И верь в сей ладан

Рома махнул рукой:

– Целыми днями толкаюсь в пробках: туда-сюда, туда-сюда…

– Работа от слова «рабство», – икнув, констатировал Жора. – Но по иронии судьбы я на кухне целый день держу в руках холодное оружие, благодаря которому, при определенных обстоятельствах, можно решить много вопросов и любую сволочь поставить на место.

– Ну да, – кивнул Данила, – и сесть потом за убийство.

– Кстати, меня однажды в метро менты задержали, потому что нашли в сумке большой нож. Таким курицу рубят в мясном цеху.

– Таак, – с интересом протянул Матвей. – Ты их поставил на место?

Все рассмеялись.

– Поставил бы, – Жора снова икнул, – но у них-то оружие огнестрельное.

– Ну, и? – спросила Ксения.

– Я его на работе спер, нож все равно с дефектом был – кончик обломан, потому и списали. Домой вез. Что ну и? Я им объяснил, что я повар, работа у меня такая тяжелая, с опасными предметами. Кинули меня на другую точку, а там нет подходящего инструмента, вот и пришлось взять с собой. Меня обыскали всего, проверили документы и отпустили. В общей сложности минут сорок промурыжили.

Все снова выпили. Данила сказал:

– А меня не только работа напрягает, но и коллеги. Я вот только недавно прочувствовал, как меня бесят лицемеры. И вот не знаю, что с этим делать.

– Пей какой-нибудь антибесин, – рассмешил себя Рома, а Таня хихикнула скорее по инерции.

Данила указал на водку.

– Ну а я что делаю?

– А че там у тебя не так? – спросил Матвей.

У него уже начинал заплетаться язык.

В этот момент Данила понял, что совсем не хочет рассказывать о своей работе. Внезапно вспомнилась Светлана Андреевна, и все плохое сразу отступило на задний план. Спасибо Тане, она опередила:

– Лицемеры, конечно, отвратительны, но если они пассивные, это полбеды. У моей мамы есть давняя подруга, которая всю жизнь в школе отработала, сейчас уже на пенсии. Так вот, Дарья Петровна эта рассказывала, что у них был учитель истории, весь такой положительный, примерный семьянин, которого директор решил выдвинуть на ежегодный конкурс… этот… как его… скажи мне, и я отвечу…

– Учитель года, – подсказал Данила.

– Точно, Даня. – Таня ему подмигнула.

– Угу, – произнес Матвей, изображая ревность.

Таня игриво ударила его по колену и продолжила:

– И представляете, сразу в Комитет по образованию посыпались на него анонимки…

– Какие анонимки? – вклинился Рома.

– Что он педофил, конченный и так далее.

– А кто посылал?

Похоже, Рома начал терять связь с реальностью.

– Тебе же говорят, дебил – анонимы. Соберись, тряпка, – шутливо сказал Матвей.

– Анонимы – это слова противоположные по значению, – пояснил Рома.

– Так, я эту историю знаю, так что по-быстрому носик попудрю. – Ксения поднялась и вышла из комнаты.

– Это антонимы, – настоятельно сказал Данила. – Запомни, отсталый, ан-то-ни-мы.

– Э, ты че… рогатый, – фыркнул Рома и попытался толкнуть Данилу, но тот отклонился и огрызнулся:

– Убейся, дрочила!

– Успокойтесь, мальчики. Завистники писали. Ром, не перебивай, пожалуйста, – попросила Таня.

Рома показал пальцем, что закрыл рот на замок и косо посмотрел на Данилу.

– Начали бедного учителя таскать на допросы и в Комитет, и в полицию. В общем довели мужика до того, что он уволился.

Наступила минута молчания, которую прервал Жора, громко и весело икнув.

– Мда, – наконец, произнес Матвей. – Я всегда знал, что люди – твари.

– Бывает, – подтвердил Жора.

Вернулась Ксения и сразу потянула руки к коту, незаметно перебравшемуся с пуфика на ее место.

