Танец любви в Женеве

– Да, Лаура, – произнес он после небольшой паузы. – Да.

Она отошла к небольшому столику.

– Абонемент на месячные занятия стоит триста франков, – проговорила она. – В эту сумму, как вы понимаете, входит возмещение стоимости аренды этого помещения.

– Я могу оплатить с помощью банковской карточки. Или вы предпочитаете наличными?

– Лучше наличными, – улыбнулась женщина. – С карточками всегда столько возни. К тому же иногда возникают претензии. Пожалуйста, распишитесь вот здесь. И получите талончик. На обороте – расписание занятий. Если пропустите что-то, не унывайте. Я буду работать с каждым учеником индивидуально. И если вы что-то пропустили или не успели, то потом обязательно наверстаете. Но все-таки желательно ходить более-менее регулярно. Хотя бы раз в неделю. Сможете?

– Не знаю. Постараюсь. Все это так неожиданно…

– Знаете, Андре… – По лицу Лауры скользнула улыбка. – Многие вещи происходят в жизни довольно неожиданно. Но об этом не стоит жалеть – почти все, что случается неожиданно, случается к лучшему.

– Хотел бы надеяться на это, – пробормотал Андре Тассиньи и вышел на улицу. Там уже совсем стемнело. «Боже мой, что подумает мама, когда я приду домой так поздно!» – пронеслось у него в голове.

– Ты совсем с ума сошел! – всплеснула руками мать. Лицо Люсьены Тассиньи выглядело недовольным, что с ней случалось довольно редко. – Работал целый день, в два раза дольше, чем обычные сотрудники в офисах, а потом, вместо того, чтобы спешить домой к ужину, вдруг бросился танцевать. Подумай, что может случиться с твоим желудком? Что тебя понесло в эту чертову студию танцев?

– Не знаю, мама, – проговорил Андре с набитым ртом. – Я ходил мимо нее несколько дней и вдруг решил зайти.

– И даже не взглянул при этом на часы. – Мать укоризненно покачала головой. – Пойми, сынок: в эти школы танцев заглядывают в основном те люди, у которых слишком мало работы, или вообще ее нет. У них очень много свободного времени, и они порой просто не знают, куда его деть. Поэтому и учатся танцам. У тебя же – совершенно другой случай. Ты так загружен на работе у мэтра Рошамбо, что я порой боюсь даже, хватит ли у тебя выдержки и сил, чтобы продолжать трудиться на него. Я же вижу, что в вашей нотариальной конторе царит совершенно потогонная система. И ты, пройдя через весь этот ад днем, еще взваливаешь на себя дополнительную обузу в виде танцев ночью!

– Мне просто очень хотелось попробовать это, мама! – Андре виновато улыбнулся. – Пожалуйста, не сердись на меня так.

Люсьена Тассиньи встала и оправила передник. Их кухня была довольно маленькой, и здесь, в окружении до блеска вымытой и начищенной посуды, женщина смотрелась настоящей хозяйкой.

– Ты только подумай, Андре, какой пример ты подаешь своей сестре, – тихо проговорила мать. – У Жаклин – переходный возраст. Она думает порой черт знает о чем. Я чувствую, что иногда просто не понимаю ее. Ты должен служить ей примером солидности, целеустремленности, настойчивости. Она должна видеть, как следует жить, учиться и работать, если ты хочешь добиваться поставленной цели. – Мать развела руками. – Я всегда говорила ей – гляди, чего добился Андре прилежной учебой и полной самоотдачей. Он выиграл конкурс, в котором вместе с ним участвовало полсотни человек – лучших выпускников юридических факультетов со всей страны – и получил престижнейшую должность помощника нотариуса. Бог мой, Андре, мне совсем не хотелось бы, чтобы Жаклин вдруг сказала мне: «Мама, почему ты меня обманывала? Андре – точно такой же, как и все остальные мои сверстники, которые танцуют, прогуливают занятия, думают только о современной музыке, фотографиях в инстаграме и эффектном селфи на вершине горы или каком-нибудь мосту и…»

– Мама, прошу тебя! – Лицо Андре стало серьезным. – Мне кажется, ты преувеличиваешь. И я вовсе не такой монстр, как ты пытаешься это представить, и Жаклин – тоже вполне нормальная девочка. А через переходный возраст приходится проходить всем без исключения. Я тоже помню себя в этом возрасте – для меня не существовало вообще никаких авторитетов. И, наверное, я тоже совершал безумные поступки, о которых лучше и не вспоминать. Но потом все кончилось, и… я снова стал нормальным.

