Новая жизнь Нефертити

Финн выпустил мою руку под взглядом горгоны со стильной стрижкой. И, косо улыбнувшись, пошёл за ней. «Всё не так!» – переворачивался ком в душе, потому что в сказках возлюбленные так не поступают. Впрочем, кто сказал, что он влюбился? Очень хотелось уйти. Но куда?

Терзаясь разочарованием и мало логичной, но отчаянной мстительностью я развесила по стульям в стиле барокко, золоченым подлокотникам кресел и по всему прочему, что подвернулось, свои влажные вещи, превратив аристократическую спальню в балаган. Носок на канделябре? Там ему и место! Зато к утру высохнет. Бюстгальтер на ручке изящного бюро из красного дерева? Я бы закинула его и на люстру, если б добросила.

Приживалкой не буду – решила я и, избавившись от туфель, включила планшет, чтобы заняться поиском самого копеечного хостела. На третьей странице с вариантами супер-экономичного жилья, которое было мне не особо по карману, в который раз посетила мысль, что я зря на всё это подвизалась. Ну какая из меня актриса?

В дверь постучали. Я выкрикнула, что нельзя. Тщетно. Со злой волной в душе я оглянулась, надеясь, что это мадам Беттарид явилась засвидетельствовать цыганщину лично, но увидела Финна. Тот вытаращился на вещи и хмыкнул:

– Оригинально. Однако же быстро ты освоилась.

– Я сплю, – заявила я сухо.

– Сидя, как боевая лошадь?

– Лошади стоят.

– Ну, ты и в этом оригинальна… – Он вошёл и прикрыл за собой дверь.

Я встала с кушетки.

– Я не разрешала тебе войти.

– Но я вошёл. И это я тебя сюда привёз, помнишь?

Снова блеск в глазах и нахальная усмешка. Его поза, уверенная и расслабленная, словно ему всё на свете дозволено, вывела меня из себя. Подозрение о специально подстроенном затоплении в моей гостинице снова полыхнуло в голове, и я сказала:

– Завтра я съеду.

– Однако ты норовистая. Не боишься потерять работодателя?

– С удовольствием. Не люблю манипуляторов.

Финн посмотрел на меня и засунул руки в карманы.

– Ясно. Интересно, и больших высот ты добилась в своей карьере до сегодняшнего дня?

– Работа в России у меня есть. И дом, – некстати вспомнились родственные завоеватели, я кашлянула. – У меня всё есть.

Финн помолчал немного и добавил:

– Что ж, поздравляю. Так и скажу Катрин, что она зря влюбилась в твои пробы. Талант – фигня без желания и усилий. Не всем самородкам нужно, чтобы их раскопали, спасали, шлифовали. В общем, забудь. Удачи в поисках!

Он посмотрел на меня потемневшим взглядом и направился из комнаты. Сердце сжалось.

– Макс! – вырвалось у меня.

Он остановился.

– Что?

– Она правда считает меня талантом?

– Я тоже.

– Но ведь ты, а я никогда…

– Я видел твои пробы, Катрин только что мне их показывала. Хвалила.

Я почувствовала себя идиоткой, покраснела и пожала плечом.

– Правда? Но я же не умею, я просто расслабилась и думала, что меня выгонят к вечеру за несоответствие.

– Не выгнали. Пригласили пожить в дом к продюсеру, может без расшаркиваний, однако приняли в команду, а ты решила выгнаться сама?

– Нет, – замялась я, – прости. Столько совпадений, всё очень быстро и странно.

– Что странно?

– Всё, что происходит. Кажется, я была не готова. – Я стянула носок с канделябра, не зная, куда его приткнуть.

– Жизнь – вообще странная штука, сложно поддающаяся объяснениям, не замечала? Знаешь, когда я приехал на кастинг из Твери и был три тысячи трёхсот сорок пятым, я так легко не сдался. Мне было семнадцать, в кармане пара штук, и одни кроссовки с джинсами на все времена. Но я спел и сказал: «Возьмите меня, вы не пожалеете».