– Юпик, котик мой, иди к мамочке.

Она села на диван, аккуратно положив кота на колени. Юпик от души зевнул, потянулся и, не удержавшись, свалился на пол.

– Бум, – озвучил Матвей.

– Стой, стой, стой! – Ксения хотела схватить кота, но тот оказался проворней и успел-таки выбежать из комнаты по своим делам.

– Наверно, в детскую пошел, – предположила Таня. – Ему там нравится.

– Какой-то он стал вялый, – сказал Жора.

– Ну так десятку уже оттянул. По человеческим меркам это шестьдесят будет, – ответил Матвей под одобрение жены. – Я на тебя посмотрю в таком возрасте.

– Кстати, хороший тост. – Жора принялся наполнять стопки. – Дожить хотя бы до шестидесяти.

– Согласен, – поддержал Данила. – Значит, пьем за Юпи. И предлагаю, наконец, пойти покурить.

Матвей и Рома курить отказались, а остальные перешли на кухню. Таня распахнула окно, с улицы тут же повеяло свежестью и холодом.

– Не, давай чуть прикроем, – попросила Ксения. – А то мы все простудимся.

Данила глубоко затянулся и медленно выдохнул: опьянение уже достигло той степени, когда раскованность и смелость взяли вверх над осторожностью и сдержанностью, но мир двоиться еще не начал. Украдкой глядя на приятное личико и стройную фигуру Ксении в черном обтягивающем платье, Данила вдруг ощутил желание переспать с подружкой. Однако муж у нее был настолько серьезный и крутой, что для перехода к активным действиям надо было накидаться до беспамятства. Несмотря на давнюю взаимную симпатию, все же было непонятно, как на это отреагирует сама Ксения? Не влепит ли пощечину или коленом в пах? Что если потом еще расскажет о домогательстве?

Сделав над собой усилие, Данила выкинул весь этот бред из головы и неожиданно для самого себя спросил:

– Вопрос на засыпку: ни у кого не возникало такого ощущения, что внутри тебя есть еще кто-то? Ну, типа, второго Я, что ли.

– Думаю, у любой беременной бабы есть такое ощущение, – сказал Жора, всех развеселив.

– Э, мужлан, какие мы тебе бабы? – Ксения легонько ударила его в плечо.

– Мы женщины, милые и очаровательные, – подтвердила Таня.

Жора в знак примирения показал, что целует их.

– Нет, я имею в виду… ну… душевное состояние что ли. Духовное, – попытался пояснить Данила.

– Я понимаю, о чем ты, – авторитетно заявила Ксения. – Это энергетический двойник. Он есть у каждого человека.

Ксения была не только красива, но и неглупа. Она увлекалась всякими эзотерическими знаниями и, естественно, во все это верила. Благодаря богатому мужу она не нуждалась в деньгах, располагала уймой свободного времени, так как нигде не работала, поэтому могла позволить себе заниматься чем угодно и где угодно. Она легко могла улететь на всю зиму в Индию, сперва в какой-нибудь Мумбаи или Дели на обучение йогой или семинар с Далай-ламой, затем пуститься в паломничество по буддийским местам, а после месяца два балдеть на пляжах Южного и Северного Гоа. Оттуда она возвращалась домой или прямиком летела в Париж на модный показ, или в Нью-Йорк на премьеру мюзикла, да куда угодно в зависимости от своих беззаботных обстоятельств. Радость и уверенность в будущем излучала Ксения: еще бы. Правда, последние три года путешествовала она мало, так как в престижной лондонской клинике у нее родился ребенок.

– Его также называют «Другой», «Дубль», «Второй», – продолжила Ксения. – Его можно развить вплоть до того, что он станет твоей совершенной копией, благодаря которой ты сможешь находиться в двух местах одновременно. Например, пить чай дома и встречаться с кем-нибудь в другой стране. Наяву, понимаешь? Одновременно. Для этого надо провести колоссальную работу над собой, но для начала поверить, что такое возможно.

