Янина

– Я знаю, как лошадей кормить, – ответила Янина.

– И я тоже знаю. Я свою Норку из рук кормлю, – добавила Зося.

Лошадь подходила к каждому по очереди и нежно, одними губами, забирала сахар.

– Ну, что, съел? Ах, как вкусно! Теперь поблагодари барышень, поклонись, – лошадь встала перед девушками на одно колено и опустила голову до самой земли.

– Молодец, Марсик! – обняв коня за голову, сказал Алик и добавил, – Вот тебе еще кусочек сахара, ешь на здоровье и иди в конюшню клевер есть.

– Ну, пан сержант, вы настоящий дрессировщик, а как он бегает? – поинтересовался спортсмен.

– Вихрь, не лошадь.

– Да, верю. Из ваших рук может выйти вихрь. Пан сержант, продайте мне вашего Марсика. Я торговаться не буду, заплачу, сколько скажете.

– Что вы сказали? Чтобы я продал своего лучшего друга? Ни за что и никому его не продам.

– А если я вдвойне уплачу?

– И вчетверо, и впятеро, не отдам.

– Напрасно вы к нему так пристрастились, это же не человек.

– Он лучше многих человеков.

– Ну, это уже напрасно, это уже сентиментальность. Разве можно поставить животное на уровень человека?

– Может и нельзя, но я свою лошадь ценю выше многих людей. Люди обо мне не плакали, если б я умер, а он плакал.

– А вы, что, уже умирали и видели, как он плакал? – спросила чуть насмешливо Янина.

Но остальные слушатели перебили реплику Янины и попросили Алика рассказать, как это было.

– Тут нечего рассказывать. Я однажды спрятался от него, хотел узнать, будет он меня искать или нет. Сначала он стал меня звать. Ржал-ржал, а потом начал оглядываться по сторонам. Не увидев меня, опустил голову к самой земле и стал нюхать, как собака, мои следы.

– И нашел? – спросил спортсмен.

– Да, нашел. Но я притворился, будто неживой. Он меня обнюхал, а потом мордой постарался меня перевернуть, потому, что я лежал лицом вниз. Когда ему это не удалось, стал переворачивать ногой, как это делают кошки или собаки.

– И что? Перевернул? Он же мог вас копытом прибить, – недоумевал спортсмен.

– Да, конечно, но я незаметно ему помог. Когда он меня копытом греб, я сам чуть поворачивался. И когда я уже лежал на спине, он опять стал меня нюхать и смотреть в лицо. А когда он меня переворачивал и нюхал, то все время тихо гудел. Убедившись что я не двигаюсь, иначе говоря, неживой, он свесил надо мной голову так, что его морда легла мне на грудь и замолчал. Я открыл глаза, смотрю, а у него из глаз катятся слезинки. Я не могу выразить своих чувств к этому животному. Вы меня поняли? Могу ли я его продать после этого?

– Да, действительно, лошадь очень умна и к вам очень привязана. Продать ее жалко. Но если бы, например, так получилось, что ваша невеста поставила бы ультиматум: или я, или твоя лошадь. Кого бы вы себе оставили, любимую лошадь, или невесту, тоже любимую?

– Знаете, пан спортсмен, Ваш вопрос звучит как-то бестолково.

– Я знал, что вы так ответите. Но, все же?

– Хотите моего ответа? Хорошо, отвечу. Если мне девушка поставит такое условие, или, иначе говоря, приревнует к животному, я оставлю лошадь, а глупую невесту отпущу на все четыре стороны.

– Браво-браво, сержант. Разве можно ревновать к животному, – улыбаясь, отметил Бондарик.

Женщины тоже улыбались, одобряя ответ Алика. Только Янина стояла недвижно, молча нахмурив лоб.

– Ты что, не одобряешь ответ пана Алика? – спросила Зося.

– Что тут одобрять. Пан Алик, наверно, долго мучил своего коня, пока довел его до такого ума. А теперь взялся за моего жеребца, и даже не спросил, хочу я его дрессировки, или нет.