– Я надеюсь, Андре, – пробурчала Люсьена Тассиньи. – Очень надеюсь на это.

– Вчера вы проявили себя не лучшим образом, – проронил мэтр Рошамбо, сурово поджимая тонкие губы. – И сумели частично исправиться лишь к вечеру. Надеюсь, сегодня вы будете действовать с учетом усвоенных вчера уроков.

– Обязательно, месье Рошамбо! – горячо заверил его Андре. От вчерашних уроков танца у него ныли мышцы на ногах и даже на руках. Но он сделал вид, что больше всего на свете его интересуют сейчас юридические бумаги.

– Вы должны сделать сегодня две вещи: сдать мне готовое наследственное дело мадам Лиссонье-Пуленк, и разобраться с художественной коллекцией месье Боувера. Нужно установить, имеется ли достоверный провенанс всех его картин и заключения экспертов об их подлинности, и попытаться выяснить их примерную рыночную стоимость. По консервативным оценкам, разумеется – в своей работе мы можем прибегать только к ним. Аукционное сумасшествие и хаотичные скачки цен нас совершенно не должны касаться. А в двенадцать часов к нам может пожаловать новый клиент. – Тонкие губы Дидье Рошамбо сложились в несколько кривую усмешку. – Не совсем, может быть, обычный. Увидите это сами. Если, конечно, визит действительно состоится.

Андре был слегка заинтригован. Что это за «не совсем обычный клиент», о котором говорил мэтр Рошамбо? Но очень скоро груз бумаг и ответственности поглотил его с головой, и он перестал думать об этом. Самое главное – нельзя было ошибаться даже с запятыми. Он отлично помнил, как болезненно реагировал на это мэтр Рошамбо.

Но, когда висевшие в углу старинные часы пробили полдень, он все-таки обратил на это внимание. Никто в их конторе так и не появился. Впрочем, мэтр Рошамбо был тоже полностью погружен в бумаги. Или искусно делал вид…

Полчаса спустя дверь конторы вдруг распахнулась. Это случилось так неожиданно, что Андре даже слегка вздрогнул. На пороге показалось странное существо – дама восьмидесяти с лишним лет, маленькая, с лицом темным и сморщенным, как прошлогоднее яблоко, но при этом – в огромной шляпе, украшенной страусовыми перьями, и в накидке из лисы, при том, что на улице было весьма тепло. Дряблую шею женщины украшало несколько нитей крупного жемчуга. Из-под накидки выглядывали кокетливые не по возрасту розовые брючки, обшитые стразами. На скрюченных пальцах дамы поблескивали крупные драгоценности, показавшиеся Андре фальшивыми.

– Здравствуйте! – чирикнула женщина голосом, похожим на птичий. – Я счастлива видеть вас, мэтр Рошамбо!

Дидье Рошамбо учтиво указал даме на глубокое кожаное кресло.

– Я так устала от этих мыслей, мэтр Рошамбо! – воскликнула женщина. – Кому передать все свое достояние. Откровенно говоря, я никак не могу сделать выбор между «Обществом защиты кошек», «Обществом попечения за могилами христианских миссионеров на островах Полинезии» и «Братством католических монахов Бангладеш». Что бы вы мне посоветовали?

– Я бы посоветовал вам еще раз все очень тщательно взвесить и сделать свой осознанный выбор. – Рошамбо без улыбки смотрел на нее. – А мы будем счастливы законно оформить любую вашу волю.

– То есть вы считаете, что мне в любом случае не следует отдавать ничего алчным и совершенно не уважающим меня родственникам? – сверкнули недобрым светом маленькие глазки женщины. – Ни внуку, ни внучке… никому из них?

– Мадам Шарпантье… – Мэтр Рошамбо развел руками. – Я не смею… не смею ничего вам советовать. Вы и так прекрасно все знаете сами.

– Значит, вы со мной согласны! – Старушка потрясла перед его носом своим миниатюрным кулачком. – О да, милый Дидье, мои родственники – это настоящие исчадия ада, не заслуживающие ничего! Только и ждут, когда я помру, и поскорее, чтобы им досталось как можно больше. Но я считаю, что лучше отдать все деньги бездомным кошкам, чем этим бесчувственным мерзавцам. Представляете, я даже выбрасываю в мусор все те роскошные букеты цветов, которые они каждый год посылают мне в день рождения. Я прекрасно знаю, для чего они дарят мне цветы – чтобы потом иметь возможность утверждать, будто бы они обо мне постоянно заботились и у нас с ними были близкие отношения. – Она взмахнула рукой. – Но у меня с ними не будет ровным счетом никаких отношений – и в первую очередь, финансовых.

