Верные спутники моей жизни

Да, многое изменилось и в мире, и в сегодняшней России, в том числе и у нас появились люди, у которых теперь не один паспорт и, по логике вещей, видимо, не одна родина. Только родина ли это?

Да, наученные горьким опытом, слова «отчизна» и «долг» мы произносим с меньшим пафосом, но от этого они не перестали обозначать для большинства наших соотечественников, даже совсем молодых (это показала акция «Бессмертный полк») того, что и всегда обозначали. И страшно представить, что было бы с нами, и 75 лет назад, и в более поздних наших испытаниях, если бы не было у наших воинов за душой, в сокровенном уголке их сердца, родительского дома, любящих глаз матери, умелых и сильных рук отца, любимых учителей, «заветной скамьи у ворот» и «той самой березки, что во поле, под ветром склоняясь, растет», – то есть всего, что и называется «родина», и составляет сакральную единственность того, что никогда никем и ничем из души нашей не изъять. И только это (а не холодные корочки паспорта) и греет, и поддерживает человека в самых сложных обстоятельствах. Только это формирует в человеке гражданина, с его чувством ответственности, долга и ничем не замутненной памяти о подвигах отцов.

И тут никак нельзя не согласиться со словами прямолинейного приятеля главного героя романа – Самсонова, что «без ответственности перед прошлым настоящее – лживый рай».

Как несколько наивные и подлежащие определенному сомнению в новом времени рассматриваются представителями западного мира и категории нормального и ненормального, исключающие, стало быть, честность судопроизводства.

А уж о чистоте любви и говорить не приходится. Вот как своё представление о ней излагает Дицман:

– «Любовь в современном мире лишена ложных предрассудков, и свободной цивилизацией опрокинуты ложные сигналы „стоп“, эти, пожалуй, архаичные запреты, которые сковывали свободу человеческих чувств между ним и ею, или… между ним и ним, или ею и ею… Каждый свободен в выборе партнера».

Советский писатель Никитин уже имеет представление об этом: накануне побывав в одном из «интим-баров», он был сражен «унизительной оголенностью» намерений его посетителей, «кем-то узаконенных, обыденных в своей простоте» и шокирующих впервые такой бар посещающих людей.

И потому писатель не сомневается в своём ответе на вопрос Дицмана:

«– Видите ли вы в сексуальной проблеме непристойность?»,

«– Когда насилуют и извращают саму природу, она заболевает и гибнет, и вместе с ней, конечно, человек. А это уже страшнее, чем заражение химическими отходами биосферы…».

Диалог главного редактора немецкого книгоиздательства Дицмана и советского писателя Никитина заканчивается важнейшими вопросами и для времени 70-ых годов, и для дня сегодняшнего.

«– Испытываете ли вы прежнюю ненависть к немцам как к нации, которая воевала против России?».

«– Нет, не нахожу. Я не испытываю ненависти к немецкой нации, как вы сказали, потому что всякий национализм – последнее прибежище подлеца. Народ никогда не виноват. Но наши взаимоотношения не раз замутнялись кровью. И я всё время помню, что в последней четырехлетней войне Россия потеряла двадцать миллионов1, а Германия – восемь миллионов человек. Это страшные, невиданные в истории потери».

«– В шестом веке, господин Никитин, от легочной чумы погибло сто миллионов человек».

«– В вашей фразе есть оттенок успокоительного сравнения. Однако те люди шестого века погибли не оттого, что стреляли друг в друга».

Ах, если бы почаще напоминали об этом амбициозным водителям нашего сегодняшнего, многое забывшего или много не знающего (?) неспокойного мира.

Говоря о творчестве русского писателя, Дицман убеждённо настаивает:

«– И, тем не менее, вы больше пессимист, чем оптимист. В ваших книгах нет умиления».

«– Вы чересчур категоричны насчет пессимизма. Вы не правы, я оптимист. Мне всё время кажется, что ключ от истины лежит в ящике моего письменного стола. Писание романа – это терпение и мучительный путь к цели. И всё тогда наполнено смыслом. До следующей книги».