От этих слов все как будто проснулись и с удивлением посмотрели на Янину. Покупатели, все трое, подошли к ней и наперебой стали спрашивать:

– Так это ваш жеребец?

– Да, мой, – коротко ответила девушка.

– Вы его нам продадите?

– Нет, не продам. Буду на него любоваться. Есть же люди, что любят животных, а почему я не могу любить?

Янина обернулась и пошла в дом, а за ней и все остальные. Во дворе остались только дед Матвей и Алик.

– Что случилось с девкой, я еще такой ее не видел, – удивляясь, сказал дед, – Тут какая-то причина есть. Ты посиди, а я пойду. Узнаю, и тебе скажу.

– А зачем мне, дедушка, знать? Но, мне поделом, чтобы в другой раз, не спросив, в чужие дела не лез.

Дед ушел в большой дом, а Алик пошел в конюшню, оседлал своего Марсика и позвал пожилого конюха. Вынул из кармана деньги и дал старику.

– Вот вам, дядюшка, два злотых за уход за моим Марсиком, а вот, еще десять отдайте панне Янине. Скажите ей, что дал ей за то, что кормила меня и моего Марсика. Только обязательно отдайте ей деньги.

– Я-то ей дам, но она обидится. Пани Агата и Павлина не брали с солдат денег.

– Ну, а с меня панна Янина возьмет. Она ведь здесь хозяйка.

– Ну, какая она хозяйка! Тут хозяйничают трое: Бондарик, Агата и Павлина. А Янина пока нет.

– Дядюшка, какое мне дело до ваших порядков. Панна Янина сказала, что она здесь хозяйка. Так, пожалуйста, пойдите и позовите ее во двор, а я за воротами постою и посмотрю, дали вы ей деньги, или нет. А вот эту записку дадите панне Зосе, только так, чтобы никто не видел. Вы меня поняли?

– А, теперь понял. Тут что-то кроется, и вам так надо сделать. Иду.

– Вот именно. Спасибо, что поняли.

Алик подождал, пока Янина ни вышла на крыльцо. Старик отдал ей деньги, объяснив, что это за деньги, и зачем он их дает. За Яниной вышла Зося и удивленно слушала старика. Янина сначала взяла деньги, а когда во всем разобралась, велела немедленно вернуть их сержанту.

– Кому я отдам? Его уже нет, он уехал на службу.

Но, будто бы что-то припомнив, он повернул голову в сторону ворот и закричал:

– А вот он сам здесь, за воротами. Что-то делает у седла.

Янина повернулась в сторону ворот и помахала рукой, призывая Алекса к себе. Но Алик на неё не смотрел, он следил за Зосей и стариком, когда тот отдавал ей записку. Лишь убедившись, что записка в Зосиных руках, он посмотрел в сторону Янины, поприветствовал её по-военному и помчался прочь. Через секунду повернул голову в сторону крыльца, но Янины там уже не было. Только Зося стояла и глядела ему вслед. Алик придержал лошадь, послал Зосе три воздушных поцелуя, а старику помахал рукой, и лишь тогда ускакал по-настоящему. Когда Алик скрылся, Зося забралась в кусты и начала читать записку:

“Уважаемая панна Зося! Я так хотел еще погостить, поехать с вами в лес, где вы устраивали пикник. Но сделал большую ошибку, вызвавшись самовольно укрощать Буяна. Я думал, что хорошо сделал, укротив лошадь, потому что она и по характеру капризная. Кто не знает, как к ней подойти, тот от нее же может крепко пострадать. Но это второстепенное, а главного я не учел. Это то, что с первого знакомства панна Янина почему-то меня невзлюбила. Но, я не понял, почему. А еще главное из главного то, что я лишился вашего общества. панна Зося. Если можно, напишите мне, что я плохого сделал панне Янине. До свидания. Целую ваши ручки. Преданный вам, Алекса.

Р.S. Панна Зося, письмо для вас я пришлю на имя дедушки Матвея, и вы тоже пишите мне через него. Дедушке передайте мои извинения.

