Монохромность

Виктор Венцель

Монохромность

Слушай, я пройду к тебе

Сквозь любые форматы,

Потому что среди других

Я – радиошторм (с)

Монохромный – одноцветный, выполненный в одном цвете, излучающий один цвет или цвета, различающиеся по яркости, но не по спектру.

Viele Leute bezeichnen Sinnenrausch als Liebe. Liebe ist vor allem geistigseelisch. Darum braucht sie noch nicht platonisch, blaß und unkörperlich sein. Aber der körperliche Zusammenklang darf nur eine Steigerung oder Auslösung des seelischen Kontaktes sein.

E.M. Remarque

Для многих людей любовью именуется чувственность. Не может быть любви без духовного влечения, но это еще не значит, что она превращается в бледное, бестелесное, платоническое влечение. Телесная близость должна быть воплощением духовной близости и духовного влечения.

Э.М. Ремарк

Часть 1

Колыбели полной темноты

Интерлюдия

В баре сегодня было тихо.

Тусклый желтый свет падал из единственного рабочего плафона высоко под потолком. Этого хватало, чтобы вырвать из привычной темноты длинную барную стойку и единственный занятый столик у дальней стены – все остальное оставалось погруженным в сумрак. Разбитый музыкальный автомат, переполненные мусорные корзины, пыльные лавки вдали – все таяло за границей светлого круга. Кажется, никто из завсегдатаев этого места не помнил, что было в дальних углах помещения – массивные лампы накаливания в причудливых абажурах, включали в полную силу редко.

Где-то там, за грязным окном, шумели проносившиеся машины, мелькали прохожие, мигали светофоры и зажигались первые уличные фонари. Классическая вечерняя суета медленно и привычно опускалась на Глекнер, пробираясь по улицам и проспектам, заглядывая в дома и квартиры, занимая почетное место в кафе и магазинах города. Но только здесь. Старый бар уже давно не принимал новых посетителей. Теперь их оставалось только двое.

Одного из них называли Симон. Второго – Хартмут. Наверное, теперь никто, включая уставшую хозяйку бара – фрау Кору, не знал настоящие ли это имена, или прозвища, к которым они так давно привыкли. Хартмут, Симон и Кора – этого было вполне достаточно.

Симон с задумчивым видом листал вчерашнюю газету, изредка чиркая простым карандашом по квадратам кроссворда, изредка вписывая слово, Хартмут меланхолично тянул уже шестой бокал темного пива за вечер, мрачно поглядывая сквозь пыльные стекла на одиноких прохожих. Все хранили узаконенное в баре молчание – темы для разговоров, бесед и споров успели закончиться уже много лет назад, поэтому говорить было больше не о чем.

Кора, безрезультатно пытавшаяся вытереть въевшееся в стойку пятно, раздраженно отбросила тряпку и теперь щелкала пультом, пролистывая каналы. Вид у нее был уставший – старый громоздкий телевизор за спиной, все чаще выдавал ошибки, да серые ряды бесконечных телепомех.

– Эй, Симон, ты же разбираешься в технике? Эта рухлядь снова ничего не ловит.

– Если телевизор выдает помехи, – философски сказал тот, кого называли Симоном, – То значит, что он сломался. И починить его, не выходя на мороз, невозможно. Значит, он останется сломанным, потому что я никуда идти не собираюсь. Но есть и другое решение и ты его знаешь: на город идет снежная буря.

– Если вы не знали, то помехи – это нежелательное физическое явление или воздействие электрических, магнитных или электромагнитных полей, электрических токов или напряжений внешнего или внутреннего источника, которое нарушает нормальную работу технических средств, или вызывает ухудшение технических характеристик и параметров этих средств, – отозвался тот, которого называли Хартмутом, – Но вы, оба, конечно скажете, что эта информация вам была не нужна, верно?

– Верно, – согласилась Кора, положив пульт на стойку перед собой, – Лучше скажи, что ты думаешь, по поводу этой бури? Неужели все начнется заново?

– Я никак не думаю, – проговорил Хартмут, поставив бокал пива на стол. Огромный серый кот со сверкающими глазами, вышедший из полутьмы зала, лениво потерся об его ногу, – Поэтому пусть нам лучше скажет Симон. Что там пишут в газетах по этому поводу?

