Какого лешего?!

Много чего всякие нелюди говорили, выражали разные точки зрения, но в каждой беседе прослеживалась общая канва, которая выглядела приблизительно так:

«– Да, досталось Бульгуну на орехи!

– Еще бы, врагу такого не возжелаешь.

– Хм! Отлучить лешего от леса, это все равно что попа от церкви отлучить.

– Тьфу ты, дуралей! Не поминай к ночи-то и так тошно.

– Ну-у, тогда, все равно что бездомный домовой. Сойдет?

– Вот, это верно подмечено, и даже хуже.

– Ага! Жаль лешака!

– Жаль! Ох как жаль!

– Хотя, так посудить, сам во всем виноват.

– Так уж и во всем?!

– Сам посуди! Он перед теремным при всем честном народе сам зачал хорохориться? Сам! Законы природы не нами установленные критиковал сам? Сам! Значит и виноват во всем сам. Покаялся, повинился бы, с него бы как с гуся вода, а Бульгун сам на рожон полез, аки ведмедь бестолковый.

– Так и он по-своему где-то прав.

– Нехай свою правоту засунет куда подальше.

– Ты чего это взъерепенился?

– А чего он, того, кочевряжится. Стопарь, какой колобродник, и тот себя скромнее вел на сходе.

– Ну, перегнул палку. Молодой, горячий.

– Вот-вот, молодо-зелено, а туда же, фордыбачится. Совсем молодежь страх потеряла. Страх и уважение перед старшими. Так мы далеко уйдем, да всё не в ту сторону.

– Ты куда это идти собрался?

– Никуда! Это я к слову.

– А-а, понятно. Только вот и теремной тоже палку перегнул.

– Его понять можно. На нём ответственность большая лежит. Порядок же в княжестве поддерживать с такими помощничками как леший и никаких мешальщиков вовсе не надо. Поставец, однако, правильно поступил.

– Ну-ну!

– Чегось нукаешь? Поди не запрягал! Разнукался тут!

– Да чего ты в самом деле, ерихонишься-то на ровном месте?

– А того, что учить надо молодежь, а не нукать тут. Чему опосля нас такие чиграшы возьмутся воспитывать грядущее поколение?!

– Да ну тебя!

– Сам такой!

– Вот же кобеняка.

– От кобеняки слышу.

– Ладно, пора мне.

– Иди-иди, а то разнукался тут».

Примерно на этом месте, примерно такая беседа и закруглялась.

Сам Бульгун в подобных беседах само-собой не участвовал, потому как сгинул на время где-то в непролазных дебрях и пока он, образно говоря, латает душевные раны, давайте-ка познакомимся с ним поближе.

Итак, ху из мистер Бульгун.

Бульгун был добрый малый, рачительный хозяин, деловитый и справедливый. Почем зря с людьми не озорничал, поучал тех все больше по делу, за бесчинство в лесу, за нарушение неписанных правил, которые все стороны с младых ногтей знали назубок, да и за нечаянные проступки по голове не гладил. Среди других леших ничем особливо не отличался, только в отличии от своих собратьев-бирюков, даже промеж собой старавшихся не общаться, веками живших на своих делянках сами по себе, Бульгун обзавелся дружком, да ещё каким. Водяной Тритоха, о котором уже упоминалось выше, лесное озеро которого вплотную примыкало к бывшему наделу Бульгуна.

Тритоха был веселый и безобидный малый, не способный на всякие каверзы, и леший испытывал к нему непонятное чувство дружеской привязанности. Ещё Бульгун был на короткой ноге с банником Черпачом, обосновавшимся всерьез и надолго в одной из деревень, стоявших подле его леса. Как леший с этими двумя сдружился, история об этом умалчивает, но… сдружился.