Мой адрес: Лодзьское воеводство. Застава №22/5762”.

Прочитав письмо, Зося заплакала от радости и обиды:

“Зачем она мне позавидовала, разве ей мало кавалеров? Я-то ей никогда не завидую. И говорит, что я ей сестра. Да какая я ей сестра. Только языком треплет, а при удобном случае высказалась, что только она здесь хозяйка. Хорошо же, теперь я напишу ему письмо, а ей ничего не скажу. И если выйду замуж за Алика, то уеду к нему жить и маму заберу. Здесь я не останусь. Не надо мне ее милости”.

Так Зося рассуждала сама с собой. А в гостиной разыгралась другая сцена. Когда Янина вернулась, она швырнула деньги Алика Бондарику на стол и сказала:

– Вот вам деньги. Сержант уплатил за ночлег.

– За ночлег? Я с ним не договаривался.

– Я тоже, – ответила Янина.

– Но раз он вам их дал, то берите, – сказал Бондарик.

– Вы хозяин, Вы ведете счет, значит, и деньги должны быть у вас. А с Буяном делайте по вашему усмотрению, продайте или оставьте, как найдете нужным. Мне лично он уже не нужен. До свидания,– высказавшись, Янина вышла, оставив и своих, и чужих в недоумении.

Она вошла в свою спальню и посмотрелась в зеркало. Щеки ее пылали ярким румянцем. Осмотрев себя как бы со стороны, вдруг застыдилась своих поступков, отвернулась от зеркала и, хлопнув с досады дверью, отправилась искать Зосю. Понапрасну обойдя все хозяйство, пошла искать в саду:

– Зося! Зося! Где ты? Ты слышишь? Зося!

А Зося сидела в кустах и сквозь листья наблюдала, куда пойдет Янина. и когда та ушла в противоположную сторону, Зося выскочила из засады и помчалась во весь дух в конюшню. Оседлав свою Норку, она помчалась в село прямо к деду. Не доезжая села, увидела у моста через реку сидящего Алика. Сердце забило тревогу, не случилось ли с ним чего недоброго. Она подъехала к нему поближе:

– Пан Алик, что случилось? Что с вами?

Поднимаясь и оправляя на себе форменную одежду, сияющий сержант, ответил:

– Со мной-то ничего не случилось, а вот с вами случилось. Чем объяснить, что вы здесь одна?

– Да нечего объяснять. Просто еду к своему дедушке.

– Как же вы едете к нему, если он еще у вас?

– А откуда вы знаете, что он еще у нас?

– Потому знаю, что я его жду, а он еще не проезжал по этой дороге. Но, я, видно, счастливый человек, что увидел вас сегодня еще раз. Не правда ли, Зося?

– Может, и правда, – краснея, ответила Зося.

– Так давайте поедем куда-нибудь подальше, чтоб нам никто не мешал. Поговорим немного. Вы мне верите? Я так рад, что еще раз вас вижу.

– Кто его знает, может и рады.

– Вы сомневаетесь? Почему?

– Потому что, все говорят, военные обманывают.

– Это неправда, обманщики есть везде не только военные.

Неподалеку виднелась зеленая рощица, к ней-то и направилась наша пара.

– Вот и хорошо, лошадки пусть пощиплют травку, а мы здесь посидим, и вы мне расскажите, за что меня панна Янина так невзлюбила. По-моему, я ее ничем не обидел.

– Я и сама не знаю, но мне кажется, за то, что вы плохо говорили про вашего поручика, а капитана хвалили.

– А что, она к нему неравнодушна?

– Вот именно.

– Вот оно что! Ну, и выбрала же себе счастье. Лучше бы выбрала нашего капитана, а то такую злюку. Панна Зося, а если я вам что-то скажу, Вы не осудите меня за наглость? Не посмеетесь?

– Зависит от того, что вы скажете.

– Например, что я вас полюбил с первого взгляда. Ну, что вы скажете?

– Этого не может быть, так не бывает.