– «…Днем 1* декабря и ночью 1* декабря ожидается сильный снегопад, в некоторых районах области, гололед, метели и шквальный ветер до двенадцати метров в секунду» – прочитал тот, которого звали Симоном, – Может, пронесет. Может, просто непогода. Кажется, прошлая буря была в разы сильнее. Или еще просто рано?

– Потерпи до Рождества, – вздохнул Хартмут и снова принялся за пиво, – Помнишь, чем все закончилось в прошлый раз?

– Тем же, чем и всегда. Времена меняются, но в Глекнере все остается по-прежнему. Даже после бури.

– Думаете, что город накроет? – спросила Кора, но уже без прошлого энтузиазма, – Как тогда? Сколько времени уже прошло? Четыре года, кажется?

– Три, – поправил тот, которого называли Хартмутом, – Время наступает, кольцо замыкается. Снова Рождество, снова буря. Хочется верить, что праздник в этот раз пройдет куда веселее, чем в прошлый раз. Правда, Симон?

– Если ты не будешь мне мешать разгадывать кроссворд, это уже будет праздник, – заметил тот, которого называли Симоном, и снова принялся за газету, – Спешить нам некуда. Поглядим, что получится.

За окном мелькали прохожие. Проезжали машины. Тускло горел плафон на потолке.

Приближалась буря.

1

Количество осадков: 0,0-1 мм.

Скорость ветра: 0-0,2 м/с

– Вам знакома история этого дома? Может быть, есть какие-то интересные факты? Уверен, что за такой срок сплетнями обрастет любая лачуга, что уж тут говорить про особняк?

Тишина, разбавленная тонким мелодичным стуком серебряной ложечки о край фарфоровой чашки продержалась чуть дольше, чем того требовал этикет.

– Нет, не думаю. Кажется, я где-то читал, что здесь прежде находился детский приют или полевой госпиталь, – короткое молчание, затем снова продолжение мысли, – Я никогда не интересовался историей, да и моя жена тоже. Дом, как дом. За время работы в У.М.Е.Р. мне доводилось видеть особняки и шикарнее.

Я одарил собеседника мимолетной улыбкой, давая понять, что услышал и понял его слова. На мгновение острие шариковой ручки замерло над белым листом блокнота, после чего я размашисто вывел на странице. «История особняка «Бог есть любовь» полна тайн и белых пятен. Установить точную дату постройки уже не представляется возможным, а размеры этого дома наводят на мысль, что когда-то здесь могла быть открыта психиатрическая больница или школа-интернат». Я поразмыслил, перечитал два последних предложения и вычеркнул последнее.

– Что вы думаете об исчезновении прошлых хозяев? Думаете это нелепая случайность, или…

– Практически ничего. Прошлые хозяева закончили свои дела в Глекнере и давно съехали отсюда. Вы же понимаете, что У.М.Е.Р. только предоставляет жилье своим сотрудникам, не меньше – не больше. Герр Бергман, передавший нам ключи от дома, не слишком-то вдавался в подробности. Почему бы вам не переговорить с ним?

– Нет, герр Хауэр, – я постарался, чтобы мой голос звучал настолько мягко, насколько мог позволить такой провокационный вопрос, – Нашу газету интересуют только правдивые мнения. Поэтому мы предпочитаем общаться только с непосредственными хозяевами и жильцами подобных мест. Чего можно ожидать от агента, единственной задачей которого является продажа или сдача этой самой недвижимости?

Мысли Хауэра тянулись медленно. Он был глуп, жаден, прожорлив и небрежен. И этот краткий портрет я с легкостью мог бы дополнить еще парой-тройкой деталей. Сейчас он в махровом халате, развалившись в кожаном кресле прямо за столом, отчаянно, будто последний раз в жизни, поглощал чай и пирожные в невероятных количествах. Я же от такого угощения вежливо отказался. Прежде чем Хауэр успел вставить хоть слово, я снова вернулся к раскрытому блокноту, успев начертать там несколько новых строк.

