Суровое испытание

Кон Джиён

Суровое испытание

도가니

THE CRUCIBLE

JI-YOUNG GONG

Печатается с разрешения автора и литературных агентств KL Management, Barbara J Zitwer Agency и Prava I Prevodi International Literary Agency.

Издание осуществлено при финансовой поддержке

Корейского института литературного перевода.

Copyright © 2009, 2019

by Ji-Young Gong

All rights reserved.

© Кузина С.В., перевод на русский язык, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Суровые испытания

1

В тот самый час, когда, погрузив в машину свой незамысловатый скарб, Кан Инхо покидал Сеул, город Муджин погружался в туман. Мгла пришла из моря, словно огромное белое чудовище. Лапы его, покрытые мириадами влажных ворсинок, размашисто шагали по суше. И все вокруг превращалось в нечто неразличимое, неосязаемое, отдавалось во власть водяного пара, как смирившиеся со своим поражением солдаты. Высящееся на прибрежной скале четырехэтажное каменное здание интерната «Чаэ» тоже начало погружаться в туман. И когда желтый мерцающий свет, пробивающийся из столовой на первом этаже, стал бледнеть, приобретая майонезный оттенок, издалека послышались удары колокола.

Было воскресенье. Поэтому, скорей всего, звонил церковный колокол, оповещая о начале утреннего богослужения. Звук разнесся по всей округе. Ведь единственное, что может преодолеть туман, – это звук.

2

Мальчик шел по железнодорожным путям. Туман еще не поглотил всю сушу полностью, однако, раскидывая свою тончайшую сеть, постепенно, один за другим стирал очертания предметов. Заросли раньше срока распустившихся космей по обочинам железнодорожной насыпи, увязнув в паутине тумана, казалось, дрожали от страха.

Мальчишке было десять лет. Но по сравнению со сверстниками он был до крайности малорослым и щуплым. Его светло-голубая полосатая футболка насквозь пропиталась туманной влагой.

Мальчик шел по рельсам. Казалось, с ним что-то не так: он прихрамывал, подволакивая ногу. Однако вскоре наползающий с моря туман окутал его силуэт, сделав почти невидимым. А затем и окончательно поглотил. Рельсы под ступнями мальчика начали равномерно подрагивать. И он ощутил это.

3

Воскресное богослужение церкви Великой Славы, расположенной в самом центре Муджина, началось в десять утра. Церковный двор уже полностью погрузился в туман. Со стоянки то и дело раздавался скрежет – то сталкивались машины припозднившихся прихожан. Свет фар был бессилен: плотное белое одеяло накрыло всё и вся. Хор голосов под сводами церкви читал Священное Писание: никогда Тьма не одержит победу над Светом, – а туман продолжал всасывать в себя трепещущие огни. Охранник на стоянке невзначай уронил на землю ключи и теперь, согнувшись в три погибели, безуспешно пытался их найти. Наконец, с трудом нащупав связку в непроглядной пелене, он недовольно пробормотал:

– Проклятый туман… черт ногу сломит.

Звуки хора в сопровождении органа заглушили его ворчание.

4

Рельсы задребезжали. Мальчонка обернулся. Поезд, мчавшийся по пологой дуге, приближался на полном ходу. Парнишка широко раскинул руки ему навстречу. На его лице мелькнула то ли слабая улыбка, то ли слабая гримаса… А через секунду раздался вопль. Не поддающийся описанию дикий крик, в котором нельзя было разобрать отдельных звуков. Поезд загудел. И тело мальчишки взлетело в воздух, невесомое, как попкорн, и влажная земля окрасилась алым. Но туман все скрыл. Поезд унесся, и вокруг установилось глубокое затишье, будто глубоко под водой. Веки мальчика в последний раз дрогнули и замерли, зрачки слепо уставились в молочно-белую мглу.

5

Когда Кан Инхо остановился отдохнуть, зазвонил сотовый. Это была жена. Не прошло и часа, как он выехал из дома. И хотя именно она решила, что останется с дочкой в Сеуле, а в Муджин он отправится один, в ее голосе чувствовалось сожаление.

– За рулем?

– Нет. Остановился передохнуть.

Непохоже, что она звонила по делу. Видимо, только после того, как он погрузил свою нехитрую поклажу в машину и уехал, она осознала, что его долго не будет рядом. Внезапно нахлынули жалость к жене и досада на обстоятельства, что ему пришлось вот так оставить семью.

