Месть обреченных

Ян уже кричал и тряс Конрада за грудки. На них стали обращать внимание немногочисленные посетители.

– Довольно! – ожесточился Конрад, хотя спина его была сырой от ледяного пота, катившегося с его висков и шеи. Он оттолкнул Яна к стене, и тот, рухнув на скамью, зашелся в диком хохоте, в который вплетался полу-вой, полу-плач.

Капитана бил озноб начинающейся лихорадки, он накинул на плечи плащ, нахлобучил на лоб капюшон, и вскоре синяя фигура быстрым шагом вышла на улицу и растворилась в толпе.

Глава 4. Дорога

Вечером Бран особенно загадочен и красив. Извилистая речушка шириной в сто шагов окутана зарослями осины и ивы, которые, переплетаясь друг с другом, создают причудливые живые ограды, труднопроходимые и для людей, и для зверья. Начиная путь от многочисленных лесных озер, ручьев и родничков на юге Варстин Дара, Бран огибает Шленхау с юго-запада и идет вдаль от моря Спокойствия, через леса и луга Зеленых полян, Чартица и Ниргуша. Затем Бран впадает в ледяной, изобилующий порогами и водопадами Ворш, что течет по горным камням Шаркады. От Шленхау до Зеленых полян Бран почти необитаем, редко где встретится путнику человеческое жилье. Зато в лесах много дичи и диких зверей, а в реке неустанно плещется рыба. Благодатные края достались герцогу и он вовремя не дал разворовать природные сокровища столь богатых земель, охладив пыл не в меру ретивых охотников и рыболовов рядом своевременных указов. На реке часты мели и затонувшие деревья. Они торчат из темных вод Брана, словно гротескные чудовища. На поверхности воды встречаются заросли цветущих розовых лилий, а по берегам изредка прячутся крохотные полоски мелкого речного песка, изрытого копытами оленьих семейств, идущих на Бран к водопою. И Бран – единственный способ добраться до Чартица за неделю на узкой лодке плоскодонке, коими испокон веков пользуются местные рыбаки.

* * *

Конрад долго думал, стоит ли ему проститься с Кристиной, но потом решил, что это не будет сладким известием для девушки, которая, если Конрад не вернется, обвинит во всем отца, и Отступник ведает, что может между ними произойти.

Одетый в коричневую вязаную рубаху со шнуровкой у шеи, короткие, чуть ниже колен, штаны, с неизменным коротким Анеласом на стальном поясе, босой Конрад завязывал тюк с вещами. Стоя на деревянных мостках, скрючившихся у песчаной отмели, где стояли в ряд рыбацкие плоскодонки, он расплатился со старым рыбаком, продавшим ему лодку, взял протянутое довольным стариком весло, но тут услышал конский топот и посмотрел наверх речного откоса.

Лицо его вытянулось от удивления, когда в тусклом вечернем полумраке он увидел, что с громадного гнедого жеребца ловко спрыгнул на землю и побежал вниз по склону Тиль, за которым еле поспевал… менестрель! Парень приоделся, и капитан едва узнал его. Безрукавная куртка алого сукна с большими деревянными квадратными пуговицами, высокие ботинки бежевого цвета с черными застежками, Маленькая алая, под цвет куртки шапочка с серым пером ястреба, лихо запрокинутая на затылок, придавала менестрелю вид заправского искателя приключений. Конрад покачал головой: так собираются либо на пир, либо в последний бой. За плечами у менестреля висел арбалет и туго набитый болтами колчан из бересты. В дорожном мешке, что он положил на землю, спрыгнув с коня, виднелись округлые очертания мандолины.

Конрад, прищурившись, ждал, пока Тиль и Ян подойдут к лодке, и вот, наконец, те ступили на мостки.

Тиль подошел к Конраду и, обняв друга, вынул из дорожной торбы за плечом два почерневших от времени серебряных браслета. Молча взял темные от загара, перевитые жилами руки Конрада и надел браслеты ему на запястья.

–Это еще что? – смеясь, воскликнул Конрад, однако замер, глядя, как большие браслеты сжимаются под ширину его запястий, словно кольца хищных змей.

Тиль серьезно взглянул на друга:

–Оковы Битвы, Таер. Не спрашивай, как я вынес их из арсеналов, но что сделано, то сделано. Если останешься безоружным, они помогут. В рукопашной, голыми руками сможешь убить даже медведя. Только заговор бросить не забудь.