«Агентства недвижимости, во владении которых находится вышеупомянутый особняк «Бог есть любовь» не слишком распространяются на счет истории дома. В этом нет ничего удивительного или странного – темные коридоры, высокие мрачные потолки и пустынные холодные залы наверняка стали свидетелями кровавых расправ и жестоких преступлений. Кажется, даже в углах гостиной затаилось нечто зловещее». Я кинул взгляд на последние слова и остался ими доволен. Конечно, возможно, с мрачными потолками и холодными залами я переборщил, но смотрелось именно так, как нужно. На самом деле, гостиная, в которой герр Хауэр принимал своего гостя из местной газеты, была довольно светлой и уютной, а потрес3кивающий камин в углу комнаты, играл яркими язычками пламени. Но писать об этом в разделе, посвященном загадочным и мистическим местам нашего города слишком уж глупо. Читателям нужно совсем другое.

– Вы были свидетелем чего-нибудь необычного, сверхъестественного, герр Хауэр? – спросил я с неизменной лучезарной улыбкой, – Есть что-то действительно заслуживающее внимания?

Хауэр посмотрел на меня поверх чашечки с легким прищуром, словно пытаясь понять, издеваюсь ли я над ним, или говорю вполне серьезно.

– Не думаю, что понимаю, о чем вы говорите… как вы сказали ваше имя?

– Меня зовут Килиан Граф, – отозвался я, снова вешая фальшивую, но вполне правдоподобную улыбку на лицо, – Я имею в виду, не сталкивались ли вы с чем-то загадочным или мистическим в этом доме? Старые особняки хранят много тайн.

– Ну и бредовый же у вас материал для статьи, – Хауэр осклабился так отвратительно, что я искренне пожелал ему хлебнуть мышьяка вместо чая, – Ну откуда в этом месте взяться потусторонщине? Не считать же мистикой ветер, который воет в щелях из дальних комнат или скрип черепицы, когда выпадает снег?

– Конечно, нет, – ответил я, не пряча улыбки, словно этот олух напротив, и правда, сказал нечто смешное, – Меня интересует что-нибудь более глобальное.

Ручкой в блокноте я сделал быструю короткую заметку «Как стало известно, старый особняк насквозь пропитан мистикой и загадками. Хозяин дома Николас Хауэр утверждает, что слышал вой в давно покинутых кабинетах и залах, а в снежном шорохе можно разобрать…»

– Так говорите, что ваша газета занимается всей этой паранормальный ерундой? – очередной вопрос Хауэра сбил меня с мысли и не дал закончить предложение, – Неужели кто-то это читает?

– Да. На оба ваши вопроса – да. Только с одной поправкой, мистикой занимается не вся газета, а только определенный ее отдел, – отозвался я мягко, чиркая ручкой в блокноте, – А что касается читателей, то вы понимаете, как люди любят страшные истории, не так ли?

– На мой взгляд, страшных историй хватает и в жизни, – ответил Хауэр, и почему-то обиделся, – Взять хотя бы эти исчезновения в городе, которые начались в Бринкерхофе и добрались уже до Глекнера. Почему бы вам не писать о них?

– Этой статьей занимается другой репортер, – лаконично сказал я, все еще гадая, как закончить последнее предложение. В конце концов, я написал «… а в снежном шорохе можно различить шаги давно ушедших и позабытых» и остался доволен. Конечно, материал придется переделывать, но для сырой основы вполне сойдет. Колонка «Тайны города» редко выходит на первую полосу – для этого нужно найти сенсационный материал, так что приходится довольствоваться тем, что есть.

Я отложил ручку в сторону, сделал глоток слишком сладкого чая и кивнул головой.

– Вернемся к теме нашей беседы, герр Хауэр. А что ваша супруга? Она не замечала ничего необычного?

– После того, как она узнала, что беременна, ничего более необычного уже не может произойти, – заявил Хауэр, самодовольно улыбаясь, – А сейчас она слишком занята хлопотами к предстоящему Рождеству, так что ей не до глупых сказок.

Глупые сказки. Хорошее название для статьи, но что этот ожиревший осел, может знать о настоящих древних сказках и преданиях? Проблема нынешнего поколения эпохи знаний в том, что мы играем словами и понятиями в тех сферах, о которых даже не имеем представления. Я постарался, чтобы мой голос звучал, как прежде, мягко.

– И все таки, неужели за все время, проведенное здесь, вы ни разу не столкнулись с чем-то необычным?