– Куришь, поди? Теперь вдали от меня и пилить будет некому…

– Да ладно тебе, не накручивай. Глядишь, следующей весной переберетесь ко мне в Муджин. Устроим Сэми в местный садик.

В трубке послышался смех:

– Да-да, только для начала пусть тебя назначат штатным преподавателем.

Пока в Муджине ему предложили временную ставку. Да и об этом, не будь у жены связей, не стоило и мечтать. Случай свел ее с однокашницей по женской высшей школе, у которой в родне как нельзя кстати оказался кто-то из управляющих интернатом «Чаэ», и жена, умеющая хорошо ладить с людьми, видимо, попросила подругу похлопотать за мужа. После окончания университета Кан Инхо какое-то время преподавал, однако вскоре вместе с приятелем занялся небольшим одежным бизнесом. И если бы не прошлогодний экономический кризис, накрывший весь мир, кто знает, возможно, этим воскресеньем он летел бы самолетом на их фабрику в Китае. Вспомнила про его преподавательский опыт опять-таки жена. К тому времени он уже шесть месяцев сидел без работы, и любым способом нужно было выкарабкиваться и искать хоть какие-то средства к существованию. Слава богу, перед окончательным крахом бизнеса они успели закрыть фабрику. Чудом было и то, что их квартира в пригороде Сеула не пошла с молотка. Однако срочные вклады с внушительными сбережениями уже давно пришлось закрыть, а также расторгнуть страховки.

Когда жена после встречи с одноклассницей впервые заговорила об этом, он на время потерял дар речи.

– Преподаватель? Преподаватель в спецшколе, говоришь? Еще и глухонемых детей! После университета у меня на руках корочка обычного преподавателя. Сто лет уже прошло; как я смогу кого-то учить?

Жена, глядя на него, расхохоталась:

– Все-таки у тебя напрочь отсутствует гибкость…

Остаток фразы – мол, именно потому и погорел его бизнес – она пробормотала невнятно, будто бы про себя. Но вспомнив, в каком подавленном состоянии в последнее время пребывает ее муж, она добавила уже гораздо мягче:

– Это же частная школа. Подруга сказала, если есть протекция со стороны генерального директора, проблем не будет. Мол, все таким образом сначала устраиваются, а потом на вечерних курсах при магистратуре повышают квалификацию. Она меня уверила, что все будет нормально. И зарплата хорошая, и график работы не сказать чтоб напряженный – ну где еще такое райское местечко отыщешь? Но ты все-таки в любом случае постарайся получить постоянное место преподавателя. А там, глядишь, может, появится шанс перевестись в Сеул, – с улыбкой на губах подытожила жена.

6

Машина Кан Инхо снова устремилась на юг. Сам-то он родился в Сеуле, и ему пока не представилось случая пересечь центральную часть полуострова. Поэтому он совершенно не представлял, как живут люди в тех краях. Знал лишь, что говорят они на характерном, несколько резковатом диалекте и добавляют в пищу много приправ – вот и все, поэтому юг страны он воспринимал как далекий географический объект. Однако с Муджином дело обстояло немного по-другому. Он вспомнил рассказ Ким Сынока «Путешествие в Муджин», и это пробудило нежеланные тени прошлого, о которых хотелось забыть. С тех пор как жена заговорила о городе под названием Муджин, воспоминания всплывали одно за другим, становясь все четче, – так корабль, приближаясь к гавани, постепенно вырисовывается в тумане.

– Знаете… Когда вы только стали нашим учителем и познакомили нас с рассказом «Путешествие в Муджин», я сразу поняла, что когда-то непременно настанет этот день, – проговорила Мёнхи, внезапно нагрянув к нему в часть и настояв на ночевке. Затем, под одеялом, она порывисто притянула его к себе, пока он мялся, не зная, как поступить. Приблизив свое лицо к его лицу, она спросила: – Та женщина, Ха Инсук. Как вы думаете, что с ней стало, когда главный герой уехал, не сдержав обещание, и она осталась в Муджине одна?

От тела Мёнхи веяло едва уловимым ароматом персика. Она была его ученицей в женской школе, где он какое-то время преподавал после окончания университета, так как повестка в армию запоздала. И вот Мёнхи появилась перед воротами его части. Неумелый макияж явно говорил, что она хочет казаться старше своих лет.

– Не бойтесь, у меня это… не в первый раз.

