Тот Город

Воронок тронулся, покатился, трясясь, по щербатой мостовой. Ося всё думала. Через полчаса затормозили, снаружи послышался тяжёлый металлический лязг, потом скрип – видимо, открывали ворота. Машина проехала метров сто и остановилась окончательно.

Пока конвоиры выбирались из воронка, медленно-неуклюжие в своих мундирах, портупеях и сапогах, Ося лихорадочно развязывала узелок. Выйдя из машины, она споткнулась, совершенно естественно, упала, и узелок рассыпался. Ося присела, начала подбирать вещи. Военный и милиционер постарше вошли в здание, молоденький ждал Осю, отстукивая сапогом нетерпеливый раздражённый ритм. Она оглядела украдкой огромный квадратный двор со странной, почти детской беседкой в центре, ровные ряды зарешеченных окон, вдохнула йодистый, влажный запах моря, представила, как Яник стоял в этом дворе два года назад.

– Шевелись давай, – прикрикнул милиционер, – сколько мне тут торчать?!

Ося присела на корточки к нему спиной, развернула газетный кулёчек с сахаром, переложила сахар на лист с портретом и завернула снова. Из газеты она сделала аккуратный маленький квадратик, запихнула его в туфлю, завязала узелок и встала.

Милиционер привёл её по короткой лестнице в грязную прокуренную комнату, разделённую низкой перегородкой, расписался в толстой книге и ушёл. Сидящий у окна мужчина в синей форме НКВД глянул на неё лениво-равнодушно, велел заполнить анкету и снова отвернулся к окну. Ося села на колченогий стул у большого обшарпанного стола, обмакнула ручку в чернильницу, начала терпеливо записывать привычные, десятки раз писаные ответы на знакомые скучные вопросы. Фамилия – Ярмошевская, возраст – двадцать семь лет, происхождение – из служащих, в Красной армии не служила, в старой армии не служила тоже. Ранее не судима, арестована впервые, из близких родственников имеется только муж, Тарновский Я. В., осуждён по статье 58, п. 7, 8, 11, 17.

Слёзы вдруг полились сами собой, она даже не сразу поняла, что плачет, только когда увидела, как большая капля плюхнулась прямо на слово «Тарновский» и начала медленно расползаться во все стороны, таща за собой фиолетовые разводы.

– Долго возитесь, гражданка, – добродушно пожурил её дежурный. – Тут думать нечего, правду надо писать и всё. И плакать нечего, органы разберутся, что…

Ося подняла на него глаза, он осёкся, замолчал на полуслове, неразборчиво пробормотал под нос что-то угрожающее. Ося опустила глаза, облизала солёные губы и поклялась себе матерью, Яником, мёртвым своим малышом, что никогда больше эти люди не увидят её плачущей.

Заполнив анкету до конца, Ося протянула её дежурному, он кивком указал на длинную скамью у стены. На этой скамье Ося просидела часа три, то задрёмывая, то просыпаясь и не понимая, для чего её так торопили. В полночь пришёл солдат, забрал у энкавэдэшника бумажку, велел ей встать и приказал коротко:

– Прямо.

Она послушно пошла узким коридором прямо, потом направо, потом вниз и снова направо. Солдат привёл её в большую комнату без окон, но с множеством лампочек, светящих раздражающе ярким светом. В центре комнаты стоял длинный, обитый жестью стол. Возле стола курила, часто затягиваясь, невысокая полная женщина в кумачовом платке. Конвоир отдал ей бумажку и вышел, она придавила окурок об стол, велела, не глядя на Осю:

– Вещи на стол. Раздеваться догола.

Высыпав содержимое Осиного узла на стол, она принялась разглядывать одежду, прощупывать швы, разворачивать свёртки, молча, быстро и ловко. Сахар она тоже развернула, глянула на рисунок, подняла лист, посмотрела на просвет, спросила:

– Кто?

Ося бросила на женщину осторожный взгляд, не зная, как отвечать, как спасти портрет. Женщина нетерпеливо дёрнула головой, и Ося решилась, ответила так же коротко:

– Муж.

– Рисовал кто?

– Он сам.

Женщина подняла голову, посмотрела внимательно на полураздетую Осю, ещё раз глянула на портрет, усмехнулась, взяла пару Осиных носков, высыпала сахар в один носок, завернула во второй. Портрет она разгладила ладонью, сложила пополам и ещё раз пополам и бросила в кучу просмотренных вещей.

– Спасибо, – едва слышно сказала Ося.

Женщина прикрикнула:

– Раздевайся давай, некогда мне тут с тобой.

Ося разделась, сложила вещи ровной стопкой. В длинных тюремных очередях она немало наслушалась про эту неизбежную процедуру под странным названием «шмон» и думала, что готова. Но когда чужие руки с равнодушным бесстыдством начали шарить по её телу, тошнота подступила к горлу так внезапно, что Ося едва успела прикрыть рот рукой.

