Герои, которыми писатель восхищается, в самых трудных обстоятельствах не опускают рук, не ропщут, а смиренно надеются на Бога, верят в Его Божественный Промысел, готовы пожертвовать всем ради своих ближних. Тех же героев, которые выбирают другой путь (надеются только на себя, бросают вызов Богу), ждет суровое наказание. Но раскаявшийся грешник всегда может надеяться на милосердие Божие, хотя искупить свой грех, по Андерсену, непросто. Часто писатель показывает трудный путь человека к Богу – путь скорбей, страданий, невзгод. Земное счастье, по Андерсену, в полной мере неосуществимо. Но в будущей жизни за все терпеливо перенесенные на земле страдания человека ожидает вечное блаженство.

У Андерсена есть сказки, сюжет которых основан на народных, но писатель наполняет их христианским смыслом. В сказке «Дорожный товарищ», например, есть много деталей, сближающих ее с народной. Но не они определяют содержание сказки. Главное в ней – вера в Божественный Промысел, чувство благодарности Богу за тот мир, в котором мы живем. Так и герой «Дорожного товарища» Йоханнес, смотря с высоты на землю, не мог не воскликнуть:

– Боже Ты мой! Как бы я расцеловал Тебя за то, что Ты такой добрый и создал для нас весь этот чудесный мир!» Недаром Андерсен полагал, что лучшей сказки, чем сама жизнь, не существует.

Главная героиня сказки «Дикие лебеди» Элиза с Божьей помощью побеждает колдовство злой мачехи и возвращает братьям человеческий облик. Ее сила – в уповании на Бога, к Нему она обращается во всех трудных ситуациях. Элиза живет с молитвой в сердце, недаром в одном из эпизодов сказки говорится, что она «продолжала свою молитву даже во сне».

Необходимо сделать важное отступление. Существуют очень распространенные переделки сказок Андерсена, предназначенные для детей младшего возраста. Они сделаны Т. Габбе и А. Любарской в советские годы. Эти переделки заключаются в следующем: из текста сказок убираются упоминания о Боге, о молитвах, обо всем, что связано с религией. Так из них в годы господства атеизма пытались изгнать религиозный смысл. (К сожалению, эти переделки переиздаются и сейчас, причем не всегда в изданиях указывается, что это пересказы.)

Андерсен верит в то, что доброе сердце обязательно будет вознаграждено. Никакие обстоятельства не могут воспрепятствовать спасению человеческой души. В мире много горя, но это путь к свету, неизбывной красоте и вечному блаженству. «Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца», – замечает автор.

В сказке «Последняя жемчужина» рассказывается о том, как добрые феи приносят новорожденному свои дары – жемчужины счастья, здоровья, богатства, любви – «всех благ земных, каких только может пожелать себе человек». Но Ангел Хранитель ребенка говорит, что недостает жемчужины скорби, «без которой не полон венец земных благ». В скорби, по Андерсену, есть «сияние радуги – моста, соединяющего землю с небом». Писатель верит, что человек спасается через страдания, они помогают людям осознать несовершенство земной жизни и обратить свои взоры к Небу.

Андерсен часто изображает в своих сказках героев, у которых в жизни почти не было счастья, чья жизнь состояла из одних страданий. Несчастная любовь, измены возлюбленных, разлука, гибель жениха или невесты накануне свадьбы, голод, бедность, слезы, болезни – такова участь многих героев писателя. И смерть для них – освобождение от мук земной жизни, врата в тот мир, где Бог за все перенесенные страдания наградит их вечным блаженством.

Эти сказки бередят душу и не могут оставить равнодушными. Но в них у писателя ярче и убедительнее получилось изображение страданий и горестей, чем надежды на отдохновение после смерти. К тому же в этих произведениях звучит такое отчаяние в том, что можно на земле найти радость и покой, такая печаль, такое беспросветное одиночество и безысходность, что это может вызвать у читателей уныние. Реалистическое же изображение многих страданий может оказать отрицательное воздействие на детское сознание. Поэтому такие сказки, наверное, не стоит читать детям до подросткового возраста. Такие сказки у Андерсена – это, по сути дела, жизненные истории, заключенные в рамки сказочного сюжета. Среди них «Ангел», «Побратимы», «Бронзовый кабан», «Под ивою», «Ледяная дева», «Золотой мальчик», «Ромашка», «Ночной колпак старого холостяка», «О чем рассказывала старая Йоханна», «Бутылочное горлышко», «У окна богадельни», «Тернистый путь славы», «Лен», «Бабушка», «Садовник и господа», «Предки птичницы Греты», «Старый дом», «На дюнах», «Пропащая», «Иб и Христиночка», «Сын привратника», «История одной матери», «Последняя жемчужина», «Девочка со спичками».

