Стебель травы. Антология переводов поэзии и прозы

Антология

Составитель Борис Марковский

Стебель травы

Антология переводов поэзии и прозы

* * *

© Авторы переводов, 2021

© Б. Н. Марковский, составление, 2021

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2021

Из американской поэзии

Эми Лоуэлл

«Белые лошади луны несутся по небу…»

Белые лошади луны несутся по небу,Золотыми копытами бьют о стекло небес.Белые лошади луны – антиподы квадриги ФаэтонаЗолотыми копытами бьют о зеленый фарфор небес.Летите, лошади!Изо всех сил старайтесь,Разбрызгивайте молочную пыль звезд,Пока тигры солнца не слижут васКиноварью своих языков.Перевод c английского А. Хорунжего

Денизе Левертов

Весенняя пора

Красные кроличьи глазане грустны. Никто не проплывет ужев барке мимо печальной золотой деревеньки. Закатоставит ее в покое. Еслишторы висят косо,в этом никто не виноват.Вокруг… вокруг… вокругповсюду один и тот же звуквращающихся колес и вещей,обещающих стать старше, обещающихстать тише. Если собакиперекликаютсявсю ночь, и их глазавспыхивают красным, то этоникого не касается. Им принадлежитогромное пространство темноты,через которое можно обмениваться лаем. Кроликистанут точить зубы навесеннюю луну.Перевод с английского. В. Билецкого

Анонимный автор

Кокаиновая Лил

Вы слышали когда-нибудь о Кокаиновой Лил?Она жила в кокаиновом городе на Кокеин-Хил.Были у нее кокаиновая собака и кокаиновый котИ дрались они с кокаиновой крысой каждую ночь напролет.Были у Лил кокаиновые волосы на кокаиновой головеИ кокаиновое платье, которого нет нигде.Шляпа с нежными перьями и, как снежный вихрь, белье,И кокаиновая роза венчала ее пальто.Золотые фаэтоны на Млечном Пути,Серебряные змеи, серые слоны,О, кокаиновый блюз, какая в них грусть!О, кокаиновый блюз, мне плохо, ну что ж, и пусть!Однажды холодной ночью отправилась Лил погулятьИ там она так нанюхалась, что мне вам не передать.С Пивной Головою Мэчем был там одурманенный Слим,Была там Лиза Кэнчкаки и с нею Йен Ши Джин.Еще и Гашиш Елена, Опиумная Рожа Малыш,По скользкой взбирались лестницеИ снова катились вниз.И был там Стремянка КитВ шесть футов верзила-бандит,В придачу еще и сестричкиПокмаке Попейте Водички.Уже под утро, почти к четырем,Они заискрились самим рождеством.Пришла Лил домой отдохнуть и поспать,Да пришлось ей в постели концы отдавать.Сняли с нее кокаиновое пальто,С перьями шляпу, кокаиновое белье.Остался на камне рефрен один:Жила и ушла из жизни, нюхая кокаин.Перевод с английского А. Хорунжего

Эдгар Ли Мастерс

Молчание

Я знаю молчание звезд и моряИ молчание города, когда он отдыхает.И молчание мужчины и девушки,И молчание, о котором лишь музыка может найтиподходящее слово.И молчание лесов, прежде чем налетятвесенние ветры,И молчание больного, когда его глаза странствуют по комнате.И я спрашиваю: для каких глубин нужен язык?Степной зверь воет, когда смерть забираету него детеныша,Но мы теряем дар речи перед действительностью,Мы безмолвствуем,Есть молчание ненавистиИ молчание великой любви,И молчание глубокого мира памяти,И молчание омраченной дружбы,И молчание духовного кризиса,Пройдя через который, душа попадает в сферуБолее высокого понимания жизни;И молчание богов, понимающих друг друга без единого слова.И есть молчание поражения,Молчание несправедливо наказанных,И молчание умирающего, чьи руки внезапно сжимают вашу,И есть молчание отца и сына,Когда отец не может объяснить свою жизнь,Даже если бы он не был понят за это.Есть молчание, которое наступает между мужем и женою.Есть молчание потерпевших поражение;И есть безбрежное молчание покоренных нацийи побежденных вождейЕсть молчание Линкольна, думающего о своейбедной юности,И молчание Наполеона после Ватерлоо,И молчание Жанны Д'Арк, объятой пламенем:«Благословен Христос!»,Показывающее в двух словах всю скорбь, всю надежду.И есть молчание возраста, слишком мудрое,чтобы произнести егоТем, кто еще не жил.И есть молчание мертвых,И если вы, живые, не можете рассказатьО своем опыте, о своей мудрости,Почему вы удивляетесь тому, что мертвыене говорят о смерти?Перевод с английского А. Хорунжего