– Бывает. Более того, так оно и есть. Скажите, а вы могли бы подождать меня два года?

– Два года это не вечность. Но могу ли я быть уверена, что вы меня не забудете, или другую с первого взгляда не полюбите?

– Ваш ответ очень резонный, но так не будет. Я вам докажу.

Вдали по дороге катилась телега. Алик первым ее заметил.

– Вот, я вижу, дедушка едет. Но, вы не вставайте, он не один, его кто-то везет. О-о! Телегу догоняет всадник. Да это панна Янина.

– Тогда поедем и мы к дедушке.

– Нет, не надо. Пусть они вернутся домой, тогда мы поедем к дедушке. Панна Зося, подарите мне еще немножко вашего общества. Я ведь нескоро вас увижу, только весной, или на Новый год. Но, я буду очень стараться, чтобы начальник был мною доволен и поскорее отпустил бы меня домой на побывку. Тогда я к вам приеду.

Через полчаса, телега, которая везла деда Матвея, возвратилась, и Янина тоже. А наша пара влюбленных, как ни торопилась – девушка домой, а сержант на службу, – засиделись до сумерек, и лишь тогда отправилась к дому деда.

– Ну, теперь нам пора с визитом к деду. Прощай, моя любимая Зося, я чувствую, ты будешь меня ждать.

Парень обнял девушку и нежно поцеловал в губы.

– Ох, как не хочется расставаться, а надо.

Они постучали в дверь.

– Кто там? Заходите, дверь не заперта, – послышался голос деда.

Алик и Зося вошли.

– Свят-свят-свят. А вы откуда взялись? Ты что сержант, ездил с ней на границу и уже проверил посты? – шутя и подмигивая, спросил дед, – Где вас носило? Там с Зосей целые поиски. Говорят, ты с сержантом удрала. Ну, говорите, где были?

– Совсем недалеко от моста, в зеленой роще. Когда ты ехал, мы видели тебя и Янину, но не хотели, чтобы она нас видела. Потому и не поехали вслед за тобой. А теперь заехали к тебе для совета.

– Я вас слушаю. Что же там у вас стряслось?

– Дедушка, я полюбил вашу внучку, и она меня тоже. А теперь ждем, что вы нам скажете, – выпалил одним духом Алик.

– Так скоро? И уже окончательного ответа ждете?

– Я, дедушка, должен сейчас уехать. Мне некогда медлить, и завтра или послезавтра ждать ответа.

– Но, не навек же ты едешь, и вообще, мы не знаем, кто ты и что из себя представляешь.

– А что мне из себя представлять, я весь налицо, скрывать ничего не умею, за что мне порою и плохо бывает. Дедушка, скажите, стараться мне заслужить скорый отпуск или нет?

– На этот вопрос пусть тебе Зося ответит. Ну, Зося, что парню скажешь?

– Пусть старается, только и здоровья своего не подрывает.

– Ги-га! – закричал Алик от радости и пошел плясать от вприсядку, потом схватил деда в объятья и давай целовать и просить деда, – Смотри же, дедушка, за Зосей, чтобы ее другой не подхватил, пока я приеду. А теперь прощайте. Разреши девушке Зосе проводить меня за село.

– Пусть провожает, только недолго. Сам знаешь что позорно девушке ночью наедине с парнем, да еще с военным, шататься.

– Хорошо, дедушка, я долго не буду. Я сама хочу, чтобы он уже ехал, хотя бы ради лошади, а то мечется вся.

Зося была недолго. Дед ещё сидел на скамейке у ворот, когда она вернулась. Глаза у Зоси были мокрыми от слез.

– Ты что, плачешь?

– А так, дедушка, жалко, что уехал.

– Нечего плакать, жив будет, приедет. А вот ты мне скажи, как это у вас получилось, что вы за одни сутки уже готовы идти к венцу.

– Я и сама не знаю, дедушка, как это все произошло.

Вдруг они услышали:

– Тпр-р-р, стой! Эй-эй, есть там кто живой?