– Нет, ничего необычного, кроме того, что мне уж очень нравится этот дом, хоть он и слишком безвкусен, – сказал Хауэр, внезапно сделав серьезное лицо, – Но я думаю, что это немного не тот материал, который нужен вам для статьи, верно? Подождите-ка, а когда эта статья выйдет в тираж? Я бы с удовольствием купил газету. Вы же укажите мою фамилию?

– Если вам будет угодно, – сказал я, улыбнувшись чуть шире, чем следовало, – Большинство предпочитает оставаться инкогнито. Так сказать, становятся анонимным источником информации.

– Нет-нет, укажите мое имя полностью. Так и пишите: Винсент Андреас Хауэр, владелец особняка. Вы так и укажите это в статье? Вам продиктовать по буквам, или вы уже записали?

Я склонился над блокнотом, старательно выводя букву за буквой «Мое имя Винсент Андреас Хауэр, и я идиот». Подумав, я сделал пометку и поменял на «жирный идиот». Собственная шутка показалась мне донельзя смешной.

– Записал все верно, герр Хауэр, – сказал я, впервые за беседу улыбаясь искренне, – Слово в слово, как вы и хотели.

Хауэр благосклонно кивнул головой.

2

Если верить мировой статистике, то каждые сорок секунд в мире происходит одно самоубийство. Следовательно, за один час происходит порядка девяноста смертей. Когда наш мир окончательно сойдет с ума, и ему внезапно потребуется что-то новое и эксцентричное, эти знания можно будет использовать с большим успехом, заменив ими привычные понятия сроков и времени. К примеру, сорок пять жизней потратил на дорогу от дома до работы, десять жизней на утренний разговор с коллегами, двадцать смертей на кофе, девятьсот жизней за один рабочий день. Выкурил сигарету у входа– вот еще две смерти в копилку, да на обед потратил еще полсотни. Опоздал на автобус, занялся сексом, выпил с друзьями – все отмечается чужими жизнями, как метками на циферблате. Любопытно будут смотреться записи в объяснительных, рецептах, инструкциях – опоздал в офис на шестьдесят две смерти, потому что машина спустила колесо? Запекать в духовке сто восемьдесят смертей подряд при температуре не ниже двухсот градусов? Принимать лекарство за сто смертей до каждого приема пищи?

Принимать лекарство. Эта мысль плотно засела в голове, как мелкая заноза в пальце. Две таблетки я принял еще утром, перед поездкой на работу. Еще две успел принять перед написанием статьи. Нелетор – волшебная палочка нашего времени. Если бы не он, то возня со статьей заняла бы у меня куда больше времени. Стимуляторы – квинтэссенция бодрости, дающая бесконечные кредиты дофамина и энергии всякому желающему. «Ты же понимаешь, что любой кредит нужно будет выплачивать, правда?» – спрашивал меня тот парнишка, Клаус, на карту которого поступали деньги за каждую новую дозу. Я оторвал руки от клавиатуры, недовольно отметив, что пальцы снова начали слегка дрожать.

Так о чем это я? Точно, о новой мере времени, так необходимой нашему обществу.

Нужно будет отметить это в какой-нибудь новой статье, пока эта идея не пришла в голову кому-то другому.

Девяносто смертей я провел этим в дороге в редакцию, еще двадцать потратил на покупку кофе в картонном стаканчике перед работой, три смерти разменял на сигарету у входа. Двести семьдесят смертей ушло на написание и обработку предпоследней статьи. Весьма объемная работа, озаглавленная «Колыбели полной темноты», вылепленная мною из пустышек и клише была отправлена редактору по внутренней почте не меньше получаса назад. Уложиться в срок – это еще только половина беды. Придирчивость начальника отдела – проблема гораздо серьезнее. Работа в газете накануне праздника – настоящий ад, в котором вместо грешников горят дедлайны, пылают незаконченные дела и воскресают давно забытые проблемы. Каждый отдел работает на износ, а электронная почта внутренней связи полнится все новыми и новыми материалами, возвращенными редактором на доработку. В прошлом году, мою статью возвращали трижды, в позапрошлом порядка пяти раз, пока моя настырность просто не встала редактору поперек горла. Чего ожидать в этом году оставалось только гадать.