– И они?

– Посмотрели внимательнее и взяли.

– Сам не жалеешь об этом?

– Ты серьёзно? Нет, конечно. Я пахал, пашу и буду пахать, чтобы добиться того, чего хочу. Моя работа – это мой кайф.

– Но ты уже выиграл международный конкурс.

– Это только первый прыжок с трамплина. Приземлиться я планирую в Голливуде и с Грэмми в руках.

– Ого…

– А Катрин Беттарид – вторая, кто поверил в меня после учителя по аккордеону в музыкальной школе. Она ни капли не ангел, местами стерва и тиран, но она гений продюсирования. Она слышит музыку, видит людей, ловит тренды и не успокаивается на этом. Ей нужно больше! Значит, болота не будет! К тому же Катрин независима, умна и до неприличия богата. Мне повезло, что её занесло на родину предков именно на тот самый конкурс. Совпадение? Судьба? Какая на хрен разница? Я решил не выбрасывать свой шанс, как мусор, а ты… Уговаривать не буду.

Он стоял у двери с явным разочарованием на лице, не выпуская из пальцев вычурную ручку двери. Ощущение, что сейчас он выйдет, и я не увижу его больше и не почувствую, вдруг окрасилось страхом, гордость отступила на второй план.

– Жаль, – выдохнула я, замирая, – что не будешь. Всегда хотелось, чтобы меня поуговаривали.

Он усмехнулся.

– Выбирай сама.

– Ты зашёл, чтобы… – я запнулась, подбирая верное слово. В голове крутилась всякая глупость.

– Пригласить тебя поужинать и прогуляться. Но, видимо, зря.

– Я очень хочу есть, – призналась я, вспоминая невкусное печенье и кофе часа два назад.

– Я тоже ещё не обедал.

– Тогда идём?

⁂

Ночной Париж создан, чтобы примирять и ставить всё на свои места. Мы брели в направлении Лувра, внезапно восставшего перед нами светящимся чудом света и также быстро пропавшего, когда мы пересекли площадь и направились от Шателе к Риволи. Группки парней, громкие споры; молодёжь прямо на асфальте перед гротескной громадиной центра Жоржа Помпиду, ночные павильоны со всякой всячиной, фонтаны, переходы, похожие на крыло динозавра.

Огоньки окон, запахи кофе и китайских специй из забегаловок с прилавками с горками отчаянно зажаренных креветок на шпажках, куриных крылышек в соевом соусе и всех видов риса; звуки сирен и гул машин, обрывки музыки из-под ярких пятен кафе, забитых под завязку. Ловко шныряющие официанты между круглыми столиками; посетители, занявшие все стулья лицом к улице и вызывающие зависть моего прилипшего к спине желудка.

Наконец, нашли себе место и мы. Заказали что-то незатейливое. Финн отошёл очень быстро и начал шутить так, словно никакой размолвки между нами не было, и это чувство – что мне легко с ним и хорошо, и что я знаю его тысячу лет, закрепилось в душе прочным якорем. Он так заразительно улыбался! Я совершенно растаяла, решив, что буду ему верить. В конце концов, это приятно…

⁂

– Сколько тебе лет? – спросил Финн, игриво крутя в пальцах вилку.

Огоньки иллюминаций на столбиках уличного кафе отражались в его глазах, как новогодний праздник.

– Двадцать три, а тебе?

– Двадцать шесть, я старше. И кем ты работала в своей прошлой жизни?

– Я и в прошлой, и в настоящей жизни историк, – соврала я, вдруг не желая говорить такое социально не значимое «секретарша». – Просто в отпуске.

– Оу! Неужели сидишь над бумагами в пыльной библиотеке в старинных чёрных нарукавниках и в сексуально сдвинутых на нос очках выискиваешь никем не найденный исторический факт?

– Почти.