И кто-то сильно постучал в ворота. Дед вышел.

– Кто такой? – спросил он.

– Это я, Бондарик, ищу Зофию Вишневскую. Она к вам не заезжала?

– Я тут, – отозвалась Зося за спиной деда.

– Ух, ты! Где же ты, барышня, была целый день? Люди уже с ног сбились, разыскивая тебя. Ты поверишь, дед, сегодня сумасшедший день и все из-за этого сержанта. Он, как тот вихрь, налетел, закрутил и исчез. А где он сам девался, ты дед, не знаешь? Там сегодня панна Янина Раевская дурит. Зачем-то объявила, что она персональная хозяйка в своем имении, как будто и так никто этого не знает.

– А ты жеребца продал, Петро?

– Да, продал этого бешеного жеребца. Тоже за бешеные деньги, и отдал их молодой хозяйке.

– И что, она взяла?

– Нет, не взяла. Сказала, чтобы я ей не морочил голову, а хозяйничал, как хозяйничаю. Вот уж дела. Явились в наш тихий уголок военные, и все в доме пошло вверх дном. А бабы сделались ненормальными.

– Ха-ха-ха! – засмеялась Зося потому, что почувствовала, что это и ее касается.

– Хи-хи-хи, панна Зося, – передразнил ее Бондарик, – Тебе хорошо смеяться. У тебя одна дорога, а у меня двадцать. До сих пор шатаюсь, не обедал, не ужинал, а она своё хи-хи-хи.

– Дядюшка Петрусь, не сердись, – целуя пана Бондарика то в одну, то в другую щеку, говорила панна Зося, – Если с тобой что-либо приключится наподобие моего, я тоже буду тебя искать целехонький день. Не буду обедать, ужинать и капельки воды в рот не возьму.

– Ну, что ты ей скажешь? Коза козой. Знать бы, что недаром где-то пропадала.

– Недаром, дядюшка, недаром. Поймала зайца. Вот потому и пропадала.

– А где он? Какой он?

– Обыкновенный, дядюшка. Поймала, бросила в сумку, а завтра будем есть его на обед.

– Ага, понял. Пока девица про зайчика не хочет говорить. Ладно, не буду спрашивать и другим не скажу. Так?

– Именно, так.

– Тогда спокойной ночи, дед Матвей, мы едем, а то матери ее жалко, волнуется.

Глава 7. Семейная драма

Бондарик и Зося уехали, а дед Матвей вдруг припомнил, как некогда тот же Бондарик слишком уж часто приходил в их дом к его единственной дочери Павлине.

Павлина тогда была совсем молоденькой семнадцатилетней девушкой. У молодого человека, разумеется, были серьезные намерения, но все же отец не разрешил тогда Павлине выходить замуж так рано. Пусть девушка окрепнет, возмужает. И покладистый Бондарик согласился, по взаимному уговору, ждать желанную невесту еще целых два года. Но случилось иное. Как-то раз барин Раевский увидел Павлину и попросил деда отпустить ее в горничные к своей жене. Жена Раевского оказалась болезненной женщиной, и врачи навсегда запретили ей иметь детей.

Павлина прослужила у Раевских почти год, когда однажды весной дед Вишневский пришел и твердо заявил, что забирает дочь домой. “Жених не хочет ждать два года, и я готовлю им свадьбу”. Раевский взмолился и стал просить Вишневского отстрочить венчание хотя бы на полгода, так как врачи посылают его жену немедленно лечиться в Италии или в Швейцарии. Без горничной она поехать не может, а другую горничную наспех не найти. И Вишневский согласился подождать со свадьбой дочери.

Но какой же был удар для отца Павлины и ее жениха, когда Павлина по возвращении из Италии вдруг отказалась от свадьбы. А вскоре выяснилось, что она беременна. Отец рвал на себе волосы, а жених ходил, как в воду опущенный. Когда Вишневский спросил, зачем же Раевский сотворил эту подлость, тот ответил, что все случилось по доброй воле Павлины. Он желал иметь наследника, а его жена к этому неспособна.

