Обойтись без Бога. Лев Толстой с точки зрения российского права

Собственно, и с происхождением у большинства носивших офицерские погоны тоже были проблемы: к маю 1895 года в пехотных частях Русской императорской армии среди таковых дворян было не более 40 %, остальные записаны разночинцами, произведёнными в офицерское звание, как имевшие образовательный ценз, и доля этих последних постоянно росла.

Военный суд Лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады

К поступлению в юнкерские, а затем и в военные училища теперь допускались лица всех сословий и вероисповеданий, за исключением иудейского. К началу реформы примерно 50–60 % юнкеров в кавалерийских и артиллерийских училищах были выходцами из духовенства, купечества, мещанства, интеллигенции и даже крестьянства со всеми вытекающими последствиями для офицерского корпуса в виде постепенной девальвации кастовых традиций и либерализации политических предпочтений. Тот факт, что среди членов боевого крыла народовольцев была не одна сотня кадровых офицеров, уже предвещал будущую катастрофу.

И с этой точки зрения потомственный шляхтич Яцевич, верный присяге и преданный престолу, тоже оказывается в абсолютном меньшинстве.

Кстати сказать, поручик Л.Н. Толстой ещё в период своей службы в 3-й лёгкой батарее 11-й артиллерийской бригады предпринял довольно интересную квалификацию отрицательных типов офицеров:

– служащие по «необходимости» (люди, не способные ни к чему другому, кроме как к военной службе);

– «беззаботные» (служат ради мундира и мелочного тщеславия, праздные и развратные);

– «аферисты» (самая многочисленная категория, служит только ради того, чтобы «украсть каким бы то ни было путём состояние в военной службе», «корпорация грабителей»).

Такие нелестные характеристики отчасти подтверждаются архивными отчётами военного министерства о состоянии преступности среди офицерского состава, которую, в частности, приводит в своей работе профессор К.В. Харабет.

Только за период с 1858 по 1859 год было привлечено к уголовной ответственности за совершение различных преступлений 313 офицеров, в том числе: за буйство, драки и поединки – 51 (16,3 %), за хищение казённого имущества – 44 (14,1 %), за должностные преступления – 36 (11,5 %), за злоупотребление властью – 27 (8,6 %), за «дерзость против начальства» – 19 (6,1 %), за уклонение от службы – 18 (5,3 %), за развратное поведение – 17 (5,5 %), за преступления «против управления и хранения казённого имущества» – 17 чел (5,5 %), за воровство – 14 (4,5 %), за прочие преступления – 70 (22,1 %) (Харабет К.В. Юридический мир и «антиюридизм» Л.Н. Толстого. Российская юстиция. 2008. № 7).

Вряд ли офицерский состав 65-го полка чем-то сильно отличался от среднестатистического, так как тоже был крайне неоднороден. Большинство офицеров не имели не только командного опыта, но и понятных карьерных возможностей для служебного роста, а 11 % рядовых вообще были привлечены к дисциплинарной ответственности и числились как штрафованные. Всё это в сочетании со специфической системой расквартирования подразделений представляло некогда прославленный полк в виде довольно плачевного зрелища. Регулярные солдатские побеги (только в одном 1865 году самовольно оставили место службы 44 солдата), повальное пьянство всех категорий личного состава и непосредственно связанное с ним воровство казённого имущества, конфликты с местными жителями, дебоши и хулиганство становились обычным явлением.

Инспектируя войска округа, генерал-адъютант А.И. Гильденштуббе отмечал: «Главные нарушения со стороны нижних чинов – побеги, кражи, растрата казённого имущества и нарушения воинского благочиния. Большинство этих происшествий совершается в нетрезвом состоянии. Другие нарушения: оскорбления своих унтер-офицеров, несколько редких случаев оскорбления на словах офицеров». Это мнение командующего вполне подтверждается данными, которые регулярно публикуются в «Военном сборнике»: основные преступления, за которые осуждены военнослужащие, совершены против службы и дисциплины, за ними следуют уклонение и побеги из воинских частей… Многие начальники такие факты, конечно же, скрывают, чтобы не «портить показатели», так как спрашивали за это довольно строго. Так, генерал-майор Патковский утаил побег 33 нижних чинов из вверенного ему полка, расположенного на границе с Пруссией, в числе которых были 12 рекрутов из числа польских уроженцев, а также 7 ранее штрафованных рядовых, «дабы не навлечь начальству и самому себе неприятности». Первоначально военный суд на основании ст. ст. 311 и 532 ч. 5 кн. 1 Свода воинских постановлений лишил Патковского воинского звания, орденов, дворянского сословия и постановил разжаловать его в солдаты, однако император повелел существенно смягчить наказание, учитывая безупречную службу генерала и полученные в боях ранения. На новом приговоре, предусматривавшем почётную отставку генерал-майора и пенсию, Николай I написал резолюцию: «Быть по сему, но мундира не возвращать. Николай». Суров был государь, но… справедлив.