Конрад разглядывал подарки.

Веснушки на лице Тиля засмеялись, он крепко обнял Конрада и, опустив голову, стараясь не смотреть другу в глаза, сказал:

– Ладно, полукровка! Не будем долго прощаться.

Ян, до того скромно молчавший за спиной Тиля, выступил вперед.

– Герр Капитан, я пришел просить вас взять меня с собой. Герр Мосс сказал, цитирую: «что вы ни хрена не знаете Чартица и погибнете там ни за что…» А мне терять нечего. Я подохну от разврата и пьянства в Шленхау. Творческим людям нужен свежий воздух. К тому же я вам обязан. Я привык платить по долгам!

Конрад задумался. Ян был чуть выше его ростом, худощав, но, очевидно вынослив. Хотя…

– Нет, парень. Мне не нужны неуравновешенные люди, стремящиеся свести счеты с жизнью. Мне подобная «романтика» ни к чему.

Ян сжал кулаки. Желваки на его губастом сероглазом лице задвигались:

– Перестаньте, герр Таер! В конце концов, вы ничем не рискуете. Если я надоем вам или не буду представлять ценности как проводник и попутчик, вы всегда сможете меня высадить на берег! По крайней мере, вы немного будете ориентироваться в ситуации. В конце концов… – повторил он, поджав губы – это в ваших интересах.

Конрад стоял, скрестив руки на груди, и молча смотрел на менестреля. Бард выдержал тяжелый взор черных глаз молодого капитана. Конрад внезапно вздохнул и махнул рукой:

– Как хочешь. Если ты ищешь красивой смерти, то зря идешь со мной. Смерть от чумы славы певцам не приносит.

Ян жестоко улыбнулся:

– Не сдох в предыдущий раз, не сдохну и теперь.

– Дважды везти так не может.

– Кому как… Так что вы решили?

Конрад пожевал губы в раздумье, потом раздраженно махнул рукой:

– Залезай.

Тиля уже не было. Воспользовавшись ситуацией, он ускакал. Капитан Мосс не любил долгих проводов и лишних слез. Конрад сейчас был ему за это даже благодарен. И так на душе кошки скребли.

Плоскодонка, устойчиво держась на темной воде реки и следуя мощным движениям весел Яна и Конрада, вышла на середину Брана, и начала свой путь навстречу смертельной опасности.

* * *

На второй день пути, преодолев пару труднопроходимых завалов и бобровую плотину, Конрад начал понимать, что судьба послала ему попутчика, о котором можно было только мечтать. Ян никогда не заговаривал первым, обычно молча работая веслом, сидя на тюке с одеждой и едой. Но уж если Конрад подавал тему для разговора, Ян охотно развязывал язык. Нечасто встречая людей с таким талантом к болтовне, Конрад слушал прибаутки, рассказываемые менестрелем, смеялся и на время забывал о предстоящей миссии. Даже лихорадка отступила ненадолго, притаилась в недрах его могучего организма. Ян оказался неплохим рыбаком, менестрель смастерил из росшего по берегам ивняка нехитрое удилище, и однажды они поужинали жареной на костре форелью. Столь несхожие характеры обычно спокойного рассудительного Таера, привыкшего жить «по правилам» и взбалмошного болтуна – поэта давали повод для дружеского сближения двух разных людей. Ян редко интересовался делами Конрада, его службой в страже, но про себя рассказывал охотно, избегая лишь упоминаний о родителях и сестрах, пепел которых гулял по свету.

Вечером второго дня, когда плоскодонка причалила к берегу, и путники расположились на ночлег, Конрад достал огниво, разжег костер и подбросил туда сухой сосновой коры. Ян достал котелок и стал кипятить воду для ухи. Конрад долго смотрел на него и вдруг спросил:

– Послушай, Ян. Может, я суюсь не в свое дело, но позволь задать нескромный вопрос.

– Пожалуйста.

–Что ты делал в харчевне со шлюхами? Ты же певец. Тебе стоит сочинить серенаду или оду и бабье за тебя вешаться начнет.

Ян сел на траву и, сняв шапочку, утер пот, катившийся каплями с загорелого лба:

– Я никогда не был с женщиной. А тут – так тяжело было на душе, что я решил забыться в объятьях продажных девок. С невинностью расстаться решил. В конце концов, это все, что у меня еще осталось. И уж оно мне точно ни к чему.