Андерсен во всех произведениях остается христианским писателем и певцом человеческого страдания. Но не всегда ему удается выдержать меру в изображении этих страданий, удержаться от излишней сентиментальности. В других же случаях он создает шедевры – это прежде всего те сказки, в которых ему удается убедительно передать читателю, что вера в Бога уже в этой жизни позволяет ему радоваться и быть счастливым (например, в сказках «Гадкий утенок», «Дикие лебеди», «Снежная королева», «Колокол», «Соловей», «Дюймовочка»).

У Андерсена есть произведение подлинно трагическое, в котором нет радости, но есть подлинное величие христианского смирения – «История одной матери». (Конечно, эта сказка не для маленьких детей. Читать ее ллучше не ранее подросткового возраста.)

В этой сказке даже в, исступлении, в отчаянии от потери ребенка мать не хочет принести зла другим матерям. Вера ее такова, что она видит: Бог лучше знает, что нужно человеку. И она отказывается от своей воли ради Божьей воли.

В образе этой матери столько глубочайшего страдания, величия любви, жертвенности, смирения, что остается только отступить перед ним в молчании.

Среди сказок Андерсена есть множество сатирических и комических сказок. Это с юмором «пересказанные» народные сказки «Ганс-Чурбан», «Огниво», «Принцесса на горошине», «Что муженек ни сделает, все хорошо», «Сундук-самолет».

В сатирических сказках Андерсена действующими лицами чаше всего являются предметы, растения, птицы, животные, насекомые, реже люди. Среди таких сказок «Пастушка и трубочист», «Две девицы», «Жених и невеста», «Прыгуны», «Скороходы», «Штопальная игла», «Пятеро, из одного стручка», «Воротничок», «Отпрыск райского растения», «Свинья-копилка», «Истинная правда», «Калоши счастья», «Тетушка», «Соседи», «Счастливое семейство», «Всему свое место», «Улитка и розовый куст», «Мотылек», «Есть же разница!», «Навозный жук», «Домовой у лавочника», «Домовой и хозяйка», «Дворовый петух и флюгерный», «Кое-что», «Суп из колбасной палочки», «На утином дворе», «Писарь», «Лягушачье кваканье», «Судьба репейника», «Жаба», «Чайник», «Перо и чернильница», «Ветряная мельница», «Новое платье короля».

В этих сказках с незаурядным юмором высмеивается хвастовство, высокомерие, суетность, трусость, зависимость от земных благ, праздность, гордость, тщеславие. Одна из ллучших сказок Г. X. Андерсена – «Снежная королева». Остановимся на некоторых эпизодах сказки.

В царстве Снежной королевы, куда попадает Герда, «холодно, пустынно, мертво» – в нем нет жизни, оно подобно аду, ведь, по скандинавским представлениям, в аду холодно. Кай от пребывания здесь сильно изменился. Душа в нем как будто заснула, ее сковал холод, сам он «словно неживой». В нем осталась только «ледяная игра разума», разума, занимающегося бессмысленным делом. Кай пытается сложить из льдинок слово «вечность». «Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господин, и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков», – так сказала ему Снежная королева. Слова эти неслучайны. За ними стоит бунт против Бога, идея о том, что выше человека никого нет, и он сам может стать повелителем вечности, хозяином самого себя. Снежная королева обещает Каю «весь свет», который ей не принадлежит. Помните? «Будете как боги, знающие добро и зло…»

Кажется, что Каю уже ничто не поможет. Но вот во дворце Снежной королевы появилась Герда, ветры мешали ей войти, но она прочла вечернюю молитву, и ветры улеглись.

Слезы девочки растопили лед в сердце Кая, окончательно же возвращает его к жизни песня:

«Лето миновало,Не стало больше роз,Скоро посетит насМладенец-Христос!»