В регулярных отчётах инспекторов военного министерства указывалось, что состояние воинской дисциплины было бы более крепким, если бы командирам удалось изжить среди солдат повальное пьянство, которое в большинстве своём и являлось первопричиной многих преступлений.

Архивная справка указывает и на тот факт, что из 64 офицеров-«московцев» только 13 состояли в браке. Кстати, холостым был и полковой командир полковник Юноша. И это, к большому сожалению, была общая тенденция: по состоянию на 1858 год, в императорской армии и на флоте женатых среди офицеров было только 29 %, среди обер-офицеров – 26,3 %, штаб-офицеров (от майора до полковника) – 57,3 %.

Во многом это досадное обстоятельство, очевидно влиявшее на состояние морального климата в полку (холостой офицер в провинциальном городке при наличии в нём пяти кабаков и фатальном отсутствии доступных женщин – это извечная проблема военных гарнизонов), было связано с довольно сложной процедурой получения офицером разрешения на бракосочетание, которое выдавалось военным министром, начальниками главных управлений, командующими военными округами, командирами корпусов, дивизий и воинских частей, то есть в зависимости от того, где и в каком качестве заявитель проходил службу.

Помимо соблюдения необходимой процедуры, для женитьбы требовалось соблюдение трёх условий: первое – это достижение офицером возраста не менее 23 лет, второе – офицеры в возрасте от 23 до 28 лет должны были подтверждать свою возможность материально содержать будущую семью, для этого ими представлялся так называемый денежный реверс, или брачный залог, который мог принадлежать как самому офицеру, так и его невесте, либо им обоим (предпочтение отдавалось девицам, имевшим хорошую репутацию и годовой доход от 250 рублей и выше), третьим немаловажным основанием была пристойность брака. Существующий регламент категорически запрещал женитьбу на актрисах, а также на женщинах, ранее состоявших в браке и взявших при разводе вину на себя. С пристойностью тоже были проблемы – тут офицеры чудили как могли. Так, будущий герой Севастопольского революционного восстания лейтенант Пётр Шмидт женился на уличной проститутке Доминике Павловой исключительно с целью её «духовного перевоспитания». В результате такого опасного маневрирования сын контр-адмирала и прославленного героя обороны Севастополя П.П. Шмидта был отправлен в отставку с присвоением ему чина капитана 2 ранга и практически сразу стал пациентом городской лечебницы для нервных и душевнобольных известного доктора Савей-Могилевича, что, конечно, многое объясняет в биографии «иконы» русской революции.

Согласно существовавшим правилам, утверждённым в том же 1866 году, офицеры могли рассчитывать на получение разрешения на брак лишь в случае наличия у них недвижимого имущества, которое приносило годовой доход не менее 300 рублей, либо при наличии у них банковского депозита на сумму от 5000 рублей[28].

Очевидно, что все эти обстоятельства не могли не наложить свой отпечаток на повседневную жизнь полка, где, как и везде в мирное время, царили повсеместное бытовое разложение, пьянство, азартные игры и откровенное безделье всех категорий личного состава пополам со скукой. Более того, жандармерия докладывала по команде о том, что некоторые офицеры начали довольно тесно общаться со спецконтингентом – осуждёнными поляками, находящимися под стражей, многие из которых были представителями шляхты, творческой интеллигенции, бывшими офицерами. Большинство из них, помимо вполне приличного продовольственного пайка[29], выдаваемого на строительстве, а также положенных 15 коп. жалованья за каждый рабочий день, получали ещё и денежную помощь из дома. Всего этого было вполне достаточно для практически безбедного существования в российской провинции. При этом совсем не удивительно, что охранявший бунтовщиков караульный солдат во всех отношениях обеспечивался существенно хуже арестантов (ежемесячное жалованье рядового в мирное время составляло 50 коп.).

