивки лицом, и плюнул вверх, стоя на дне уже довольно глубокой ямы, стараясь попасть в лицо разбойника. Плевок не долетел до цели и повис каплей на штанине бандита. Тот рассвирепел и вытащил из-за пояса зазубренный нож. Товарищи удержали его.

– Погоди, Кай! Этот лозоходец еще не отрыл нам клад! Пусть постарается!

– Рой, пьянь манцарская! – рявкнул главарь – если понадобиться, будешь рыть до того самого ада, в который ты веришь!

Старик молчал.

Главарь опустился на корточки и с дрожью в голосе, ласково сказал:

– Будешь упрямиться, Нагаш, я сегодня же навещу в Зеленых полянах твою внучку. Ваше племя, манцар, давно мозолит всем нам глаза. Знаешь, что мы с ней сделаем? А? Мы опоганим твой «свет в окошке», отдерем ее так, что она треснет по швам, как ветхое платье! Понял меня, старик? А тебя мы закопаем в этой яме, если сегодня ты не доберешься до клада, который, якобы, нащупала твоя лоза.

Старый лозоходец, потрясая маленьким сухими кулачками, кричал на своем языке кочевников ругательства и проклятия, на что ему отвечали гоготом. Затем старик, вдруг, снова взяв заступ, с мрачной одержимостью стал ковырять суглинок на дне ямы.

Конраду опротивело зрелище унижения беззащитного кочевника. Он приподнялся. Ян схватил его за ногу:

– Куда вы? Их пятеро! У них луки!

Конрад вырвался и спокойно пошел вперед, ступая по колено в высокой сырой траве.

– Простите, уважаемые, но я хотел бы знать, что здесь происходит? – спокойно и невозмутимо проговорил Конрад, подойдя к разбойникам со спины.

Все бандиты как один повернулись. Увидев одинокого человека с коротким мечом в руке, они успокоились, деловито достали луки из-за спин и наложили охотничьи стрелы на тетивы. Конрад внимательно смотрел, как разбойники поднимают луки.

– Только попробуйте, – тихо сказал Конрад – Жить надоело? – он сплюнул на траву.

– Он блефует! – крикнул один из разбойников, низкого роста, пухлый, как большой навозный шар. Он натянул тетиву, но вдруг сложился пополам и захрипел. В животе у разбойника торчал арбалетный болт. Наконечник, перебив позвоночник, выглянул из спины. Разбойник задергался в агонии, изо рта пошла густая, темная кровь.

Я – капитан стражи Шленхау! – крикнул Конрад и потряс левой рукой пряжку пояса с виверной. Поляна окружена. Только двиньтесь – и вы все покойники.

Один из разбойников взвыл от страха и, бросив лук, словно кабан, помчался в сторону леса. Остальные остались на месте. Главарь, ухмыльнувшись щербатым ртом, резко вскинул лук и выстрелил в заросли осоки, где прятался Ян. Там вдруг раздался крик, и менестрель выбежал из своего убежища, зажимая правое плечо, в котором торчала стрела. Петляя, как заяц, бард добежал до склона и прыгнул вниз.

– Меня ты не проведешь, болтун. И тот одинокий засранец, что прятался в траве с арбалетом, не испугает меня.

Конрад не стал препираться с разбойниками, а просто прыгнул. Перекувырнувшись на траве, он достал кончиком меча пах ближайшего из разбойников, затем цапнул визжащего от боли бандита за ремень и дернул на себя.

Второй из разбойников, стоявший справа, выстрелил в упор из лука и в ужасе увидел, как стрела входит по самое оперение в задницу его товарища, которым закрылся стоявший на коленях стражник.

Конрад быстро вскочил, и, с трудом подняв полуживого хрипящего бандита над головой, кинул его на пустившего стрелу дружка. Главарь тем временем отбросил бесполезный в ближнем бою лук и достал из-за спины длинный зазубренный нож.

Старик, до того с изумлением следивший за действиями неведомого заступника, крикнул на ломаном «языке короны».

– Берехись! Сзаду!

Конрад не глядя ударил босой ногой назад и попал в мягкое. Главарь схватился за живот, однако стражник не дал ему опомниться, с силой ударив кулаком бандиту в квадратный подбородок. Полыхнул зеленым пламенем браслет – подарок Тиля. Предводителя шайки резко отбросило назад, на край вырытой стариком ямы.

Бандит, махая руками, как мельница крыльями, старался удержаться на краю, но, потеряв равновесие, рухнул спиной прямо в яму, едва не прибив вовремя отскочившего старичка.