Я рассмеялась, а Финн продолжил рассыпаться лукавым фейерверком улыбок и искорок:

– Я угадал, я молодец! Так и представляю, как ты гонишься за фактом с лупой по огромной старинной книжке, а эти коварные мелкие буковки убегают от тебя, крича: – Финн презабавнейше сымитировал писклявый голос мультяшек: – «О нет, Боже! Она нашла нас! Спасайся, иначе она получит Нобелевскую премию!»

От смеха у меня выступили слёзы, и я, тщетно пытаясь быть строгой, заявила:

– А вдруг я не книжная крыса, а русская Лара-расхитительница гробниц?

Финн смерил меня взглядом. Заглянул под стол, осмотрел с обеих сторон. И мотнул головой:

– Неа. Во-первых, не русская. Во-вторых, все мумии восстанут при виде такой короткой и соблазнительной юбочки, и тогда уже придётся убегать тебе: «А-а-а! Не ловите меня! Я историк, а вы артефакты, это я за вами охочусь! Ой, помогите, они тянут меня в склеп!»

Я подыграла ему, изобразив внезапную радость:

– Вау! Как я люблю склепы! Да это же сокровища инков! А что в следующей гробнице?! Жезл фараонов? Йухуу, только его я и искала!

Недружелюбный официант пялился на нас, а мы хохотали, как школьники. Финн вдруг взял меня за руку, посмотрел мягко и обволакивающе:

– А ты забавная.

– Я? Да. А почему ты решил, что я не русская? – тут же притихла я, ощущая тепло его руки, в которой моей стало очень хорошо.

– Имя. Внешность. Очень необычная. Ты будто не из этого времени и мира. Переоделась, чтобы никто не заподозрил. Загадочная… – почти с придыханием сказал он.

Наши взгляды коснулись друг друга через крошечный круглый столик, заставленный тесно тарелками, бокалами, приборами, и мне показалось, что я знаю этого мужчину всю жизнь. Рядом раскупоривались горлышки бутылок, переливались в бокалы вина, пенилось пиво и журчал лимонад. Кристальный звон стекла, оброненная вилка, запах кофе с соседнего столика, французская речь, шум не смолкающей улицы, всё это струилось вокруг, словно мы сидели в эпицентре водопада. Жизнь текла прямо на нас, расступалась потоками и сходилась снова за нашим столиком, чтобы бурлить, грохотать, уносить моменты в пропасть ночи с каждым движением. А мы никуда не уплывали, столик был нашим якорем, а Финн – моим. Он держал меня за руку, перебирая пальцы и осторожно исследуя их. Хорошо…

– Может быть, просто Париж? – спросила я.

Финн улыбнулся.

– Париж – это здорово. Здесь я могу свободно ходить по улицам, сидеть в кафе, едва не толкаясь локтем о локоть соседа, и почти никто не тычет пальцем, не кидается к камере, кроме русских туристов и девчонок-подростков. Клёво!

– Не узнаёт? Но ты же победил в конкурсе!

– Но я ещё не Майкл Джексон, – усмехнулся Финн, – и даже не Фредди Меркьюри. Моя популярность здесь пока никого не волнует, французы вообще заводятся медленно, тем более на чужаков. Им хорошо самими с собой, в собственном мире с сырами, лягушками и вином. Попробуй их только выдернуть оттуда, объявят забастовку, наденут жёлтые жилеты и выйдут на митинги.

– А ты хочешь их выдернуть?

– Должен. Всколыхнуть всю эту старую, цивилизованную Европу, перетрясти камни и труху.

– Может, пусть стоит? – ухмыльнулась я.

– Нет уж! Если я что-то делаю, то не останусь номером три тысячи трёхсот сорок пятым. Первая десятка и первые позиции в хит-парадах – вот что мне подходит. На меньшее не согласен.

– Амбиции, ха? Зачем так много?

– Парень из ниоткуда не может позволить себе меньшего.

– Но ты давно не из ниоткуда. В России ты звезда.