Да и с другими существами их многоликого общества Бульгун поддерживал если и не приятельские, то вполне теплые отношения. Тут он конечно совсем не был похож на типичного лешака. Был однажды случай, несколько лет назад, когда он даже злыдня Рюмашку, изгнанного сходом от людей подальше, приютил у себя в лесу на зиму, поселив последнего в одном свободном дупле. Никто злыдня в свои владения не пускал, а Бульгун пустил. К слову сказать, лешаки дюже не любили, да чего там, терпеть не могли, ежели кто из «своих чужих» в их владениях объявлялся, а уж тем более злыдни или кикиморы. Бульгун же к этому щепетильному вопросу проще относился. Даже не посмотрел на то что Рюмашку прогнали из-за умышленного нарушения установленного правила, перестарался, так сказать – одного безобидного выпивоху, который никому зла не желал, никого пальцем не трогал, намеренно довел до состояния злостного пропойцы и дебошира, к тому же обведя вокруг пальца евоного домового. Выпивоху того потом всем тайным миром из лап «зеленого змия» кое-как вытянули, а проштрафившийся злыдень мог и окоченеть на лютой стуже (злыдни и обычную прохладу плохо переносили, а уж мороз для них был смерти подобен, потому, кстати, они за печками и обитают). В общем пожалел леший злыдня и не пожалел об этом. До весны кое-как дотянул злыдень на делянке Бульгуна, а там уж и запрет закончился и вернулся он опять к своим. Стопарь тогда очень удивился, увидев Рюмашку живым и невредимым. Выслушав его рассказ о своих злоключениях, Стопарь только хмыкнул неопределенно и ничего не сказал. Не любил атаман злыдней доброты, от кого бы и к кому она не исходила. Рюмашка же от такого участия к своей персоне со стороны лешего совсем другим злыднем стал, – более ответственным что ли, – и хоть с лешим так и не сдружился, но бывало навещал Бульгуна и в знак благодарности приносил натыренные у людей соленья да варенья (такого-то добра в лесу точно не испробуешь).

Другой вопрос, как на дружбу лешего с водяным, банником, да знакомство со злыднем, смотрели остальные лешаки? А как смотрели, сквозь пальцы. Плевались, конечно, брюзжали, якобы такое приятельство до добра не доведёт, но поделать ничего не могли. Не лезли они в дела друг дружки.

Вот и последний Большой сход подтвердил их опасения. Турнули Бульгуна с хозяйства за его строптивый характер и длинный язык. Глядишь, был бы как все лешаки, не дошло бы до такой напасти.

Так думали многие, но никто не знал истинной причины странного поведения Бульгуна.

А мы с вами сейчас прямо и узнаем. Тут тайна длинной в одно слово.

Влюбился!

Да, да, просто влюбился леший.

Как это не прискорбно, и леших порой постигает эта незавидная участь.

Когда почувствовал Бульгун, что влюбился, враз изменился. Другими глазами на мир взглянул. Взглянул и полюбил все вокруг. Каждый стебелек полюбил, каждую пташку малую, каждого зверька ушастого, каждого хищника клыкастого. К людям он почему-то подобной любовью не воспылал, но и против них в целом ничего плохого не имел. Вот только с этой поры леший и впрямь к с цепи сорвался: ни охотникам, ни дровосекам, ни даже бортникам – собирателям мёда диких пчел, проходу не давал в своем лесу. К грибникам и ягодникам претензий не имел, а с остальными был неумолим.

Его влюблённость усугублялась ещё и тем, что объектом его светлого чувства оказалась одна обворожительная особа – Нимфея – единственная дочь болотника.

Вот вы сейчас скривились, дескать что в дочери болотного может быть обворожительного. Ну не скажите. Нимфея, как и её тезки, водяные лилии или, по простому, кувшинки, была красива той неприметной глазу красотой, которая присуща утонченным натурам. Как в той песенке скоморошьей, что-то там «среди шумных подруг, неприметна она, а я все гляжу, глаз не отвожу». Нимфея и в самом деле была не только «красотою лепа, червлена губами, бровями союзна», но и весьма умна и добра.

Ну и как, спросите вы, такой цветок мог вырасти и распуститься на болоте?!

А так!

Красотой и характером Нимфея пошла целиком и полностью в Омелию, свою мать, однозначно не в отца, в этого вечно сварливого и замкнутого, обросшего мхом Зыбуна.

Вообще, долгое время никто и поверить не мог, как это обольстительная Омелия – наяда далекого южного ручья – сошлась с этим своеобразным господином болотником.

Возможно он взял её своим умом, ведь не секрет, что женскому сословию испокон веков нравились брутальные, погруженные в планетарные думы умники.

Справедливости ради надо заметить, что вот светлостью ума и наблюдательностью Нимфея скорее всего в отца.

Зыбун на этом свете жил ну очень долго, подольше многих соседей. Жил не спеша, размеренно. Жил не тужил. В бытность свою отшельником, он много думал, много наблюдал, сопоставлял, делал умозаключения, которыми ни с кем не делился. Его болото, как и он сам, хранили много тайн.