Лозоходец не растерялся. С усилием, подняв тяжелый ржавый заступ, он опустил тупым острием прямо на лицо в ужасе завопившего главаря. Заступ разрубил переносицу злодея и вошел в голову на два пальца. Старику на лицо брызнула струя крови. Труп разбойника задергал ногой. Все было кончено.

Повернувшись назад, Конрад увидел, что второго, живого разбойника и след простыл. Выбравшись из-под тела товарища, он убежал в лес.

Конрад подошел к трупу со стрелой в заду и мечом в паху, выдернул свой анелас из раны и вытер о край рубахи мертвеца.

Подбрел бледный Ян. Певец внимательно следил за схваткой, но ничего не мог сделать, ибо едва держался на ногах. Менестрель потерял много крови, однако сам сломал и вытащил пробившую плечо навылет охотничью стрелу.

Бард свалился на землю и старик, проворно выбравшийся из ямы, сразу оказался около него.

Сжав сухими ладошками обе раны, старик склонился над пробитым плечом и стал нашептывать заговор. Конрад с удовольствием наблюдал, как кровь прекращает течь из ран, наконец, она вовсе остановилась.

Ян тем временем, кусая губы, вращал мутными белками выпученных глаз. Лицо его заливал пот, а из груди доносились тихие хрипы.

Старик жестом велел зажать Конраду отверстия от стрелы, сам отбежал к валявшейся неподалеку переметной суме, долго рылся там, и с торжествующим криком подняв над головой мясистый синеватый лист какого-то пахучего растения, подбежал к бессильно раскинувшему ноги лежащему Яну. Разорвав лист надвое, старик плюнул на половинки листа, отчего слюна изменила цвет на зеленый и зашипела, запузырилась. Приложив обе половинки к дырам на плече Яна, старик замотал чистой тряпицей плечо менестреля и на ломаном общем королевском сказал: «Шить бутет».

Яну быстро полегчало. Лист, очевидно, содержал какой-то сильный природный наркотик, потому что певец почувствовал себя неизъяснимо спокойно и хорошо. Старик же, яростно жестикулируя руками и вращая буркалами желтоватых, полуслепых глаз, что-то Конраду объяснял на своем причудливом, похожим на карканье ворона языке. Стражник внимательно слушал старика, затем, когда тот попытался дотянуться до руки капитана, чтобы поцеловать ее, Конрад отдернул ладонь.

– Перестань, отец. В конце концов, я представитель закона. Я должен был вмешаться.

Дед утер длинный, крючковатый нос шишковатым кулаком:

– Зако-он? Чаго-й тить за закон ат? Хде ты тута, милок, законы то зришь? Кабы не вы, меня бы уж порешили да прикопали недалече! Я уж с белым светом прощалси! Гады запрягли потаенный клад искати. Я вить лозоходец добрый. Чую, где вода камень точит, озерца подземные, речушки, клады, если надыть. Вот они мене и повязали, скоты, ни дна им, ни покрышки!

Дед оказался изрядным балаболом. Конрад еле сумел остановить его.

–Погоди, отец. Так чего ж ты им клад не отдал? Жалко стало?

Дед хитро прищурился, поправил веревку, что опоясывала длинную, почти до колен, вышитую бисером белую рубаху, изрядно замызганную землей и грязью, и, с вызовом глядя на стража, ответил:

– Невместно показалось! Такому сволочью, воронью черному, еще и монету в зубы? За что боролись, на то и напоролись!

Конрад с трудом понимал отдельные слова старика, но, в общем, смысл был понятен. Каждый офицер стражи был обязан знать несколько языков, чтобы вести допросы. Таер не был исключением.

– Так что же ты здесь копал, на пустом месте? Надеялся, что они перемрут от скуки или просто разойдутся?

Дед тряхнул головой. Запустив пятерню в косматые, седые лохмы, он почесал затылок, затем черными от грязи ногтями стал сдирать с лица корку запекшейся крови, брызнувшей на него из смертельной раны на лице главаря.

– Нет, добрый молодец. Оно не так просто. Чай, по уму делають. Клада тут нетути. Под ентой березой моя лоза другое почуяла. Здесь мертвяк сопит, чавкает. Я его чавканье сверху услыхал. Дай, думаю, раскопаю его. Пущай меня сожреть, зато и лихоимцами не побрезгует. Слыхал, чаго оне с моей внучкой сотворить собиралися?