– Параша в углу, – отскочив, буркнула женщина.

Ося метнулась в угол, надзирательница отошла к столу, спросила:

– Беременная, что ли?

Не в силах говорить, Ося покачала головой. Надзирательница велела ей одеваться и вышла из комнаты, неслышно ступая мягкими войлочными туфлями, унося с собой Осин нательный крестик и часы – подарок Яника на годовщину свадьбы.

После шмона молоденький конопатый конвоир вновь повёл её узкими бесконечными коридорами вверх, вниз, налево, направо. Шли медленно, потому что и шнурки от туфель, и пояс от юбки надзирательница тоже забрала. Выйдя на большую асфальтированную площадку, Осе показалось – во двор, конвойный остановился. Ося подняла голову: справа темнела высокая сплошная стена, слева этажами уходили вверх галереи, соединённые железными лестницами. Вдоль галерей по всем этажам бесконечными рядами шли узкие железные двери, постепенно сливаясь с темнотой. Было очень тихо, и в этой тишине особенно пронзительным показался женский крик.

– Митенька! – крикнула женщина где-то совсем близко. – Митенька! – И снова стало мертвенно, неестественно тихо.

– Та це вона уві сні, – успокаивающе прошептал конвоир, – дитину гукає[33].

Неслышно ступая, появился надзиратель, расписался на листе бумаги, протянутом конвойным, пальцем поманил Осю за собой, показал на лестницу. Она вскарабкалась на галерею, надзиратель поднялся следом, загремел ключами. Открыв узкую, утопленную в стене дверь, он втолкнул Осю внутрь. Чтобы не упасть, она ухватилась рукой за влажную, липкую стену и тут же отдёрнула руку. За её спиной захлопнулась дверь, и ключ трижды повернулся в замке.

Четвёртая интерлюдия

Снег шёл три дня не переставая. Корнеев поднимал меня чуть свет и всё время подгонял, хотел пройти как можно больше, пока не кончился снегопад. За день мы делали три короткие передышки по четверть часа, до зимовья добирались уже в темноте, от усталости я едва мог отстегнуть лыжи. Несколько раз я видел белок, а во время одной передышки лось подошёл к нам совсем близко, остановился за кустами метрах в трёх, внимательно посмотрел и двинулся дальше, величаво покачивая своей короной. Пару раз нам встречались медвежьи следы, каждый раз Корнеев присаживался на корточки и долго их рассматривал.

К вечеру шестого дня он опять умчался вперёд. Лыжня шла под откос, в ложбину, лыжи катились сами собой, я даже притормаживал немного. Солнце тускнело, опускалось в дырявые облака на горизонте, золотисто-розовые лучи едва просвечивали сквозь облачное кружево, таяли, растворялись. Вот последний луч полоснул горизонт, точно разрезал, – и исчез. Лес, только что голубой и розовый, сказочный, сделался серым и тусклым. Большая птица пролетела очень близко, так близко, что я почувствовал щекой движение воздуха под её крыльями. Едва различимый в сумерках, порскнул из-под лыж какой-то зверёк, подняв снежный фонтан. Тайга больше не боялась меня, и я всё меньше боялся её.

Лыжня вывела на небольшую полянку. На краю её стояла огромная старая ель, тяжёлые раскидистые еловые лапы шатром опускались до самой земли. Возле ели, спиной ко мне, опираясь на палки, стоял Корнеев, медленно водил головой из стороны в сторону, приглядывался, принюхивался, напоминая породистую охотничью собаку.

– Здесь спать будем. Печеру нароем, – сказал он, не оборачиваясь.

– Где – здесь? – не понял я.

– Прямо здесь. Говорю тебе – печеру нароем.

Зимней ночью в тайге, по которой ходят медведи, в минус двадцать – он хочет спать в снежной пещере.

– Ты так уже делал? – спросил я со слабой надеждой, что он пошутил или я не понял.

– Снимай лыжи, копать будем, – приказал Корнеев.

То лыжами, то мисками мы копали час с лишним, пока не выкопали под елью яму метра два в ширину и метра полтора в глубину. Из выкопанного снега Корнеев соорудил вокруг ямы бортик, пропустил внутрь меня, залез сам и залепил снегом проход в бортике. Костёр развести он не разрешил, достал из рюкзака два здоровых куска зайчатины – остатки нашего вчерашнего ужина, – сел на рюкзак, протянул мне один. Пожевав холодного мяса, мы сделали по паре глотков из фляги с чаем и по паре – из другой фляги. Я хотел нарубить лапника, постелить на дно ямы, Корнеев опять не разрешил, расстелил спальник прямо на снегу.