Несмотря на солидный возраст, многочисленные прожитые столетия никак не отразились на его мыслительной деятельности. Обычно безжалостное время отнеслось лояльно к умственным способностям болотного, поэтому уже и женатым он мыслил, именно мыслил, а не вспоминал мучительно куда и что положил.

Жена помогала вести хозяйство, благо на зыбучем болоте мороки не много, нервы ему лишний раз не трепала, что позволяло ему продолжать заниматься любимым делом – размышлять обо всем в этом безумном, безумном, безумном, безумном (на его взгляд) мире. Единственная дочь радовала единственный глаз старика и это было единственным из того, что радовало Зыбуна.

Остальные же соседи-полуночники его только нервировали и расстраивали. Не был исключением и Бульгун. Точнее он был одним из первых в мысленно составленных болотником списках тех, кого бы он хотел видеть на своем болоте в последнюю очередь. Перед Бульгуном в этом списке стояли только люди, все как один, без исключения. Как болотному примерещилось, заглядываться на Нимфею стал этот лесной оболтус. Если у людей «коли мерещится – крестись», так вот болотный считал, коли почудилось, значит так он и есть на самом деле. Не зря он столько прожил, зрел в корень. В купе со скверным характером Зыбуна, данное подозрение делало лешего вообще персоной «нон грата» на болоте.

Тут, как понимаете, вообще все плохо.

На фоне любовных переживаний и вытекающих из вышесказанного о болотном расстройств и получился тот самый нервный срыв у Бульгуна на Большом сходе.

Лешие в амурном плане существа и так чересчур застенчивые, а тут ещё и такая напасть приключилась. Кому он теперь нужен будет – леший без леса. Перекати поле.

Эх и сдалась ему эта Нимфея!

А что вы хотите? Сердечку, пусть выглядящему и функционирующему не так как у людей, все одно не прикажешь.

Глава 3. К нам едет, ведьмак

Вечер переставал быть томным в свете последних новостей.

Как и опасался Поставец, дурная примета сработала по полной программе. Накликала, зараза, беду откуда не ждали.

Плохую новость с дальнего кордона, сорока на хвосте принесла. Теремной долго мусолил сорочьи перья, разбирая корявый почерк заставного. Птица сидела смирно, не гоношилась, нутром чуяла с кем имеет дело. Прочитав донесение Поставец ругнулся негромко и, отпустив птицу, созвал близких соратников на чрезвычайное совещание. По такому делу Большой сход собирать было нежелательно, и вообще, чем меньше будет знать нелюдей о возникшей проблеме, тем лучше. Правда, как ни старайся утаить, всё равно скоро вся братия полуночная узнает об этой незадаче – земля, особенно в их среде, быстро слухами полнится.

На совещание в чулан к теремному мигом явились Расторопша, Кочерга, Веретено и Ухват. Во-первых, эти четверо могли держать язык за зубами, а во-вторых с ними можно было посоветоваться как быть и получить вполне разумный совет.

Когда все собрались, теремной заявил:

– Я пригласил вас, братцы, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие: к нам едет ведьмак. Да, да, ведьмак! И он уже пересек границу княжества.

– Иди ты! – всплеснул руками Кочерга, понятно, что он не в адрес теремного высказался, а исключительно в тревожном порыве, но все равно поспешил исправиться, заискивающе поинтересовался: – Откуда такой слух, Ваше Околородие?

Задумчивый Поставец не обратил внимания на первую фразу Кочерги, но предельно ясно расслышал вопрос.

– Это не слух, Кочерга, доподлинная весть, а дурные вести не сидят сиднем на месте – ответил он и уточнил. – С западной окраины тамошний заставной доложился. Бедняга, сам едва в переплет угодил.

– М-да, невзгода! – сдержанно протянул Веретено, до конца не понимая всего трагизма надвигающейся беды.

– Беда вся в том, что слухи живо расползутся, обрастут вымыслами, домыслами, страхами и небылицами, – быстро вник в суть проблемы Расторопша. – Скоро все наши пронюхают. Такой переполох зачнется, мама не горюй! Всем мало места будет! В панике все работы сорвут или того хуже.

Что может быть хуже срыва поставленных на сходе задач, Расторопша не пояснил.

– А известно зачем к нам пожаловал ведьмак? – поинтересовался Ухват, которого интересовала первопричина свалившегося на них напастья.