Конрад подошел к краю ямы, где лежал труп главаря.

– Так здесь, как я тебя понял, видергенгер лежит?

Старик вытаращил глаза, показывая, что слово ему не знакомо.

– Возвращенец, говорю?

Дед закивал:

– Да, Нелапси! Страшный убыр, блаутзаугер – по вашему, по королевскому! За одну ходку деревню могет вырезать. Чую, давно здесь лежит! Злой аки пес цепной, отгрыз уже себе все, до чего дотянуться зубами смог! Надо будет из веси люд пригнать, чтоб башку ему отхряпать. Наверняка, убивец схоронен. Давно уж, лет пяток! Что его в могиле держит, единому вашему Отступнику ведомо. Знать, ворожил умелый человек, долгих лет ему! Мне еще чуток до него оставалося. Глядишь, к закату бы управилси. Ужо не ведаю, пробудился бы, али нет, но все же, авось и схарчил бы паразитов! А до деревни далече. Сутки пути. Он бы туды все равно за ночь не добрался, полыхнул бы на ясном солнышке, как сухая лепешка коровья!

Конрад невольно восхитился мужеством старика-кочевника. Манцаров не любили многие, за их неряшливость, лень и чрезмерную любовь к выпивке, но порой, среди этого, лишившегося своей огромной земли на северо-востоке, народа, попадались настоящие мудрецы и герои. Государство манцаров Ростания некогда находилось за океаном, и занимало обширные, почти пустые территории, доставшиеся манцарам легко и непринужденно. Эта легкость не осталась безнаказанной. Многочисленные кочевые племена, хлынувшие с юга и востока заокеанских территорий, разорвали на клочки Ростанию. Манцары не удержали обширных владений и ассимилировались с народами диких племен, северных империй, Рыжих островов и, наконец, Треснувшего Королевства. Забывшие почти все свои обычаи, обряды и растерявшие духовные ценности, манцары являлись для жителей Треснувшего Королевства неприятным напоминанием о том, что может случиться с ними, если их страна развалиться окончательно. Единственное, что осталось у манцаров – так это их бесшабашная смелость и отчаянность. Кочевники не боялись никого. Между тем, слово «кочевники» мало подходило для манцаров. Больше половины из них уже осели, а те, что еще мыкались по свету, были одержимы одной общей целью – найти себе новую страну, новые земли, чтобы возродить славу своего народа.

Конрад иногда по долгу службы встречался с манцарами и более или менее понимал их причудливую речь.

Старик, хлопотавший над Яном, приговаривал:

– И-и, касатик! Куды тебя пес понес, на помочь старику? Хрен бы со мной, старым! Вам вить жить ишшо, да плодиться! Чай вить, зазноба-то есть? А?

Ян захлопал глазами:

– Я вас не понимаю.

Старик перешел на ужасный ломаный общекоролевский:

– Обручен? Нивиста ись?

Ян отрицательно покачал головой. Старик всплеснул руками:

– Как нету? Такой красавец, и девку не нашел? Аль оне тебя сами ищут? Тоже стражник, что-ли? Гворю, тожа как он? – старик ткнул узловатым пальцем в сторону Конрада.

Ян устало улыбнулся, затем показал рукой, что он щиплет невидимые струны, и хрипло запел.

Дед ополоумел от радости:

– Да ну? А батюшки! Брешешь, поди? Певун никак? Ой-ти радость-то какая! Куды путь-то держите? В Шленхау? На коронацию?

Конрад, чистивший листом лопуха меч, коротко бросил:

– В Чартиц.

Старик повернулся и долго двигал сморщенными губами, словно жевал что-то:

– Вон оно что… Вот вить оно как. Эх, сердешные… Небось послали изведать – как и чего… Вить там хвороба великая. И не только.

–Что «не только»? – насторожился Конрад.

–Подъедете к Зеленым Полянам, узрите сами. Сам я из Гнилых Валежин, нас оттель гонят, говорят, мы заразу разносим. Ну, да ничого. Мы с внучкой нигде не пропадем. Двинем в столицу, в Юрбурх. Аль вообще, через море, на Рудые острова направимся. Не жалуют нас тут.

Вдруг старик подскочил, словно забыл о чем-то:

– Милостивцы, как же величать-то вас? За кого Ростанским богам то молиться?

Конрад представился, и представил Андераса.