Я спросил почему, он не ответил. Я разозлился. Вот уже шесть дней мы шли вместе, ели вместе, спали вместе, и всё равно до конца он мне не доверял. Наверное, он был прав, но обида не делалась от этого меньше. Я достал свой спальник, постелил рядом – отодвигаться было некуда – и тоже лёг.

– Хорош злиться, – сказал Корнеев прямо над моим ухом. – Тайга злых не любит.

– А я не люблю, когда меня на поводке водят, – огрызнулся я.

– Потеряешься без поводка-то, – усмехнулся Корнеев.

Я промолчал, он посопел и добавил:

– Близко мы очень. Вот и сторожимся. Нельзя по-другому.

– Как близко? – мгновенно забыв про все обиды, спросил я.

– Почитай дошли. Ждать теперь надо, пока оттудова человек придёт.

– А когда он придёт?

– Может, завтра, может, послезавтра. Три дня не придёт – не хотят тебя, значит.

– И что тогда?

– Обратно покатим.

– Но как они узнают, что мы здесь?

– Узнают.

– И как они поймут, хотят они меня или нет? Для этого надо со мной поговорить.

– Почём я знаю, – зевнул Корнеев. – Может, поговорят. А то издаля посмотрят, глянешься ты им или не глянешься.

– Но я должен им всё объяснить. Я не могу вернуться просто так. У меня есть открытка, я могу показать открытку. И фотографию.

– Терпежу у тебя нисколько нет, чемпион, – сказал Корнеев. – Всё тебе сразу вынь да положь, а без терпежу ничего не бывает. Спи давай, чего гадать.

Через пять минут он уже храпел. Я никак не мог уснуть, сначала просто представлял себе завтрашнюю встречу, потом принялся сочинять убедительную речь. Заснул я только под утро, вытвердив наизусть шесть отшлифованных до идеальной гладкости предложений.

Когда я проснулся, Корнеева в пещере не было. Я натянул валенки и выполз наверх, в ёлочный шатёр. Корнеев сидел на поваленном дереве в десяти шагах от меня, напротив него стоял незнакомый человек. Корнеев что-то рассказывал ему, мужчина внимательно слушал, кивая головой. Меня мужчина заметил сразу, разглядел меж густых еловых веток, сделал приветственный жест рукой. Корнеев остановился на полуслове, повернулся, оба смотрели на меня выжидающе.

Я выбрался из-под ели, подошёл, ступая по глубоким корнеевским следам, представился. Мужчина пожал мне руку, но имени не назвал. Выглядел он лет на шестьдесят, толстые стёганые штаны были аккуратно залатаны на коленке, на старом полушубке просвечивали проплешины, заячий треух с опущенными ушами пожелтел от долгой носки. Винтовка с коротким, видимо, обрезанным стволом болталась у него на боку, из высоких, мехом наружу, унтов торчала рукоятка ножа. К унтам крепились странные конструкции, похожие на теннисные ракетки с удлинённой головкой и короткой ручкой. Заметив, что я на них уставился, он улыбнулся и сказал: «Снегоступы».

Несколько минут мы все молчали, мужчина разглядывал меня, я пытался поймать его взгляд, не решаясь заговорить первым. Придуманная речь больше не казалась мне ни блестящей, ни даже просто убедительной.

– Володя говорил, что у вас есть какая-то открытка? – спросил мужчина.

Я полез за пазуху, достал полиэтиленовый пакет, вынул оттуда конверт с открыткой, протянул ему. Он снял рукавицы, бросил их на снег, осторожно, двумя пальцами взял конверт, достал оттуда открытку, долго разглядывал рисунок, потом перевернул открытку и так же долго читал её короткий, в три предложения, текст. Лицо его оставалось совершенно бесстрастным, и я не решался заговорить, боялся, что одно неосторожное слово может всё испортить.

– Володя упоминал ещё и фотографию, – сказал мужчина.

Я достал другой полиэтиленовый пакет, вынул оттуда конверт с двумя Осиными фотографиями, одна – тридцатипятилетней давности, другую я сделал перед самым отъездом. Фотографии мужчина разглядывал ещё дольше, по-прежнему бесстрастно и молча, только лёгкая тень пробежала по его лицу, мелькнула и тут же исчезла.

Так и не сказав ни слова, он вернул мне оба конверта, что-то негромко бросил Корнееву, мне показалось – не по-русски, развернулся и зашагал через полянку, неожиданно быстрый на своих снегоступах. Я рванулся следом, провалился в снег почти по пояс. Корнеев, не слезая с дерева, протянул руку, ухватил меня за воротник, подтащил к себе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Камус – шкура с голени животных, обладающих коротким и прочным мехом (северного оленя, лося, косули, нерпы), которая используется для изготовления зимней обуви (кис, унт) и специальной противоскользящей подкладки на нижнюю поверхность охотничьих лыж.

2

Чемкэст – расстояние между зимовьями, примерно 8–10 км (коми).

3

Бритва Оккама – принцип, сформулированный английским философом Уильямом из Оккама (1285–1349). Принцип утверждает, что простейшие объяснения явления, проблемы, вопроса – самые лучшие.

4

«История учит лишь тому, что она никогда ничему не научила народы» – парадокс, сформулированный немецким философом Г. Гегелем.

5

Б. Н. Полевой (1908–1981) – русский советский прозаик и киносценарист, журналист, военный корреспондент, автор книги о Нюрнбергском процессе «В конце концов» (1969).

6

Н. Д. Зоря (1907–1946) – заместитель генерального прокурора СССР, помощник главного обвинителя на Нюрнбергских процессах. Был найден мёртвым в своём гостиничном номере на следующий день после того, как И. фон Риббентроп и его секретарь под присягой устно восстановили текст тайного протокола-приложения к Договору о дружбе и границе между СССР и Германией.

7

Ю. О. Домбровский (1909–1978) – русский прозаик, поэт, мемуарист, археолог, искусствовед. Автор романов «Хранитель древностей, «Факультет ненужных вещей», «Обезьяна приходит за своим черепом».

8

Экклезиаст – одна из канонических книг Ветхого Завета. Название книги – греческая калька с еврейского слова «кохелет», что означает проповедника в собрании.

9

«О, деревня!» (лат.) – цитата из «Сатир» (кн. II, ст. VI) древнегреческого поэта Горация. А. С. Пушкин использовал её как эпиграф ко второй главе романа в стихах «Евгений Онегин».

10

Цитата из стихотворения Н. М. Карамзина «Тацит».

11

П. Г. Доре (1832–1883) – французский гравёр, иллюстратор и живописец.

12

«Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?» – историко-публицистическое эссе советского диссидента А. Амальрика. На русском языке впервые опубликована в 1969-м (Фонд имени Герцена, Амстердам) и в том же году издана на английском (Harper & Row, Нью Йорк).

13

Подклет (устар.) – нежилой (цокольный) этаж жилой деревянной или каменной постройки.

14

Моонзундская операция (12–20 октября 1917 года) – комбинированная операция германских военно-морских и сухопутных сил по захвату Моонзундских островов в Балтийском море, принадлежащих России; последнее крупное сражение российской армии и флота в Первой мировой войне.

15

«Попрыгунчики» – преступная группировка, совершавшая разбойные нападения в 1918–1920 годах в Петрограде. В тёмное время суток преступники, одетые в белые саваны и колпаки, нападали на одиноких прохожих, используя особые пружины, прикреплённые на обувь, и ходули.

16

1 фунт = 450 грамм.

17

Дуранда (жмых, макуха, колоб) – продукт, получаемый после отжима растительного масла из семян масличных культур (подсолнечника, рапса, льна и др.).

18

Американская администрация помощи (англ. American Relief Administration, ARA) – негосударственная организация в США, существовавшая в 1920–1930-е годы. Наиболее известна своим участием в оказании помощи Советской России в ликвидации голода 1921–1923 годов.

19

Путиловский (Кировский) завод – одно из старейших и крупнейших машиностроительных и металлургических предприятий Российской империи, СССР и современной России. Расположен в Санкт-Петербурге.

20

Проект Памятника III Интернационала (башня Татлина, 1920) стал одним из символов мирового авангарда и визитной карточкой конструктивизма.

21

П. Н. Филонов (1883–1941) – российский и советский художник, поэт, один из лидеров русского авангарда; основатель, теоретик и практик аналитического искусства – направления живописи и графики начала XX века, оказавшего заметное влияние на многих художников и литераторов.

22

«Шахтинское дело» – инсценированный судебно-политический процесс (1928) над руководителями и специалистами угольной промышленности СССР, представителями дореволюционной технической интеллигенции. Они обвинялись во вредительстве, саботаже и связях с зарубежными антисоветскими центрами. В 2000 году все осуждённые были реабилитированы за отсутствием состава преступления.

23

ГОЭЛРО (Государственная комиссия по электрификации России) – государственный план электрификации Советской России после Октябрьской революции 1917 года.

24

ВХУТЕМАС (Высшие художественно-технические мастерские) – учебные заведения, созданные после революции 1917 года в Москве, Петрограде и других российских городах.

25

Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду (польск.).

26

Как будет, так будет (польск.).

27

Нинель – Ленин наоборот.

28

Сокращение от Маркс – Ленин.

29

Не смей перед ними унижаться (польск.).

30

Я люблю тебя (польск.).

31

Батюры – самоназвание населения средней части бассейна реки Иньвы в Республике Коми.

32

«История русского искусства» – шеститомник под редакцией художника И. Э. Грабаря, выпущенный в 1910–1916 годах издательством И. Н. Кнебеля.

33

Это она во сне, ребёнка зовёт (укр.).