Поиск истины, выстроенной на правде, и всегда наполняющее произведение смысловое содержание – вот творческое кредо Вадима Никитина и стоящего за ним и восхищающего искусством творческого воплощения сложнейших вещей, много и нестандартно думающего русского писателя Юрия Васильевича Бондарева.

Вот почему сегодня, когда со времени написания романа прошло уже 45 лет, совершенно очевидно, что диалог Никитина и Дицмана о смысле человеческой жизни, о поиске истины, о пути к смысловому искусству при всей сложности и неоднозначности происходивших и происходящих событий остается чрезвычайно интересным, нужным, важным.

И – незаконченным…

Конечно, роман не исчерпывается темой войны и политического противостояния Запада и России. Он и о неостановимом для всякого серьёзного писателя поиске истины.

Почему невозможно забыть лейтенанта Андрея Княжко, с белым платком в руке ступающего по майской траве к особняку с немцами?

Для чего поистине божественная красота мира, открывшаяся герою романа в сибирской тайге, так неожиданно и жестоко разрушена, расстреляна вместе с прекрасными белочками, радостно ожидавшими восхода солнца?

Почему вообще так легко сломать «великую и хрупкую целесообразность земли»?

Взять чужую боль на себя – как это? Это вина перед чужой болью, попытка ее уменьшить? И не в этом ли самое человечное, самое существенное, что в нас есть, в чем и проявляется божественная суть человека?

Для чего произошла встреча Никитина с Эммой?

Почему пребывание в Германии двух писателей-друзей разрушила их дружбу?

Бесконечные мучительные вопросы Никитина самому себе.

И нет исчерпывающего ответа ни на один этот вопрос. Есть только неустанное движение писателя, а вместе с ним и читателя навстречу всем заложенным в эти вопросы смыслам, движение к заветному берегу безусловной истины, любви и надежды.

Читая роман «Берег», эту удивительную книгу о войне и о последующей жизни, которая, к сожалению, не становится проще и легче, ловишь себя на том, что надо многими возникающими при чтении мыслями, поверх них, всплывает, какое-то необъяснимое, пробивающее содержание даже самых тяжких, самых горестных страниц чувство, сравнимое разве с умиротворением? Казалось бы, откуда оно в такой серьёзнейшей книге? Мне представляется, всё идет от автора, от удивительной гармонии писательского чувства, рожденного большим напряжением душевного поиска, глубиной честной мысли и чистотой внутреннего состава самого писателя.

И ещё, думается, многое в творчестве Юрия Бондарева идет и от того, что в жизни его случились люди, встреченные им на войне. Ведь совсем не случайно, что конец войны главный герой романа «Берег» будет вспоминать с большой теплотой, как особенное и даже счастливое время своей жизни.

И не только потому, что война подходила к концу, цвели яблони, и пришла любовь, а ещё и потому, что в том, невероятно трудном времени были удивительные люди, и был Андрей Княжко. Присутствие таких людей в человеческом сообществе накладывает на всё особый отпечаток, придает всему смысл и особую цену. Когда такие есть – всё оправдано. Такие люди – идеал, на абсолютной необходимости которого в человеческой жизни, по крайней мере, в русском миропонимании настаивал Лев Толстой: «Идеал – вот путеводная звезда. Без нее нет твердого направления, а нет направления – нет жизни». Думается, что память о таких людях и об объединявшей их великой цели, каждый раз поднимая планку возможного, немало способствовала тому, чтобы в авторе романа утвердилось именно то, что сделало его большим и уважаемым человеком и писателем даже в среде яростных идеологических противников.

Пожалуй, трудно сказать наверняка, откуда пошло, думается, неслучайное сравнение человеческой жизни с рекой. И если жизнь наша – река, то у нее должны быть, не могут не быть берега. Осознавал ли прекрасный русский писатель Юрий Васильевич Бондарев всё значение, которое он вкладывал в название своего романа «Берег»? Возможно тогда, в 70-ых, он задумывал произведение прежде всего о смысле человеческой жизни, о необходимости в ней заветного берега как высокой мечты о достойной цели своего пребывания на земле. Именно к такой высокой цели своей жизни устремлены главные герои его романа.