Старик низко, в пояс поклонился обоим, затем закряхтел и опустился на траву:

– Надорвался чуток, покуда рыл. Ну, ничо, я перец гнутый! А вы, соколики, запомните, что я вам поведаю таперича. Клад тут есть, да не про иху честь. А вот вам я открою, где он спрятан. Лоза моя дернулась чуток вправо, когда я мимо во-он того можжевельника под стрелами этих собак шастал. Я так разумею – клад зарыт прямо под хворой сосной, что на краю гребешка кочевряжится. Клад, небось, дерево и попортил. Злые руки копали, корни порубали. Забирайте добро, и уносите ноженьки… Покой вам Чартиц сдался? Проклятая земля уже за пределы Зеленых Полян выбралась. Ничо на ней не растет, не колоситься, только зло на ней твориться. А фермеры ваши, бедолаги, мрут как мухи. Говорят, Белая Баба по избам шастает. Где красную тряпку оставит, там Чума и погуляет. Только видел я энту Чуму, не простая она. За ночь постель хворого в лохань с рудой превращается! Изо всех дырок хлещет! Страшно это, дико, сынок. Бери паренька и уходи.

Конрад молча слушал старика, изредка кивая головой. Нового старик ничего не сказал, лишь упомянул о странном состоянии земли, которая меняла свой цвет на серый и прекращала плодоносить по мере продвижения болезни. И еще эта белая женщина… Слишком много для простой Чумы. Ох, тяжко придется в Чартице.

– Спасибо отец, но клад мы не возьмем. Не до того теперь. Мне честь не позволяет, а у Яна – свои счеты с Чумой. Нам надо в Чартиц. Это судьба. Незачем ее обманывать. Как звать-то тебя, лозоходец?

Старик растянул беззубый рот в улыбке:

–Стригой Нагаш. Ну, смотри, солдатик. Клад все равно вас дожидаться будет. Коли чаво…

–Ладно, ладно…

Конрад протянул руку старику и пожал его маленькую ладонь.

– Прощай. Давай Ян, я помогу тебе подняться.

Ян слабо улыбнулся, точнее, скривился в гримасе:

– Знаете, герр Таер, а ведь я сегодня первый раз в жизни человека убил…

Конрад серьезно поинтересовался:

– Ну и как ощущения?

Ян провел языком по пересохшим, потерявшим краску губам:

– Это удовольствие наказуемо…

Оба рассмеялись. Менестрель тихо и печально, а Конрад звонко и раскатисто.

– Соколики! – закричал двум медленно идущим людям вслед Нагаш – заберите у этих охламонов оружие, я их схороню. Люди все-таки.

Конрад взял два длинных ясеневых охотничьих лука с тетивой из бычьих жил, почти по два метра длиной каждый, один оставил старику. С такого лука можно было при определенной сноровке убить человека с расстояния в двести шагов. Еще он забрал нож главаря с широким лезвием и ручкой с отверстиями для пальцев. Таким ножом можно было при случае хорошенько врезать, словно кастетом. Денег у разбойников не оказалось.

Поддерживая за здоровое плечо дремавшего на ходу менестреля, капитан помахал лозоходцу, который уже деловито стаскивал тела двоих разбойников в яму. Таер подивился беззлобности старика – манцара, проявившего уважение к телам издевавшихся над ним. Конрад представил себя на его месте и понял, что любой житель королевства оставил бы трупы воронью и не задумался. «Странный народ – эти кочевники» – решил про себя Таер.

Он перетащил волоком плоскодонку и перенес вещи на другую сторону преграды, устроил из мешков с одеялами и одеждой на корме лежбище, уложил туда менестреля, тот тотчас забылся сном. Конрад сел на скамью и погреб по красной от заката воде Брана. Капитан решил грести всю ночь, надеясь наверстать упущенное время. Сроки, данные приказом, никто не отменял. Полагаясь на свое острое зрение полукровки, сын инкуба и смертной женщины, капитан Дневной стражи Шленхау из Ведомства по незаконной ворожбе Конрад Таер, двигался навстречу неизвестности.

Глава 5. Плоть от плоти

Поздним вечером Мосс остался работать, несмотря на то, что Дневная стража окончила смену, и солдаты с офицерами разошлись по домам. Вступала на дежурство Ночная стража.