Не она, а он трясся как осиновый лист. Мёнхи же, положив его замершие в нерешительности руки на свою обнаженную грудь, кажется, звонко рассмеялась. В ее смехе ощущалась некая развязность бывалого подростка, который многое повидал в этой жизни и уже успел распроститься с идеалами юности, но его, Кан Инхо, это в принципе не касалось. Поэтому, отправив ее домой, среди бела дня он надрался до чертиков в автобусном терминале и вернулся в часть, что находилась неподалеку. Так он смог избавиться от угрызений совести, что назойливыми мошками донимали его. Не будь этих встреч с Мёнхи, нечастых, но доводящих до исступления, он, возможно, наставил бы на кого-нибудь дуло. И кто знает, не стал бы этим кем-то он сам.

Когда пришло время демобилизоваться, связь с Мёнхи прервалась. А вернувшись в Сеул, он узнал, что несколько месяцев назад она покончила жизнь самоубийством. Тогда у него в голове промелькнули ее слова:

– Та женщина, Ха Инсук. Как вы думаете, что с ней стало, когда главный герой уехал, не сдержав обещание, и она осталась в Муджине одна?

7

Вот и развилка с указателем «Муджин». Кан Инхо свернул – город ожидал его там, за перевалом. Однако с вершины ему открылось лишь необъятное море облаков, сбившихся в один огромный белесый ком, окутавший Муджин. Туман шевелился, будто белоснежные морские водоросли. Кан Инхо въехал в облако, словно в туннель с призрачными белыми стенами. Машину опутали тончайшие седые нити, похожие на космы ведьмы. Отчего-то ему вспомнилось, как давным-давно на летней рыбалке он чуть не утонул. Это ощущение чего-то склизкого и вязкого от опутавших его голые ноги водорослей, когда он занырнул в водохранилище, чтобы вытащить упавшую в воду удочку. Он перестал барахтаться, пытаясь выплыть сам, и кликнул на помощь приятеля, что рыбачил вместе с ним. Казалось, путы из водорослей высосали из него все соки. Силы разом оставили его. И хотя он неплохо плавал, тут все было бесполезно. Ему стало не по себе от этих воспоминаний, навеянных туманом. Даже шея внезапно задеревенела от необъяснимого зловещего предчувствия, что любая неосторожность может привести к гибели. От напряжения пересохло во рту, он врубил аварийные фары экстренного торможения. Раздалось равномерное тиканье стоп-сигналов. Навигатор отдал распоряжение: «Зона густого тумана. Через километр поверните направо!»

Он послушно свернул.

8

Интернат «Чаэ» был окутан туманом. Проехав через главные ворота и намереваясь припарковаться, Кан Инхо увидел, что синяя иномарка, явно стоившая бешеных денег, собирается тронуться с места. Он хотел опустить стекло и заговорить, однако водитель синего авто, не обращая на туман абсолютно никакого внимания, вдавил педаль газа и на всей скорости скрылся за белой завесой. Единственное, что удалось рассмотреть сквозь стекло, так это облысевший затылок. Осторожно, почти на ощупь Кан Инхо припарковался на стоянке, окутанной туманом. Иногда с побережья налетал бриз, туман чуть-чуть редел, и смутно вырисовывались контуры огромного каменного здания интерната, однако почти сразу оно вновь исчезало в белой пелене.

Он вышел из машины. Затекшие плечи ломило, и виной тому была не четырехчасовая дорога до Муджина, а последние двадцать минут в городе, что заставили напрячь все его внимание. Он поднял правую руку и сделал несколько махов, после чего закурил. В это время неподалеку послышалось какое-то похрустывание, постепенно оно становилось ближе. Вскоре показалась фигурка маленькой девчушки. Коротко остриженная, невысокая и щуплая, с огромным пакетом в руках, она приближалась к нему из тумана, хстя чипсами.

– Эй! Послу… – обратилсяру он к ней.

Но девочка была поглощена чипсами. Его вдруг осенило, что ведь это интернат для глухонемых детей. Ему стало смешно и неловко оттого, что он пытался заговорить. Но пока все это проносилось в его голове, девочка, видимо, наконец обнаружила его присутствие. Хруст чипсов постепенно смолк. Несколько неуклюже, на языке жестов, который начал осваивать перед поездкой, он попробовал поздороваться с ней:

– Привет, рад тебя видеть!

Он не успел опустить руки, как в глазах ребенка отразился неописуемый ужас, а изо рта вырвался нечленораздельный вопль, после чего девочка развернулась и бросилась прочь.