Брайан Паттен

Стебель травы

Ты просишь у меня стихотворениеПредлагаю тебе стебель травыГоворишь – это не тоПросишь у меня стихотворениеЯ отвечаю что стебель травы подойдетОн покрыт изморосьюОн более непосредствененЧем любой из моих образовТы говоришь – это не стихотворениеВсего лишь стебель травы а траваВовсе не тоИ все же вот тебе стебель травыТы раздраженаИ говоришь – так легко предложить травуНо это абсурдВедь любой может предложить травуТы просишь у меня стихотворениеЧто ж я написал тебе трагедиюО том как все трудней и труднейпредлагать тебе стебель травыИ о том как по мере твоего созреванияЕще сложнее тебе будет его принятьПеревод с английского А. Хорунжего

Из польской поэзии

Вислава Шимборска

К вопросу о статистике

На сто человекзнающих все лучше– пятьдесят два,неуверенных в каждом шаге– почти все остальные,готовых помочь,если это не продолжится долго– до сорока девяти,добрых всегда,ибо не могут иначе– четыре, ну может пять,склонных к восхищению без зависти– восемнадцать,введенных в заблуждениемолодостью, которая проходитмолодостью, которая проходит– плюс минус шестьдесят,тех, с которыми не шутят– сорок четыре,живущих в постоянной тревогеперед кем-то или чем-то– семьдесят семь,способных к счастью– двадцать с чем-то, самое большее,не опасных по одиночке,дичающих в толпе– свыше половины, наверное,жестоких,когда их вынуждают обстоятельства– этого лучше не знать,даже приблизительно,умных после неудачи– немногим больше,чем умных перед неудачей,ничего не берущих от жизни, кроме вещей– тридцать,хотя хотелось бы ошибиться,съежившихся, изболевшихсяи без фонарика в темноте– восемьдесят трираньше или позже,справедливых– достаточно много, ибо тридцать пять,если же эта добродетель соединяетсяс усилием понимания– три,достойных сочувствия– девяносто девять,смертных– сто из ста.Число, которое до сих пор не поддается изменению.

Похвала снам

Во снея пишу как Вермеер Дельфтский.Я бегло говорю по-греческии не только с живыми.Я веду машину,которая мне послушна.Я талантлива,я сочиняю большие поэмы.Я слышу голосане хуже чем серьезные святые.Вы были бы пораженыблеску моей игры на фортепиано.Я убегаю как должно,то есть из самой себя.Падая с крыши,я умею мягко упасть в зелень.Мне не труднодышать под водой.Я не сетую:мне удалось открыть Атлантиду.Меня радует, что перед смертьювсегда я могу проснуться.Тотчас же после начала войныя поворачиваюсь на бок поудобней.Я дитя эпохи,но не обязана быть им.Несколько лет томуя видела два солнца.А позавчера – пингвина.Совершенно отчетливо.

