Из ниоткуда в никуда. Часть 2

Он надеялся, что разговор будет совсем о другом. Об их личных отношениях. Слушать о её муже и его делах, с уже надоевшими грузинами, ему совсем не хотелось.

– Твой муж в милицию обращался? – спросил Максим без энтузиазма. – К участковому надо зайти. Мы же прокуратура, такими делами не занимаемся. Да и знаешь, Тая, те, кто устраивает публичные скандалы и пугает так, что слышит вся улица, ничего серьёзного не сделает. Не волнуйся. Пусть твой муж напишет заявление. С ними поговорят… Проверят, если надо. Всё будет хорошо.

Максим встал, чтобы поставить электрический чайник, но Тая поняла это как то, что разговор закончен. И тоже встала.

– Ну раз так, то я пойду… Даже не спросила как у тебя дела. Не женился? – спросила она как бы между прочим, ища что-то в своей сумочке.

– Никому не нужен, – отшутился Максим. – Нищий, старый, живу с мамой.

– Не придумывай, – Тая улыбнулась. – Ты отлично выглядишь. Наверное, всё принцессу ищешь…

– Принцессы живут в высоких башнях, их драконы охраняют. Мне до них не добраться.

– Все драконы внутри нас. И кормятся нашими страхами. Стоит только перестать бояться и все принцессы сами прибегут…

Тая внимательно смотрела на Максима, словно надеясь на что-то, но не дождавшись, подошла, поцеловала его в щёку и вышла из кабинета.

Максим вернулся к столу. Взял ручку, которой только что рисовала Тая. Покрутил её в пальцах и отбросил в сторону.

«Если ты боишься взять ответственность за чью-то жизнь, то забейся в какую-нибудь щель, как таракан, и не высовывайся, – Максим взъерошил волосы, вскочил, подошёл к красивым туристическим картинкам и резко сорвал их со стены. – Всё не то. Всё не так. Правильно все вокруг говорят: так жить нельзя. Был бы где-нибудь между рёбер или под мышкой выключатель – хлоп и нет никаких воспоминаний о человеке. Ни хороших, ни плохих. Но вместо этого почему-то вспоминаешь первый поцелуй у подъезда сто лет назад. Её чуть испуганные большие глаза рядом. Наверное, она тогда подумала, что добившись своей цели, этого поцелуя, я её брошу… Каким простым и счастливым виделось тогда будущее…»

Он снял трубку и набрал несколько цифр.

– Дарья, привет. Давай сегодня напьёмся?

Глава 6

– Слишком мягкий ты, Максим, для этой жизни, – Даша переворачивала на сковородке шкварчащую картошку. – И цели у тебя нет. Женщины это хорошо чувствуют.

Она повернулась к кухонному столу, за которым сидел Максим и резал на деревянной доске варёную колбасу.

– Ты уже налил? Чем бы закусить? – Даша подняла рюмку и зацепила вилкой розовый кусочек. – Вот я перешла работать на Арбат в «Самоцветы» – там все как на ладони. Здесь, в нашем сельпо, я и не знала, что такие люди существуют. На днях приезжал к нам какой-то секретарь московского горкома с женой серьги с брюликами выбирать… Так даже со спины было видно, что он власть, и мы должны перед ним на колени падать. А ты хоть и работаешь в прокуратуре, а выглядишь, как паршивый инженер… Кстати, у нас там рассказывают, что в Москве есть бриллиантовая мафия. И эта мафия…

– Даш, может уже хлопнем по маленькой? – перебил её Максим. – Рюмка – не микрофон, – он на секунду засомневался: напиться ему или заняться с Дашей сексом. Но запах жареной картошки был таким заманчивым, что он, не чокаясь, выпил свою рюмку, понюхал кусочек варёной колбаски и медленно с наслаждением выдохнул.

Даша тоже выпила и опять повернулась к плите.

– Некоторые мужчины возмущаются, когда узнают, что красивые девушки любят сильных и успешных. А кого они должны любить? – она подняла крышку на сковородке, и маленькая кухня мгновенно наполнилась запахом чуть подгоревшей картошки. – Нищих музыкантов, у которых и на пиво-то денег нет? Твоя Тая тоже говорила, что любовь – это замечательно. Но замуж вышла за богатого сыночка директора торга, пока ты с автоматом в армии бегал… А теперь от сытой жизни её опять на любовь потянуло. Так было и так будет всегда. Это природа.