Имя Христа разрушает все колдовские чары Снежной королевы, мальчик плачет, со слезами выходит осколок. И Кай снова становится человеком, «Герда! Милая моя Герда!.. Где же ты была так долго? Где был я сам?» Кай очнулся от страшного сна и обрел мир и себя заново.

Льдинки пускаются в пляс и сами складываются в слово «вечность». Кай действительно получил «весь свет», но не от Снежной королевы, а от Бога, Кому этот мир действительно принадлежит.

Возвращению Кая и Герды домой сопутствует весна – видимо, это символизирует начало их новой жизни. Они входят в родной город под колокольный звон, приходят в свой дом. «Уже взрослые», сидят на детских стульях и забывают «холодное пустынное великолепие чертогов Снежной королевы, как тяжелый сон». Они слышат, как бабушка громко читает Евангелие: «Если не будете, как дети, не войдете в Царствие Небесное». И в этом – смысл сказки.

Теперь Кай и Герда поняли смысл песни:

«Лето миновало,Не стало больше роз,Скоро посетит насМладенец-Христос!»

В этих строках – утверждение того, что красота земная – прообраз красоты Небесной, надежда на встречу человека с Богом, Которого славит весь мир. «Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло теплое, благодатное лето!»

В последних словах сказки, как и во всем творчестве Андерсена, слышится благодарение Богу за «лето Господне благоприятное» – всю человеческою жизнь.

Ю. Ю. Поринец

Храбрый оловянный солдатик

В коробке лежало 25 оловянных солдатиков, сделанных из старой ложки. У всех были красные мундиры, синие штаны, кивер на голове, ружье у плеча.

Эту коробку подарили одному мальчику в день его именин. «Ах, оловянные солдатики!» – крикнул он, захлопав ручонками, и тотчас же принялся расставлять солдатиков на столе. У одного не оказалось ноги, но он стоял на подставке так же твердо, как и другие. С ним-то нам и предстоит познакомиться.

На столе, кроме солдатиков, было много других игрушек; между прочим, карточный дворец, сквозь открытые окна которого можно было видеть убранство комнат. Кругом приклеены были бумажные деревья и зеркальце, изображавшее пруд, на котором плавали восковые лебеди, отражавшиеся в воде. Все это выглядело очень мило, но милее всего была картонная девочка, одетая, как танцовщица, в легкое короткое платьице с голубой перевязью через плечо. Она стояла у дверей, подняв высоко руку и ногу, а оловянный солдатик вообразил, что она так же, как и он, об одной ноге.

– Вот бы мне подходящая жена, – размышлял солдатик, – только она барышня, живет во дворце, а я в коробке с 25-ю товарищами; ей и места там не будет.

Он спрятался за табакерку, стоявшую на столе, и принялся наблюдать за девочкой, которая оставалась в том же положении, на одной ноге.

Вечером мальчик уложил солдатиков в коробку и пошел спать. За ним отправились на покой родители, а потом и слуги. Только что дом затих, игрушки пришли в движение и начали веселиться. Сначала они играли в жмурки, потом в войну и, наконец, вздумали танцевать. Солдатики в коробке задвигались; им тоже захотелось поплясать, но крышка была надвинута плотно, и они ее не осилили. А игрушки продолжали ходить ходуном. Паяц плясал трепака, грифель выделывал на грифельной доске разные выкрутасы. От этого шума проснулась канарейка и начала петь. Только картонная барышня и оловянный солдатик оставались неподвижными на своих местах.

Пробила полночь. Вдруг крышка у табакерки, за которой притаился солдатик, отскочила и появился маленький черный колдун.

– Оловянный солдат! – крикнул он. – Потрудись смотреть в другую сторону.

Солдатик притворился глухим.

– Ну, погоди ты у меня! Покаешься завтра, да будет поздно, – пригрозил колдун.

Утром дети поставили солдатика на окно и… ветер, а, может быть, злой колдун, столкнул его. Солдатик очутился на улице, вверх ногами, а штык его ружья завяз между каменьями мостовой.

Мальчик и нянька побежали за ним, чуть не наступили на него и все-таки не заметили. Стоило ему закричать: «Осторожно!» – и они увидали бы его. Но ему было стыдно показаться в таком виде, и он остался на мостовой.