– Я поражаюсь вашей мудрости, мадам, – с серьезным видом заметил мэтр Рошамбо.

– Вот именно. – Женщина задумалась. – И все-таки «Общество попечения за могилами христианских миссионеров на островах Полинезии» кажется мне более достойным кандидатом для получения моих богатств, нежели кошки. Я чувствую, что это общество как-то ближе к Богу, нежели эти бессловесные твари. А это для меня более актуально.

– Уверен, что это именно так, мадам, – кивнул Рошамбо.

– Решено! – воскликнула женщина, и страусовые перья на ее шляпе неистово затряслись. – Я так и сделаю прямо сейчас. Оформлю свою волю. Вы поможете мне?

– Ну разумеется, мадам, – почтительно наклонил голову мэтр Рошамбо.

– Отлично! – Дряблая щека женщины подергивалась. – Я все отдам «Обществу попечения за могилами христианских миссионеров на островах Полинезии».

– Это очень взвешенное решение, мадам.

– Готовьте бумаги! – Она взмахнула рукой, сделав жест, который ей самой, видимо, казался величественным. И добавила, наклонившись к нотариусу. – В случае чего, я всегда смогу изменить свою последнюю волю, не так ли?

– Вы можете менять завещание столько раз, сколько вам угодно, мадам, – торжественно кивнул мэтр Рошамбо.

– Отлично! А пока готовьте бумаги о том, что все мое имущество передается Обществу. – Она достала плоский футляр красной крокодиловой кожи с золотой застежкой, куда были вложены ее документы – удостоверение личности с фотографией, банковская и страховая карточки.

Рошамбо тут же передал эти документы Андре и прошипел:

– Сделай копии. Немедленно!

Пока Андре Тассиньи делал копии, мэтр Рошамбо занимался с дамой. Вместе с ней они сверяли список ее имущества. Сварливый голос старой женщины, казалось, заполнял при этом каждый кубический сантиметр помещения. «Ну и мегера! – подумал Тассиньи. – Интересно, почему она решила так наказать своих родственников? Или они и в самом деле такие монстры?»

Разговаривая с Клодин Шарпантье, мэтр Рошамбо то и дело отдавал отрывистые распоряжения Андре – сделай то, принеси это, проверь вот эту вещь… Тассиньи носился, как одержимый. Наконец, беседа была закончена.

– Так вы сможете правильно оформить мою волю? – спросила мадам Шарпантье, блестя глазами.

– О да, мадам. – Мэтр Рошамбо выпрямился. – Заходите завтра в то же время. Все бумаги будут готовы.

– Прекрасно! – чирикнула она. – Ждите меня завтра! – И, пытаясь кокетливо покачивать иссохшими бедрами, она вышла из помещения.

Мэтр Рошамбо встал из-за стола и подошел к книжному шкафу. Достав оттуда тяжелый том Сборника гражданского законодательства, обшитый в красную сафьяновую кожу, он почему-то подошел с ним не к своему столу, а к окну.

– Интересная женщина, эта мадам Шарпантье, – проговорил он, уставившись в окно. – Знаешь, кем она работала?

– Нет, патрон. Я впервые увидел ее сегодня, – пробормотал Андре Тассиньи.

Рошамбо повернулся и посмотрел ему в глаза:

– Она всю жизнь была проституткой, а потом бандершей в Лионе. А до этого, в молодости, работала проституткой на пароходах французских морских линий в Полинезии и Тихом океане. Отсюда у нее, возможно, такая сентиментальная любовь к этим местам. Вернувшись же во Францию с капиталом, который она сколотила, продавая собственное тело, она сначала продолжила заниматься тем же самым, а затем огляделась по сторона, прикинула свои возможности и стала торговать уже другими девушками. И торговала ими довольно-таки жестко. Девушки – а ты можешь представить себе, какие они в принципе закаленные – постоянно жаловались на нее. Но ей всякий раз удавалось выходить сухой из воды. Мадам Шарпантье умела находить правильный подход к офицерам полиции! – Он помолчал. – У нее была единственная дочь, которая умерла в этом году от рака. У этой дочери остались дети – ее внук и внучка. Они оба прекрасные врачи. Один работает на острове Мадагаскар, помогая в обустройстве местных больниц, а внучка мадам Шарпантье трудится в детской больнице в Дижоне. До этого она тоже проработала несколько лет в Африке.