– Вроде как едет на наше болото, болотного изводить, – пояснил теремной, надеясь, что он верно растолковал каракули на сорочьем хвосте.

– Эх, говорил я вам, уважаемый теремной, этот Зыбун со своими заморочками усложнит нам жизнь! – досадно промолвил думный тиун. – Как в воду глядел!

Расторопшу поддержал Веретено.

– В самом деле, Ваше Околородие, зря вы Зыбуна от Больших сходов освободили. Не мешало раньше ему бывать на них: слушать народ подлунный и думать головой, а не щупальцами своими.

– А запах? – только и нашел что сказать в свое оправдание немного растерявшийся от такого наезда теремной. – От болотного тиной за версту несет.

– Потерпели бы!

– Да я не об нас, – махнул рукой Поставец. – После участия в наших сходах Зыбуна, потом несколько дней в совещательной зале болотный дух стоял. Князь работать не мог. Уже хотел и попов, и волхвов призвать, чтобы разобрались что к чему. Тогда бы уже нам тут не поздоровилось!

– Ох уж и проблемный этот болотник! – сделал вывод из сказанного выше Кочерга. – С такими всегда так: как не понос, так золотуха.

– А что он вообще мог натворить, что даже не волхвов, а ведьмака ради него призвали? – Ухвата интересовала подоплека события.

– Знамо чего, – взял слово распорядитель Расторопша, который все маломальские жалобы рассматривал и в архив заносил. – Зыбун же слишком умный, ему в трясине видите ли места умничать не хватает. Так он что умудрил. Корова забредет на болото, так вместо того чтобы просто её в омут утянуть, да полакомиться трофеем, или прогнать коли жрать не охота, он на ней всякие значки своей еле смываемой тиной рисует, что-то там чертит, а потом с болота выпроводит и отпускает восвояси. Люди-то не дураки, понимают раз не смывается, значит не детишки дурачатся, а «нечистая сила» руку приложила. Да и коровы после встречи с нашим «мыслителем» молоко перестают давать. Или вот. Не знаю как, но прознал Зыбун, что болотный газ горюч и стал его по всему болоту поджигать. А люди-то, не знают, что это газ горит, думают, будто это души неприкаянные по болоту бродят. Сами едва с ума не сходят, завидев такое «диво».

– Ну и темный народ, эти люди, – заметил Ухват. – Везде им «нечистая сила» мерещится, – добавил домовой.

– Там много чего он еще устроил, – продолжил Расторопша. – Ну а ко всему прочему, наговоры среди людей поползли, якобы девки на болоте пропадать стали. Бабки у колодцев от нечего делать сплетничают, пустозвонят, а другие верят. Вот видимо эти слухи и допекли людей. Решили, по ходу дела, сразу с козыря зайти. Сбросились видимо чеканными монетами и призвали боевого ведьмака.

– Вот верно люди говорят: «умная голова, ногам покоя не дает». И ведь не поспоришь, это вот точно про Зыбуна сказано, – пробормотал Кочерга. – Только в данном случае теперь никому из нас покоя не будет.

На некоторое время в чулане воцарилась напряженная тишина, которую вскоре нарушил теремной.

– Чего замолкли? Я вас позвал, не для того чтобы вы сидели и вздыхали тут, а чтобы выслушать ваши дельные предложения по поводу того, что будем делать с возникшей на горизонте нашего княжества бедой.

– Что делать!? Затаиться, переждать, перетерпеть, – высказал предложение Веретено, он так до конца и не понял всей остроты вопроса, вынесенного на повестку собрания. – Ведьмак же к нам не навсегда пожаловал. Княжество у нас небогатое, а алчные колдуны золотишко чеканное любят. За просто так ни один ведьмак здесь наводить шорох не будет. Изведет он болотного, не изведет, ещё не известно, а все равно у нас долго не задержится.

– А ежели изведет Зевуна, что тогда!? – Ухват в лоб спросил Веретено.

– Я скажу, что тогда, – откликнулся теремной. – Народ в отчаяние впадет, да и наша репутация пострадает. Скажут, попомните мое слово, обязательно скажут, что вот мол власть имущие не защитили сирого и убогого болотника. Им только повод дай.

«Допустим не наша, а ваша репутация», мысленно поправил теремного Ухват – он любил точность во всем – но озвучивать свое замечание не стал.

Зато было что сказать вслух Расторопше и не менее нелицеприятного и вообще малоприятного.