Но вот прошли десятилетия, и наступившие времена вносят в название романа новые смысловые оттенки. Берег – ещё и от слова «беречь», оберегать», в рассматриваемом же случае оберегать реку нашей жизни, сохранять ее, являя собой преграду всему портящему чистоту и устойчивость живительной влаги. Объявленная Западом пресловутая «свобода» всё духовно- нравственные табу отменяет, все смысловые берега человеческого присутствия на земле размывает, превращая полноводную, радующую глаз реку нашей жизни в болото. Может ли нормальный и ответственный человек это допустить?

После развала СССР, в период нашего мучительного переосмысления своего советского прошлого, в годы глухого бессилия перед почти всё перекрывшими душными западными «ценностями», нетрудно было отчаяться и впасть в уныние. Но время показывает, что спор Запада и Востока о правых и виноватых, о победителях и побежденных, о том, во что верить современному человеку, куда идти, далеко не окончен. И роман Юрия Васильевича Бондарева – мощное подспорье в поиске истины и правды.

Ведь ещё тогда, в 70-ых, его вполне преуспевающей героине госпоже Герберт, так полюбился почему-то Навон – красивая и тихая площадь в Риме.

В интернете читаем: «Каждый, кому удалось здесь побывать, отмечает необычную и величественную атмосферу этого места, его живописность и умиротворенность». Это площадь ушедшего навсегда старинного покоя, где всё твердо стоит на своих незыблемых местах.

И нетрудно почувствовать за любовью к этому месту страшную тоску умной, тонко чувствующей женщины по тому желанному устойчивому покою, который дарует только чистая человеческая жизнь с ее предсказуемыми и честными правилами. Об этом мечтала и мечтает, думается, не одна она.

Слово «берег» означает ещё и покой, некую абсолютную (в которой не может быть сомнения) надежность и незыблемость.

Роман Юрия Васильевича Бондарева «Берег» о вечной и, думается, самой достойной мечте человека – выстроить жизнь, в которой были бы высокие, красивые и надежно защищающие ее берега.

О книге Владимира Васильевича Карпова «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира»

«Чтобы лишить народ исторического

будущего, нужно так или иначе

лишить его «зрячего прошлого» – накоплений

исторического и культурного опыта».

В. Н. Кузнецов

Наша стремительная жизнь, сложная, полная тревог и потерь, всё-таки одаривает нас иногда, может быть, лучшим из того, на что она способна, – встречей с особенным человеком. Такой человек как подарок миру, как яркая солнечная вспышка, озаряющая собой все, к чему ни прикоснется, высвечивающая в окружающей жизни то, чего мы часто, в суете повседневности не замечаем. Такой солнечной личностью стал для многих людей, знавших его, наш земляк, разведчик и писатель, Герой Советского Союза Владимир Васильевич Карпов.

Нечасто можно встретить человека, внешняя красота которого так естественно, так гармонично соединялась бы с красотой внутренней и так отражалась, так светилась бы в его творчестве. И главное, ключевое слово, которым я обозначила бы всё, связанное с творчеством и личностью Владимира Карпова – это «гармония».

Не всякий, даже очень глубокий писатель может говорить со своим читателем так, чтобы это соответствовало уровню его творчества. Владимир Карпов это умел. Его слово завораживало. Впечатление усиливалось, думается, ещё и тем, что, достигнув самых больших высот в своей жизни, этот человек не «забронзовел», ни на йоту не зазнался, а, напротив, сохранил в себе главное – отзывчивую, горячую душу и открытость своему читателю. Он был ясен, прост и доступен доступностью умного, много повидавшего и мудрого человека. Такими же умными и ясными были и его книги. Одна из них – «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира».

Читать документальную литературу о войне, даже давно прошедшей, нелегко. Но вот передо мной книга Владимира Васильевича Карпова «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира», прочитав которую, ещё раз убедилась: хорошая, талантливая книга трудной не бывает. Для тех же, кому дорого всё то, что называется Россией, кто болеет загадкой ее тяжелейшей судьбы, книга не просто интересна, но и необходима.