На таком чарующем фоне 29-летний капитан Б. Ясевич существенно отличается от абсолютного большинства своих сослуживцев. Ясевич происходил из обедневшего знатного рода Виленской губернии. Несмотря на существовавшие трудности с подтверждением происхождения у многих польских шляхетских фамилий, практически поголовно замеченных в смуте и непрекращающихся восстаниях против императорской власти, Болеслав Викторович был записан дворянином. Как известно, для католика и безземельного шляхтича единственным путём для карьерного роста в Русской императорской армии был вполне традиционный – быть лучшим. Болеслав Ясевич с отличием оканчивает 2-е Константиновское военное училище, в числе его лучших выпускников в звании прапорщика зачислен в Лейб-гвардии Гатчинский полк, что, как известно, уже давало ощутимые преимущества не только при дальнейших назначениях, но и в особом порядке производства, при котором звание гвардейского прапорщика соответствовало армейскому поручику. В 1860 году он поступает в Михайловскую артиллерийскую академию, которую также оканчивает по первому разряду. По выпуску имеет право на ношение аксельбанта, преимущество при производстве в штаб-офицерский чин, а также дополнительный оклад в размере годового жалованья. Теперь уже подпоручик Б.В. Ясевич может вернуться в гвардейский полк, однако выбирает армейскую часть по довольно прозаической причине – отсутствия каких-либо других доходов, кроме офицерского жалованья. По воспоминаниям генерал-лейтенанта РККА графа А.А.Игнатьева, служба в императорской гвардии была удовольствием недешёвым – получаемого довольствия едва хватало на полковые обеды и изготовление памятных сувениров (Игнатьев А.А. 50 лет в строю. М.: Воениздат, 1986).

14 августа 1862 года в соответствии с очерёдностью Ясевич был произведён в штабс-капитаны и направлен для прохождения службы в 3-й стрелковый резервный батальон[30], расквартированный в местечке Тульчин Подольской губернии Киевского военного округа. В это же время в Русской армии заканчивается долгожданное перевооружение на современные нарезные 6-линейные винтовки системы Бердана и 4-фунтовые нарезные пушки, поэтому знания «академика» Ясевича в батальоне более чем востребованы, тем более в условиях, когда выпускники военных училищ составляли не более трети от ежегодной потребности армии (Керсновский А.А. История русской армии. От взятия Парижа до покорения Средней Азии. Т. II. Белград. 1934).

Но, к сожалению, блестящая карьера молодого офицера дала неожиданный сбой, и связано это было с очередным восстанием, начавшимся в 1863 году в Царстве Польском. Как известно, основными фигурами в руководстве войсками восставших были бывшие офицеры наполеоновской армии, в своё время прощённые российским императором. Несмотря на то что на сторону мятежников перешло крайне незначительное число польских офицеров из находившихся на русской службе (случаи действительно были единичными), отношение начальства к Болеславу Ясевичу, как и ко многим его землякам, становится более чем настороженным. Перспективы на заслуженный карьерный рост таяли на глазах, но и в этих непростых условиях офицер сумел продемонстрировать свои лучшие командирские навыки. Начиная с 1860 года, когда в российской армии был принят новый строевой Устав, вводивший двухшереножный развёрнутый (стрелковый) строй, потребовалось практически заново переучивать рядовой состав. И в этой дисциплине штабс-капитан сумел сделать своё подразделение лучшим в полку, за что был награждён 130 рублями серебром и назначен с повышением командиром роты 65-го Московского пехотного полка, с внеочередным производством в капитаны.

В крайне непростых условиях несения караульной службы молодой офицер живёт и действует строго в соответствии с воинским уставом и требует этого от своих подчинённых, чем вызывает к себе неоднозначное отношение со стороны как сослуживцев, так и нижних чинов. На фоне всеобщей расхлябанности требовательный командир, к тому же польский дворянин, озабоченный своей карьерой, по мнению окружающих: и выглядел, и действовал как сатрап. Один из них – прапорщик[31] 2-й роты 1-го батальона Н.П. Овсянников – в своих литературных мемуарах «Эпизод из жизни Л.Н. Толстого» вспоминал: «Капитан как-то сразу отделился от всех своих товарищей и стал в стороне. Он был безукоризненно вежлив со всеми, но строго ограничивал все свои сношения с начальством и товарищами одними служебными сухими отношениями. Среднего роста, сухощавый блондин, скорее даже рыжеватый, с тонкими, правильными, но такими сухими чертами лица и холодным, стальным взглядом серовато-карих глаз, Яцевич производил какое-то неприятное впечатление. В его присутствии всё как будто леденело и свёртывалось. Всякий чувствовал себя как-то не по себе… На него косились – он старался этого не замечать».