– Но, как же тогда быть Павлине?

– Мы скажем, что Павлина там, за границей, вышла замуж, но муж оказался непостоянным и бросил ее.

– И что же дальше?

– А дальше ничего страшного. В своем завещании я отпишу половину имения ее ребенку, а после моей смерти оно полностью перейдет к ней.

– А на чьей же фамилии будет ребенок?

– Пока он будет на фамилии Вишневских.

– Ах, Раевский, какой же ты негодяй! Зачем ты сделал такую подлость и испортил девушке всю жизнь? Я так оберегал ее, нашел достойного жениха, сам во второй раз не женился, чтобы никакая мачеха не обижала мою дочь, а ты! – и бедный отец заплакал.

– Слушай, Вишневский, не плачь. Я и сам теперь жалею, но уже поздно. Знаешь, я поддался уговорам жены. Это я правду тебе говорю. Она принудила меня дать слово, что после ее смерти я ни на ком не женюсь, разве только на Павлине. И даже сумела Павлину уговорить, чтобы та подарила ей своего ребенка, если только ребенок будет от меня. Когда сказал, что это невозможно, она заявила, что очень даже возможно. И чтобы я непременно дал Павлине богатое приданое, а за такое богатство Павлина найдет себе любого жениха. Но будет лучше, если я сам на ней женюсь.

– А откуда такая уверенность, что жена обязательно умрет? Разве врачи боги, чтобы точно определить?

– У жены такая болезнь, что она в точности должна умереть.

– И что же это за болезнь? Говори уж до конца.

– Не знаю, как она называется, но врачи сказали, какое-то неизлечимое воспаление в желудке.

Вспомнив тот непростой разговор с Раевским, дед Матвей тяжело вздохнул и пошел в дом. Лежа в постели, он думал свои думы: “Да, и Бондарик простил моей Павлине ее проступок, любит ее до сих пор и готов хоть сейчас на ней жениться. И почему Павлина не хочет, сам не знаю. Неужели она до сих пор не может забыть Раевского? Значит, она действительно его любила. Эх! Что было, то было, спи, дед Матвей, а то ночь разберут без тебя. Да, хорошо говорить спи, когда не спится. Ну, и что же получилось? Моя дочь родила Зосю, а спустя три месяца Лиза Раевская родила Янину. Кто же отец Янины, если Раевский был с женщинами только две недельки? Павлина говорила, что после отъезда Раевского в свое поместье, Елизавета ежедневно ездила на прогулки с каким-то итальянским вельможей, дома ее почти никогда не было, только ночевала, и то, не всегда. И зачем Лиза так поступила? Была ли это любовь, или всё-таки месть мужу и Павлине? Но, она же сама этого хотела. Ох, эти женщины, такие твари, что их и сам леший не поймет. Вот хотя бы посмотреть на Янину, почему, к примеру, она сегодня кидалась то в зло, то в добро. Непонятная, как и ее родная мать. Другое дело Зося, прямая, открытая. Алик ей как раз под пару, пусть бы на ней женился. Надо ее постеречь, чтобы не получилось, как с матерью. Да, но кто их устережет, когда за ними, за этими женщинами, так и ходит по пятам этот с хвостом, о ком не говорится вслух. Вот, например, Зося, характером и лицом вся в Раевского. Но, однако просидела сегодня где-то с сержантом, а окажись он прохвостом, и все бы могло случиться. Эх, бабы-бабы, нет на вас управы. А Раевский был, в сущности, хорошим человеком. Да, интересно все-таки, решится моя Павлина выйти замуж за Бондарика или нет? Он, дурак, еще ее ждет, все простил. Или же Янина, ведь узнает она когда-нибудь о проступках своих родителей. Как она к этому отнесется? Думаю, ей будет очень тяжело. Она ведь самолюбива, да еще с большим гонором. Не то что Зося, мирная тихая овечка. Ну, дед, кажется всех перебрал, слышу уже петухи на утро поют. Спи, дед, спокойной тебе ночи. А-а-а, еще забыл об Агате. Ну, что ж, первых двух женихов она отправила восвояси, а больше у нее их уже не было, так и осталась в девках. Ну, а старый лакей Юзеф служил еще у старого Раевского. После смерти старика остался дослуживать и доживать свой век у молодого Кароля Раевского. Вот теперь конец моим рассуждениям. Постой, Матвей, еще минутку. Вспомни, как звали итальянского вельможу. Тебе же Павлина под большим секретом сказала. Ага, вспомнил, имя Мартинэ, фамилия Зильгари. Да, точно так, Мартинэ Зильгари. Он-то и есть настоящий отец Янины. Интересно, знает он что-нибудь о своей дочери или нет? Надо спросить Павлину, она-то больше меня знает”, – зевнул дед и уснул.