«Тема книги, – пишет автор, – дела военные, выделенные из других тем и проблем XX века». За лаконичностью определения задачи – целая эпоха, эпоха, в которой живет его главный герой. Посудите сами: гражданская война, 20-е, 30-е годы, репрессии, дело Тухачевского, Халкин-Гол, секретные протоколы Сталина и Гитлера, война с Финляндией, пакт Молотова и Риббентропа, предвоенные годы, и, наконец, война, тяжелейшие ее этапы с 22-го июня по декабрь 1941 года. И за каждой страницей – масса фактов, которые нужно было ещё добыть, не единожды проверить и ввести в ткань произведения возможно лучшим образом. Это требует скрупулезной работы писателя – исследователя.

Как мне представляется, мастерство писателя-документалиста прежде всего в том, чтобы об известном факте рассказать по-своему, при этом убедительно и интересно. Казалось бы, сколько всего в последние годы было опубликовано о времени репрессий и о Сталине, (книг высочайшего эмоционального накала), после которых нас, кажется, нас уже ничем и не пронять. Но вот перед нами книга Владимира Карпова: ничего личностного, никаких эмоций, беспристрастные, часто суровые факты и четкий, очень взвешенный комментарий к ним. Но писательский талант, соединенный с талантом личности автора, захватывает и заставляет переживать – больно, остро, с замиранием сердца.

Многие факты психологически очень тяжелы, сознание иногда просто отказываться воспринимать их. Но после этого не отбрасываешь книгу в сторону, напротив, хочется читать ещё и ещё. Тяжесть впечатления от тяжелой конкретики уравновешивается высокой светлой энергетикой автора, его слов, за которыми сила правды. Это и есть талант личности.

Повествование отличает большая информационная насыщенность. Чего стоит только глава «Дело Тухачевского». О трагической судьбе Михаила Тухачевского известно достаточно много. Но в книге Владимира Карпова узнаешь и о том, какую роль в этом (и, надо думать, во всем том, что послужило уничтожению лучших военных кадров в нашей стране накануне страшной войны), сыграли немецкие спецслужбы.

Книга проливает свет на то многое в истории страны, что долгое время, по крайней мере, для людей неискушенных, представляло загадку. Например, почему, если сказать мягко, так не просты отношения России с народами Прибалтики, Польши. Книга Владимира Карпова раскрывает сложнейшие обстоятельства наших межгосударственных отношений с этими странами и многое помогает понять. Это тяжелое, горькое понимание, но оно необходимо для правдивого видения своей истории.

По-военному строг и лаконичен язык книги. Но за этим нельзя не ощутить очень ответственного, умного и доброго человека. Доброта, как и всякое сложное понятие, бывает разной. Доброта Владимира Карпова – это не желание быть добреньким, любой ценой пожалеть и оправдать своих героев, а каждый раз пропущенная через ум и сердце попытка, показав всю сложность, весь драматизм обстоятельств, в которых оказался человек, понять, почему он поступил так, а не иначе.

Вот перед нами история генерала Николая Скоблина. Узнав, сколь неблаговидную роль сыграл этот человек в фальсификации дела Михаила Тухачевского, ничего, кроме острого неприятия поначалу не испытываешь. Но дальше идет размышление автора над судьбой Николая Скоблина. Талантливый царский офицер, честью своей считавший служение Отечеству. После революции – белоэмигрант. Поняв бесперспективность белого движения, принимает сторону Советской России. И не просто принимает, а хочет, очень хочет быть по-настоящему полезным. Это приводит его в органы ОГПУ, а затем делает участником одного из самых подлейших процессов XX века.

Автор не обвиняет, не злопыхательствует. Он грустит и сожалеет, давая читателю возможность разобраться. А после этого – да не замахнется рука, да не сорвется осудное слово. Несомненно, что труд Владимира Карпова – это книга многих неофициальных реабилитаций. Одно из самых тяжелых испытаний, которое может выпасть человеку – стать незаслуженно оклеветанным. Нет, кажется, ничего проще оболгать человека, а вот оправдать оклеветанного ой как непросто. Особенно если человек этот, что называется, на виду. И если кому-то удается вернуть хотя бы одному оклеветанному честное имя – низкий ему за это поклон. Владимир Карпов реабилитирует целую группу крупных военных командиров. Это и Михаил Тухачевский… (гордость русской армии), это и генерал Кирилл Мерецков, это дважды герой Советского Союза летчик Яков Смушкевич, это и ряд видных военных руководителей, расстрелянных в запале бессилия и растерянности руководства страны летом 1941-го года.