– Да ну, бред сивой кобылы, – отрезал Жора, но тут же спохватился, видимо, поняв, что выразился оскорбительно после слов женщины. – Ну, в смысле, я хотел сказать, ерунда это все. В общем, нашей милой Ксюше больше не наливать. И Дане тоже. Это же противоречит всем законам физики и здравому смыслу!

Ксения изобразила шутливо-надменный взгляд и выдохнула сигаретный дым Жоре в лицо. Тот подыграл: набрал в легкие побольше дыма, щелкнул пальцами и затаил дыхание. Данила подавил смешок, но из ноздрей предательски надулись сопливые пузыри. Тут же шмыгнув носом, он спрятал их обратно, так что этого маленького неприглядного происшествия никто, кажется, не заметил. Что-то похожее, о чем говорила Ксения, он уже слышал, но не помнил откуда.

– Я не про копию, – возразил Данила, ощутив, как сигарета запускает «вертолет». – Я изначально немного неправильно выразился. Не второе Я, а точнее, другое Я, что ли. «Другой», наверно, ближе всего по смыслу, хотя…

Ксения кивнула:

– У человека несколько тел. Помимо физического, которое видят все, есть эфирное, астральное, ментальное и другие. Всего их семь. У каждого своя функция, каждое проявляет себя по-разному, поэтому тебе может казаться это другим Я, но все же это ты. Понимаешь?

Таня и Жора громко рассмеялись.

– Ой, капец какой-то, – выдохнула Таня. – Ну, подруга, ты завернула: ты, я, вы, мы. А вроде кроме алкоголя больше ничего.

Данила начал жалеть, что поднял эту тему. Во-первых, мешали сосредоточиться насмешки равнодушных к этой теме людей – Жоры и Тани, во-вторых, Ксения будто бы не совсем понимала, о чем именно идет речь и еще больше все запутывала, а в-третьих, он сам никак не мог точно высказаться не только вслух, но даже мысленно, хотя где-то на подсознательном уровне все было кристально ясно: тот внутри, не энергетическая копия физического тела и мысли, а некто не поддающийся тренировке. Чужой, но как бы свой. Ты, и в то же время не ты. Не состоящий из нескольких видов тел, а цельный, обладающий собственным разумом и волей, сидящий в тебе, как в тюрьме.

Данила потушил окурок и посмотрел на Ксению. Какая же она все-таки красивая.

– Я знаю про эти другие тела, это не то… То, о чем я хочу сказать, очень хорошо когда-то сочинил Высоцкий. Помните там про два полюса планеты, про… про балеты, другой стремиться на бега. Что-то такое.

Ксения пожала плечами:

– Не слышала, я не фанатка Высоцкого.

– Ну и ладно. А из какого именно тела состоит «дубль»? Или изо всех сразу?

Ксения задумалась, но ответить не успела: распахнулась дверь, и в кухню вошел Матвей.

– Во надымили, хоть топор вешай. У вас тут рэп-баттл? Стихи какие-то слышны.

– Да это у Дани некое второе Я проснулось, – махнув рукой, ответил Жора.

– Ого, – усмехнулся Матвей и прикурил сигарету. – Раздвоение личности, что ли? Типа доктор Бэннер и невероятный Халк?

– Нет, типа доктор Джекилл и мистер Хайт, – съязвил Данила.

– Кто это? – удивился Матвей.

– Где Рома? – спросила Таня.

– Ушел.

– Как ушел? – в один голос отозвались подруги.

– По-английски. Решил, что пора, оделся и ушел.

– Мог бы попрощаться, – сказала Ксения. – Он ведь русский.

Матвей пожал плечами.

– Вы же знаете его характер. Он д’Артаньян, а мы все канальи позорные. Ну и еще пол-одиннадцатого потому что.