Пошел сильный дождь; разыгралась гроза, солдатик все стоял вниз головой.

Но вот двое уличных мальчишек заметили его.

– Э, оловянный солдат! Пустим-ка его в плавание.

Сделав из бумаги лодочку, мальчишки поставили туда солдата и пустили его на струю, образовавшуюся от дождя вдоль улицы. Струя текла быстро, лодка мчалась, а мальчишки бежали возле и хлопали в ладоши.

Вдруг струю втянуло в подземную канавку, а с нею – и лодку.

– Ух, как темно! – проговорил солдатик. – Где я? Это все штуки противного колдуна. Если бы картонная барышня была со мною, я думаю, мне не было бы так страшно.

В эту минуту появилась обитательница канавки, водяная крыса.

– Ты кто такой и как сюда попал? Где твой паспорт?

Солдатик ничего не ответил и только крепче ухватил свое ружье. Лодка неслась, крыса гналась за нею и злобно кричала камышам и соломинкам:

– Остановите его, он не заплатил пошлины и не показал паспорта.

Но течение делалось быстрее и быстрее. Впереди показался свет и послышался шум воды. Канавка изливалась в речку с значительной высоты. Выходило что-то похожее на водопад. Бумажная лодка закружилась, перевернулась, и солдатик исчез в водовороте. Одну минуту в уме его мелькнуло воспоминание о танцовщице, которую он уже никогда не увидит; потом кто-то пропел ему в самое ухо:

Солдатик молодец,Настал тебе конец!

И затем… его проглотила рыба.

Вот тут-то было действительно темно, хуже, чем в канавке, и вдобавок – жарко.

Но несмотря на такое неудобство, бравый солдатик продолжал лежать смирно, с ружьем на плече.

Рыбу поймали рыбаки и снесли на рынок, где купила ее кухарка. Солдатик почувствовал, как рыба затрепетала. В эту минуту кухарка полоснула ее ножом, и солдатик увидел свет.

– Оловянный солдатик! – удивилась кухарка и, взяв солдата поперек туловища, понесла его в комнаты, где всякий желал посмотреть на человечка, проглоченного рыбою, как Иона – китом.

Бывают же чудеса на свете! Солдатик очутился в той самой комнате, на том самом столе и между теми самыми игрушками, где он находился до падения из окна. Картонная танцовщица стояла на том же месте и в той же позе.

Солдатик и танцовщица друг на друга посмотрели, но ничего не сказали.

Вдруг мальчик схватил несчастного солдатика и ни с того ни с сего бросил его в камин. Все это были штуки черного колдуна.

Охваченный огнем, солдатик стоял неподвижно с ружьем на плече и не сводил глаз с танцовщицы. Он начинал уже плавиться. Вдруг порыв ветра сорвал картонную девицу и унес ее в огонь. Минуту спустя от солдата остался кусочек олова, а от танцовщицы – кучка пепла!

Новое платье короля

Жил когда-то давно король, который очень любил наряжаться и все свои доходы тратил на наряды. Делал ли он смотр войскам, ехал ли в театр на прогулку, он только и думал о том, как бы показаться в новом наряде. Чуть ли не каждый час он менял свои костюмы; и как про иных королей говорят: «король в совете», про этого говорили, что он в своей уборной.

Столица королевства была очень многолюдна. Ее посещали иностранцы всякого рода. Однажды двое плутов, проведавши о слабости короля к нарядам, явились в столицу под видом ткачей и предложили соткать удивительную материю.

– Материя нашего производства, – говорили они, – не только красива по узору и краскам, но она еще обладает удивительным свойством: сшитое из нее платье будет невидимо для людей глупых и неспособных к занимаемой ими должности.

Услыхав об этом, король пришел в восторг.

«Платье из такой материи бесценно, – размышлял он. – Оно даст мне возможность отличать умных от глупых и узнавать, кто из моих подданных непригоден для занимаемой ими должности».

Не долго думая, король велел дать мнимым ткачам значительную сумму денег с тем, чтобы они тотчас же приступили к работе.

Плуты поставили два станка и принялись делать вид, что ткут. Беспрестанно требовали они то шелку, то золотых ниток, и все это припрятывали в мешки, а сами от утра до вечера сидели за пустыми станками.