– Для них всех, – Финн кивком указал на людей рядом, – Россия – непонятный край географии с медведями, водкой и ядерными боеголовками, почти как окраина Твери для Рублёвки, а я для них чужой и опасный, как тверской хулиган с битой на Красной площади.

– Но ты совсем не агрессивный. И это не Красная площадь, это Париж, – сказала я и с внезапной гордостью напомнила, что Франция по территории не особенно превышает всего лишь Ростовскую область, а Россия занимает девятую часть земной суши.

– Это европейцев скорее пугает. Впрочем, моя цель – не Париж, а голливудская Аллея звёзд, – заметил Финн. – И, поверь мне, только тогда, когда там я стану номером один, я смогу показать им кулак и заставить уважать себя, а заодно и мою страну.

– Думаешь, это реально?

– Очень. Стал же австрийский Шварцнеггер супергероем Штатов и губернатором Калифорнии? Падала в обморок Америка перед Битлз?

– Было такое, – согласилась я. – Но как же свобода? Если ты добьешься мировой славы, ты ни в Париже, ни в Нью-Йорке не сможешь прогуляться просто так, зайти в кафе и купить себе хлеба в супермаркете.

– Хлеб вреден, – рассмеялся Финн. – Уверен, я что-нибудь придумаю.

– Ты всегда добиваешься того, что хочешь? – вспомнила я.

– Всегда. – Финн просиял так, словно снимался на мем Тони Старка в лучах славы, а затем снова потянулся ко мне всем своим существом. – Но обо мне не интересно, сейчас ты лучше расскажи о себе. Где ты живёшь? Кто твои родители? Что любишь? Чем увлекаешься?

– Как много вопросов! – зарделась я, на самом деле было приятно, что ему интересно.

– Я жадный. Хочу знать о тебе всё!

– Ну, моя мама была русской, папа… из Бухары.

– Постой, это та что в Узбекистане?

– Да, красивый, древний город, которому около трёх тысяч лет – немногим младше столицы Эхнатона и Нефертити. Бухара сохранила весь свой исторический колорит, структура города за две с половиной тысячи лет не изменилась, хотя сменялись государства, правящие династии Ахменидов, Саманидов, Шейбанидов, Аштарханидов, Мангытов. В нынешнем культурном слое, а это редкий для живого города простор – целых двадцать метров, археологи и сегодня находят ювелирные изделия и предметы возрастом свыше пяти тысяч лет до нашей эры. Вот так.

– Вау! Получается, ты просто не могла не стать историком?

Я улыбнулась, довольная, что произвела на него впечатление.

– Я была там всего раз пять, мы жили в Аксае, это под Ростовом. Но да, папа много о Бухаре рассказывал, возможно, поэтому я и полюбила историю.

– А почему ты просто не сказала, что наполовину русская, наполовину узбечка?

Я закусила губу.

– Из-за гастербайтеров?

– Знаешь, за последние годы слово «узбек» для некоторых стало нарицательным, – нахмурилась я, – а я хочу подчеркнуть, что это народ с глубокой историей и культурой. Все цивилизации переживают период упадка и взлёта, но я не хочу, чтобы на меня навешивали ярлыки до того, как я успею сказать что-нибудь ещё.

– Эй, ты что, обиделась? – удивился Финн и погладил меня по руке. – Перестань! Я вовсе не имел это в виду. Единственный ярлык, которого тебе с себя не отцепить, – это умопомрачительная красавица!

Улыбка сама расползлась по моему лицу, как бы я ни старалась оставаться серьёзной. Финн не успокаивался:

– К тому же красавица с интеллектом, а это уже мимо шаблона!

– Спасибо! Не знала, что звёзды умеют мотивировать…

– За это нас и любят, – подмигнул Финн. – И конкретно меня. Я пою со сцены про любовь, и каждая девчонка считает, что она у неё уже есть. А поверить во что-то хорошее – первый шаг к тому, чтобы его получить.