Вполне объяснимо, что капитан Б.В. Яцевич был требователен и к своему непосредственному подчинённому – штабному писарю рядовому Василию Шабунину. Освобождённый от всех видов занятий как «слабосильный», но годный к строевой, 38-летний писарь живёт один, спит на сеновале, не имеет не только друзей, но и собутыльников, предпочитая ежедневно пить в одиночку. Такое поведение считалось странным: большинство из солдат были призваны из деревень, поэтому и на военной службе старались жить привычным укладом – артельно.

Кстати, во время разговора со Львом Николаевичем Толстым – своим добровольным защитником – уже в тюремной камере Шабунин будет врать ему, что постоянно участвовал в ротных учениях и нёс караульную службу наравне с другими солдатами.

Ну и как, по-вашему, должен был относиться требовательный начальник Яцевич к разжалованному из унтер-офицеров пьянице? Своим сослуживцам Шабунин часто рассказывал, что на самом деле он является сыном богатых мещан, по другой его версии – незаконнорождённым отпрыском барина, который отдал его на воспитание в обеспеченную крестьянскую семью. С его же слов, родители нанимали ему частного учителя, вроде бы немца или дьячка. Как выяснилось, Василий действительно определялся в художественное училище, так как имел талант к рисованию, но по неизвестным нам причинам закончить образование ему так и не удалось. Позарившись на солидный куш в 350 рублей, Шабунин добровольно идёт на военную службу «охотником» или «заместителем» служить государю – императору вместо сына богатого крестьянина. Законом разрешалась такая замена (заместительство) одного призывника другим – главное, чтобы призывник был здоров.

В 1855 году грамотный юноша призван на военную службу и определён рядовым в Лейб-гренадерский полк, из которого через полтора года решил сбежать. Правда отлучка длилась сравнительно недолго, погуляв две недели, дезертир сам вернулся в свою часть. Сведения о его наказании за самовольное оставление места службы в личном деле отсутствуют, есть только запись: «состоя на службе в лейб-гренадерском Екатеринославском Его Величества полку, сделал побег, из которого через две недели явился добровольно и был предан суду, но какому подвергнут наказанию по делу, не видно» (РГВИА. Ф. 801. Оп. 92/37. Д. 101. Св. 1549. 1866. 1 ст. Л. 12; цит. по: Экштут С.А. Казнь рядового Шабунина. Родина. www.rg.ru).

Более того, несмотря на имевшийся факт грубого нарушения воинской дисциплины, вместо направления в штрафную арестантскую роту Шабунин отслужит семь лет в ротной канцелярии, после чего будет произведён в унтер-офицеры. Солдат, обладавший каллиграфическим почерком, был таким местным Акакием Акакиевичем и получил нашивки, по всей видимости, за свои писарские таланты либо по чьей-то протекции. Для присвоения такого чина необходимо было иметь не только несколько лет безупречной службы, но и положительные характеристики от начальства, а также успешно сданный, хотя и сравнительно несложный, экзамен. Отбор был действительно строгим, а время подготовки солдата к исполнению обязанностей младшего командира в учебной команде составляло не менее 7,5 месяцев. Кстати, должностное денежное содержание младшего унтер-офицера составляло сравнительно немного – 12 рублей, старшего – 48 целковых в год (для сравнения: оклад рядового армейской пехоты – 2 руб. 70 коп.), были ещё продовольственный паёк и различные доплаты за особые условия службы. Казалось бы, служи да радуйся, но наш герой не ищет простых жизненных решений и снова попадает в историю, так как к тому времени он, судя по всему, был уже законченным алкоголиком.