Нотариус снова отвернулся к окну и побарабанил пальцами по подоконнику.

– Они оба отдавали и отдают немало собственных средств на организацию здравоохранения в беднейших странах. Настоящие бессеребренники, страстно увлеченные своим благородным делом. Мне кажется, что, делая это, они в какой-то мере пытаются замаливать грехи своей собственной бабки перед людьми – быть может, неосознанно. Но в этом году они допустили роковую ошибку – попросили свою бабушку завещать некоторое количество средств в пользу больных и больниц. Она же сочла это личным выпадом против нее и не простила им этого.

– Но почему тогда…

Мэтр Рошамбо резко повернулся к нему, и вопрос, который Андре хотел ему задать – «Почему же вы тогда помогаете ей?», замер у него на губах.

– Ты что-то хотел спросить? – Его голос звучал удивительно неприязненно.

– Нет. Нет, патрон, – выдохнул Андре.

Рошамбо помолчал. Его молчание становилось все более угнетающим.

– Правильно, – произнес он наконец. – Я рассказываю тебе все это, чтобы ты учился. Учился тому, чему не учат в университетах. Учился – и не задавал лишних вопросов. А если ты не сможешь этому выучиться, то просто вылетишь со своего места. – Он дернул узкими костлявыми плечами. – Желающие занять его, как ты понимаешь, всегда найдутся.

На столе зазвонил офисный телефон. Мэтр Рошамбо кивнул Андре:

– Сними трубку и поговори с клиентом.

В этот день работа в конторе закончилась на удивление рано – в шесть вечера. После мадам Клодин Шарпантье контору посетило всего два клиента, одним из которых оказался звонивший по телефону бельгийский дипломат, решивший оформить доверенность на супругу, и Андре сумел удивительно быстро справиться со всеми остальными делами. Из конторы он и патрон вышли вместе.

– До завтра, – произнес своим скрипучим голосом мэтр Рошамбо и, не оглядываясь, подошел к своей машине. Сев в нее, он сразу уехал. А Андре медленно пошел вперед. Помогая патрону готовить бумаги для завещания мадам Шарпантье, он узнал, что общий размер ее состояния, который она собиралась передать «Обществу попечения за могилами христианских миссионеров на островах Полинезии», составлял около пятнадцати миллионов франков. Если бы пустить эту деньги на нужды здравоохранения, то на них, наверное, можно было бы построить не одну, а даже несколько современных больниц в Африке. И спасти от болезней и даже смерти немало людей. Однако мадам решила распорядиться иначе. И патрон был готов активно помочь ей в этом. Почему?

«Но, впрочем, что может сделать в данной ситуации нотариус? – подумал Тассиньи. – Он ведь всего лишь выполняет волю своего клиента. Какой бы нелепой или вычурной она ни была. Главное, чтобы она не противоречила закону. А с точки зрения формального закона, никаких противоречий тут нет – мадам Шарпантье вольна распорядиться своими средствами так, как ей заблагорассудится».

Но все равно какое-то тоскливое ноющее чувство не покидало его. Андре чувствовал, что на его глазах творится какая-то явная несправедливость, и это ощущение угнетало его.

Он задумался и в конце концов тряхнул головой: надо пойти в школу танцев! Час занятий – и он позабудет обо всех этих проблемах.

Андре свернул на рю Вье-Гренадьер. Вскоре он толкнул знакомую стеклянную дверь. Мелодично звякнул бронзовый колокольчик. Навстречу ему поднялась Лаура. На ее плечах была темная переливающаяся накидка из какой-то мягкой, струящейся, словно воздух, материи.

– Привет. – Она посмотрела на него, склонив голову набок. – Как самочувствие? Мышцы не болят?

– Болят немного, – признался он.

– Это всегда так. Мышцы болят с непривычки – ведь в обычных условиях они вообще не нагружаются или нагружаются слишком слабо. Поэтому сначала они испытывают перегрузку. Но потом все приходит в норму. Мышцы становятся тренированными, и от этого улучшается даже общее состояние человека. – Она улыбнулась, показав свои прекрасные зубы. – У меня есть одно предложение, Андре…

– Да, я внимательно слушаю!