Конрад удивленно посмотрел на менестреля. Да, парень не был красавчиком, но его серые глаза, смотревшие с мудростью старика и лукавством повесы-развратника, могли пришпилить к себе любую, ну или почти любую особу в юбке. Да и песни, что он сочинял, не могли оставить равнодушным никого. Конрад уже успел послушать певца прошлым вечером, когда Ян взял мандолину и стал тихонько напевать очередное свое творение. Мандолина умела смеяться и плакать в его руках, а стихи, которые Ян бросал на музыку, могли поспорить с дифирамбами лучших поэтов двора герцога. Жестокая жизненная правда, сочетающаяся с нежной, порою страстной лирикой, убивала слушателя наповал. У Конрада, слушавшего Яна, что-то начинало жать в груди, и сердце болело, словно кровоточило. А если певец начинал шуточную песенку, даже скабрезную, солдат улыбался. Только чувство солидности капитанского чина не позволяло Таеру вдоволь похохотать. Не мыслимо было, чтобы парень двадцати лет с таким талантом не был привлекателен для девушек. Что-то здесь было не так.

Конрад и Ян поужинали жирной наваристой ухой, потом, завернувшись в одеяла, легли спать у весело трещавшего костра. Конрад долго смотрел на созвездие Единорога, мерцавшее белыми точками на ночном безоблачном небе, затем повернулся на бок и спросил:

– Ян, но почему? Почему шлюхи? Столько женщин вокруг…

Певец вздохнул:

– Эх, герр капитан, я никогда в жизни никого не любил. Мне нравились некоторые девушки, но любовью это трудно было назвать. Скорее, я любил их отдельные части… Понимаете? А любить… Нет, я никогда не любил. Не было такого, чтобы хотелось видеть человека постоянно. Не было такого, чтобы хотелось посвятить девушке стихи. А все остальное – не любовь, а похоть. Со шлюхами все честно. Ты получаешь столько, сколько готов отдать.

Ян внезапно замолчал. Конраду внезапно стало жаль парня. Ему, человеку, знавшему, что такое любовь. Однако тяжелая мысль пронзила его размышления – хвала Отступнику, что Ян не знает этого чувства. Оно может быть отнюдь не радостным, а очень горьким. Горьким, как его любовь к Кристине Клоссар.

Певец молчал. Конрад внезапно понял, что Тиль недавно ему задал почти такой же вопрос, как он задал Яну. «Почему Кристина? Столько вокруг бабья…» Капитан понял, что страдает от любви так же, как Ян от ее отсутствия. И если один ищет ее на недосягаемой высоте, то второй опускается за ней на самое дно.

Снова повернувшись на спину, Конрад вытянул вдоль торса уставшие от гребли руки в серебряных браслетах и стал проваливаться в сон.

* * *

Утро третьего дня путешествия по извилистой речке встретило капитана и менестреля ледяным проливным дождем. Плоскодонка быстро стала набирать воду, и Ян с усердием вычерпывал ее котелком. Оба путника, спрятав одежду, остались по пояс обнаженными, и дождь нещадно хлестал по их мокрым спинам. Небо быстро затянуло тучами, и стали слышны далекие раскаты грома. Вдруг, совсем рядом, когда они проплывали мимо лесной опушки, на высоком крутом берегу, стоявший там красавец кипарис расколол мощный зигзаг молнии. Дерево вспыхнуло ярким огнем, освещая пасмурный день. Ян и капитан молча проплыли мимо изуродованного, полыхающего красавца. Обоим это не показалось хорошим знаком.

Конрад, сидевший на носу, и Ян на корме настолько засмотрелись на страшное и величественное зрелище, что лодка повинуясь течению, заплыла в маленькую тихую заводь, стоячая вода которой была покрыта ковром из речных растений ядовито зеленого цвета. Заводь спряталась у левого берега реки в кольце коряг и поваленных временем гнилых деревьев.

Ян первый заметил опасность.

– Ни звука! – прошептал он.