В специальном методическом пособии для младших командиров, которое распространялось военным министерством, говорилось: «воровство у нас, военных, считается самым позорным и тяжким преступлением. Повинись в другом чём, хоть закон тоже не пощадит, зато товарищи и даже начальники иногда пожалеют о тебе, выскажут сочувствие к твоему горю. Вору же – никогда. Кроме презрения, ничего не увидишь, и будут тебя чуждаться и избегать как очумлённого…». Несмотря на подобные наставления, в один из вечеров Шабунин ворует казённый форменный мундир рядового Федотова (за утрату военного мундира виновных наказывали как за потерю оружия) вместе с солдатским тесаком рядового Андреева, то есть совершает преступление, ответственность за которое предусмотрена в главе VII «Об утрате, порче и противозаконном отчуждении нижними чинами казенного оружия и имущества» Воинского устава о наказаниях, которые в тот же день пропивает. Думаю, что скорее оставляет в залог – казённое имущество запрещалось принимать в оплату в питейных заведениях (ст. 373 Воинского устава о наказаниях 1859 года). Пойманный на воровстве и «уклонении от исполнения служебных обязанностей» гвардейский унтер-офицер лишается нашивок, подвергается дисциплинарному наказанию и переводится штрафованным рядовым во вторую роту 1-го батальона 65-го полка, где вновь зачисляется на «хлебную» должность ротного писаря. Хотя, учитывая кражу личного оружия своего сослуживца, вполне мог бы снова угодить под суд.

Неожиданно для сослуживцев, да, похоже, и для себя самого, Василий Шабунин объявляет им о своём решении поступить в юнкерское училище, и это ещё одна его очевидная фантазия, которую он будет постоянно поддерживать в разговорах. По этой прозаической причине солдат опять становится объектом для злой иронии своих товарищей, и теперь в дополнение к регулярным запоям писаря добавилась и его немотивированная агрессия, проявляемая без какого-либо серьёзного повода. Коренастый и крепкий физически Шабунин старается отвечать обидчикам кулаками так часто, что его скоро «стали остерегаться и считали за полоумного» (Овсянников Н.П. Эпизод из жизни Л.Н. Толстого. М., 1912).

Будь на месте ротного командира Яцевича произведённый в офицеры выпускник семинарии или недоучившийся студент, обычно проводящий свой ежедневный досуг в культурном пьянстве и карточной игре, которая хоть и запрещена в армии с XVII века, но по-прежнему являлась неотъемлемой частью офицерского быта, военная карьера ротного писаря вполне бы могла благополучно состояться. Как водится, слабый начальник переложил бы всю канцелярскую работу на грамотного и опытного солдата, хоть и разгильдяя… но судьба и здесь повернулась к нему, как говорится, тыльной частью… Педантичный умница Яцевич буквально изводил подчинённого своими придирками, постоянно заставлял переделывать бумаги: перманентно нетрезвый писарь, естественно, не всегда мог грамотно, несмотря на всю приобретённую сноровку, составлять и переписывать служебные документы, за что регулярно наказывался карцером. На суде Шабурин так и заявлял: «По здравому рассудку я решил, потому что они делов не знают, а требуют. Мне и обидно показалось».

Формально командир роты действительно отступает от требований ст. 4 «Положения об охранении воинской дисциплины и взысканиях дисциплинарных» в том, что воинский начальник должен «избегать всякой неуместной строгости, неоправдываемой требованиями службы, развивать и поддерживать в каждом офицере и солдате, призванном к защите Престола и Отечества от врагов внешних и внутренних». (Положение об охранении воинской дисциплины и взысканиях дисциплинарных. СПб., 1864).

Впрочем, о том, кто и как должен был определять пределы такой «неуместной строгости» в Положении ничего не говорилось…

При этом сослуживцы Болеслава Викторовича признавали, что он был безупречен в своём повседневном поведении, никогда не повышал голос на подчинённых, не рукоприкладствовал, был подчёркнуто вежлив… за что и был ненавидим нижними чинами, которые, «мучаясь целыми днями на учении, стрельбе и проч.», видели относительно вольную жизнь своих товарищей в соседних ротах, а потому регулярно просили командира полка об их переводе в другое подразделение.