Теперь я пытался справиться со статьей, посвященной старинным особнякам и историческим местам Глекнера. Изначально, источников было шесть. Особняк на выезде из города, развалины церкви за мостом, маленький отель у центральной дороги, пара завалившихся домов позапрошлого века, да старый Маяк. Но в результате все пошло наперекосяк, материала оказалось преступно мало, интересных фактов и идей еще меньше. Расшатанное стимуляторами настроение медленно, но уверенно шло к самому дну, оставляя после себя только выжженную пустыню полнейшего разочарования в собственных силах.

Штефени Бродберк – миловидная блондинка с тонким капризным лицом и глубокими, как море, серыми глазами за соседним столом, отвернувшись от ноутбука подмигнула мне и улыбнулась. Мы пытаемся строить с ней отношения уже третий месяц. Познакомились мы здесь, в редакции, а камнем преткновения стали книги.

Да-да, именно книги. Это то, что всегда объединяло меня и Штефени. Только если для нее чтение было просто приятным времяпрепровождением, то для меня оно превратилось в настоящую наркотическую зависимость. Штефани предпочитала Гёте, Виланда и Шиллера, я же глотал одну за одной книги Кинга, Кунца, Лассавица, Мёрса и Франке. На этом мы и сошлись около полугода назад, когда Штефани, выпускница факультета журналистики переехала из Берлина в Глёкнер. Несмотря на яркую внешность, изысканный вкус и острый живой ум, она была не слишком-то удачлива в личной жизни, да и карьера журналиста в желтой газете оставляла желать лучшего.

Штефани успела привыкнуть к шикарной жизни за годы в столице. Насколько известно, в прошлом она была преуспевающей ведущей на одном из центральных каналов, но однажды все планы пошли наперекосяк. Я никогда не спрашивал причину – а она не говорила сама. Теперь она страдала от отсутствия славы, денег и признания публики. Порою, даже слишком сильно.

Я отвлекся от мыслей и рассеяно помахал ей рукой – выглядело это донельзя глупо и жалко.

– У тебя что-то случилось, Килиан?

– Ничего такого, чего не случалось раньше, – веско отозвался я, стараясь улыбнуться. Образ двух белых таблеток внезапно возник перед глазами так ярко, что мне пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы отвлечься. Нелетор нельзя принимать слишком часто. Последний раз подобные опыты закончились довольно плачевно, а сам я чуть не угодил в реанимацию с отравлением. Приходится довольствоваться более легальными заменителями, вроде кофеина, чтобы выдержать нужный срок. Не слишком полезно для сердца, но жить вечно точно не мой конек, – Как там твоя статья? Уже отправила Деннису?

– Газета с моим последним материалом должна выйти как раз в Сочельник. Время меня не поджимает. Если хочешь, можешь взглянуть на начало. Скажешь, как тебе.

Я поднялся на ноги, подошел к столу Штефени, ласково обнял ее за плечи и наклонился к монитору, прищурившись на тусклый голубой свет.

– Только слишком не критикуй, – шепнула она, проследив за моим взглядом, – Это моя первая серьезная работа.

Никогда не любил читать то, что меня просят другие, но отказаться было никак нельзя. Я поправил сползающие с носа очки и наклонился еще ближе.

«Темное Рождество в Глекнере: тайнам нет конца.

Сегодня, 1* декабря, центральное управление полиции печально известного последними событиями нашего маленького городка Глекнера, засвидетельствовало очередной факт исчезновения человека. Новой, шестой жертвой за столь краткий срок, стал студент медицинского колледжа Фридер Тимо 19** года рождения, не вернувшийся домой после занятий. Камеры, расположенные по всему периметру учебного заведения на Мельс 160, зафиксировали, как Фридер утром входил внутрь, но обратно он так и не вышел. В данный момент, управление полиции отказывается комментировать ситуацию и не раскрывает всех подробностей дела, а волонтерские поисковые отряды имени Девы Марии, сформированные двумя месяцами ранее, снова вернулись к своей работе. Пресс-конференция, где родители Фридера выступят с заявлением на местном телевидении, состоится завтра, 1* декабря в 18.00.

Череда загадочных исчезновений держит в ужасе весь Глекнер почти восемь недель, а улицы города теперь полнятся слухами и домыслами. Комендантский час, упраздненный шесть дней назад, снова вступает в силу с сегодняшнего вечера.