Королю очень хотелось посмотреть, как идет работа, но он не решался. Ведь дураки не могут видеть этой удивительной ткани. За себя-то он не боялся, но все-таки благоразумнее было послать сперва кого-нибудь другого.

Придворные, прослышавшие об изготовлении удивительной материи, мучились любопытством. Им страх как хотелось узнать, кто из их друзей-приятелей окажется глупым и неспособным; но никто не решался идти первым.

«Пошлю-ка я своего старого министра, – размышлял король. – Всем известно, что он человек способный и честный; притом у него тонкий вкус и много опытности».

Министр повиновался беспрекословно.

– Что это? – воскликнул он, глядя на пустые станки, – ведь я ничего не вижу!

Обманщики ткачи, увидав министра, попросили его подойти поближе, посмотреть на работу и сказать, хороши ли узоры и краски.

Министр смотрел во все глаза, но, разумеется, ничего не видел, потому что и видеть-то было нечего.

«Боже мой! Неужели я так глуп и неспособен, – размышлял бедный старик. – Во всяком случае, не следует об этом рассказывать».

А ткачи между тем приставали:

– Подойдите, ваше превосходительство, полюбуйтесь.

– Превосходно! Неподражаемо! – восклицал почтенный сановник, надевая очки. – Я доложу его величеству, что материя прелестна.

Плуты-ткачи, посмеиваясь втихомолку, принялись объяснять министру сочетание рисунка и красок ткани, как будто бы она действительно находилась настанке. Старик слушал с большим вниманием, чтобы потом передать все эти подробности королю.

Обманщики между тем продолжали требовать денег, шелков, золотых нитей и припрятывали все это, продолжая сидеть за пустыми станками.

Несколько времени спустя, король послал другого сановника посмотреть на работу. С тем случилось то же, что и с первым. Он посмотрел, но ничего не видел.

– Взгляните, какая плотная ткань и какой чудный рисунок, – говорили плуты новому посетителю. – Вы, наверно, не видали ничего подобного.

А сановник смотрел и думал: «Кажется я не дурак; иначе я не мог бы занимать такого важного места. Как бы то ни было, я желаю его сохранить и потому буду помалкивать».

И он принялся расхваливать королю достоинство материи, которой не видал.

– Это нечто восхитительное, ваше величество! – говорил почтенный сановник.

В городе только и было разговору, что об удивительной материи, которая ткется в королевском дворце.

Наконец король не выдержал и в сопровождении большой свиты, в числе которой находились и те два сановника, которые уже посетили ткачей, отправился любоваться чудной тканью.

Обманщики продолжали делать вид, что ткут на пустых станках.

– Не говорил ли я вам, что это прелестно! – сказал министр, указывая на пустой станок.

Другой сановник стал объяснять узор, старательно запомнив то, что он раньше слышал от ткачей.

Король видел только пустые станки и недоумевал.

– Неужели я дурак, – с ужасом думал он. – Куда же я гожусь после этого? Какой же я правитель? Прекрасно! Великолепно! – крикнул он громко. – Я вполне доволен.

Приближенные советовали королю на первой же большой процессии надеть новое платье.

– Чудесная ткань! Восхитительная! – повторяли сановники, удаляясь.

Ткачи получили ордена и звание придворных ткачей.

Накануне процессии, ткачи потребовали 16 свечей и просидели всю ночь у своих станков. Потом они сделали вид, что снимают ткань со станка; провели по воздуху огромными ножницами, замахали иглой без нитки и объявили, что костюм готов.

Когда король, в сопровождении свиты пришел посмотреть новое платье, один из негодяев принялся взмахивать рукой, как будто перебирая принадлежности костюма.

– Вот панталоны, вот камзол, вот мантия, – приговаривал он. – Ваше величество не почувствует на себе этого платья; оно легко как паутина. Это одно из его достоинств.

– Правда, правда, – поддакивали придворные, которые ничего не видали, так как и видеть-то было нечего.

– Если вашему величеству угодно раздеться, мы примерим новое платье перед зеркалом, – предложили придворные ткачи.

Король разделся, и плуты, делая вид, что подают ему одну штуку за другой, сжимали ему талию, щекотали икры, как будто застегивая панталоны.