– У нас в Аргентине люди почти никогда не общаются друг к другу на «вы». Разве что если речь идет о каком-то очень почтенном сеньоре. Здесь, в Европе, все чуть-чуть по-иному – люди здесь более чопорные – но мне кажется, будет лучше, если и мы сразу перейдем на «ты».

– Я не возражаю, – сказал Андре.

– Отлично! Мне это будет легче и как преподавателю! – Она взглянула на часы. – Очередные занятия начинаются через десять минут. Ты хочешь заниматься в это время? Или тебе предпочтительно прийти в другое?

– Да нет. – Он пожал плечами. – Сегодня я закончил работу относительно рано, поэтому с удовольствием позанимаюсь прямо сейчас.

– Ну и прекрасно. – Она потянулась, грациозно изогнувшись всем телом. Потом достала сигарету.

– Пойду покурю перед занятиями, – пробормотала она и вышла на улицу.

Женщина привычным движением вставила в мундштук сигарету, поднесла к ней огонек зажигалки. Андре стоял рядом и смотрел на нее.

– Лаура, – не удержался он от вопроса, – а почему ты куришь? Извини, что я спрашиваю, – смешался он в следующую минуту. – Но просто это и не модно, и вредит здоровью.

– Не знаю, – протянула она. – Наверное, потому, что в Аргентине это очень распространенная привычка. Там почти все курят. И мужчины, и женщины. – Она глубоко затянулась. – Мне приходится много работать, а когда я курю, то я отдыхаю.

Андре молчал. Сам он никогда не курил. Не курил никто и в его семье. Кроме сестры Моник. Она не так давно попробовала начать курить. И, кажется, даже попробовала и кое-что покрепче – то, что некоторые девчонки и мальчишки порой курили на переменах в ее школе.

– Но ты прав. Курение – это действительно вредная привычка, которую лучше поскорее бросить. Пусть эта сигарета будет последней. – Она затянулась и швырнулся сигарету в урну. И задорно взглянула на Андре:

– Ну что ж, пошли заниматься!

В этот раз у Андре все получалось даже лучше, чем в предыдущий. Его движения стали более уверенными. Правда, и мышцы болели сильнее – у них еще не было времени по-настоящему адаптироваться к новым нагрузкам, и они постоянно ныли. Но те же самые проблемы, похоже, испытывали и все остальные. Поэтому Лаура периодически объявляла короткие перерывы, чтобы ее ученики могли отдохнуть. Сама она, кажется, ни капли не уставала. «Видимо, она занимается танцами с детства, и привыкла танцевать так же легко, как и ходить», – подумал Андре Тассиньи.

Наконец, занятие было окончено. Лаура хлопнула в ладоши, призывая всех к вниманию.

– Прежде, чем вы разойдетесь, – лучисто улыбнулась аргентинка, – я хочу дать вам одно небольшое домашнее задание. Я показала вам все танцевальные движения, которые необходимо выполнять на паркете. Но для того, чтобы хорошо научиться танцевать, вы должны выполнять те же самые движения, лежа в кровати. И закрыв при этом глаза. Нет-нет, я не шучу. Это – одна из самых эффективных методик тренировок. К ней прибегают все спортсмены – от борцов до прыгунов в воду. Лежа в кровати и закрыв глаза, вы должны мысленно представлять себе все свои движения на танцевальном полу. И мысленно проделывать их раз за разом. Не спеша, но тщательно. Ваши руки и ноги не будут при этом двигаться. Но все это будет откладываться в голове, в вашем мозгу. И когда после этого вы начнете по-настоящему танцевать, то удивитесь, насколько правильными и почти автоматическими получаются у вас движения и фигуры. Итак, попробуйте танцевать в постели!

– Извините, Лаура, но я не могу вам обещать этого! – весело отозвался Морис Брианшон – высокий плечистый парень, который работал охранником в «Арабском банке коммерции» на набережной Монблан, а теперь, когда банк из-за финансовых трудностей был вынужден закрыться, временно сидел без работы. – В постели я привык «танцевать» совершенно по-другому. И если я буду лежать, закрыв глаза, и ничего не буду при этом делать, то моя подруга просто покажет мне красную карточку и выгонит с поля.

– Сочувствую вам, месье Брианшон. Но могу посоветовать лишь одно. Постарайтесь исполнить сначала свой мужской долг перед вашей подругой – а затем переходите ко второй, более легкой части упражнений. Уже без движения.