Самая, пожалуй, «нашумевшая» фамилия в этом ряду – генерал Дмитрий Павлов. Это на его долю, на долю его армии выпал самый первый, самый страшный удар фашистских сил. И, пожалуй, ни на одно имя первого периода ВОВ не было обрушено столько гнева, сколько обвинений в предательстве, столько лжи и позора в последние дни его жизни, да и после смерти. Карпов не упоминает хулителей. Он рассказывает о профессиональном пути Дмитрия Павлова, о его редких военных способностях и талантах, о его жизни, которая вся – служение отечеству. Без натуги и ломания копий он убеждает в том, что в тот момент и в тех обстоятельствах поступить иначе, чем поступил Павлов, и нельзя было. Дорогого стоит это мужественное желание писателя разобраться в трудной правде произошедшего.

Говоря о силе такой правды, хочется отметить ещё одно обстоятельство. О чём бы ни шла речь, всегда прослеживается мысль автора о том, что ответственность за всю громаду политических проблем, заблуждений, а иногда и исторических преступлений несёт на своих плечах, в первую очередь, простой человек, на войне – рядовой российский солдат. Почти лирической россыпью разбросаны по документальной книге размышления о негромких, нигде запротоколированных подвигах многих и многих, так называемых простых людей, которые, не крича и не бия себя в грудь, просто любили свою землю и делали всё, чтобы ее отстоять.

Но всё вышесказанное – это то историческое пространство, в котором живет главный герой книги, маршал Георгий Константинович Жуков.

О Георгии Жукове написано много и по-разному. Тем не менее, нет ощущения полноты личности этого человека. В газетно-журнальных публикациях о нём прошлых лет подход к образу часто был пафосно-патриотическим, пьедестальным.

Что делает в своей книге Владимир Карпов? Он подходит к осмыслению этой сложной неординарной фигуры через время. Сначала подается эпоха – необычная, драматичнейшая, в которой и маленьким, далеким от большой политики людям, устоять было очень нелегко. И вдруг человек, который оказался не просто на виду у времени, а в самом эпицентре событий. И человек этот не просто устоял, он стал победителем сложнейших обстоятельств, победителем важнейших сражений в самой страшной войне XX века. При этом автор не боится говорить всей правды о герое, его ошибках, метаниях, не скрывает моментов, когда тот мог «закусить удила». Но это не умаляет мощного впечатления, производимого личностью маршала.

Книга Владимира Васильевича Карпова очень нужна современному читателю, особенно молодому. Мы живем в эпоху навязанной нам извне, так называемой переоценки ценностей. Никакая «переоценка» не отменяет законов совести. Демократия, воспринимаемая как вседозволенность, хуже всякой лжи, всякой цензуры. Появляются книг и фильмы и по так называемой «новой» истории России, которые, пороча самое святое, всё переворачивают с ног на голову. Это очень тревожит. Будем бдительны! Будем честны перед памятью наших отцов и дедов. Будем искать опоры и защиты в источниках правдосбережения нашей истории. Один из таких источников – книги нашего выдающегося земляка Владимира Васильевича Карпова.

Золотник неразгаданный

(О рассказах Василия Макаровича Шукшина)

«Откуда берутся такие таланты? От щедрот народных.

Живут на земле русские люди – и вот избирают одного.

Он за всех будет говорить – он памятлив народной памятью, мудр народной мудростью».

В. М. Шукшин

Рассказать о Василии Макаровиче Шукшине честно и всерьез – значит взглянуть на него через призму того, что стало главным его земным делом – через его творчество. Оно значительно, многогранно и емко. Рассказать о писателе Шукшине – значит осмыслить заложенные в его произведениях знания, опыт и мысли о человеке и жизни, свидетелем которой он был. Я хочу сказать свое слово о его рассказах и надеюсь, что это хоть в малой степени пополнит правду о человеке, который так умел любить родную землю и родных людей.