Даша достала с полки две тарелки и начала накладывать в них картошку.

– И Лена твоя такая же. Может ещё крылышками помахать, пока время позволяет. Такие, как она, ещё хуже. Всю жизнь определиться не могут: им всегда кажется, что следующий мужик  будет лучше… В общем, одни женщины из говна конфетки делают, а такие, как она, из конфетки…

– А ты всегда такая умная была? – спросил Максим, закусывая.

– Если бы всегда, то своего мужика бы не упустила, – Даша поставила на стол две полные тарелки. – Ты почему огурцы не открыл? – она выдвинула ящик, достала оттуда консервный нож и стала сама открывать банку. – Любовь, она как птица: выпустишь, не поймаешь.

Максим наполнил рюмки и с нескрываемым любопытством посмотрел на Дашу.

– Ты сегодня открываешься с неожиданной стороны.

– Это потому, что тебя раньше другое интересовало, – улыбнулась Даша, – на остальное у тебя времени не было. А у меня теперь времени много, чтобы подумать. Час в электричке едешь утром, час вечером… Много чего в голову приходит.

– Не поделишься размышлениями? – спросил Максим, протягивая ей полную рюмку.

Даша кивнула, они чокнулись и выпили.

– Отношения – это как поход к горам. Большинству достаточно погулять внизу, в предгорьях. Там тепло, солнышко и напрягаться не надо. Много знакомых. Много общения. Значит, большой выбор партнёров. Иллюзия востребованности. Такие отношения самые простые и нетребовательные. Поэтому могут быть самыми долгими. Никто от них не ждет ничего особенного. Быстрый секс с коллегой после работы даже изменой не считается.

Они оба с удовольствием ели поджаристую картошку и солёные огурцы, которые никто так и не переложил в тарелку, и приходилось доставать их руками прямо из банки.

– Главное в таких отношениях – взаимная нетребовательность, – продолжала Даша. – Если партнёр вдруг захочет чего-то более серьёзного, то всё обычно сразу заканчивается – развод и девичья фамилия. Любовь в предгорьях не живет.

Максим, внимательно слушая, налил ещё.

– Но если два человека решили подняться к вершине, то это уже другое дело. Придётся многое оставить внизу. Особенно друзей и подруг. Потому что люди предгорий начнут вам завидовать и отговаривать. На вашем фоне их обывательская жизнь начинает выглядеть совсем по-другому. Друзья будут всегда тянуть вниз к себе. Поэтому скоро вы останетесь совсем одни.

Они опять выпили. Даша отложила вилку и откинулась на стуле.

– Тебе действительно интересно, что я говорю? – спросила она.

– Очень-очень. Продолжай, пожалуйста.

– Если люди решили добраться до самой вершины, то, пока есть силы и желание, надо карабкаться. Цепляться, в кровь сдирая пальцы, но ползти. Это очень тяжело и опасно. Поэтому идти  должны двое. Без страховки в горах нельзя. И если один сачкует, то у вас ничего не получится. Больше того – всё может кончиться трагически. Только вдвоём есть шанс преодолеть скалы, ледники, обойти лавины. Доходят совсем немногие… – Даша вздохнула и посмотрела в окно за своим  плечом. – Ещё труднее удержаться на вершине. Ветер, мороз, испепеляющее солнце. Зато какая красота!.. Но это всё только для избранных. У многих там начинает кружиться голова и им хочется вниз. Туда, где проще и привычнее. Спуск гораздо легче и быстрее. Сел и покатился по ледяной горке. Иногда со свистом. Но есть проблема: если помчался вниз, то обратно уже не вернёшься. Будешь ехать до самого низа, а там можешь улететь чёрт знает куда. В предгорьях остановиться уже не получится.

– Но ведь некоторые возвращаются к своим бывшим: к бывшим жёнам, мужьям, любимым…

– Это иллюзия. Жизнь – это не лифт. Нажал кнопку – этаж повыше, нажал другую – этаж пониже. Жизнь – дорога по пересечённой местности. То ты идёшь по камням вверх, а то скользишь по горке вниз.

– Я все-таки не понял, почему невозможны возвращения? – спросил Максим, вспоминая, как пару часов назад любовался фигурой Таи.

– Люди думают, что если они опять сошлись, вернулись к формально прежним отношениям, значит всё восстановилось. Нет. Это самое страшное, что может произойти.

– Почему?