– В теории все это очень хорошо, а вот на практике… – Морис уставился на Лауру своими ярко-голубыми глазами. – Боюсь, моя подруга начнет меня жутко ревновать, если почувствует, что, когда я лежу с ней в постели, я думаю о чем-то еще кроме нее.

– Вы что же, хотите, чтобы я нашла вам более покладистую спутницу? – бросила Лаура под общий смех окружающих. – Не выйдет, Морис! Вы заплатили мне только за обучение танцам.

И она коротко поклонилась своим ученикам, давая понять им, что занятие окончено.

– Ну вот, наконец-то ты возвратился домой в более-менее удобное время! – приветствовала мать Андре, когда тот переступил порог квартиры. – Еда будет готова через пятнадцать минут. На ужин тебя ждет твое любимое баранье рагу с баклажанами. – Она прошла на кухню, и оттуда до Андре донесся ее звонкий голос. – Что, мэтр Рошамбо стал меньше нагружать тебя?

– Да нет, скорее, сегодня в офисе было просто чуть меньше клиентов, – ответил Андре. – И со всеми удалось относительно быстро разделаться. – Он улыбнулся. – Я даже успел после работы позаниматься в школе танцев!

Мать перестала греметь кастрюлями и сковородками и подошла к нему:

– Значит, ты все-таки решил заняться этим делом всерьез? – Она покачала головой. – С чего вдруг тебя так потянуло к этим танцам, Андре? Ты ведь раньше никогда так сильно не интересовался ими. – Она вытерла руки о передник. – Или в этом деле замешано что-то еще, помимо самих танцев? – Ее пытливый взгляд внимательно исследовал лицо Андре. – Может, здесь замешана какая-то девушка?

– Ну что ты, мама. – Андре покачал головой. – Если бы я действительно влюбился, то ты бы сразу узнала об этом.

Люсьена Тассиньи покачала своей красиво поседевшей головой:

– Андре, матери могут лишь надеяться, что они сразу узнают о всех важнейших событиях, которые происходят в жизни их детей. Но только этим надеждам почти никогда не суждено оправдаться. – Она грустно вздохнула. – Так случилось, когда у Моник начался первый в ее жизни роман… когда ты вдруг решил поехать в Церматт и покататься там на горных лыжах и в результате сломал ногу… и то же самое произошло, когда в самый разгар обучения, на третьем курсе университета, ты вдруг решил, что твое жизненное призвание – помощь угнетенным жителям Тибета, и едва не улетел в Гималаи.

– Но ведь я же так и не успел улететь туда, мама!

– Верно. Но, чтобы избежать этого, мне фактически пришлось вытаскивать тебя из самолета.

– Ты преувеличиваешь.

– Если и преувеличиваю, то лишь на самую малость, – безапелляционно отрезала мать. – Садись, Андре, и кушай. Желаю тебе приятного аппетита!

Усевшись напротив сына за широкий кухонный стол, который попал в их женевскую квартиру из деревенского дома бабушки Андре, расположенного в одном из самых глухих местечек кантона Юра, Люсьена Тассиньи с любовью следила за тем, как кушает ее сын. Он действительно ел с большим аппетитом.

Затем мать вдруг нагнулась к Андре и, испытующе глядя ему в глаза, спросила:

– Так все-таки здесь не замешана никакая девушка?

– Мама, ты уже спрашивала меня об этом!

– Прости, сынок. – Люсьена Тассиньи легонько дотронулась до его руки. – мне просто хотелось лишний раз убедиться…

«Ну и как, убедилась?» – так и подмывало спросить Андре Тассиньи. Но он прикусил себе язык. Он боялся, что, несмотря на все его заявления, все было слишком явно написано у него на лице…

Придя после ужина к себе в комнату, Андре включил негромкую музыку и вытянулся на кровати. Тело было приятно расслабленным. Сначала танцы, затем замечательная еда… Все было просто здорово. Он закрыл глаза. В голове мелькнула мысль о Лауре. Он вспомнил, как впервые увидел ее на рекламном плакате, который висел на дверях школы танцев, и подумал, что таких красивых девушек в природе просто не бывает. Оказалось, бывают… В жизни она была еще красивее, чем даже на фото.

Андре открыл глаза. Черт побери, стоило ему только подумать о Лауре, и сердце его забилось как-то по-особенному. Он и не думал, что простая мысль об этой девушке способна вызвать такой эффект.

«Неужели мама права, и я… влюбился?» – подумал он и вдруг густо покраснел, хотя, кроме него, никого в комнате не было.