Творчество Василия Макаровича Шукшина – выдающаяся страница в истории русской литературы советского периода. Это самобытное детище так называемой «деревенской прозы», это яркая составляющая той праведной русской литературы, которая, по словам литературоведа Геннадия Красникова, «становится сегодня единственно совестливой и честной летописью».

Главная тема рассказов Василия Шукшина – человек из русской глубинки середины 20-го века. Время стремительно стирает память о, казалось бы, недавнем прошлом, и, к сожалению, истинное часто заменяется совсем не безобидными выдумками. В видении современных авторов расплодившихся телесериалов о деревне нынешние сельские жители – это некие выдернутые из контекста подлинной жизни, до невероятия надуманные люди с примитивными чувствами и желаниями. Более того, в сериалах этих налицо душок снисходительно-высокомерного подтрунивания над русским человеком из деревни при абсолютном незнании и непонимании истинного положения вещей. Да истинное как раз и ненужно, чтобы в очередной раз, походя мазнув грязью (деревня!), состряпать очередную незамысловатую телеисторию.

И совсем иначе, в не сопоставимой с нынешними фантазиями о деревне параллели видятся сельские жители из русской глубинки Василия Макаровича Шукшина. Писатель вырос среди таких людей, он сам – их частичка, и потому глубоко их чувствовал, понимал, любил и жалел, до боли сердечной.

Из этой-то боли, соединенной с неутолимой жаждой к знаниям, и великолепного таланта и выросло то, что объединено коротким, но так много вмещающим в себя и таким родным для каждого, знакомого с творчеством писателя человека, понятием – «ШУКШИН».

Герои Василия Шукшина ворвались в русскую советскую литературу, разрушив все каноны соцреализма о так называемом положительном герое как о безукоризненно образцовом человеке. Герои Шукшина не вычерчены по красивому лекалу, отнюдь не идеальны, ничем не приукрашены, а взяты писателем из самой гущи провинциальной русской жизни. Они просты и абсолютно естественны, но это не только не снижает их «положительности», а напротив, делает их понятными, симпатичными и убедительно жизненными.

И потому так живописна, так ложится к душе его бабка Маланья из рассказа «Сельские жители». Эта простая русская женщина не умела даже писать, но сумела вырастить сына-героя и так умно, так строго-заботливо (как испокон веков и заведено было у добрых русских людей) воспитывает внука. Удивляешься, как здравый смысл бабки Маланьи, ее неизменный житейский прагматизм уживаются в ней с наивной, почти детской доверчивостью к тому, что говорят более «знающие» люди. Чуть лукавая улыбка доброго любящего взгляда автора пронизывает рассказ, который невозможно читать без смеха до слез, до ощущения живого прикосновения к живым людям.

Предельная правдивость, острый глаз, чуткое сердце и особенное мастерство слова – вот что составляет силу шукшинских рассказов. Убедительная выразительность подачи образа, когда нельзя не верить, что вот только так и мог говорить, так поступать тот или иной его персонаж. И даже самым придирчивым оком не обнаружить в его произведениях никакой надуманной сцены или фразы. И поступки, и речи его героев, и весь состав писательской фразы (в которой ни слова лишнего) – всё каждый раз предельно убедительно и каждый раз нацелено на глубинный смысл, который надо ещё разглядеть. Всегда небольшой объем рассказа и при этом всегда такая ощутимая полнота очень непростой человеческой жизни – вот великолепное искусство Василия Шукшина. И потому при всей простоте сюжета рассказы писателя замечательно интересны и, перечитывая их, каждый раз открываешь в них что-то новое, неожиданное, не замеченное ранее.

Произведения Василия Шукшина ломают ложное, надуманное представление о русском человеке как о существе темном, грубом или простовато – дураковатом. Пашка Колокольников (сценарий к х\ф «Живет такой парень») на первый взгляд и в самом деле простой, веселый, немного бесшабашный, но сколько при этом серьёзного всматривания в жизнь, сколько настойчивого стремления быть лучше, значительнее, сколько не сразу открывающейся доброты к людям и способности, когда нужно, на серьёзный поступок.