Конрад вздрогнул и, наконец, обратил внимание, что течение их завело в одну из крохотных пресловутых «гиблых заводей», что наводили ужас на рыбаков Брана. Десять лет назад вода реки была красной от крови плывущих по ней трупов солдат и мирных жителей. Междоусобная война оставила после себя страшное наследие. Считалось, что Бран, принявший в себя тела тысяч солдат и мирных жителей, погибших на междоусобной войне, попал под влияние магических штормов, что возникали всякий раз при массовой резне, или особенно жестоких преступлениях. «Гиблые заводи» – были прямым следствием «нехорошего» влияния войны на некогда безопасную речку. Поскольку трупы людей никто не вылавливал, они со временем вздувались, всплывали на поверхность. Причем сбивались в кучи в определенных местах на берегах Брана. Эти места стали впоследствии «Гиблыми заводями». На реке, на местах скопления мертвых тел жертв войны, образовывались страшные омуты, затянутые на поверхности зеленой ряской. Рыбаки всерьез верили, что в омутах гнездятся создания магических штормов. Причем крайне жестокие и опасные. Тела рыбаков, случайно забредших в такие места, находили потом крайне обезображенными, а осколки лодок выброшенными на берег.

Ян и Конрад поздно заметили, что коварное течение пригнало их дрейфующую лодчонку прямо в центр зеленой ловушки. Конрад тихо вытащил меч из ножен, а Ян потянулся за арбалетом. Едва он потянул рычаг на себя, чтобы натянуть тетиву, как внизу под водой что-то стало тихонько царапать днище лодки. Вдруг Ян обомлел. За край лодки уцепилась тонкая, покрытая желтой слизью рука с тонкими, когтистыми пальцами, затем появилась вторая и из-под зеленой ряски показалась костяная конусообразная голова безглазого, покрытого желтой мерзкой слизью существа. Огромный рот, в котором вертелись три кольца костяных клыков, словно жернова мельницы, издавал шипящие звуки, а овальное отверстие носа, пуская сизые пузыри, принюхивалось, сжимаясь и разжимаясь. Плечи существа были усажены длинными тонкими костяными иглами, не меньше десятка на каждом плече. Запах был от существа такой тяжелый, что Ян, несмотря на трясший его ужас, выблевал свой завтрак за борт.

Конрад рубанул мечом по голове мерзкого создания, но его Анелас отскочил от твердой кости. Конрад хотел, было ударить еще, однако заметил, что тварь не собирается нападать. Существо долго принюхивалось и вдруг повернуло к Конраду конус своей безглазой головы со страшным круглым ртом, где вращались по краям зубы-иглы. Стражник замер. Существо долго не двигалось, словно изучая капитана. Казалось, оно в растерянности. Ян, дрожащими руками вставивший болт в арбалет, прицелился, но стражник жестом остановил его.

И тут существо отступило. Медленно опустив морду, а затем и когтистые руки в воду, оно скрылось.

Ян осторожно положил арбалет, взял в руки весло и сильными гребками вывел лодку на середину речки.

Путешественники гребли под проливным дождем уже три часа. Ян долго не мог оправиться от пережитого и, вычерпывая воду из плоскодонки, все шептал: «Как получилось, что он не тронул нас? Это же уму непостижимо…»

Потом Ян вдруг внимательно посмотрел на Конрада и спросил:

– А почему герр Тиль назвал вас полукровкой?

Конрад подсознательно давно был готов к этому вопросу. И вот время пришло. Капитан сделал несколько мощных гребков, направляя лодку в очередной крутой поворот и обыденно начал свой рассказ.

«Мать моя, Летиция Таер, была очень красивой женщиной из обедневшего дворянского рода. Выйдя замуж за отца, который в буквальном смысле завоевал ее руку и сердце, сразившись на дуэли за нее и победив, она очень скоро узнала, как недолговечно семейное счастье. Отец, полковник Ночной стражи, погиб на службе, в катакомбах Шленхау, когда брали знаменитого Шермета Вернегу. Если бы этого не случилось, то, возможно, он теперь занимал бы пост Палаша. Но судьба распорядилась по иному. Мать осталась вдовой. Появились богатые женишки. Кому не хочется иметь женой красавицу-бесприданницу, обязанную тебе всем по гроб жизни?

Конрад греб с остервенением, с непонятной злобой, выплевывая тяжелые воспоминания:

– Но вот, сорок один год назад, если ты знаешь, произошло событие, после которого постепенно исчезли почти все старые религиозные верования Треснувших королевств. Ты знаешь, о чем я говорю?

– Об упавшей звезде в горах Шаркады и о пришествии Темного пророка?