– Каждая? – хмыкнула я.

– Ну… кроме таких расхитительниц гробниц, как ты. Пока. Ладно, а мама и папа не побоялись отпустить тебя одну так далеко?

Я опустила глаза, радость померкла.

– Они умерли.

Финн замолчал, коснулся моего предплечья сочувственно:

– Прости, я не знал. Давно?

– Мама пять лет назад. Папа – в прошлом году. Сердечный приступ, – я шморгнула носом и посмотрела на него.

В лице Финна сейчас не было ничего наносного, и я ещё больше прониклась к нему.

– Мне правда очень жаль, малышка.

– Я не малышка, я Дамира, – заставила себя улыбнуться я.

– Это очень серьёзное имя, – признался Финн, – звучит, как звон клинка в воздухе. По крайней мере, я так слышу. Что оно означает?

– «Крепкая», «железная». Ты угадал.

– Ты такой не кажешься.

– Зато я никогда не болею. А твои родители живы?

– Представь себе, да. Но вижу их не каждый год. Они в Твери, я мотаюсь по свету. Работы валом, в последний раз встретились на передаче «Поговорим» на первом, посидели в ресторане, а потом я сразу в самолёт и на гастроли.

– И не скучаешь?

– По маме очень, – его глаза на долю мгновения стали тусклыми, а потом опять привычно засияли игривыми чёртиками, словно он отбросил всё, что не радует. – Но сегодня моя прерогатива задавать вопросы: итак, продолжим. Что ты делаешь в Париже?

– Отдыхаю. Точнее отдыхала до того момента, как подвизалась в эту авантюру с клипом.

– Разве ты не рада?

Я потупилась и пожала плечом.

– Не уверена, что у меня получится.

– Зря. Если Катрин Беттарид говорит, получится на сто процентов.

– Ты так ей веришь? – поразилась я.

Финн развёл руками.

– Ну, знаешь ли, дорогая, всегда верил, а теперь верю ещё больше. Ведь это она сказала мне пару дней назад, что в Лувре я встречу тебя!

Глава 9

День следующий взял меня в оборот с первых лучей.

– Мадемуазель Дамира, доброе утро! – И нетерпеливый стук в дверь.

Нет, я не проспала, но и завтракать не ходила. Для меня важней лишний час сна, чем кофе с круассанами, а мы с Финном вернулись лишь во втором часу ночи.

– Я уже иду! – крикнула я, натягивая футболку и поправляя волосы, затянутые в хвост.

За дверью меня ждала маленькая пухленькая девушка с кудрявыми каштановыми волосами и любопытным носом – Арина Лавуазье, ассистент мадам Беттарид. Глядя на меня снизу вверх, она выпалила на одном дыхании без пауз и запятых:

– Вас не было за завтраком я волновалась вы как выспались готовы идти за мной идёмте тогда, а то опоздаем?!

– Идёмте, – оторопела я от подобной скороговорки и, поправив штанину леггинсов, которые каким-то чудом сунула перед выездом в чемодан, вышла из комнаты.

– Удивительно, что вы говорите совсем без акцента, – проговорила я, пытаясь угнаться за проворным колобком.

– Ничего удивительного, я русская, но была замужем за французом, уже развелась, всё сложно, как в статусе в вк. А Катрин любит работать с билингвами…

– Билингвами? – переспросила я, стараясь не отстать от существа в пружинящих локонах. Какая кудрявая макушка! И щёчки милые! С неё можно было бы писать ангела для рождественской ретро-открытки… Хотя нет – она бы с неё убежала, и под ёлкой бы никого не осталось.

– Ну да, тех, кто говорит на двух-трёх языках, чтобы не заморачиваться с переводчиками. У Макарова их четыре, он вообще полиглот и крутой юрист, не говоря о других двух высших, а у меня только пара, а вы как?

– Английский более-менее. Французский с табличками.

– То есть?

– Хуже, чем со словарём.