Он оцепенел и мог лишь провожать удаляющуюся фигурку взглядом. Вскоре туман поглотил ребенка, не оставив и следа. И только в ушах продолжал звучать жуткий, непередаваемый крик.

9

– …Похоже, из-за тумана.

Инспектор Чан выслушивал донесение патрульного Кима, когда его сотовый завибрировал: пришло сообщение. Инспектор, вполуха слушая доклад, покосился на телефон и пробежал глазами сообщение: «Милый! Как ты мог? Я же говорила, что надо поскорее!»

Инспектор Чан, сам того не замечая, расплылся в улыбке, вспомнив белые бедра Мисук из кафе «Дикий цветок», – его пальцы до сих пор хранили ощущения от прикосновения к ним.

– Он же глухой, вот и не услышал гудок и, по всей видимости, не заметил приближение поезда.

– Это да… Туман и вправду стоял жуткий… – Поддакивая Киму, Чан усиленно стучал по кнопкам телефона: «Ну потерпи несколько дней. Хотя, что говорить, горячность тебе к лицу… Хочешь, сегодня после работы угощу тебя саннакджи?»[1]

Когда он наконец нажал кнопку «Отправить сообщение», у патрульного Кима на губах промелькнула усмешка. Инспектор Чан неторопливо вернул сотовый на стол и, зная, что Ким смотрит на него, несколько наигранно, с задумчивым видом обхватил голову руками.

– Ничего подозрительного не нашли?

– Несчастный случай же, что там может быть… Правда, в кармане брюк мальчонки обнаружили вот это…

Патрульный Ким выложил на стол перед Чаном запечатанный полиэтиленовый пакет, а внутри, судя по всему, – вырванный из маленького блокнота листок, испачканный в крови.

– Там записаны имена – Ли Гансок и Пак Бохён. А поверх все перечеркнуто крестами.

Внезапно уголки глаз инспектора Чана, погруженного в воспоминания о Мисук из «Дикого цветка», дрогнули. Все-таки он был ветераном в своем деле. И его опыт расследований, опирающийся уже по большей части на инстинкты, позволил уловить в словах Кима какой-то запашок. Чан внимательно вгляделся в окровавленную записку, упакованную в пакет. Ли Гансок – это директор интерната «Чаэ». А Пак Бохён, если ему не изменяет память, являлся куратором по внешкольному образованию в общежитии того же заведения. Однажды он видел его на каком-то междусобойчике. Они приехали вместе с Ли Гансоком, и этот человек со скользким взглядом и мрачным лицом, несмотря на открытое пренебрежение со стороны Ли Гансока, беспрестанно кланялся и угодничал, так что Чан тогда еще подумал, до чего мерзкий тип. Именно поэтому он врезался ему в память. Да, точно, его звали Пак Бохён!

– Хорошо, можешь идти. Я сам свяжусь с интернатом.

Провожая взглядом Кима, он снова стал тыкать кнопки сотового: «Я все улажу, подумаешь, каких-то три миллиона вон…»

Инспектор Чан внезапно почувствовал умиротворение. Недаром жена как-то обозвала его большим везунчиком – это действительно так. Когда возникала нужда, обязательно что-нибудь да происходило и оборачивалось для него выгодной стороной. Перед его глазами всплыл труп воспитанницы интерната «Чаэ», что упала в море с обрыва на краю стадиона в прошлом месяце, когда туман был особенно непроглядным. Поезд и обрыв – за два месяца уже двое. Падение с обрыва оформили как несчастный случай, и нынешнее происшествие, скорей всего, попадет в подобный разряд. Ведь всему виной этот проклятый муджинский туман. Бросив взгляд за окно полицейского участка, он расплылся в улыбке. Туман потихоньку рассеивался, и во дворе начали проступать очертания машин. Что ж, иногда даже этот осточертевший туман играл на руку. Вот так и в жизни: если действовать осмотрительно, то что угодно может пригодиться.

10

Хоть поклажа была и небольшая, но переезд – это переезд. Пока все на своих местах, то вроде бы и ничего, а стоит вытащить наружу – хлам, да и только. В Муджине Кан Инхо поселился в съемной квартирке площадью в сорок квадратов и теперь разбирал свое скромное хозяйство: кастрюля, кружка, стакан и пара тарелок – вот и вся утварь. Расставив все аккуратно в буфете и установив ноутбук на кухонном столе, он наконец реально ощутил, что уехал из дома и начал новую жизнь. Настроение, навеянное простотой и новизной, было приподнятое, как в студенческие годы, когда он заглядывал к приятелю на съемную квартиру.