Конрад кивнул, стерев капли воды со лба. Ливень стих. Капитан продолжил повествование:

– Да. Когда этот человек спустился с гор Шаркады в один ясный утренний день, ровно через три дня после упавшей звезды, в Королевстве было все относительно спокойно. Правивший в то время король был уже стар, а пятеро сыновей подрастали, ни в чем не уступая друг другу. И всем им было плевать на Утреннюю Звезду, и на то, как толковали ее падение храмы старых богов. До поры до времени…

Ян внимательно слушал. Он знал историю появления Отступника лишь в общих чертах. Конрад продолжал:

–Темный Пророк, чью фигуру окутывал струящийся черным облаком плащ с капюшоном, пошел по городам Королевства. Он говорил страшные вещи людям. Предсказывая междоусобную войну, голод и болезни, пророк нажил множество врагов среди поклонников древних богов, знати и колдунов высшего и среднего звена. Его не раз пытались убить, как ты, наверное, знаешь из истории Королевства, но незримая сила хорошо охраняла его. Лишь после того, как спустившийся с гор Шаркады мановением руки остановил сердца сотни тяжелых королевских конников, посланных его уничтожить, король и остальные вынуждены были прислушаться к его словам, признав его могущество.

Темный Пророк заявил себя вестником пришествия в Королевство нового бога, которого он называл непонятным именем «Отступник», или «Отринувший судьбу». Жрец храма Живородящей Воды, Эрто Мауно, один из умнейших людей того времени, высчитал по звездам, что этот бог, очевидно, был изгнан из одного близкого к нам мира, но, что более вероятно, просто расширял свои владения. Рассчитав, что вмешательство нового бога рушит лабиринты судеб Королевства, Мауно пришел к выводу, что новый бог – бунтарь, плюющий на судьбу и на законы мироздания.

Мнение Мауно разделили жрецы остальных храмов Солнечного огня, Матери Земли и Отца Неба. Служители заговорили о необходимости изгнания Темного Пророка из Королевства, или о его уничтожении.

Темный Пророк успел за несколько месяцев собрать огромное количество сторонников. Творя чудеса именем нового бога, этот человек (впрочем, о том, человеком ли он был, до сих пор гадают лучшие умы) необыкновенной силой привлек на свою сторону множество дворян и простых жителей Королевства. Началась гражданская война, длившаяся пять долгих, кровавых лет. Пророчества сбывались, силою того, из чьих уст они исходили. Это была первая междоусобица, начавшаяся на религиозной почве.

Знать, присягнувшая разным сторонам, измотала друг друга и страну. Победителей в войне не оказалось. Зато жертв было предостаточно. Темный Пророк начал использовать магию, доселе невиданную ни в Королевстве, ни за его пределами. Из ниоткуда в тонкие миры стали просачиваться предвестники – странные существа, прекрасные обликом и могущественные, со своими свитами из тварей, ранее никогда не встречавшихся жрецам и магам стихийного толка. А стихийная магия всегда была основной для Королевства, Северных империй и Рыжих островов. Далее этих земель интересы новоявленного божества не простирались. Со стороны древних богов на помощь людям приходили стихийные существа. Но Темный Пророк применил практику человеческих жертвоприношений. Жрецы старых храмов, не знавшие прежде, как использовать силу умирающего на алтаре, были поражены возможностями этого рода чародейства.