В популярной среди офицерского состава книге с интригующим названием «Забава и дело в казарме», автором которой был штабс-капитан Лоссовский, специально отмечалось: «Жизнь в армии, её быт, условия, интересы, потребности, всестороннее развитие распадаются на две категории: формальную и общечеловеческую. В солдате два существа – казенное и своё собственное… Работать над развитием первого и быть крайне чутким ко второму существу – обязанность каждого военного, на которого подчинённый смотрит как на начальника и человека» (Лоссовский. Забава и дело в казарме // Быт русской армии XVIII – начала XX века. М., 1999).

Капитан Яцевич, к сожалению для себя, в качестве единственного способа общения с подчинёнными выбрал их ежедневную казарменную муштру. В очередной раз ротный писарь, по собственным словам, уже успевший выпить около литра водки, за очередное появление в пьяном виде на службе был отправлен в карцер; вдобавок ко всему офицер приказывает выпороть его после окончания ротных учений.

Арест писаря и воспитательная экзекуция поручены фельдфебелю Бобылёву, что особенно обидно – отношения с ним у Шабунина тоже не сложились. Дальше – больше: возмущённый проявленной к нему «несправедливостью» солдат неожиданно бросается на своего командира со словами: «За что же меня в карцер, поляцкая морда? Вот я тебе дам!», после чего сильно, до крови бьёт командира по лицу. Пьяный рядовой, схваченный на месте преступления Бобылёвым и Мясиным, теперь содержится под арестом на полковой гауптвахте.

Яцевич в этот же день подаёт на имя полковника Юноши два рапорта: о проступке подчинённого и о полученных командиром роты увечьях. Докладным этим дан ход, и принятое решение по делу нам уже известно: на основании ст. 604 Военно-полевого устава рядовой Василий Шабунин был предан военно-полевому суду.

Буквально на следующий день после описываемых событий в гости к графу Толстому в Ясную Поляну приезжает хорошо знакомый Софье Алексеевне Толстой подпоручик 65-го полка Г.А. Колокольцев – сын отставного подполковника гвардии Аполлона Колокольцева, который когда-то учился в кадетском корпусе вместе с её братом Александром Берсом. Колокольцев рассказывает Льву Николаевичу о происшествии в полку и, зная о его личной общественной позиции, предлагает тому взять на себя защиту рядового Шабунина в военном суде.

Граф относится к такой просьбе достаточно ответственно; будучи офицером в отставке, он прекрасно понимает, что особых надежд на оправдание солдата за подобное преступление нет, судить того будут на основании «Полевого уголовного уложения для большой действующей армии» – этот документ входил в Устав полевого судопроизводства, принятый ещё в 1812 году, накануне Отечественной войны (ПСЗРИ. Т. XXXII. № 24975. С. 80–84).

Однако вероятность облегчить его незавидную участь, по мнению Льва Толстого, всё ещё оставалась. Соглашаясь выступить в новой для себя роли, он просит соблюсти необходимую процедуру, по которой необходимо было личное обращение к нему арестованного с просьбой стать его защитником. Это обязательное требование было предусмотрено Уставом полевого судопроизводства, по которому каждый подсудимый имел право сам выбирать себе адвоката. (ПСЗРИ Т. 31 (1810–1811). № 24975. СПб., 1830).

В соответствии с тем же Военно-судебным уставом в 65-м полку был организован полковой суд в составе председателя – полковника П.А. Юноши – и членов суда: подпоручика Г.А. Колокольцева и прапорщика А.М. Стасюлевича. Кандидатура Александра Стасюлевича в качестве члена суда является довольно странной и может быть объяснена только тем, что состав судебной коллегии выбирали по жребию. Всем в полку было известно о том, что в своё время Стасюлевич служил в прославленном 13-м Лейб-гренадерском Эриванском Его Величества полку на Кавказе. Находясь в должности караульного начальника в Метехском тюремном замке, по собственному недосмотру он не сумел должным образом организовать контроль за содержанием заключённых, в результате чего семь арестантов из числа особо опасных преступников совершили побег. «За неодобрительное поведение и разные противузаконные поступки по отправлению должности караульного офицера» поручик Стасюлевич был разжалован в рядовые, с сохранением за ним права восстановления в офицерском звании (Бобровский П.О. История 13 лейб-гренадерского Эриванского Его Величества полка за 250 лет (1642–1892). СПб., 1892–1897. Т. I V. C. 354). Буквально за несколько дней до происшествия с Шабуниным ему был возвращён чин прапорщика.