– Потому что это самообман. На самом деле ты попадаешь в болото к лягушкам. А если ты попал в болото, то про другие попытки можно забыть. Из болота уже не выбраться. В лучшем случае ты будешь гулять и квакать с другими трусливыми неудачниками из твоего болота.

– И сколько попыток есть у человека?

– Не знаю. Может хватит времени на одну-две попытки. Так что, если у тебя нет сил покорять вершины, то, чтобы не оказаться в болоте, гуляй лучше по предгорьям.

– А ты?

– А что я? У меня ребёнок. С ребёнком уже не покарабкаешься. А любовь… Без неё ты как инвалид…

– Не любовью единой… – опять поднял налитую рюмку Максим.

– Женщина без любви никто. Ты мужик – ты можешь найти себе другие вершины. Работу, дело, ещё что-нибудь… А нам, бабам… Наливай.

Глава 7

Водка как всегда закончилась именно в тот момент, когда появилось огромное желание устроить праздник. А без неё праздник, как секс без партнера.

Время было почти восемь вечера. Магазины уже закрылись

– А не пойти ли нам, Дашенька, в ресторан? – предложил Максим.

– Да я с тобой хоть на Северный полюс! У меня два дня выходных впереди.

Они быстро собрались и уже через пятнадцать минут были у дверей того самого ресторана, где Максим днём обедал с Андреем Алексеевичем.

На ступеньках перед входом стояло несколько человек, желающих попасть внутрь. Но табличка «Мест нет» на стеклянной двери и швейцар за ней ограничивали доступ к салатам оливье и котлетам по-киевски.

– У дверей в заведение народа скопление… – пропел Максим, пробираясь к входу.

Швейцара, бывшего милиционера, на пенсии решившего подработать в ресторане, Максим знал, поэтому уверенно постучал в дверь. Когда она чуть приоткрылась, и Максим с Дашей уже готовы были зайти, его кто-то потянул за рукав. Он оглянулся и увидел художника Илью с каким-то таким же длинноволосым приятелем.

– Это с нами, – быстро сообразив, сказал Максим швейцару.

То, что Максим с девушкой прошли без очереди, у людей на ступеньках не вызвало возражений: все давно привыкли к тому, что есть те, кому можно больше, чем остальным. Но вот то, что они захватили с собой двух обычных людей из толпы, очень не понравилось одному низкорослому коренастому парню с широкими скулами и маленькими злыми глазами.

– Почему их пропускаете, а нас нет? – возмутился он и даже попытался протиснутся в дверь.

Но швейцар был на две головы выше его и весил, наверное, раза в два больше, поэтому легко и быстро поймал парня за плечо, развернул и тихонько оттолкнул от двери.

– Куда ты, оглоед, лезешь? Сказали: мест нет. Успеешь ещё нажраться, – беззлобно осадил он его.

Попав в фойе, Илья с другом пошли наверх в зал, Даша зашла в туалет, а Максим остался поговорить с Петровичем, так звали швейцара.

– Не самая хорошая работа, – благодарно улыбнулся Максим, протягивая рубль.

– Убери. Ты что? Мы же свои. Да и я здесь не из-за этих подачек стою, – замотал головой бывший милиционер.

– А зачем, если не секрет? Дома скучно?

– Понимаешь, мы с женой поросят держим. А здесь я с кухни за копейки отходы пищевые для них забираю для хозяйства. И нам дома веселее, да и денежка лишней не бывает. Дети же растут, а у них внуки.

– И много здесь отходов? – поинтересовался Максим, чтобы поддержать разговор.

– И здесь, и в соседней столовой – везде полно. Можно целую ферму свиней прокормить. Но кто же нам даст? Это ведь и участок большой нужен, и машина грузовая. А я еле-еле «Москвич» купил. Вот на прицепе и вожу. Главное, под статью какую-нибудь не попасть. У нас же могут организовать… Ты же знаешь.

Было видно, что Петровичу нравилось его новое дело. Но всю жизнь проработав в милиции, он прекрасно понимал, что таких предприимчивых как он, государство не особо жалует и в любой момент может принять законы для их искоренения. Может поэтому и не забывал своих бывших коллег.

Вышла Даша. Они поднялись с Максимом наверх и опять столкнулись с Ильей и его приятелем. Катя, официантка, которая обслуживала их днём, твердила ребятам, что свободных мест нет, а те столы в зале, которые были пусты, якобы кем-то забронированы.

Увидев Максима, она сразу изобразила на лице радушную улыбку и, отвечая Илье, сказала:

– Кем забронированы? Вот ими и забронированы, – она показала Максиму с Дашей на свободный столик. – Проходите, пожалуйста. Я сейчас вам меню принесу.

– Спасибо, Катенька. А можно мы этих двоих к себе за столик возьмём? – спросил Максим. – А то нам вдвоём скучно будет.

– Да, конечно, можно, – Катя оглянулась на Илью с приятелем. – Вот видите, как всё хорошо получилось. А вы шумели.

Она не любила людей, изображающих из себя каких-то американских хиппи: с длинными волосами и в потёртых расклешённых джинсах. Катя считала, что настоящий мужчина должен быть коротко и аккуратно пострижен и в ресторан приходить только в костюме и галстуке. К тому же девушка по опыту знала, что мороки с этими длинноволосыми много, а чаевых от них не дождёшься.

– Свобода, несвобода. Я не знаю что это такое. Это очень абстрактно, – через полчаса громко утверждал Илья. – Мне главное – иметь возможность рисовать свои картины.

– Ну, не скажи, – не соглашался его друг. – Я три года проучился на философском в МГУ и какая там философия? Философия марксизма-ленинизма, плюс постоянные комсомольские собрания. Но это бы ещё полбеды. Главное, что никто не верит в этот самый марксизм-ленинизм. Ни преподаватели, ни студенты, ни тем более комсомольские работники. Сплошное враньё. Я туда пришёл, чтобы философом стать. А там можно стать только лживым лицемером. Вот я и ушёл…

– А куда ты ушёл? – поинтересовалась Даша, которая тоже была сильно пьяна.

– Я ушёл в сторожа. Сторожу детский садик, чтобы никто его не украл.

– И ты планируешь всю жизнь просидеть там сторожем? А семья? И что будет, если все уйдут в сторожа?

– Это не значит, что все должны дойти до такой степени свободы, – он гордо расправил плечи, чем стал похож на того же комсомольского работника, выступающего на собрании. – Человек слаб, и я не обвиняю его за то, что он, трясясь от страха перед неминуемой смертью, пытается найти хоть какой-нибудь смысл в своей жизни. Кто-то собирает марки, кто-то пытается построить космический корабль… Но всё это пустое. Смелые духом люди не занимаются такой ерундой – они или сразу прекращают этот бессмысленный путь, или уходят в вечный алкоголический полёт.

Философ с удовольствием выпил, не дожидаясь остальных. Они говорили так громко, что все-таки прорвавшийся в ресторан  возмущавшийся на улице коренастый парень, сидевший сейчас за столиком рядом, не выдержал и вмешался в разговор:

– Я тоже комсомольцев не люблю, – заявил он, почему-то глядя на Максима. – Этих хиппарей, – он махнул головой в сторону Ильи с философом, – тоже не люблю, но комсомольцев больше.

– А почему не любишь? Девушку они у тебя что ли увели? – прищурив глаза, чтобы лучше разглядеть парня, спросила Даша.

– При чём здесь баба?.. Они нам играть не давали, – парень почему-то обиделся и презрительно посмотрел на девушку.

Все уже были сильно пьяными, но он был пьянее всех. Его маленькие злые глазки будто затянуло какой то мутной пеленой. Было очевидно, что ему хочется с кем-нибудь подраться.

– В домино играть не давали? – не обращая внимания на его взгляд, посмеивалась Даша.

– Почему в домино? – вмешался в разговор приятель коренастого, чтобы не вышло какого-нибудь конфликта. – Мы в школе свою группу организовали, у себя в Саранске. А завуч запретила нам играть, – пояснил он.

– А комсомольцы-то здесь при чём? – не унималась Даша.

– А потому что это они ей на нас настучали, – выкрикнул пьяный парень.

– Миша, не выдумывай, – попытался успокоить своего товарища тот, который был потрезвее. – При чём здесь комсомольцы? Мы частушки матерные пели про тёщу, – сказал он, обращаясь к Даше. – Только тёщу заменили завучем. Она услышала. Обиделась. И отняла у нас ключ от зала, где аппаратура и инструменты были.

– То есть вы из Саранска сюда приехали? – перевёл разговор миролюбивый Илья.

– Давно уже, – кивнул пьяный Миша. – В такси работаем. Но это временно. Как коммуняг выгонят, начнём мыло варить, – уже плохо выговаривая слова, сказал он.

– А мыло вам зачем? – удивился Илья.

– Ты бы книжки лучше читал, чем волосы отращивать, –  презрительно ответил Миша. – Знаешь, что такое американская мечта? Это когда ты сначала мылом торгуешь, а потом миллионером становишься. Хотя бы «Голос Америки» послушал бы для развития.

– Так почему ты сейчас мыло не варишь и в такси им не торгуешь вместе с водкой? – еле сдерживая смех, спросила Даша.

– Мы водкой не торгуем, – ответил Мишин приятель.

– Какие же вы коммерсанты, если вы даже водкой не торгуете? Как же вы мылом будете торговать? Это вам не матерные частушки петь, – потешалась Даша, уже не сдерживая смех.

Парень окончательно обиделся и решил, что пора начинать драку. Он попытался быстро вскочить со стула, но споткнулся о его ножку и чуть не упал на соседний стол, от которого его грубо оттолкнули другие посетители. Пока он пытался понять, в какой стороне враги, элемент внезапности прошёл и более-менее трезвый приятель обнял своего пьяного товарища и потащил из зала.

Официантка Катя, внимательно наблюдая за происходящим, побежала за ними, видимо догадываясь, что такие могут уйти не расплатившись.

Максим же со своей большой компанией сидели до самого закрытия. Заканчивали вечер уже в парке, взяв из ресторана с собой пару бутылок и остатки закуски.

Над скамейкой, на который они расположились, висела огромная луна, которая заменяла разбитый фонарь.

Илья доказывал своему приятелю, что в искусстве не должно быть никакой идеи и что мир самой природы уже устроен совершенно. Все человеческие попытки его улучшить, утверждал он, проливая водку мимо единственного стакана, рано или поздно приведут только к катастрофе. Его приятель флегматично напоминал, что в этом совершенном мире каждая жизнь неизбежно заканчивается катастрофой и что, скорее всего, и для всего человечества, тем, кто создал этот мир, предусмотрено что-то подобное. Поэтому лучше всего занять хорошие места в этом зрительном зале и, пока спектакль не начался, найти какое-нибудь приятное занятие.

Даша была с ним полностью согласна, и поэтому тянула Максима домой, давая понять, что там она найдет как провести время, пока не пришёл конец света.

Глава 8

Максим проснулся задолго до звонка будильника. Хотелось пить, но голова ещё не болела, так как похмелье ещё не началось. Он лежал с закрытыми глазами, не в силах расстаться с остатками сна. Ему снился Крым, где они с Таей отдыхали, когда ещё были вместе. Во сне они снова были вместе в том же сарайчике, который снимали у весёлой хозяйки много лет назад.

– Вам молодым больше и не надо, – оправдывала она скудную обстановку сдаваемого жилья, состоящую из двух железных кроватей и тумбочки между ними. – Главное, море близко.

Море действительно было близко. Его было видно сквозь стройные высокие кипарисы. А ещё рядом был Воронцовский дворец. Тая тогда говорила, что можно представать себя хозяевами дворца, которые решили отдохнуть не в своих покоях, а в вишнёвом саду большого парка.

Неожиданно зазвонил телефон. Перед тем, как снять трубку, Максим попытался восстановить в памяти концовку вечера, но не смог.

– Максим, здравствуй. Надеюсь, не разбудил, – услышал он голос Андрея Алексеевича. – Собирайся. У нас ЧП. Ещё один пожар, – прокурор на секунду замолчал, а потом, видимо решив не откладывать, произнёс: – Вот что, Максим. Сгорел дом твоей подруги. Тая погибла вместе с мужем.

Глава 9

Три дня прошли как в тумане. Все это время Максим пил и спал. Просыпаясь, в полузабытье доставал из-под кровати недопитую бутылку, наливал водку в одну из чашек на столе и опять пил.

Больше всего он боялся вспомнить глаза Таи, неуверенно сидящей на потёртом стуле в его кабинете. Он тогда ей не поверил. Точнее, не захотел поверить. Поэтому сейчас считал только себя виновным в её смерти.

Максим даже не помнил, как приехал его друг. Как помог ему спуститься с третьего этажа и сесть в машину. И конечно, не помнил, как они провели в пути весь день и всю ночь, пока ехали в северную деревню в медвежьем углу Архангельской области.

Николай, его хороший приятель, родился в этой деревне. По примеру своего известного земляка поехал поступать в Москву в университет. Никто не верил, что он сможет, а у него получилось. Там и познакомился с Максимом. Оттуда вместе они ушли в армию.  Только военкомат послал их служить в разные концы огромной страны. После возвращения Максим пошёл работать в прокуратуру, а Николай в КГБ.

Колю попросила приехать мать Максима, которая больше не могла смотреть на то, что делает с собой её сын. Он ничего ей не рассказывал и это пугало её больше всего. Она уговорила Николая увезти его подальше от дома, в надежде, что смена обстановки приведёт Максима в чувство.

В старом родительском доме Николая давно никто не жил. Дом стоял на краю деревни у самого леса. Ключ от замка висел на гвоздике у двери. Других мер безопасности здесь и не требовалось.

После зимы дом немного отсырел и пропах плесенью. Но через пару часов после того, как Николай разжёг огромную  русскую печь, которая занимала почти половину дома, в него вернулась жизнь. Запахло душистыми берёзовыми поленьями,  блинами и пирогами, которые готовили в этой печи несколько поколений её хозяев.

Максиму показалось, что люди со старых фотографий на стенах тоже проснулись и внимательно смотрят на него, пытаясь понять, что он за человек. Он подошёл поближе, чтобы им было лучше видно. Почти все мужчины на старых пожелтевших снимках  были в военной форме. Кто-то ещё в казацких папахах и черкесках, кто-то в революционных будёновках. На одной фотографии, скорее всего, сделанной уже в конце войны, весёлый солдат с автоматом и орденом Красной звезды на груди позировал на фоне сгоревшего немецкого танка. А рядом – недавнее фото Николая в парадной форме во время его присяги в воинской части.

– У вас здесь на севере тоже казаки были? – удивился Максим.

– Были, – откликнулся с кухни Николай. – Как репрессированных с Дона и Кубани начали привозить, так и появились. Деда моего с Запорожья сюда привезли. Зимой. Со всей семьёй. Только вот доехали не все. И ещё меньше здесь выжило… Сейчас немного поедим, и я пойду баню топить – буду из тебя водку выгонять.

Пока Николай это говорил, он пришёл с кухни к Максиму и тоже смотрел на фотографии.

– А вот бабушка моя, Евдокия Ивановна. Поморка.

Николай показал на ещё молодую красивую женщину с тремя детьми. Двое мальчуганов стояли рядом с ней, из-под бровей испугано и с любопытством глядя на фотографа. Ещё одного она держала на руках. Максим обратил внимание на её пальцы. Даже по ним можно было понять, что жизнь в деревне в те времена не была лёгкой.

– Её дед чуть ли не выкрал из соседней деревни. Но это скорее легенда. Она сирота была с двенадцати лет. Вот бы с ней сейчас поговорить… Многое бы рассказала. Да не получится уже… – с тоской в голосе сказал Николай. – Пойдём на кухню. Я там приготовил кое-что.

На маленькой электрической плитке в глубокой чугунной сковороде жарилась яичница. Хозяин уже порезал хлеб, открыл пару банок рыбных консервов и выложил их на тарелки. На полу закипал настоящий дровяной самовар. Его чёрная труба в форме буквы «Г» была вставлена в специальное отверстие в печке, куда и уходил дым.

Максим никогда не был в таком доме и сейчас с любопытством осматривался. От печки до стены под потолком был сделан настил из толстых досок. Под ним на длинном узком столе у стены стоял зелёный эмалированный таз, над которым висел серый умывальник. Чтобы из него потекла вода, надо было снизу надавить на длинный штырёк.

Николай с улыбкой смотрел на товарища.

– Я как представлю, что моя мама, мои дядьки, тётки здесь родились и выросли… Вот на тех полатях взрослели… Так иногда до мурашек пробирает. Иной раз хочется всё бросить и остаться. Завести корову, овец…

– И что останавливает? Жена? – спросил Максим.

– Да, наверное… А главное, работы здесь нет. Был леспромхоз, только лес вырубили, а новый не скоро вырастет. А больше здесь работать негде. Колхоза нет. Фабрик нет. Ничего нет. Уезжают все отсюда и правильно делают. Неперспективная деревня. Да и дела мои за меня никто не сделает.

После обеда Николай пошёл топить баню. Максим сначала хотел ему помочь, но потом вернулся в дом, взял пару старых журналов и лёг на диване.

Утром они встали очень рано. Нахлеставшись в бане душистыми берёзовыми вениками, пропарив все косточки, они спали как убитые. Будто их сон оберегали все бывшие жильцы этого дома.

Вечером они решили, что утром отправятся на рыбалку.