– Прошу прощения, Ваше Околородие, – уже в самом начале извинился тиун, за все что собирался высказать. – Но надо мыслить шире. Вопрос не в том убьёт ведьмак Зыбуна или нет, и кто ещё из наших может попасть под его заговоренный меч, и даже не в подмоченной репутации. Здесь беда в том, что это первый такой случай, когда к нам призвали ведьмака. За ним будет второй, третий. Любое необъяснимое событие с точки зрения людей будет списываться ими на «нечисть», как они нас опрометчиво называют. В чужих краях, бают, только боевых ведьмаков чертова дюжина. Уже не говоря про обычных чернокнижников, магов и чародеев. Тех там вообще, как грязи развелось. Тамошние наши сородичи волком воют, а все потому что ведьмаки и компания загнали их в самые непролазные дебри, выкурили из их домов, хлевов, полей и лугов. Да и болотным, и лешим там тоже достается, будь здоров. Я хочу сказать, что за первым ведьмаком придут другие и наше нынешнее житье-бытье будет ими порушено.

Распорядитель угрюмо посмотрел на присутствующих.

Теремной согласно покачал головой.

– Это ты верно все сказал. Ну, а что тогда предлагаешь делать?

– Надо дать ведьмаку бой! – выпалил Расторопша, все ещё находясь на взводе от своих же горячих речей.

– Чего-о? – то ли не расслышал, то ли расслышал, но не поверил своим ушам Кочерга.

– Я говорю – надо дать ему бой! – уже не так уверенно повторил думный тиун, тон с которым был задан вопрос – ироничный такой тон – его немного обескуражил.

– Ага! Понятно. И кто, позволь спросить, пойдет на бой с ведьмаком?

Как обычно, Ухвату нужно было уточнение.

– Ну, кто? Призовем кого-нибудь из наших! – совсем неуверенно произнес Расторопша. – Леших там, водяных, того же болотника уговорим – из-за него ведь весь сыр-бор завертелся.

– Так они и согласились выступить супротив ведьмака, – усмехнулся Ухват. – С нашими простыми волхвами-знахарями никто из них связываться не желает, а ты хочешь, чтобы они на боевого ведьмака поперли. По доброй воле никто не пойдет, а заставить никого не имеем права.

– А самому, Расторопша, слабо на ведьмака переть? – подколол тиуна Веретено. – Идей у тебя много, только как с их использованием на практике?

– Да я то что, я не воин, – окончательно смутился тиун.

– То-то же, никто у нас не воины, все труженики, малость озорники, но не вояки, – развел руками Веретено. – И, повторюсь, никто из наших не согласится ведьмаку поперек дороги вставать. Все жить хотят, всем есть чего терять.

– Обождите-ка моего тиуна хаять, – оживился теремной, который, кажись, кое-что придумал.

Поставец лукаво оглядел присутствующих.

– Что ты, Расторопша, говорил насчет кого-то там призвать?

– Водяных там, леших…

– Ага! – перебил его теремной и обратился к Веретено: – А ты что только что, сказал Веретеноша, по поводу того, что не согласятся?

– Что сказал? Что сказал? – задумался домовой купеческого двора, вспоминая чего же он ляпнул: – А-а, так насчет того, что всем есть что терять.

– Верно!

Теремной потер ручки.

– Простите, но мы что-то никак не поймем вас, Ваше Околородие.

Ухвату нужна была конкретика.

– А если я вам скажу, что есть у нас один леший, которому терять уже нечего.

Все сразу стали вспоминать кто бы это мог быть.

– Бульгун! – первым догадался думный тиун.

– Точно так! – кивнул теремной. – Давайте-ка ему поручим это дело.

– Я не против, – согласился Расторопша. – В смысле за!

– И я за! – подхватил Кочерга.

– И я! – сказал Веретено.

Высказавшиеся посмотрели на Ухвата.

– Я тоже в общем-то не против, только кто вам сказал, что Бульгун согласится?

Ухват был не только идейный перфекционист, но и заядлый скептик.

– Подумай сам, а чего ему не согласиться? – попытался убедить теремной не только Ухвата, но и самого себя, тоже не до конца верившего в эту сомнительную идею. – Терять ему на самом деле нечего, а если мы ему пообещаем, что если он одолеет ведьмака, то на следующем Большом сходе вернем ему делянку.

– Слишком много «если», – не унимался Ухват.