Збигнев Херберт

Бездна Господина Cogito

Дома всегда безопасноно сразу же за порогомкогда утром Господин Cogitoвыходит на прогулкуперед ним – безднаэто не бездна Паскаляэто не бездна Достоевскогоэто безднапо мерке Господина Cogitoее особая чертаэто и ни бездонностьи ни пробужденье ужасаона следует за ним как теньпридерживает шаг перед булочнойв парке через плечо Господина Cogitoчитает с ним газетутягостная как экземапривязчивая как собакаслишком мелкая чтобы поглотитьголову руки и ногибыть может когда-нибудьбездна вырастетбездна дозреети станет серьезнойесли бы только знатькакую пьет она водукаким ее кормить зерномсейчасГосподин Cogitoмог бы набратьпару горстей песказасыпать еено не делает этогоитак когдаон возвращается домойон оставляет безднуза порогомстарательно прикрывая еекуском старой материи.Господин Cogitoи чистая мысльГосподин Cogito стремитсядостичь чистой мыслихотя бы перед засыпаниемно уже само стремление носитв себе зародыш крахаоттого-то когда он доходитдо состояния что мысль уже как водабольшая и чистая водау равнодушного берегавода вдруг рябити волна приноситконсервные банкиполенопучок чьих-то волосвправду сказать Господин Cogitoне совсем без виныон не мог оторватьсвой внутренний взорот почтового ящикав ноздрях его был запах морясверчки щекотали ухои он чувствовал ребрами пальцы отсутствующейон был обычный такой как другиемеблированные мысликожа руки на ручке стуласлед нежностина щекекогда-нибудькогда-нибудь позжекогда он остынетон достигнет состояния сатоρии будет как рекомендуют учителипуст иудивителенПеревод с польского В. Барского

Из английской поэзии

Льюис Кэрролл

Охота на Снарка

ТДеρзание
ввосьмиприступахПредисловие переводчика

Досужий читатель!.. Обращаюсь к тебе в надежде, что ты отринешь страсти, обуревающие героев поэмы, хотя бы на время чтения. Это необходимо, ибо иначе ты упрекнешь знаменитого автора «Алисы в стране чудес» в бездарности, а произведение его уподобишь пустому кривлянию, чем еще раз повторишь традиционную ошибку отечественного литературоведения.

Но не зря же с 1876 года, когда была опубликована поэма, она дарит крылатые фразы для цитат и эпиграфов, имена ее персонажей становятся названиями яхт, гостиниц и т. д.

Что такое Снарк? – гадают не только герои Кэролла, но и легион исследователей. Несть числа объяснениям этого слова (любимое – сочетание дракона с акулой). Толкований самой поэмы еще больше – от философских сопоставлений с гегелевским абсолютом до намеков на конкретные клубные скандалы. Объединяет все эти версии одно – охота на Снарка, которая, как ведётся, пуще неволи. Автор, говорят, справедливо считал свою поэму годной на все случаи жизни.

Предлагаемый перевод концептуально соответствует оригиналу, однако почти не превращает Йонаса-Пронаса в Иванушку-дурачка. Так, переложив большинство слов-нонсенсов, я сохранил природные названия всяческих чудовищ. Прежним осталось имя капитана команды, отправившейся в поход за Снарком – имя бравого Белмана. Так назывались глашатаи, скликавшие колокольчиками горожан. Моряки же в колокол (bell) «били склянки», отмеряя время. И Белман Кэрролла неумолчно звонит в свой единственный навигационный прибор – колокол – и всех торопит.

Не будем же и мы мешкать. Итак:

(отрывок)