Темный Пророк впервые прилюдно воскресил человека и вернул его семье, которую, однако, тот впоследствии жестоко зарезал. Заклинание вызвало Магический Шторм, и именно с тех лет начали свою деятельность пресловутые видергенгеры (возвращенцы с того света), разных мастей и способностей. Чудеса Темного пророка, настолько чуждые устоявшемуся за долгие тысячелетия миру стихийной ворожбы и стихийных богов, вызвали глобальные перевороты в тонких мирах и борьба шла на всех фронтах. Стали появляться одержимые демонами люди, которые ввиду душевной слабости открывали лазейки тварям в тайники своего сознания. Пять долгих лет, пока королевство, словно зеркало, треснувшее на десятки осколков, залечивало раны, люди были вынуждены жить и мириться с Магическими Штормами, вызываемыми столкновением чуждых друг другу составляющих ворожбы. Жрецы немногих уцелевших храмов научились предсказывать Шторма, но не знали, как с ними бороться. Не смог уничтожить их и Темный Пророк, который стал невольным виновником их происхождения. Толи он не предвидел их, а может просто воспринял как неизбежный побочный эффект. Магические Шторма стали источником новых видов ворожбы. Магия стала во много разнообразнее и искуснее стихийной прежней ворожбы и чар Темного Пророка. Магические Шторма были чистой незамутненной энергией, использовать ее мог даже самый захудалый деревенский знахарь, имеющий даже кроху природного чутья. В мире вырастала новая сила, новые люди и существа, с которыми надо было считаться. Ситуация накалилась и война стала опасна для обеих сторон. Поняв, наконец, что война уничтожит всех и вся, Темный Пророк, обосновавшийся в первом пещерном храме Отступника внутри утесов Шаркады, получил видение от повелителя, явившегося к нему в образе прекрасного ребенка в железной короне. Отринувший Судьбу велел своему вассалу остепениться и предложить силам старых богов объединение. Фактически, почувствовав нешуточный отпор, Отступник согласился на меньшее, нежели на абсолютную власть над Треснувшими Королевствами. Темный Пророк пошел на мировую, выдвинув ряд условий. Корона и старые боги согласились. Наступил шаткий и хрупкий мир. Сторонники Темного Пророка воздвигли ряд Храмов в крупных городах королевства. Центром же религиозной жизни поклонников бога, отвоевавшего место под солнцем, стал монастырь Утренней Звезды, расположенный глубоко в горах Шаркады. Главным догматом новой веры стало признание Отступника богом – творцом, повелителем жизни и смерти. А символом Отринувшего Судьбу стала пятиконечная звезда в круге, означавшая вечное падение в бездну и вечное движение к выходу из нее – символ чуждый и необычный, трактовок которого впоследствии было немало.

Пересмотрели свои взгляды и храмы четырех стихий. Отступник принес в Королевства понятие о бесконечности человеческого бытия и о понятии «духа». Мысль о том, что человек, как считалось ранее, со смертью переходит в полное небытие, вдруг показалась многим далеко не привлекательной. От старых богов уходили, изменяя им. И в последние годы их храмов почти не осталось. Утренняя Звезда уже несколько лет претендовала на то, чтобы стать государственной конфессией Треснувших королевств. И если учесть, что герцог Гендин фон Клауре и его дочь Инесса исповедуют культ Сына Утренней Зари, то можно ожидать, что новая религия после коронации герцога получит этот статус.

В итоге получилось так, что хитрый новый бог, Темный Пророк которого давно умер, все равно оказался победителем в многолетней схватке идей. Стихийная ворожба лишилась своей божественной прежней основы. Она, превратившись в один из разрядов ворожбы всеобщей, вобрала в себя магию жизни и смерти Утренней звезды, заклинания Элементов, а так же наследие Магических Штормов, которые до сих пор выплескивали новые виды воздействий на тонкие миры. Новые существа, как опасные и жестокие, не сумевшие приспособиться к жизни с людьми, так и нейтральные по отношению к человеку, появлялись все реже и реже, так как Стража, новая могущественная организация, протянувшая щупальца по всем королевствам, своими действиями препятствовала любым проявлениям нарушения спокойствия и мира, включая ворожбу. Строгие регламенты по чародейским занятиям, редко подпадавшие под изменения и дополнения, стали законом для доброй половины территорий Треснувших королевств, с усилением политической роли Гендина фон Клауре ворожба стала редким явлением, а последний Магический Шторм случился двадцать семь лет назад, когда к моей матери, безутешной вдове, ночью постучался человек, которому она не смогла отказать в ласке… Потом они встречались еще несколько раз. Мать не могла противиться взгляду черных глаз ночного незнакомца. Это был инкуб, как потом классифицировали такой класс созданий Шторма колдуны Стражи.

Андерас, до того слушавший Конрада открыв рот, вдруг встрепенулся:

–Но, герр Капитан! Как же ваша мать осталась жива? Ведь инкубы и их женские ипостаси – суккубы иссушают жизненные силы жертвы до капли? Или, проще говоря, трахают их до смерти!

Конраду не очень понравилось грубое сравнение барда, но в целом Ян был прав. Таер сам не понимал, как мать смогла забеременеть от демона.

– Очевидно, здесь была любовь… Или сильная страсть с обоих сторон. Не знаю.

Ян прошептал:

–Любовь. Везде одна любовь, а я…

Конрад махнул рукой:

– Брось, Ян. От любви одни хлопоты, уж поверь мне.

Андераса продолжало мучить любопытство. Он снова задал капитану вопрос: