Полная версия
Искупление кровью
Жюстина пожалела, что зашла так далеко. Даниэль надавил еще сильнее:
– У Марианны нет ни гроша. Ни разу ни единой передачи. Как же ей покупать сигареты, в которых она так нуждается, чтобы выживать? Иногда я приношу ей еду, потому что она подыхает с голоду. Ты знаешь не хуже меня, что рацион скудный и те, у кого нет денег, не едят досыта. Иногда я ей доставляю гостинцы, которые помогают скрашивать пребывание в этом аду…
Жюстине хотелось плакать.
– Я предоставляю ей мужскую поддержку. Это тоже важно. Она молода, полна жизни и… лишена всего. Ей нужно, чтобы рядом был мужчина, кто-то вроде отца.
Отца – нет, он для этого недостаточно стар. Даниэль быстро поправился:
– Или, скорее, старшего брата… Не я придумал эту систему. Я работаю здесь девятнадцать лет и знаю, о чем говорю, поверь. Не будь меня, вы бы сами все это расхлебывали.
Жюстина помотала головой, не желая признавать очевидное.
– Ты можешь возражать, это ничего не изменит! Такая девушка, как Марианна, – бомба замедленного действия. Ей двадцать лет, и она знает, что всю жизнь проведет здесь! Никакой надежды, никакого будущего. Ни посещений, ни писем. У нее нет ничего. Отчаявшийся заключенный – оружие, заряженное и всегда нацеленное на нас. А она – оружие боевое! Ее сбыли сюда, к нам, потому что не знали, что с ней делать! Она уже напала на двух охранниц, нужно было найти способ держать ее в руках. Она сама подошла ко мне и спросила, не могу ли я помочь, представь себе! Даже предложила… заплатить натурой. Я отказался, конечно… Но пожалел ее…
– Ее вынудили… пасть так низко! – отозвалась надзирательница.
– Да, возможно. Но не я ее вынуждал! Это система.
– А наркотик? Я все знаю об абстинентном синдроме… Это тоже ты?
Даниэль слегка побледнел.
– Да, – признался он. – Это единственный способ держать ее…
– Это действительно мерзко! – вскричала Жюстина. – Ты хочешь прикончить ее, да?
– Я ей не даю убойных доз, если тебя это утешит… Просто чтобы продержаться… Она меня умоляла об этом. Если бы я отказал, она давно уже покончила бы с собой или того хуже: угробила бы надзирательницу. Тебя, например…
– Нет! Я тебе доверяла… У меня были сомнения насчет сигарет и наркотиков, но…
– Ведь ты сама знаешь, что я прав! Послушай… Марианна сказала мне, что без дури просто помешается. Подохнет… Как, по-твоему, я должен был поступить?
– Доктор должен был назначить ей лечение, основанное на замещении! Как всем прочим!
– Марианна – не все прочие! И потом… Она просит всего лишь одну дозу время от времени, чтобы успокоиться, она не подсела по-настоящему. Это был единственный способ ее контролировать… Ты ведешь себя смирно, а я тебе приношу то, чего ты требуешь… Я ничего другого не смог придумать! Если бы я так не поступил, она бы вела себя, как в централе. Убила бы кого-нибудь, и ее отправили бы в психушку…
Жюстина колебалась: осуждать его или благодарить за то, что он рисковал ради Марианны.
– Никто другой не в курсе, разумеется. Ты можешь меня выдать, это твое право. Но ты должна все спокойно обдумать, прежде чем сделать шаг, о котором будешь жалеть всю жизнь…
– Ты мне угрожаешь?
– Вовсе нет. Так или иначе, если ты на меня настучишь, меня переведут в другое место… Я пострадаю, пострадает моя семья. Но и ты тоже. Все охранники ополчатся на тебя… Что до Марианны, то… Пойди сама у нее спроси! Она тебе скажет, что об этом думает! Можешь быть свободна, девушки начинают волноваться…
Из камер в коридор доносились яростные крики, заключенные барабанили в двери.
– Я спущусь и навещу Марианну! – заявила Жюстина.
– Нет. Она еще слишком опасна. Я сам спущусь. Не хочу, чтобы она тебя пришибла. И потом, я должен с ней поговорить… Вразумить ее насчет новенькой. Ты сможешь навестить ее вечером, когда я ее приведу в камеру.
Он открыл дверь, и Жюстина пошла по коридору.
– Кстати, нужно отвести Оберже в санчасть… Марианна могла вывихнуть ей лодыжку.
– Хорошо…
– Спасибо, Жюстина.
Охранница ускорила шаг: еще не хватало, чтобы заключенные взбунтовались. Еще не хватало пустить слезу перед Даниэлем. Но с чего бы ей плакать, если разобраться? Из жалости к Марианне, которой задали взбучку? Или оттого, что доводы, так упорно отстаиваемые Даниэлем, что-то сломали в ней?
Из-за дверей доносились неистовые крики: ПРОГУЛКА! Жюстина себя почувствовала одинокой и расстроенной. Плакать из-за того, что эта работа ей стала в тягость? На самом деле, чтобы плакать, у нее есть много причин. Но совсем нет на это времени.
Уединившись у себя в кабинете, Даниэль обдумывал стратегию дальнейшего укрощения Марианны. Но мысли о Жюстине ему не давали покоя. Что, если она донесет? Он этого немного боялся, это выбивало его из колеи. Даниэль зашел в раздевалку переодеться, стал разглядывать себя в зеркале. Удар в челюсть оставил след. Завтра он не будет бриться, чтобы скрыть уже наливающийся синяк.
Вынув из ящика несколько зерновых батончиков, Даниэль спустился во двор. Он любил наблюдать за тем, как заключенные, собравшись все вместе, пользуются полусвободой. Во время прогулки он выявлял напряженные отношения, наличие кланов, видел, кто страдает, а кто лучше переносит невзгоды заточения, выковав себе для сопротивления кольчугу. Достаточно было понаблюдать. Это и делала сейчас Жюстина, стоя на верху лестницы. Она прекрасная надзирательница. Она в конце концов поймет…
Когда Даниэль подошел, она отвернулась, как обиженная девочка.
– Хочешь передохнуть? Я могу здесь побыть немного…
– Нет, спасибо. Обойдусь.
– Ладно… Ты на меня рассердилась?
– Сама не знаю, – призналась та, потупив взгляд. – Просто не знаю… Не знаю, и все.
– Если хочешь, мы еще вернемся к этому разговору…
– Да. Разумеется…
Он направился к камере 119. Эмманюэль, которая сидела на своей койке, устремив взгляд в пустоту, вздрогнула, когда начальник вошел. Еще не привыкла, что входят без стука.
– Как вы? Вас отведут к врачу, чуть позже…
– Да, спасибо, месье.
Прежде чем оставить Эмманюэль в ее полном отчаяния созерцании, он забрал пачку «кэмел». Еще раз зашел в комнату надзирателей, приготовил там чашку кофе и наконец спустился в подвал. Открыл дверь, помедлил перед решеткой. В полутьме разглядел Марианну, все еще лежащую на полу. Она ни на сантиметр не сдвинулась, так и лежала на боку, в позе зародыша. Он вдруг ужасно перепугался. Поставил чашку на пол, встал перед ней на колени.
– Марианна? Слышишь меня?
– Отвали…
Вздох облегчения. На какой-то миг он подумал…
– Давай вставай! Нам нужно поговорить!
Девушка отказывалась повиноваться, и тогда он силой развернул ее к себе. Ожидал увидеть лицо, залитое слезами раскаяния, смешанными с кровью, но глаза ее были сухи. Даниэль дал ей пачку бумажных платков и отошел в сторону.
Марианна протерла лицо и шею, потом присела у стены, невольно застонав от боли. Тогда она и заметила чашку кофе.
– Это тебе. С тремя кусками сахара.
Главное, не благодарить, не показывать, насколько это тебя зацепило.
– Не хочешь? – изумился офицер.
– Чтобы доставить тебе удовольствие, – процедила она сквозь зубы, поднося чашку к губам.
– Я не в восторге от того, что произошло утром…
Кофе был великолепен. Но никакого меда не хватило бы, чтобы усластить реакцию Марианны.
– Перестань! Ты обожаешь меня дрючить! – проговорила она все еще слабым голосом.
– Вовсе нет, и ты это прекрасно знаешь. Так что даже не начинай! Расставим все по полочкам, раз и навсегда: я не хочу, чтобы ты поднимала руку на меня и на любую из надзирательниц. Ты поняла, Марианна?
Она не желала давать никаких обещаний.
– Не ты здесь командуешь. Начальник – я, и никто другой.
Лицо по-прежнему бесстрастно. Что творится у нее в голове?
– Ты что, язык проглотила? Можешь, по крайней мере, смотреть на меня, когда я говорю с тобой!
Она подняла глаза, сверкнувшие в полумраке, как два солнечных затмения. Даниэль внезапно ощутил какое-то странное жжение внизу живота. Вовсе не от коварного пинка. Что-то другое. Такое всегда случалось с ним, когда Марианна пронизывала его взглядом. Но сейчас нельзя было терять голову.
– Если ты ждешь извинений, то можешь состариться здесь! – надменно проговорила она.
Даниэль вынул из кармана пачку «кэмел» и бросил ей. Этот новый знак внимания удивил Марианну.
– Думал, тебе это доставит удовольствие…
– Два часа назад ты меня лупил почем зря, а теперь хочешь доставить мне удовольствие? – бросила она с презрительной улыбкой. – Ты, вообще, нормальный?
– Гнев поутих, – признался он.
– Ты меня удивляешь! Если учесть, как ты меня отделал!
– Ты сама напросилась и получила по заслугам. Пора бы уже усвоить…
Марианна вынула сигарету, поднесла ко рту. Опухшая, разбитая губа непроизвольно скривилась.
– У меня зажигалки нет…
Даниэль дал ей прикурить, и она наконец вновь насладилась вкусом табака. После кофе – божественное ощущение.
– Есть хочешь? Ты ведь так и не позавтракала утром…
Марианна задрала свитер, показала гематомы на животе. Даниэль огорчился, но не подал виду. Она прошла к крану, смочила водой лоб и щеки. Нагнувшись над дырой сортира, ощупала лицо вслепую, кончиками пальцев.
– Черт, – пробормотала она. – Ты меня совсем изуродовал!
– Да нет! Ты по-прежнему очень красивая, поверь!
Этот разговор уже граничил с абсурдом. К чему вообще говорить с типом, который так зверски ее избил? Но так ли уж сильно она пострадала? Несколько кровоподтеков, физическая боль поверхностная. Нет сравнения с теми ранами, какие нанесла Жюстина. Они гораздо глубже… Их взгляды на мгновение встретились. Нет, Марианна не затаила на него злобу. Она и в самом деле сама напросилась и заслужила урок. В тюрьме она усвоила другой образ мыслей, другое отношение к происходящему. Если взглянуть извне, это избиение показалось бы чудовищным. Но тут, в глубинах ада, эпизод не имел значения. Марианна снова села. Все-таки было трудно стоять.
– Я бы могла тебя убить, – прошептала она. – Не хотела, но могла бы…
– Знаю, – улыбнулся он. – В любом случае ты могла бы защищаться лучше. Но ты приняла наказание.
Марианна не стала с этим соглашаться и закурила новую сигарету.
– Ты бы предпочла сорок дней в карцере?
– Плевать на твой карцер! Так или иначе, что там, что в другом месте… Везде сплошной кошмар.
Она отвернулась, удерживая слезы, готовые вот-вот прорвать оборону.
– Да, везде кошмар. Но ты ведь здесь не случайно… Ты убийца, Марианна. Не забывай об этом.
– Как, по-твоему, я об этом забуду! – вскричала она. – Ты что себе вообразил? Что мне наплевать?
– Ты сожалеешь?
– Что это меняет, скажи?
– Все. Это меняет все. Если ты сожалеешь, значит не так безнадежна, как о тебе говорят.
Ее глаза наполнились пронзительной грустью. Сверхчеловеческое усилие, чтобы не пустить слезу. Ведь она никогда не плачет перед другими.
– Ты не злая, просто не умеешь совладать с яростью, которая клокочет у тебя внутри. Я был бы рад, если бы тебе это удалось. Ты можешь. Я уверен в этом.
– Это слишком трудно… – произнесла она, помотав головой.
– Зачем ты мучила ту бедняжку?
Лицо Марианны исказилось. Ненависть захлестнула ее.
– Я не вынесу… Ты не знаешь, что это такое… когда кто-то все время рядом…
– Но ты жила так в начале своего заключения… И привыкнешь снова.
Она опять помотала головой.
– И все-таки придется.
– Почему вы так хотите, чтобы она осталась со мной?
– Кажется, мы заключили сделку… Ты должна была это принять в обмен на некоторые послабления. И не выполнила условия.
– Я ничего не обещала!
– Ты промолчала в знак согласия, милая моя!
– Стало быть, я предпочитаю наручники и все остальное.
– Слишком поздно. Обратной дороги нет.
– Почему бы вам не засунуть ее в другое место?
– Ее нельзя поместить абы с кем, а одиночных камер у нас больше нет. К тому же рискованно оставлять ее одну…
– Еще того хлеще! Самоубийца! – взвилась Марианна. – И вы никого другого не нашли, кроме меня? Я ей не нянька!
– Ты кое-что получила взамен, так что дело не в этом.
– Ничего не понимаю! Что в ней особенного, в этой кукле? Разве что у нее такой вид, будто она восстала из гроба и хочет поскорей туда вернуться!
Даниэль смутился. Марианну вдруг осенило:
– Черт! Только не говори, что… Не говори, что она педофилка! Если ее нужно изолировать, значит она…
– Детоубийца, – закончил он.
Марианна подскочила, будто ужаленная осой:
– Вы подсунули мне в камеру тетку, убивающую детей?! Поверить не могу!
– Если ее поместить в камеру на троих, она не продержится и недели…
– Со мной она и трех часов не продержится! – заявила Марианна голосом, охрипшим от ярости.
– Подумай хорошенько… Тебе это выгодно. Ты ее не трогаешь, никто не трогает тебя…
– Что именно она сделала?
Даниэль стащил у нее сигарету. Нелегко было произнести это вслух, представить воочию такой абсолютный ужас.
– Детоубийство, как я сказал… Она убила своих детей, двоих.
– Убила собственных малышей? И ты хочешь, чтобы я оставила в живых такое чудовище?
– А ты сама? Разве ты не убила беззащитного старика?
– Это вышло случайно!
– Ага… Ты не задавила его на пешеходном переходе! Ты избивала его, чтобы выманить деньги! Думаешь, ты лучше, чем она? Тебе ли судить других?
Марианна, уязвленная до глубины души, уничтожала его взглядом:
– Все-таки лучше старик, чем ребенок!
– Это как посмотреть! Ты должна сделать усилие, Марианна.
– Усилие? Мне и без того хотелось ее по стенке размазать! А теперь… Убить собственных детишек! Так или иначе, если не я, так другие ее прикончат.
– Мы усилим охрану… Если понадобится, будем ее одну выводить на прогулки. И ведь она не продала своих малышей в порностудию. С тем, что она сделала, можно как-то примириться…
– Ты бредишь! Я, во всяком случае, с ней мириться не собираюсь! – упорствовала Марианна.
– С тобой заключили договор, милая. Подумай об этом. Вечером я зайду за тобой.
– Вечером? Но у меня свидание в два часа дня! – вскричала она.
– Неужели? Опять свидание? С кем?
– Не твоя печаль!
– Ну что ж, твой таинственный посетитель придет в другой раз, вот и все. Ты до вечера в изоляторе.
– Сволочь! Отведи меня наверх!
– Только не начинай, иначе…
– Отведи меня в камеру! – попросила она другим, более мягким тоном.
– Это не обсуждается. Здесь тебе не Средиземноморский клуб! Не ты планируешь свой досуг.
Он положил на пол рядом с ней зерновые батончики.
– Не нужна мне твоя жрачка!
– Не хочешь – не надо. Угощу кого-нибудь еще.
Даниэль отошел. Марианна заметила, что он хромает. Но вообще пострадал меньше, чем она, и эта мысль вдруг сделалась нестерпимой. Она подобрала пустую чашку, подняла руку, как для броска в баскетболе. Целить в затылок, проломить череп. Но Даниэль резко обернулся в самый момент броска, как будто почуял опасность. Марианна заколебалась, опустила руку. Слишком поздно. Взгляд начальника изменился. Пропитанный пылью луч, пробивавшийся сквозь подвальное окошко, осветил его, будто специально, чтобы в нужный момент подчеркнуть неожиданно жесткое выражение глаз. Настолько голубых, насколько они у Марианны черные. День и ночь. Она бросила чашку, медленно отступила.
– Ты теперь нападаешь сзади, исподтишка? Не похоже на тебя, Марианна. А я еще кофе тебе принес! Вот дурак…
Во взгляде его читалось разочарование. Ощущение провала. Он медленно приближался, она прижалась спиной к стене. Начиналось новое противостояние.
– Зачем ты это сделала?
Что тут скажешь? Простой рефлекс. Действие, которым управляет мозг. Он мне велит наносить раны. Причинять боль, чтобы облегчить собственное страдание. Исторгнуть избыток насилия, которое подтачивает ее изнутри. Как ему объяснить? Он уже совсем близко. Она в пределах досягаемости для его кулаков.
– Сама не знаю зачем, – попыталась она. – Мне с этим не справиться, это выходит само собой…
– Ах, так? Я тебе не боксерская груша, Марианна.
Она закрыла глаза, готовая снова терпеть удары. И отвечать на них.
– Ты видишь, я тоже вне себя, – прошептал он. – И все-таки владею собой…
Он оперся одной рукой о стену, совсем близко от ее лица, а другой стер с ее щек последние следы засохшей крови.
– Я вернусь вечером; надеюсь, ты подумаешь хорошенько и возьмешься за ум. В противном случае твоя жизнь превратится в ад.
– Я и так живу в аду…
– Обещаю тебе, все будет гораздо хуже. Ты потеряешь все, Марианна. Мои маленькие подарки я приберегу для другой заключенной. Более понятливой, чем ты.
– Ты не сможешь без меня обойтись!
Он отстранился, язвительно усмехаясь:
– Кем ты себя возомнила? Ничего себе вдруг замашки! Тут много девушек куда лучше тебя!
Марианна топнула ногой.
– Я могу испортить тебе жизнь, Марианна. Пока ты не сдохнешь. Никто даже не заметит этого. Никто меня в этом не упрекнет. Весь мир вздохнет с облегчением, избавившись наконец от тебя. Не забывай об этом. Никто не станет по тебе скучать.
Он повернулся к ней спиной, будто показывая, что не боится.
– Ты разбила чашку Жюстины. Она будет недовольна…
Наконец он ушел. Остановился в коридоре, чтобы унять сердцебиение. Адреналин повышается, стоит приблизиться к ней. Но перед злой собакой нельзя показывать страх. Иначе нападет.
Оставленная в карцере, Марианна какое-то время стояла, распластавшись по стене. Потом ноги у нее подкосились, и она упала на колени.
Какая же я? Наверное, в самом деле ужасная, раз заслужила все это. Даже не человек. Животное, вещь.
Исхудавшее лицо Эмманюэль явилось перед глазами. Чтобы напомнить Марианне, на какие зверства она способна. Потом настал черед папашки, уж тот не пропустил свидания.
Они ничего мне не сделали. Так как же я могла?
Марианна оперлась руками о пол, омерзительно грязный. Надо было сказать «да» тем копам. Не важно, что они приведут меня на бойню. Уж лучше умереть, чем валяться на полу, носом в этих адских нечистотах. Теперь слишком поздно. Они больше не придут. И Даниэль больше не принесет дури.
Ломка, всегда дремавшая где-то в глубинах мозга, потихоньку зашевелилась. Потянулась, зевнула и разорвала свой гнусный кокон.
Желудок возмутился. Неистовый спазм заставил извергнуть кофе, буквально вывернул наизнанку. Кажется, она достигла дна. Ниже упасть уже невозможно. Марианна встала, у крана прополоскала рот. Жадными глотками стала пить холодную воду с привкусом хлорки. Потом набрала туалетной бумаги и протерла пол. И без того здесь достаточно грязно. Все эти действия она выполняла как робот. Медленно, автоматически. В ней вызревало что-то скверное, мучительное. Огромное. Какой-то ком вроде чудовищного нарыва. Там, прямо под легкими.
Она съежилась у самого входа, под металлической решеткой. Пустые глаза, источенные тьмой. Это причиняло все больше и больше боли. Это сдвигало органы с места, толкало их, сплющивало. Это уже почти не давало дышать.
Уже опускалась ночь, когда в коридоре послышались шаги. Марианна не пошевелилась, так и сидела, прижавшись к решетке. Окоченевшая, прижав колени к груди. Босыми ногами в грязный пол. Она чувствовала, как проходят часы, видела, что умирает. Ком вырос, заполнил почти все тело. Скрипнула дверь, свет ослепил ее. Это Даниэль, он ее спасет. Он открыл решетку, встал перед ней. Он ей показался еще выше, чем обычно.
– Сейчас отведу тебя наверх, в камеру, там ты сможешь поесть.
Она не пошевелилась, Даниэль вздохнул. Лучше проявить осторожность. Вдруг это хитрость? Дождется, пока он склонится, и схватит за горло. Применит один из смертельных захватов, секрет которых известен ей.
– Марианна! Вставай!
Она снова стиснула руками живот. Ком вот-вот лопнет, кишки разлетятся по стенам. Даниэль слегка пнул ее по ноге, посмотреть на реакцию. Разбудить. Ближе подойти не решался. Марианна подняла на него взгляд, который приковал его к месту. Как будто перед ней возникло видение Страшного суда. Потом она вся задрожала, с ног до головы. Не притворялась. Даниэль согнулся над ней:
– Марианна? Что с тобой?
– Не знаю…
Струйка крови вытекла изо рта, как только она заговорила. Он подумал о внутреннем кровотечении. Но сохранял спокойствие. На миг представил ее мертвой. Это даже принесло какое-то облегчение.
– Попытайся встать, – сказал он, беря ее за руки.
Такое впечатление, будто он схватился за две ледышки. Осторожно потянул, поднял ее с пола.
– Как ты себя чувствуешь?
– Больно вот здесь, – сказала она, прижимая руки к животу. – Кажется, я умираю… Будто вся распухаю изнутри.
– Пойдем в соседнюю камеру, там можно прилечь.
Он провел ее в соседний карцер, осторожно уложил на тюфяк. Задрал свитер: синяки повсюду, кроме того места, где, по ее словам, болело больше всего; это его немного успокоило. Он положил туда ладонь, Марианна дернулась. Она часто дышала, будто только что пробежала марафон.
Ее помертвевшие губы дрожали.
– Замерзла? Я принес тебе другой свитер, можешь переодеться.
– Мой совсем пропал! Весь в крови! Уже не отстирать… У меня больше нет шмоток… У меня ничего нет…
– Ты из-за этого переживаешь? – удивился он. – Я найду тебе другой свитер, такого же цвета…
– Ты врешь! Ты говоришь это, чтобы я поднялась в камеру!
– Разве я когда-нибудь врал тебе, Марианна? Достану я другой свитер. Нужно время, чтобы найти такой же, только и всего.
– У меня уже нет времени…
Она умолкла, судорожно вздохнула. Ее глаза, широко открытые, были устремлены в пустоту.
– У тебя ломка, да?
– Не думаю… Кажется, меня вот-вот разорвет… Не могу дышать… Не хочу подниматься наверх! Хочу остаться здесь!
Даниэль вдруг успокоился. Ведь хватает же у нее сил упрямиться. Губы она себе искусала, отсюда и кровь. Никакое не внутреннее кровотечение. Скорей колоссальный приступ тоски. Значит, нужно ее сломать. Вывести из себя, ему не привыкать к этому.
– Все, хватит спорить! Переодевайся и пошли наверх! Там Жюстина уже заждалась тебя!
Марианна задрожала еще пуще. Даниэль насильно усадил ее, она вскрикнула.
– Хватит хныкать!
– Оставь меня в покое! Я хочу умереть здесь!
– Умереть? Увы, не сегодня вечером. Сначала Жюстина хочет с тобой поговорить. Она так разозлилась, слов нет!
Даниэль швырнул ей свитер в лицо, она приняла это как пощечину.
– Ну что? Подходит? – заорал начальник.
Марианна запуталась в рукавах.
– Ты что, уже и одеться сама не можешь?!
Она взглянула на него растерянно, он ответил насмешливой улыбкой. Грубо сорвал ее с койки, потащил к выходу. Она вцепилась в решетку.
– Не хочу туда идти!
Даниэль схватил ее за руку, но она держалась крепко.
– Хватит меня доставать! Будто мне делать больше нечего! Шевели ногами, маленькая грязная зэчка!
Марианна, не отрывая рук от решетки, зарыдала в голос и соскользнула на пол. От этих конвульсивных рыданий все тело ее сотрясалось, будто под ударами тока.
Даниэль закрыл решетку, присел рядом. Он никогда еще не видел ее в таком состоянии. Внутреннее кровотечение, почти что так: истечение слез, криков, страдания, слишком долго сдерживаемого. И все-таки последним усилием она пыталась обуздать прилив, воздвигнуть плотину перед потоком. Даниэль привлек ее к себе: такое впечатление, будто в его объятиях стальная пластина.
– Дай себе волю, – прошептал он. – Пускай все выльется…
Марианна положила голову ему на грудь, туда, где начинается шея, руки закинула ему на плечи. И ее наконец прорвало. Настоящий потоп слез… Пусть его пуловер промокнет, это ничего. Зато расплавится сталь. Даниэль провел рукой по ее непокорным волосам. Даже поцеловал в лоб. Так он утешал свою дочь. Вот только Марианна не была ему дочерью. Пробуждала в нем совсем другие чувства. Немного опасные. Но эти движения, эти ласки, казалось, умиротворяли ее, и он повторял их. Снова и снова.
– Так лучше? – спросил он.
Марианна немного отстранилась. Ровно настолько, чтобы открыть глаза.
– Ты не мог бы погасить свет? – попросила дрожащим голосом.
Он прошел к выключателю, потом вернулся. Прикурил сигарету, дал ей. Искусственный свет проникал в окошко, ни единый звук не нарушал спокойствия. Даниэль и сам закурил. Свитер весь промок. Бывают же такие дни. Один свитер в крови Марианны, другой в ее слезах. Он протянул руку, дотронулся до ее волос, погладил по щеке. Марианна перехватила его руку, стиснула ее, развернулась к нему лицом. Он угадывал в полутьме ее глаза, в которых сверкали тысячи огней. Слезы еще текли. Затяжной дождь. Марианна докурила сигарету, бросила окурок в унитаз. Прямо в кольцо. Она никогда не промахивается.
– Ну что, пошли? – произнес Даниэль. – Пора подниматься…