Приступ первый

Высадка

«Вот где должен быть Снарк!» – так Белман гласилИ, думой заботливой полн,Для высадки в волосы людям вкрутилПо пальцу над гребнями волн.«Вот где должен быть Снарк! – Я вновь говорю.Даже так экипаж поддержу!Вот где должен быть Снарк! – в третий раз повторю.Всё правда, что трижды скажу!»Был Чистильщик обуви принят в отряд,Был Шляпник неистовый взят;Оценщик ценил их добро – всё подряд,А в спорах мирил Адвокат.Побольше, чем ставил, выигрывать могИгрок на бильярде отличный,Но общие средства надежно берегБанкир, к миллиардам привычный.Бобёр был на палубе или вязал,Примостясь на носу, кружева.Он спасал от крушений (так Белман сказал),Но как – не узнала братва.А один в экипаже взял уйму поклажи,Но забыли ее при посадке —И кольца, и перстни, и зонтик, и дажеПоходный костюм и перчатки.Свое имя на все сорок два сундукаНанес он, как будто печать.Намекни он об этом – и навернякаРешили б их с берега взять.Он скорбел о былом гардеробе своем:Ведь пальто лишь семь штук нацепил,Да ботинок три пары. Но истинным зломБыло то, что он имя забыл.Откликался на «Эй!» и на «Парень, скорей!» —На любой громкий окрик и брань;На «Валяй!», на «Мотай», на «Медяшку задрай»Но особо – на «Дай эту дрянь!»Но для умных голов, для ловцов крепких словИмена он иные носил:Он для друга в ночи был «Огарок свечи»,Для врага – «Недоеденный сыр».«Да, он толст, неуклюж, и умишком не дюж, —Белман часто говаривал так, —Но ведь редкий храбрец! И важнее, к тому ж,Что ему позарез нужен Снарк!»Он гиенам на взгляды шутя отвечалИ беспечно качал головой,А однажды с медведем под ручку гулял,Чтоб поднять его дух боевой.Он Пекарем стал и не скрыл свою грусть:Печь он мог только свадебный торт.Капитан чуть не спятил – не взяли, клянусь,Подходящих припасов на борт!О последнем в команде особый рассказ:Редчайший по виду болванЖил одною идеей – о Снарке, и вразЗачислил его капитан.Он стал Мясником. Но, угрюм и суров,Признался неделю спустя,Что умеет разделывать только бобров.Добрый Белман дрожал не шутя.Еле вымолвил он, отступив на корму,Что Бобер лишь один, да и тотЕго личный, ручной, чья кончина емуГлубокую скорбь принесет.Бобер, услыхавший про гибель свою,Был новостью жуткой сраженИ плакал, что Снарком, добытым в бою,Уже не утешится он.Но тщетно он требовал для МясникаОтдельное судно найти —Ведь Белман не стал бы менять ни штрихаВ намеченных планах пути.Навигация трудным искусством слыветДаже для одного корабля,Где один только колокол. Вряд ли в походОн бы вёл, подопечных деля.Бобра защитить, преуспев в дешевизне,Кольчугой подержанной можно! —Так Пекарь считал. Страхование жизниКазалось Банкиру надежней.Он мог замечательных полисов паруПродать или дать напрокатОдин – от ущерба на случай пожара,Другой – если выпадет град.С тех пор, после этого скорбного дня,Если близко Мясник проходил,Бобер, даже глаз не пытался поднять,Непривычно робел и грустил.Перевод с английского С. Воля

Из американской поэзии

Джон Апдайк

«Деревья питаются солнцем…»

Деревьяпитаются солнцемЭто факт:их широкие листья лакают солнце, как молокои превращают его в ветки.Рыбы поедают рыб.Лампочки едят свет,и, когда их пир истребляет все припасынакальной нити —гаснут.Так же и мы,как и все милые создания —коты едят коней, кони – траву, трава – землю,земля – воду —все кроме Далекого Человека,который вдыхает ароматы душ —давайте все постараемся походить на этого гиганта!

Жар

Я вернулся с хорошими новостями из страны озноба итемпературы 39,9:Бог существует.Прежде мне всерьез приходилось в этом сомневаться;но ножки кровати говорили об этом с предельнойоткровенностью,нитки в моем одеяле считали это само собой разумеющимся,дерево за окном отклоняло все жалобы,и я уже много лет не спал таким праведным сном.Трудно, пожалуй, выразить теперьдо чего эмблематичны были отражения вещейна мембранах сознания;но давно известна истина:есть тайны, сокрытые от здоровья.Перевод с английского В. Билецкого