В доме Раевских никто не спал, все сидели в столовой и каждый высказывал свои мысли и предположения. Рассыльные все уже вернулись. Один из них сказал, что кто-то из людей видел Зосю у моста с молодым солдатом, а куда они подевались потом, никто не знает. Все в доме тут же заключили, что Зося сбежала с сержантом. Правда, еще ждали Бондарика.

Но вот двери открылись, и вошли Бондарик с Зосей. На нее накинулись с упреками и вопросами, где была и почему так поступила.

– Мы думали, ты сбежала с этим солдафоном. Ведь тебя люди видели с ним, не будешь же ты отпираться, – злобно затрещала пани Агата.

– Почему солдафон? – возмутилась Зося, – То был сержантом паном Алексой Бродницким. Все его уважали, а теперь вдруг солдафон. А что этот солдафон чуть не поплатился жизнью, укрощая Буяна, так об этом никто не подумал. Ну, что же, мне нечего отпираться. Да, я видела Алика у моста. Он мыл свою лошадь, мы немного поговорили, и он поехал своей дорогой, а я поехала к дедушке.

– Но дедушки не было дома, и ты это знала, – сказала пани Агата.

– Конечно, знала, – ответила Зося.

– Так с чего же ты вдруг поехала догонять сержанта? – с ехидцей спросила Янина.

– А если бы и догонять, твоё какое дело? – отрезала Зося.

– Вот как. Ты посмотри, тетя, кем она себя вообразила. Скоро она будет тебе и мне диктовать, а не мы ей, – заносчиво сказала Янина.

– Успокойся, панна Янина, диктовать я тебе не собираюсь. Я сейчас же могу с мамой пойти к дедушке, мы не бездомные. Мы, панна Янина, живем здесь по просьбе вашего отца. Я хорошо помню. Но его уже давно нет, и мы можем уйти и не слушать, кто здесь хозяйка. Я и сама знаю, кто. Давай, мама собирайся, а я пойду телегу запрягу, я это умею. Хватит тебе уже батрачить, пусть другие займут твой пост, – высказавшись, выбежала Зося.

Пани Агата и Янина обозлились еще пуще.

– Как она смеет нам так говорить? Она, что, не знает кто она такая? Или ты ей не сказала? Она думает, что молочные сестры, это уже родня? – вспылила пани Агата.

Тут-то Павлина и возмутилась не на шутку Выпрямившись во весь рост и подбоченясь, глядя в упор то на Агату, то на Янину, вдруг сказала:

– А вы-то сами знаете, кто такая Зофия и кто Янина?

– Ну, и кто же? – спросила Агата.

– Вам и в голову не придет, кто они такие.

– Так, кто же они, говори! – потребовала пани Агата.

Но Бондарик, который стоял и не вмешивался в бабий спор, положил этому конец.

– Павлина, не надо спорить и доказывать, кто какой. Выйди на воздух и успокойся. О. Господи! Или покупатели принесли сегодня такой нечистый дух, что все если не бегают, то так спорят, чего раньше у нас никогда не было. Пошли, Павлина, а то, я вижу, ты скоро разрыдаешься, – и, взяв ее за руку, вывел во двор потому, что она действительно тут же разрыдалась.