– Ах, какая прелесть! Какой покрой! Какой рисунок! Ни одно платье не сидело на вашем величестве так восхитительно, – восклицали придворные.

Король самодовольно вертелся перед зеркалом, оглядывая себя со всех сторон.

– Балдахин для вашего величества и почетная стража уже у дверей, – возвестил, входя, церемониймейстер.

– Я готов, – отвечал король, и еще раз посмотрелся в зеркало, чтобы полюбоваться своим величием.

Камергеры, которые должны были нести шлейф мантии, наклонились, делая вид, что поднимают шлейф с полу. Никто не хотел сознаться, что не видит никакого шлейфа.

Король шел по улице, гордо подняв голову, и все прохожие кричали ему вслед:

– Ах, какое роскошное платье! Какой покрой! Как красиво лежит шлейф!

Никогда еще одеяние короля не производило такого впечатления. Никто не хотел признаться, что не видит на короле ничего, кроме прародительского костюма. Ведь это значило бы открыто заявить о своей глупости и непригодности к занимаемой должности.

– Да на короле вовсе ничего не надето, – заявил маленький мальчик, бывший на процессии с родителями.

– Слышите, слышите, он уверяет, что на короле ничего не надето, истина говорит устами ребенка, – сказал один, потом другой и наконец вся толпа.

Король слышал, что говорили его подданные и начинал находить, что они правы. Но бедняга должен был доиграть свою роль до конца. Он продолжал гордо выступать под балдахином, а камергеры величественно несли воображаемый шлейф.

Бутылочное горлышко

На тесной кривой улочке рядом с убогими домишками стоял узкий, высокий и старый-престарый дом. В нем жила одна только беднота; всего беднее было в жалкой каморке, приютившейся под самой крышей. Над окном каморки висела старая клетка; в клетке не было даже порядочного стаканчика для воды, его заменяло отбитое от бутылки горлышко, заткнутое пробкой. У открытого окна стояла старая девушка; она только что положила в клетку зелененькой травки, и маленькая коноплянка, весело перепрыгивая с жердочки на жердочку, пела и щебетала так, что любо-дорого было слушать.

– Отчего тебе не петь! – молвило бутылочное горлышко, конечно, не так, как говорим мы, люди – бутылочное горлышко, ведь, говорить не умеет, – оно только сказало про себя, как иной раз мы это делаем. – Отчего тебе не петь, когда ты здорова-здоровехонька, а останься-ка у тебя от всего туловища одно горло, да и то пробкой заткнутое, – посмотрела бы я, как бы ты запела. Слава Богу, что хоть кому-нибудь весело! Мне же не до веселья, да и петь не могу. Певала и я в свое время, только давненько, когда была еще целой бутылкой: начнут водить по мне мокрой пробкой, а я-то заливаюсь! Меня даже прозвали жаворонком, большим жаворонком. Случилось это в лесу на пикнике, когда семья скорняка праздновала помолвку дочери. Да, помню все так живо, словно это было вчера… Чего-чего не пережила я на своем веку! Побывала и в огне, и в воде, и под землей; довелось побывать и над землей, высоко, высоко, а теперь парю в воздухе в птичьей клетке, и солнышко греет и ласкает меня. Да, есть мне чем поделиться, жаль только, что не могу рассказывать вслух.

И тут бутылочное горлышко поведало о себе историю, довольно таки замечательную, но не вслух, а мысленно. А коноплянка, тем временем, звонко распевала в клетке; по улице шли и ехали люди; всякий думал свое или ничего не думал, зато бутылочное горлышко думало.

Вспомнилось ему раскаленная плавильная печь стеклянного завода, где в него вдунули жизнь, припомнилось, как горяча была бутылка, как она глядела на бушевавшую огнем печь – место своего рождения, пылая желанием броситься туда обратно и, как постепенно остывая, стала, наконец, хорошо себя чувствовать… Стояла она рядышком со своими братьями и сестрами, их было много – целый полк. Хоть все они вышли из одной печи, но одни предназначались для шампанского, другие – для пива, а это разница! Впоследствии, конечно, может случиться, что в пивную бутылку нальют драгоценное Lacrymae Christi, а в шампанскую – ваксу, но все-таки по виду сразу можно узнать назначение каждой, – благородная останется благородной, чем ее ни наполняй, хоть ваксой.

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4