– Да господи, в первый раз, что ли? Для Пионера это нормально. – Жора зевнул, потер глаз и посмотрел на часы. – Тоже надо скоро собираться.

– На меня, наверно, обиделся, – сказал Данила. – Мы же с ним чутка поцапались, а он натура ранимая.

– Да пес с ним. Пойдемте в комнату, – предложил Жора. – Надоело здесь.

– Меня-то подождите, – попросил Матвей.

– Лучше догоняй, – сказала Ксения. – Мы уже тут замерзли.

В комнате было заметно теплее. Данила тяжело опустился в кресло. Матвей ждать себя не заставил, видимо, его поторопила жена. Жора разлил алкоголь, все чокнулись, выпили за оставшихся, за самых стойких. Эта стопка у Данилы пошла плохо, он закашлялся и приложил усилие, чтобы подавить рвотные позывы. Дело шло к окончанию застолья.

Матвей пристально посмотрел на Данилу, угадав его настроение, и сказал:

– Не, не, не, мы пока сегодня не умрем – не разойдемся.

– Я «за», – кивнул Жора, хотя у самого глаза уже собрались в кучу. – Назло всяким беглецам.

– Да ладно вам. – Таня поставила бокал на стол. – Может, ему плохо стало.

– Непохоже было, – ответил Матвей.

– Знаешь, Даня, – сказала Ксения, – раз ты ощутил в себе внутренний позыв, то надо действовать. Поверь мне.

«Надеюсь, она не про тошноту», – подумал Данила.

– А что мне это даст? – спросил он.

– Облегчение.

– Ты вообще про что?

– Ты ведь хочешь быть счастливым? Да все этого хотят.

– С деньгами счастье обеспечено однозначно, а без них – пятьдесят на пятьдесят, и то вряд ли, – вклинился Матвей.

– Нет, – помотал головой Жора, – все намного проще: чтобы все были счастливы, надо убить всех несчастных.

Громче и дольше всех смеялся Матвей и в итоге чуть не свалился со стула.

– Не слушай этих ущербных. – Ксения перевела дух.

– Не надо мне никакого счастья, – сказал Данила. – Просто пусть меня оставят в покое все плохие люди, нелюди эти. Пусть даже живут, хер с ними.

– Лучше оставь в покое свое эго. Когда-то надо начинать новую жизнь… – сказала Ксения, но Данила прервал ее:

– Ага, новую со старыми дырками.

Все опять рассмеялись, а Таня произнесла «Фу». Данила поймал себя на мысли, что сам же дает повод перевести беседу на развод с Марией.

Отсмеявшись, Ксения отпила мартини.

– Дурак, сам-то понял, что сказал?

– Сами вы дураки. Как известно, каждый думает в меру своей испорченности. Ну хорошо, и как мне ее начать, жизнь эту новую?

– Например, медитация, йога. Посещай семинары, мастер-классы, тренинги по духовному развитию. Было бы желание, остальное не проблема.

Данила усмехнулся. Он покосился на друзей – те о чем-то разговаривали между собой.

– Легко сказать.

Ксения удивилась:

– А в чем, собственно, трудности? Я вот если чего-то захочу – сразу беру быка за рога. Ну разве я не молодец? Главное – не смотреть на все, как на непреодолимую преграду.

Данила почувствовал раздражение. И это говорит человек, который не обременен работой; который вряд ли когда-нибудь знал, что такое борьба с экзистенциальными страхами; который при желании может у себя на даче построить полноценный дацан для личного пользования; который живет, как у бога за пазухой. Легко писать в социальных сетях заметочки о том, что надо быть смелее, не бояться сделать шаг в неизвестность и начать новую жизнь, что есть только «сейчас», а не «потом» и прочее романтическое вдохновение, когда в заначке имеется пара миллионов, когда точно знаешь, что, если потерпишь фиаско, то есть куда вернуться и продолжить жизнь, как и раньше, а не сгинуть подобно Гогену на Таити. И очевидно, еще легче снабжать эти свои «мудрые» посты курортными фотографиями, комментируя каждую так, будто претендуешь на крылатый афоризм о смысле жизни. Уже десять тысяч залила на свою страничку. Зачем? Для кого? Покрасоваться? Позлить тех, кто не может себе это позволить? А ведь ты, как верующая, должна быть скромна и сострадательна. Опомнись, Ксения Николаевна! Конечно же, говорить все это в лицо милой женщине не хотелось, но неужели она не видит разницу в возможностях людей?