Она рассмеялась звонко и чудесно, как может смеяться только хороший человек, но не сбавила шагу. Зелёная ковровая дорожка, казалось, летела под нашими ногами, как самодвижущийся траволатор в аэропорту. Жаль, что я не чемодан.

Мы мигом преодолели длинный коридор и свернули на лестницу. Явно служебную, с каменными узкими ступенями и экономными окошками в пролётах, выходящими на слепую стену без глазниц. Здесь владельцы не стали отделывать панели дубом, но мне это понравилось – кирпичная кладка и казённый вид ступеней напомнили путь к курилке под крышей в моём университете. Возможно, ещё один хороший знак?

На последнем этаже под крышей нас ждал короткий коридор, а из приоткрытой двери зала доносились обрывки музыки, словно кто-то подыскивал нужный трек. Арина влетела первой, я за ней. Мы оказались перед группой молодых парней и девушек в разноцветных тренировочных трико и футболках.

Громадные окна отражали зеркало под потолок на противоположной стене. Слепящие брызги солнечного утра, шальные порывы воздуха с запахом подступающей осени рвались на паркет сквозь открытые форточки.

Арина возвестила, как глашатай с крепостной стены:

– Дамы и господа, бойз энд гёлз, а вот и наша Нефертити!

Все уставились на меня, и забытое чувство новичка в старшем классе окатило холодком и волнением.

– Привет! Я Дамира! Salut! – сказала я, и мои слова разлетелись эхом под высокими потолками мансардного этажа.

С цоканьем каблуков и мягкой поступью кроссовок меня обступили статные красотки и красавцы из подтанцовки Финна. Имена посыпались со всех сторон: Лола – смуглая по-цыгански брюнетка, Джесс – белесая блондинка с крепким стержнем и осанкой, Энди – стройный и рыжий, с рельефным торсом под свободной майкой, лысый и гибкий Димас, волоокий мулат Тут.

– Тут? – удивилась я, радуясь, что все из группы говорят по-русски, несмотря на разный цвет кожи.

– Сокращённо от Тутанхамона, – задорно улыбнулся мне парень лет девятнадцати. – Если назовёшь меня по паспорту Ромой, моя мумия откусит тебе руку.

– А я и думаю, куда пропала Нэтали? Она вечно тыкала тебя своим «Ромео»! – засмеялась Лола.

– Ты когда-нибудь танцевала? – спросил Димас.

– Так для себя, но в общем нет.

– Знаешь, что такое джаз-фанк?

– Джаз-фанк – не знаю, но джаз люблю.

Упс, я сморозила глупость, судя по громкому смеху.

– Ничего, разберёшься! Ты с Востока? Ручаюсь, что хоть немного, но азиатка, врубишь что-нибудь своё? – подмигнул мне Энди.

– Не так сразу, не нападай, Энди! – одёрнула весьма по-командирски на первый взгляд сказочно-безобидная Арина. – Катрин сказала: дайте Дамире освоиться.

Но ребята смотрели, и я преодолела смущение, не желая падать в грязь лицом:

– Да ладно, я покажу. Без музыки?

Танцоры расступились. Лола ткнула в ноутбук, и из громадных колонок полилась незнакомая песня. Впрочем, ритма мне было достаточно. Я вышла в центр, подняла медленно руки, повела одним бедром, другим. И выдала всё, чему научилась на танцах живота в кружке в школе, добавив движения, которые в Бухаре чуть ли не каждая вторая девушка танцует на праздниках. Тело ошалело от резкой необходимости шевелиться рано утром, но послушалось. Мелкая вибрация по животу под звук металлических тарелочек в бубне из динамика, изгиб спины до максимума, сделала волну плечами, а затем выпрямилась и пошла кружиться, высоко поднимая то одну руку в арабеске, то другую.

Остановилась в изгибе и увидела натыканные по углам камеры. Да тут, как в «Доме 2»! Надеюсь, они не включены, а мои танцы были не очень смешны для профессионалов…

Но танцоры захлопали и Арина тоже. Лёд был расколот, началась новая жизнь.