Тиль был жутко раздосадован. Точнее сказать, он был вне себя. Выйдя из кабинета маршала Дневной Стражи Ференца Дота, вызвавшего капитана «на ковер», Тиль злобно прошипел: «Жирный педераст!» Вся стража знала, что начальник Дневной стражи – маленький визгливый колобок питает нешуточную любовь к мальчикам лет пятнадцати. Однако помимо такой пагубной страсти Ференц еще был изрядной сволочью. Карьерист и подхалим, он при любом удобном случае старался до блеска отполировать своим длинным языком задницу Палаша. Подчиненные ненавидели и боялись Дота. Маршал за любого «глухаря», который по несчастью мог образоваться у того или иного Стража – сыскаря, пропесочивал всему ведомству по первое число. В это утро таким «козлом отпущения» стал Мосс и Ведомство по незаконной ворожбе. В деле об исчезновении Груббера появлялись все более запутанные и противоречивые сведения и факты. Обыск в доме Груббера не дал никаких результатов, никакого запрещенного законом оружия найти стражам не удалось, однако каждый почувствовал, что дом Груббера наполняется каким-то невидимыми признаками надвигающейся катастрофы. В чем тут дело, не смог сказать ни один из колдунов стражи. Мосс решил сообщить Доту о своем решении – положить дело Груббера в стол до лучших времен, когда, возможно, появятся новые факты и улики. Дот отреагировал согласно многолетней привычке – наорал на капитана. Выражениям, что использовал Ференц, мог позавидовать даже рабочий доков из портовой зоны Шленхау.

Тиль спокойно выпил воды из желтого хрустального графинчика, стоящего на столе, вышел в коридор, подошел к недавно вновь вставленному огромному оконному витражу из разноцветных стекол Торко, изображавшему ярко красный закат над утесами гор Шаркады, и, облокотившись на мраморный подоконник, тяжело вздохнул. Рядовые стражи, капралы и унтеры, сновавшие по залу Ведомства, в котором на днях произошел злополучный инцидент с вервольфом, обходили капитана стороной. Все знали, что Тиль отличается недюжинным терпением и по сути своей человек немногословный и спокойный, однако если кто-то успешно выводил Мосса из себя, краткие вспышки гнева капитана могли запомниться несчастному надолго. Мосса старались не трогать, тем более что по физической силе этому невысокому коренастому светловолосому уроженцу северных земель равных в страже не было, хотя Тиль никогда не участвовал в драках и поединках и не бахвалился силой. Всегда голые по плечи руки в странных татуировках – рунах устало висели, как две перевитых жилами разбойничьи дубины. Мосс понял, что для него настают черные времена и его капитанский чин под вопросом.

–С коронацией все как с ума посходили, – буркнул он, сжимая широкие, твердые ладони в кулаки, – бараны.

Мосс прокручивал в мозгу возможные версии произошедшего с оружейником и его дочерью и не мог найти ответа. Помощи капитан не ждал ниоткуда. Допрос, который Мосс учинил старому брюзге Флукингеру, ничего не дал. Наглый глава гильдии оружейников бахвалился связями, обещал капитану капральский чин и всячески отрицал то, что с Груббером они расстались в гневе. И доказательств Тиль не имел. Свидетели – кузнецы стали помалкивать и отпираться от всего. Работы лишаться никому не хотелось. Получался замкнутый круг. Мосс схватился за голову руками. Он уже пытался выбить средства из прижимистых лап руководства на ПОЛНЫЙ обыск дома Груббера, то есть исследование магических полей, но получил отказ. У колдунов стражи не было собственного штатного сотрудника, умеющего работать с заклинаниями подобной мощи и сложности, а платить кому-то на стороне руководство посчитало накладным и не столь необходимым. В конце концов, всем было наплевать. Всем, кроме Мосса.

Молодой страж закрыл ладонью голубые глаза и потер пальцами веки. Перед глазами возникали черно-фиолетовые круги. Капитан сутки был на ногах. Ко всему прочему, не удалось найти повара той харчевни, из подвалов которой вытащили пацана – волка. Хотя это были проблемы не Тиля, а Ларса и его братии, но капитан чувствовал, что кто-то затеял дьявольски сложную игру накануне коронации. В том, что имела место попытка расправиться с Палашом, никто не сомневался, слишком уж спокойно вел себя волк до того как попал в стены Дворца Истины. Вервольф явно был натравлен именно на барона, поскольку даже мощный наркотик в сочетании с брошенным Ларсом заклятием сна, не сумел преодолеть силы, заставившей прыгнуть волка на Вейса, едва тот оказался в пределах его досягаемости. Комтур теперь редко выходил на улицу без охраны. Двое дюжих стражей в полной амуниции сопровождали Клеменса повсюду. Если барон обедал, они обедали с ним, если барон ходил по нужде, они помогали.