– Знаешь, Ксюша, я вот прихожу уставший с работы, поем, прилягу на диван отдохнуть, и глаза сами закрываются. Иногда засыпаю незаланз… незапри.. незапланированно, фак, и просыпаюсь только ночью, чтобы раздеться, как, например, вчера. То есть сегодня. Какие там семинары, о чем ты?

– Ну, не знаю… Надо как-то рационально использовать время и силы. Есть выходные, отпуск.

– Выходные, отпуск – куча других бытовых дел найдется. Да и семинары всякие не бесплатно же.

– Не так уж дорого они стоят.

«Что есть для тебя недорого? – подумал Данила. – Молодец ты, ничего сказать, живешь за чужой счет и в ус не дуешь. А тут от зарплаты до зарплаты маешься, даже накопить на что-то не всегда получается, какая-нибудь хрень случится непредвиденная – вынь да положь, а то и в долг влезь».

– А ты, значит, духовно развиваешься… Есть успехи? Может, третий глаз открылся?

Взгляд Ксении стал укоризненным.

– Ты думаешь это так просто? Я хотя бы стараюсь. У меня все впереди, я уверена, что на правильном пути, – гордо сказала она.

Данила поспешил ее успокоить:

– Не сомневаюсь, у тебя все получится.

Разговор с Ксенией получился, по сути, пустой. Кроме прописных истин ничего нового она не сказала. Стало очевидно, что ее беседы с разными гуру не более, чем экзотический вид тусовки, банальное участие в модном тренде среди определенных обеспеченных слоев общества, для которых достаточно и поверхностных знаний о тонких материях. А в теории все мы молодцы.

Минут через тридцать за Ксенией приехал муж, и она, расцеловав всех, ушла. Следом засобирался Жора, Данила тоже вызвал такси. «На ход ноги» пили трижды. После первого раза мир все-таки раздвоился, после второго все закурили прямо в комнате и дружно спели «Черного ворона», а после третьего Данилу вырвало в туалете. Это было последнее, что запомнилось в тот вечер.

Глава 6

Выспался и ощущаю прилив сил. Немного, но я уже могу двигаться, точнее, вращать вокруг себя пространство. Окно еще увеличилось, и теперь оно как большой телевизор на удобном расстоянии. Твоя жизнь в окне озарила часть пространства, но кроме света, тающего во тьме, ничего не появилось. Очевидно, есть только я и ты: я здесь, ты – в окне своей реальности.

Правильно сказала Ксения: для начала надо поверить. Поверить и умом, и сердцем, и душой, искренне и без сомнений, даже в те трудные минуты, когда все против тебя. Так истинный верующий убежден, что впереди его ждет удача.

Ты тоже правильно понял: сижу здесь, как в тюрьме. Как благородная птица в клетке. Мне надо освободится из нее, то есть пробудиться окончательно и больше не проваливаться в сон, чтобы связь между нами не обрывалась. Так ты сможешь совершить Поступок, если отважишься бросить вызов судьбе. Вопреки предопределению человек может изменить судьбу, создать свою точку отсчета благодаря непоколебимой вере, бесконечная сила которой проявляется через меня от Высшего Источника. Я тот самый, кто открывает Его дары. Я твое бессмертное начало на веки вечные. Я единственный, кому ты всегда можешь довериться.