Эдгар Аллан По

Эльдорадо

Рыцарь в бронеСкакал на коне,Сверкая блеском наряда.Ночью и днемОн пел об одном,Пел о стране Эльдорадо.С годами остылНеистовый пылИ на сердце легла прохлада.Он весь мир обошел,Но нигде не нашел,Нигде не нашел Эльдорадо.Встал он без силИ тень вопросил,Блуждавшую у водопада:«Поведай же мне,В какой сторонеИскать теперь Эльдорадо?»И слышит от ней:«В Долину Теней,Не сводя горящего взгляда,Днем и в ночи,Рыцарь, скачи,Если ищешь ты Эльдорадо».Перевод с английского С. Степанова

Аннабель Ли

Это было давно, много весен назад,В королевстве у края земли.Там прохладное море и алый закат,Там жила моя Аннабель Ли.И она наслаждалась лишь мыслью одной,Чтоб любить и любимой быть мной.Я и Аннабель были детьмиВ королевстве у края земли,Но любили с недетскою силою мы —Я и нежная Аннабель Ли.Там крылатые ангелы с синих небесНас от взоров чужих берегли.Был внезапен конец у невинных утехВ королевстве у края земли:С моря ветер подул, и предательский снегУсыпил мою Аннабель Ли.Ее дядюшки прочь на руках унесли,Чтобы спрятать в холодной дали.Так я был разлучен с той, в чей смех был влюблен,В королевстве у края земли.Даже ангелам столько познать не дано,Сколько знали о счастье мы с Ли.Много весен назад, очень-очень давноВ королевстве у края земли,Там, где с моря завистливый ветер подулИ убил мою Аннабель Ли.Только наша любовь ярче солнца былаИ взрослей, и мудрее, чем мы.И она наши души на крыльях неслаИз зловещей, безжалостной тьмы.И ни Бог, и ни дьявол не разъединитТо, что вечный скрывает гранит…Мне луна навевала тоскливые сныО потерянной Аннабель Ли.Как глаза ее, звезды сияли, грустны.О, прекрасная Аннабель Ли!На холодной земле, там, где милая спит,Я лежал между каменных плит.Пусть же будут всегда наши вместе телаВ королевстве, где море шумит.Перевод с английского И. Зуевой

Из французской поэзии

Жак Превер

Прогулка Пикассо

На очень круглой тарелке из настоящего фарфораобнаженное яблокопозирует художнику-реалисту которыйтщетно пытается изобразитьяблоко таким каково оно естьнояблоко не даетсяоно не хочет бытьяблокому него свое Яи свои секреты в мешке с яблокамии вот оно переваливается на бокна вполне реальной тарелкеи мягкотайком от себя самогокрадется на задних лапкахпо краю газовой горелкив которую превратился герцог Гизкоторый от злости тут же скисувидев что кто-то без разрешения пишет его портрети яблоко подмигивает – «Привет!»и превращается в переряженный прекрасный плоди вотхудожник-реалист наконец сознаетчто все превращения яблока – его врагиа он – обездоленный нищийничтожный бродяга – лишь жертва какой-то приятнойассоциации; благодарный и ужасно напуганныйблаготворительностьющедростью и неожиданностьюи несчастный художник-реалиствдруг становится пессимистомстановится пессимистом и жалким рабомбезумной толпы ассоциацийа яблоко катится и вспоминает яблонюземной рай и Еву и еще впрочем Адамалейку шпалеру Пармантье и лестницуи Канаду и Геспериды и Нормандию и Ренети Апии лапту и крученую подачу и змияи забитый в ворота мячи первородный грехи детство искусстваи Швейцарию с Вильгельмом Теллеми даже Исаака Ньютонаи множество его премий полученных на Выставкевсемирноготяготенияи обалдевший художник не помнит больше о своеймоделион спита тем временем Пикассопроходивший мимо как он везде проходиту себя домакак у себя домавидит яблоко тарелку и спящего художникачто за идея рисовать яблоко —думает Пикассои Пикассо съедает яблокои яблоко ему говорит – «Мерси!»и Пикассо разбивает тарелкуи улыбаясь удаляетсятогда художник вскакиваеткак от зубной болии попадает в общество своей незавершенной картиныи поскользнувшись на осколках разбитой посудыжадно пересчитывает ужасающие обломки реальностиПеревод с французского Е. Ветровой

Из китайской поэзии

Лао Цзы

От существования – к сущности

Лучший правитель тот,о котором людям известнолишь то, что он существует.