Гуттаперчивый Димас постоянно находился в движении, словно не мог прожить ни секунды без намёка на танцевальное па. Он, кстати, отвечал за хореографию.

– Разминку повторяй за нами, детка. Потом хоряга, она не сложная. Ты не дерево, сообразишь. Раз-два-три. Шаг по паркету вперёд. Сбиваешься? Твоя проблема. Слушай ритм. Рука об руку, как удар и захват, прыжок и приземление, крутани попой. А теперь изобрази движением злость. Страсть. Радость. Танцуй-танцуй-танцуй! До семи потов.

Ребята танцевали запойно, как лучшие из Тодеса, а я на их фоне напоминала то синий чулок, то пьяную подружку в клубе, которая решила, что всё можно. В общем, смехота, а им почему-то нравилось.

– Да, детка, да! Давай сюда всю свою грязь! – радовался Димас.

К моему удивлению, через час выяснилось, что у всех тут были вторые египетские имена, как у Ромы-Тутанхамона. Энди называли Гором, Джесс – Исидой, Лолу – Бастет, а Димас слегка по-гейски надувал губы: «Я – Осирис, детка!» Народ вживался в роли.

И вот из колонок зазвучал голос Финна, бархатистый и переливчатый, у меня побежали мурашки по спине и вспомнились его поцелуи. Всё тело завибрировало, каждой клеткой напоминая, как мы, шепчась и крадучись, вернулись вчера в особняк. Мы не разошлись по комнатам, а с лифта перебежали, как воры, на другую узкую лесенку и вверх. Рука об руку пробрались через пыльный, в свете мобильников похожий на декорации к фильму ужасов чердак, а потом Финн толкнул дверцу, и мы оказались на крыше!

Огни ночного Парижа переливались золотом и серебром в почти фиолетовой августовской ночи. Рядом высился тёмной громадой оббитый металлическими пластинами купол, вдаль уходили крыши соседних зданий и, казалось, по ним можно, как в песенке, убежать к самой Эйфелевой башне, уже потушившей огни на ночь. Но хотелось только держать его за руку, ощущать его тепло. Чёрная дыра ночи кружилась над нами, а мы кружились в ней, целуясь до умопомрачения и забывая себя. Я видела, что Финн хотел большего, я сама хотела, но мне нравилось осознавать, что он отнесся с уважением к моим словам «Не сейчас».

Всё равно страсти в слиянии наших губ было больше, чем в том скучном сексе, который у меня был не с ним и будто не в этой жизни. Да и к черту всё, что было! Тут, на крыше, мы точно одни, сердце пело, а тело плескалось в прохладных воздушных потоках ночного Парижа, таких контрастных с его объятиями, силой и нежностью.

Я ощутила воспоминания так живо, будто Финн только что держал меня в своих руках.

Его голос, как мне нравится его голос, а песня, ну и какая разница, что он поёт? Главное он!

Димас сказал:

– Так, отрабатываем с самого начала. Все становимся по местам, Лола – замени Нэтали, ты, Дамира, повторяй за ней. Там, сзади.

– А сам Финн на репетиции не ходит? – поинтересовалась я.

– Макс и Нэтали уехали на запись на телевидение, – вдруг послышался грудной голос из дверей.

«Что ещё за Нэтали?» – недовольно мелькнуло в моей голове, и я с удивлением увидела в дверях Катрин Беттарид. Она кивнула мне:

– Идёмте, Дамира, ваша репетиция закончилась. Нам нужно поговорить.

И посмотрела так, словно поставила росчерк на заявлении «уволить». Моё сердце застучало…

⁂

– Арин сказала, вы хорошо справляетесь, – натянуто проговорила хозяйка особняка.

– Благодарю, – сказала я, чувствуя запах пота и вновь испытывая необъяснимое желание сбежать. – Мне нужно переодеться.