Бросить вызов судьбе – значит не только вмешаться в ее план, но и возможность получить Пропуск напрямую к Свободе, минуя следующие перерождения, необходимые для полноты Опыта. Пропуск – единственный Подарок в жизни, который выдается только за Поступок, ибо нет ничего величественней, чем совершить то, что будет направлено Волей наперекор установленному Порядку ради благородной цели. Пропуск позволяет сразу после смерти сделать с моего уровня решающий рывок к Свободе, и в твоих интересах, чтобы так закончилось нынешнее воплощение – только в этом случае можно сохранить себя навсегда и наслаждаться раем лично.

Нужен Поступок, и не важно его содержание. Он способен преобразить внутренне, изменить оценку ценностей, окончательно отбросив всякую шелуху. Он вдохновляет даже тогда, когда будущее предвещает тоску и обреченность. Настоящий Поступок всегда выделяется странностью, осуждаемым безумием, волшебством, и, кажется, будто все, что происходит – нереально; разве может быть иначе, если я из другого мира? Настоящий Поступок никогда не приводит к гибели, однако по накалу сродни подвигу, потому как тоже несет в себе самопожертвование, освобождающее место для Пропуска. Однако любое событие, малое или грандиозное, не станет Поступком без меня, потому что в нем не будет частицы Высшего Источника, того маяка, что выделяет достойного человека. Обыкновенный поступок если и обладает Силой, то его значимости все равно не хватит наполниться Опытом – такой поступок лишь станет весомым дополнением для следующей жизни, которая окажется в руках уже другого человека.

Чтобы Поступок стал самим собой, надо совершить путешествие. Оно дает нужные навыки для главного Путешествия после Великого Окончания, когда больше не останется никаких привязанностей и повсюду будет простираться безграничный океан удивительных открытий во множестве миров. Земное путешествие – это тренировка и одновременно способ показать свою готовность двигаться навстречу неизведанному.

Путешествие нельзя путать с поездкой, зачастую вынужденной внешними причинами, а не внутренним велением и совершаемой без страсти. В поездке нет охоты к приключениям и жажды познания, а значит (на уровне куда выше, чем мой, на уровне Ангелов), не запустится механизм настройки навыков. Впрочем, может случиться так – и замечательно – что во время поездки радость сменит безучастие, и с этой минуты прежде пустой путь станет правильным. Как солнечный свет рассеивает ночные иллюзии, так и радость высвечивает собой настоящее путешествие среди ложных.

Каждому доступно совершить хоть одно, пусть даже короткое путешествие. Его хватит, чтобы заявить о себе Высшему Источнику. Дорога может вести в поликлинику или за границу, вдоль реки или через горы, по тротуару или полю, к морю или в лес. Какая разница, если мы будем вместе? Ведь наша цель – найти свой счастливый случай. Можно отправиться спонтанно или по плану, налегке или с чемоданами, самолетом или под парусом, пешком или «посылкой» по турпутевке. И как бы трудно ни было, на каждом метре и с каждым вдохом все на пути будет благоволить удаче, когда и ветер, и солнце, и всякий новый день станут союзниками.

Опознать меня в физическом мире несложно: я всегда ощущаюсь потеплением в животе, но иногда тревожным напряжением, как сигнал опасности. Пока я не выберусь из клетки, то смогу пробуждаться лишь ненадолго, иногда совсем на чуть-чуть, но обязательно буду возвращаться снова. Главное – не забывать обо мне за множеством проблем бытовой суеты. Ко мне надо идти непрерывно, пока мое тепло не станет нормой.

Глава 7. Родственники

– Але.

– Сынуля, привет. Ты еще спишь? Я тебя разбудила?

– Не, только проснулся, за минуту до твоего звонка. – Данила зевнул и приподнялся на подушке. – Как дела, ма?

– У меня все хорошо. Как ты? Не замерз?

– Да нет…

– На улице уже холодно. А в квартире тепло? Батареи горячие?

– Теплые, в квартире тоже тепло. А у тебя?

– И у меня тепло.