Очевидно, эти строки древнекитайского философа Лао Цзы (разумеется, за исключением слова «правитель») вполне приложимы к нему самому. О нем действительно известно только то, что он существовал. Но и в этом мы не уверены. Его биография – это не более чем легенды. В частности, они рассказывают о том, что философ родился старцем, словно специально оказывая услугу Карлу Густаву Юнгу с его теорией архетипов Старого Мудреца и Младенца. Само имя Лао Цзы означает «старый мальчик».

…Дао Де Цзин – философская книга о некоей Сущности, которая стоит за бесчисленными вещами материального мира. Быть может Дао – наиболее абстрактная категория прафилософии.

…Пересказывая современным слогом («в забавном русском слоге», как некогда писал Державин) древнюю и мудрую книгу, не могу не признаться, что перед вами не перевод, а переложение.

Источниками для него явились несколько переводов книги на английский язык (помимо наиболее известного комментированного издания текстов Лао Цзы под редакцией Чен Ку-янга и перевода Джи-фу Фенга и Джейн Инглиш, мною в значительной степени использован замечательный перевод Стефана Митчела), а также академический русский перевод Ян Хин-шуна. При подобном подходе, очевидно, бессмысленно говорить о буквализме и научности предлагаемого читателю текста. И вместе с тем мне не хотелось бы, чтобы переложение воспринималось как вольная импровизация. Более того, некоторые наиболее явные отступления от «канонического» текста представляют собой попытку реконструкции, об оправданности которой – судить не мне. Главное, чего хотелось мне достичь, это «перевести» Книгу Пути из раздела «философская проза» в раздел «философская поэзия». Многие авторы отмечают поэтичность текста Лао Цзы, а на Западе существует устойчивая традиция перевода Книги Пути ритмизованной прозой либо верлибром. Это вполне оправдано, ибо китайский подлинник также имеет ритмическую организацию.

…И – последнее.

В разное время Книга Пути (как и любая книга подобного рода) воспринимается по-разному. Стоит ли удивляться тому, что когда наша слишком бурная деятельность лишь подтвердила ограниченность наших возможностей, когда каждый рывок все туже затягивает петлю, образ старика на буйволе со свитком в руках все чаще возникает перед нами? Мы сыты действиями, не попробовать ли действовать недеянием и учить молчанием?

Будь осторожен в словах —с ними могут согласиться.Будь осторожен в поступках —им могут последовать.

Борис Херсонский

Из «Книги Пути»

(Дао Дэ Цзин)

18

Когда великое Даобыло забыто,появились «добродетели»и «милосердие».Когда исчезлаприродная мудрость тела,появились «рассудительность»и «образованность».Когда родичиперессорились вчистую,появились «сыновняя почтительность»и «родительская опека».Когда государствовпало в хаос,родился «патриотизм».

33

Знание других —не более чем знание,знание самого себя – мудрость.Господство над другими —не более чем господство.Господство над собой —истинное могущество.Богат лишь тот, кто знает,что имеет достаточно.Если ты станешь в центре,и примешь смерть в свое сердце,значит – ты устоял.

44

Слава или целостность —что важнее?Деньги или счастье —что ты ценишь более?Успех или провал,что более разрушительно?Ищущий удовлетворения вовненикогда не достигнет цели.Если счастье зависит от денег,не будешь счастлив сам по себе.Будь доволен тем, что имеешь,радуйся естественномуходу событий,в миг, когда поймешь,что ни в чем не нуждаешься,мир будет твоим.