– Но все равно, попытка не пытка, надо попробовать его уговорить, других вариантов лично я не вижу. Тем более, надо отдать лешему должное, он отважен. Помните, как он на сходе держался?

Ухват скептично хмыкнул.

– Вы, Ваше Околородие, глупость-то с отвагой не путайте.

– Поверь моему жизненному опыту, Ухватыч, порой это одно и тоже, – парировал теремной. – Хотя в нашем случае, думаю, не совсем одно и тоже. С виду Бульгун не дурак, а после того, что я услышал о его проделках в лесу с людьми, мне кажется парень он смекалистый.

– Хорошо! Давайте попробуем! – наконец согласился Ухват. – Ежели он такой отважный и смекалистый, то пусть идет. И впрямь, не нам же на бой с ведьмаком идти, у нас вон, есть еще дома дела. Хозяйство-то не на кого оставить. Так что я тоже «за». Хотя у меня бо-ольшие сомнения, что леший с ведьмаком справится.

– Главное, чтобы он согласился, а дальше видно будет.

Итак, присутствующие на совещании в узком кругу проголосовали «за», осталось только выбрать кто пойдет к лешему с предложением, от которого он не должен был отказаться.

А чего тут выбирать, у всех дела по хозяйству нашлись, в том числе и у теремного, а вот Расторопшу можно и отпустить в командировку ненадолго. Тем более, дело важное поручено.

– Ты с ним, главное, помягче, пообходительнее, не бери за горло, – наставлял Поставец тиуна перед дорогой: – Но и унижайся. Скажи, мол, так и так, если ведьмака одолеет, то получит себе лес обратно, а если откажется, то намекни, что тогда не видать лешему леса как своих ушей.

– Так у него же нет ушей!

– Вот именно. Так и скажи, – теремной подумал и добавил. – Скажи, что пусть тогда вообще может собирать вещички и убираться в другое княжество, а к нам больше никогда не возвращается.

– А если он и в самом деле обидится и уйдет?

– Может и обидится, но не уйдет, я эту породу знаю, – уверенно произнес Поставец. – Он упертый, из принципа согласится.

– Или из принципа не согласится, – вставил свои «пять копеек» Ухват.

Теремной поморщился.

– Нет, скорее согласится. Ему же терять нечего. Ну всё, пора, Расторопша. Почти полночь уже, лучшее время для доброго пути! Удачи тебе!

На сем совещание в узком кругу было завершено.

На ночь глядя, как и положено полуночнику, Расторопша направился искать Бульгуна.

Глава 4. В гостях у водяного

Первое правило при общении с неудачником: не упоминать о его неудачах. И это правило срабатывало, как правило, в том случае, если подходить к нему правильно. Водяной этого правила не знал, но нутром чуял, что надо как-то вытягивать друга из трясины грусти.

Посему, в связи с вынужденными «каникулами», Бульгун, когда несколько отошел от потрясения, долгое время проводил на озере у Тритохи. Нет, он не рыбачил, а с водяным в кости резался. Только игра в кости могла его отвлечь от дум тягостных. Водяной сразу просек это дело, и чтобы его товарищ окончательно не погрузился в пучину отчаяния, сам поднимался из прохладной пучины на поверхность озера чтобы растормошить лешего. Больно обожали они оба эту игру, были бы людьми, можно даже было сказать боготворили. Кстати, возможно на этом пристрастии они и сошлись так близко. Играли всегда на щелбаны. А на что ещё, согласитесь, играть им? Не на водомерок же, которые вокруг них носились как угорелые.

Вот и в этот раз, устроившись на коряге, под плакучей ивой, рубились они в кости, бросая кубики в пустую чашу располовиненного черепашьего панциря.

Водяному сегодня категорически не везло.

Не его день что ли?!

Хотя ночь сегодня выдалась просто замечательной с точки зрения водяного: хмурая, беззвездная, сырая, не по-летнему промозглая. Тритохе по определению не должно было не везти. Ан нет, все никак не везло.

Довольный Бульгун уже все пальцы об его гулкую как пустое ведро голову отбил. Что творилось с головой водяного, лучше и не спрашивать.

Тритоха был чутка старше Бульгуна, хотя среди долго-предолгожителей возраст понятие относительное. Ну какая разница, допустим, между пятисотлетним водяным и триста тридцатилетним лешим? Полтораста лет с хвостиком? Сущие пустяки или совсем чуток, как было сказано выше.