Напомним, что первым человеком, пропавшим в Глекнере за последние два месяца…»

Я не стал читать дальше, выпрямился, удовлетворенно кивнув головой.

– Что скажешь? Все совсем плохо?

– Очень даже достойно, – гладко соврал я, – Думаю, получится замечательная статья. Эта тема с исчезновениями у всех на слуху, Штеф, ты не можешь ошибиться, работая над ней. У тебя все обязательно получится.

Статьи о загадочных исчезновениях заполонили первые страницы газет последнего времени, пестря мифами и леденящими кровь рассказами. Придумать что-то новое на таком поприще тяжелая задача, хоть история проста, как детская сказка: есть город Глекнер. В городе Глекнер два месяца назад начали исчезать люди. Без свидетелей, без предпосылок или логической связи. Был человек – человека не стало. При этом вещи его лежат на месте, книги стоят на полках, компьютер включен, ужин греется на плите. Новое письмо так и осталось недописанным, фильм остановлен посредине, дверь квартиры заперта изнутри. Кто похищает несчастных, или куда они уходят сами – темная загадка Германии этого злосчастного года. Полиция разводит руками, власти воздерживаются от комментариев, журналисты и сумасшедшие строят сотни конспирологических идей. Кто-то сводит происходящее к мистике, кто-то уверен в кровавой череде серийных убийств , а кто-то считает, что это вторжение инопланетного разума или проявление воли Божьей. Такими темпами совсем скоро начнется паника и массовая истерия. Люди теперь исчезают отовсюду. Из своих домов и квартир. Из школ и детских садов. Из борделей и баров. Пугает не сам факт исчезновения или пропажи: неизвестность куда страшнее. За два месяца полиция или волонтеры не обнаружили ни одного тела, а это уже наводит на размышления.

Я мрачно представил себе лицо Денниса Шимбера ответственного секретаря, главы нашего отдела, если статья Штефени окажется на его столе в первоначальном виде. Да он сожрет от злости свой безвкусный галстук, который меняет ежедневно по нескольку раз. Но это еще половина беды. После этого ей придется выслушать унылый бесконечный монолог на тему правил написания текста с соблюдением всех необходимых аспектов и ремарок. Это будет даже пострашнее исчезновения. Сам жирный олух последнюю статью набирал не меньше пары-тройки лет назад, как раз перед тем, как приблизиться к правящей верхушке, а теперь, скорее всего, даже не знал, как включить Word. Деннис, конечно, не хозяин газеты, но держит себя так, словно является, по меньшей мере, канцлером. Про моего руководителя можно было бы сказать, что его испортили власть и деньги, если бы у него были власть и деньги, и если бы он раньше просто не был дерьмом.

Каждая жизнь, каждый пропавший человек – это отдельная история, своя комната, целый особняк или мавзолей, куда заколочены двери. Я успел подумать, что название «Колыбели полной темноты» подходит для статьи об исчезновениях в городе куда лучше, чем «Темное Рождество», но не сказал ни слова.

– Хочу, чтобы ты прочитал ее целиком, когда я закончу, – Штефени широко улыбнулась. Не знаю, поверила ли она мне, – А что на счет твоих домов с привидениями? Уже нашел дорогу на тот свет?

Слова Штефени были так к месту, что я почти расхохотался.

– Ничего интересного. Пустышка на пустышке, – улыбнулся я, пытаясь сдержать смех, – Хотя если среди наших читателей есть те, кто покупает «Wahres Deutschland» и верит в написанное, то поверить в мистику на моем месте – мелочь. А что до статьи, никак не могу собраться с силами. Сегодня точно не мой день.

– Тебе нужно развеяться. Сколько дней ты уже работаешь без выходных? Или правильнее сказать, месяцев?

– Ты же знаешь, что я не слишком люблю выходные, – отозвался я, смутившись, – Не знаю даже, чем можно себя занять…

– Можем сходить куда-нибудь после работы, если хочешь, – предложила Штефени, пожав плечами, – К примеру, в то кафе, где мы были на той неделе…

– Хорошая идея, – механически согласился я, снова цепляя на лицо искусственную улыбку, – Как только закончу с делами. Ближе к обеду отправляюсь на маяк – Шимблер сказал, что нашел там новую сенсацию для моей колонки. Можем туда поехать вместе, если ты согласна. Я постараюсь быстро управиться…