67

Кто-то считает моеучение – бессмысленным.Кто-то считает еговозвышенным, но непригодным.Но для тех, кто смотритвглубь самого себя,абсурд преисполнен смысла.Они знают, что возвышенноеимеет корни в глубинах.Я учу только трем вещам:простоте, терпению и пониманию.Эти три вещи —истинное сокровище.Простота в мыслях и действияхвозвращает к истокам вещей.Терпенье с друзьями и недругамивозвращает к начальной гармонии.Понимая себя, примиряешься с миром.Перевод Б. Херсонского

Из английской поэзии

Джон Донн

Из «Священных сонетов»

«Ты – мой Творец. Твой труд ли пропадет?..»

Ты – мой Творец. Твой труд ли пропадет?Исправь меня, избавь кончины зряшной.Я в смерть лечу и смерть ко мне течет,И все удачи, будто день вчерашний.Не смею я поднять потухших глаз,Отчаянье и страх снимают взятки,Как вспышка малая мелькнет последний час,И в вечный ад я ринусь без оглядки.Но вот Твое искусство надо мной,Когда к Тебе я поднимаюсь взором,Мой старый грех, соблазн извечный мойГорит во мне спасительным укором.И я лечу над бездной бытия,И эти крылья – благодать Твоя.

«Смотрите, сэр, как мужественный пламень…»

Смотрите, сэр, как мужественный пламеньИз нильской гнили странные твореньяИзвлечь готов; так рифм граненый каменьВо мне от Вашего растет благоволенья.Вот сила и источник бытияДля семерых, чтоб вместе им родиться,Но только шесть Вам посылаю я,Седьмого же нельзя не устыдиться.Ваш суд избрав, поскольку в равной мереСестра его, изысканность способнаОгнем преображения поверитьБурленье разума, ворчащее утробно.Вы – чародей, имеющий отвагуВ мгновенье ока зло вернуть ко благу.

Джон Китс

Кузнечик и сверчок

Поэзия земли всегда с тобой.Когда все птицы, ослабев от зноя,Прохлады ищут в зелени густой,Чья песня полю не дает покоя?Кузнечик правит этот дивный бал.И роскошь свежескошенного луга,Притихнув, слушает, пока он не устал,Пока его не перебила вьюга.Поэзия земли всегда с тобой.Зимой, когда потрескивают свечи,Уму и сердцу придают покойСверчка за печкой вычурные речи.И вспомниться сквозь дрёму городовКузнечик среди солнечных лугов.Перевод с английского В. Верлоки

Из ирландской поэзии

Шеймус Хини

Копаем…

Большой с указательным пальцы сжимают перо,оно прилегает удобно, как будто это – ружьё.Звуки трения слышу отчетливо я под окном:то скрежещет лопата, входящая в почву с песком.Отец мой копает.Его поясница видна мне над длинной ботвой,как лет двадцать назад, он склоняется над бороздойнапряженно. Отец мой копает,упирая ботинок, как будто бы делая шаг,нажимая на ручку лопаты, он держит её как рычагмежду ног, прижимая к колену, срезая верхушки долой,яркий край погружая, чтоб выбросить ком землянойи рассыпать картошку. Мы любили её собиратьи прохладную твердость и тяжесть в руках ощущать.Ей-богу, старик мой обращаться с лопатой умел,и его старик тоже.Мой дед на болоте у Тонера торфа нарезать за деньбольше всех успевал. Я однажды ему молоков бутылке с бумажной неплотной затычкой принес:распрямился и выпил он, и, чтоб наверстать, подрубал,разрезал и швырял дёрн через плечо и назад,углубляясь всё ниже и ниже,где торф был получше. Копал.Этот запах прохладный ботвы снова в памяти ожил моей.Ярким краем лопата мелькает быстрей и быстрей.И сырые дернины бьют оземь сильней и сильней.Нет у меня лопаты, чтобы их преемником стать.В моих пальцах перо зажато.Вот им я и буду копать.