Раздался звонок в дверь. Как он и ожидал, пришла Со Юджин.

– Надо же, и вправду приехал! Кто знал, что увижу тебя вновь, да еще и в таком месте! Рада встрече!

Она протянула ему руку, опуская на пол пакет со стиральным порошком и другими мелочами, что принесла в подарок. Некоторое время они стояли, держась за руки и улыбаясь. В университете она училась курсом старше. Еще в Сеуле от однокашника он узнал, что Со Юджин осела в Муджине. Кан Инхо сначала списался с ней по электронной почте, потом они стали обмениваться сообщениями по телефону, и именно она выхлопотала для него это жилье. Однако лицом к лицу они встретились впервые за почти десять лет после выпуска. Он пытался отыскать в ней ту хрупкую студентку с короткой стрижкой, какой ее запомнил. Однако от прежней Юджин ничего не осталось – перед ним стояла женщина средних лет, на ее лице отразилась вся череда испытаний, через которые ей пришлось пройти.

– Со Юджин развелась. Одна поднимает двоих детей. Говорят, младшая чем-то серьезно больна. Несладко ей приходится… – рассказывал однокашник, который в свое время страдал от неразделенной любви к ней. Он напился вдрызг и сетовал, чуть не плача: – До чего нелепо! И почему только красивым, умным, хорошим женщинам непременно попадаются какие-то придурки, чтобы потом мучиться всю жизнь…

– Эй, старик! Ты на свою жену посмотри, вот уж кому действительно не повезло!

В конце концов Кан Инхо перевел все в шутку, на самом деле эмоции захлестнули его – кого угодно расстроят подобные невеселые новости, и уж тем более от однокашника. Поражение мужа на политическом поприще, появление на свет ребенка с врожденным пороком сердца и, как следствие, постоянная нехватка денег. Ему было неведомо, каким образом она оказалась здесь в Муджине. Однако вот она перед ним, в чужом городе, на пороге нового жилища. Он смотрел на ее миловидное лицо с тонкими и правильными чертами, и неожиданно в памяти начал вырисовываться образ той юной и свежей девушки со студенческой скамьи. Благодаря ее присутствию Муджин стал немного ближе и понятнее, беспросветный туман уже не так давил на психику, и постепенно уходили напряжение и скованность.

– Я переживала из-за кромешного тумана – семь потов, поди, сошло, пока доехал? Имей в виду, к туману в Муджине надо привыкнуть. Вон, гляди, потихоньку рассеивается.

Она подошла к окну и замерла, скрестив руки на груди. Глядя ей в спину, он вдруг осознал, до чего же она миниатюрная.

– Моя квартира вон там! Под самой крышей, где горит свет, – проговорила Со Юджин, кивнув на дом напротив.

В воздухе еще клубился туман, и видно было смутно, однако он примерно понял, где находится ее квартира. Неожиданно для самого себя Кан Инхо задался вопросом, сколько всего окон в ее квартире. Когда-то в прошлом чистенькая белая многоэтажка успела кое-где облупиться, а окон было всего два.

– Мы вчетвером живем, с мамой и детьми. Родители золовки тоже в Муджине, вот брат и перебрался поближе к ним, начав свое дело, а я хвостиком увязалась за ним. Надо было, чтобы кто-то присматривал за матерью. Да и из Сеула хотелось сбежать подальше.

Последние слова она произнесла нарочито бодрым тоном, и он понял, что в нынешних обстоятельствах как минимум из вежливости ему стоит поверить в это ее «я не несчастна».

– Ты ведь не ужинал? К нам пойдем или куда-нибудь?..

Они встретились впервые за много лет, и, по идее, полагалось пригласить старого университетского товарища домой, однако размытая концовка вопроса выдала ее неуверенность.

– Давай куда-нибудь сходим. Заодно и город посмотрю.

Похоже, его ответ снял груз с ее сердца – она широко улыбнулась, на одной щеке появилась ямочка. Он сразу вспомнил эту ее особенность и, пускай всего лишь на какие-то доли секунды, представил, будто Со Юджин – его девушка, заглянувшая к нему, двадцатилетнему юноше, в гости на съемную квартиру. Настроение у него заметно поднялось, и он решил, что не такое уж мрачное будущее ожидает его здесь, в Муджине. К тому же его охватил некий трепет, которого он не испытывал уже долгое время. И ему не хотелось упустить это сладостное ощущение легкости и радостного предчувствия, овладевшего им в этот момент.