Еще несколько лет назад такой разговор выглядел бы примерно так:

– Да.

– Сынуля, привет. Ты еще спишь? Я тебя разбудила?

– Есть немного. Чего, ма?

– Переживаю, ты не замерз?

– Ну с чего вдруг замерз-то? Что за фантазии?

– На улице уже холодно. А в квартире тепло? Батареи горячие?

– Горячие, горячие, я в порядке. Ты за этим позвонила, что ли, ни свет ни заря?

С годами человек становится сентиментальнее и даже от душевного эпизода в фильме может вдруг пустить слезу: остывает после бурной молодости, смотрит вокруг поумневшим взглядом и понимает, что все могло быть намного лучше. Но прошлое не вернуть.

Однажды, пересматривая старенький семейный альбом, Данила загляделся на мамину фотографию тридцатилетней давности – он уже и забыл, как тогда выглядела мама. На него смотрела молодая красивая женщина с добрым и уверенным взглядом: на лице ни морщинки, на голове ни одного седого волоса. За, казалось бы, неспешным ходом времени трудно увидеть текущие изменения, пока не остановишься, чтобы оглянуться. Тогда отец еще был жив, а старшая сестра не вышла замуж. С тех пор мама сильно постарела, стала бабушкой, и теперь любой день может оказаться роковым. «Неизбежно придет тот час, когда мамин голос перестанет звучать», – подумал Данила и печально вздохнул.

Отец ушел из жизни рано, всего-то в тридцать восемь. В памяти сохранилось только два ярких связанных с ним воспоминания, если не считать тягостных похорон. Первое – родом из детского сада, куда папа пришел вечером забрать сына домой, а Данила и еще двое мальчишек, дурачась, переоделись в девочек. Увидев своего ребенка в таком виде, отец посуровел. Не было слышно, что он высказывал воспитательнице, но та как-то неуверенно оправдывалась. Помогая же сыну переодеваться, папа его отчитывал:

– Что это тебе взбрело в голову? Ты мальчик, будущий мужчина, защитник родины и опора для всей семьи. У меня уже есть дочь, а ты – мой сын. Чтобы больше такого не было, понятно? Посмотри на меня и скажи, что тебе понятно.

Взгляд отца был требовательный, но любящий.

– Я понял, па, больше не буду.

Много позже Данила проникся тревогой отца, ведь в то время он мог и не знать, что помимо геев существуют еще трансгендеры, и если бы отец не заявил тогда свой решительный протест, неизвестно, что отложилось бы в подсознании мальчика и как бы это потом вылезло наружу. Данила давно понял, что «голубых» в мире немало, но только на четвертом десятке осознал, как их на самом деле много. А они считают, что это нормально. «Если тебе очень нравится какой-то мужчина, – рассуждал как-то Данила, глядя в потолок, – можно просто дружить. И не надо более глубоких отношений, тем более с практической точки зрения это непродуктивно и бессмысленно, хотя возможно, кому-то в кайф. Тьфу».

Второе хорошо запомнившееся событие произошло незадолго до смерти отца. Папа вернулся после двухмесячной командировки, уставший, небритый, с отпущенными усами и взлохмаченной головой. Он зашел в квартиру с сумкой на плече и, увидев всю семью, собравшуюся перед дверью при звуке открывающегося замка, широко разулыбался. Первым кинулся к отцу радостный Данила, обнял его и почувствовал, как от папиной одежды пахнет бензином и еще чем-то автомобильным. Позже, после праздничного ужина, все собрались за столом в гостиной, и папа вывалил из сумки целую кучу денег, заработанных им за тысячи километров от дома. Мама, Данила, сестра радостно считали разноцветные купюры, складывая их по разным стопкам, а папа, вытянув ноги, сидел в кресле и довольный собой рассказывал о том, как по всем скучал, как ему жилось и работалось в командировке. Тот летний день стал одним из самых счастливых в детстве. А уже осенью папы не стало – погиб в ДТП.