11

Они вышли на улицу. Стоило отойти друг от друга на три-четыре шага, как пространство между ними заполнялось туманной мглой – уже не такой густой и непроглядной, скорее похожей на слабый дымок от затухающего костра. Был ранний вечер, но казалось, что город только-только пробуждается ото сна, приходя в движение. То там, то здесь зажигались огни, однако от этого улицы не становились наряднее. Надо всем витал дух ветхости и какой-то безнадежности, унылые здания вдоль побережья больше напоминали времянки, готовые вот-вот рухнуть под ударами морской стихии. Показалась шумная стайка девчонок лет шестнадцати-восемнадцати в мини-юбках и довольно откровенных кофточках с глубоким вырезом, в длиннющих ботфортах не по сезону. Громко щебеча, они спускались по лестнице в цоколь здания с вывеской «Караоке-бар». Бродячая кошка выискивала съестное в драном мусорном пакете, но, почувствовав взгляд, настороженно выгнула спину. В конце проулка у стены полоскало в стельку пьяного юнца.

В этот момент какая-то девушка крошечного роста, с длинными, явно ненатуральными локонами и выставленной напоказ грудью подошла к Кан Инхо и потянула за рукав:

– Эй, парень! Не хочешь чуток развлечься?

Шестым чувством он понял, что девчонке от силы лет пятнадцать, и молча высвободил руку. Он зашагал вперед, потом остановился и обернулся, ощущая на себе взгляд Со Юджин. Снова тронулся с места, однако девчонка опять преградила ему дорогу. Ее черные, чуть косоватые глаза странно блестели, источая необъяснимую плотскую чувственность. И хотя макияж был чересчур броским, дурнушкой она не казалась. Он попытался обогнуть ее, но она уткнулась лицом ему в грудь и принюхалась. Он хотел оттолкнуть ее, но девчонка проговорила:

– Ух ты! А от тебя попахивает Сеулом. Свежо и приятно.

Она гоготнула, и Со Юджин с каменным лицом подошла и, схватив его за полу пиджака, увлекла за собой в сторону проспекта.

– Прости. Думала, ты голодный, и решила сократить путь – вот и завела тебя сюда, – кусая губы, сказала Со Юджин.

Она сконфузилась, словно вынесла на всеобщее обозрение нечто постыдное из собственного прошлого. Кан Инхо понимал, что это характерная черта многих скромняг-отличников, которые в своем простодушии полагают, что всегда за все в ответе. А также поймал себя на мысли, что наверняка именно наивность послужила одной из причин ее нынешних мытарств.

– Чего ты извиняешься? Ты что, владелица всех борделей и кабаков на этом свете? – шутливо поддел он ее, и она рассмеялась в ответ, убирая за ухо выбившиеся волосы.

– В Муджине ничего не производится. Конечно, это звучит: город с богатой историей. И что с того, что когда-то в прошлом он был Меккой демократического движения? Сегодня это всего лишь пришедший в упадок захолустный городок. Что толку молодым от прошлого, если после окончания университета некуда податься?

Уже когда они сидели друг напротив друга в ресторанчике, где жарят самгепсаль[2], он почувствовал: она жалеет, что пришлось осесть в этом месте. Но ведь и он оказался здесь потому, что больше некуда было деваться. Его лицо на мгновение омрачилось. Она же протянула ему визитку. Перед именем была указана должность Со Юджин: штатный администратор муджинского центра по правам человека.

– Чего смеешься? – спросила она, заметив, как он разглядывает визитку.

– Да просто сто лет не слышал этого сочетания: «права» и… «центр».

Внезапно на Кан Инхо навалилась усталость. Неужто это тоже можно назвать профессией, подумалось ему, и одновременно перед глазами промелькнули узкие окна-бойницы в обветшалом доме Со Юджин – всего два в ее квартире. От легкого трепета, что он испытал при первой встрече с ней, не осталось и следа. И на ее вопрос, почему он решил стать учителем в школе для глухонемых, он с иронией ответил: мол, хочу принести хоть какую-то пользу этому миру. Однако она, похоже, не уловила в его словах издевку: посмотрела с уважением и одарила поощрительной улыбкой, словно младшего брата, которым она гордится.