Работа над ошибками

Мама к этому времени уже успела разуться, помыть руки и проинспектировать квартиру. Даша не спеша разбирала покупки, когда услышала крик матери.

– Ты что, горошек открыла? – возмутилась она.

– Й-й-й-а… Я… Да, а что?

– Это был горошек на твой день рождения! Обалдеть! Это ж надо было додуматься! – она возмущенно посмотрела на отца.

Тот не выказал ей поддержки, но застыл в дверном проёме кухни, скрестив руки на груди.

– Та-а-ак…– продолжала мама. – Ты ещё и весь творог перевела!

– Почему перевела? – обиженно спросила Даша. – Ты же даже не попробовала.

– Да я уже не хочу ничего пробовать! Так. Стоп. Ты чай новый заварила? Я только утром заварник залила.

– Да он уже весь испитый был, – уже дрожащим голосом оправдывалась Даша.

– Вот как ей объяснить? – устало спросила у отца мама. А потом обратилась уже к Даше: – вот как тебе объяснить? Мы же уже говорили. Нам с отцом задерживают зарплату. Ты даже не думаешь о том, какие у нас счета за коммуналку! Кстати, я всем напоминаю, что свет за собой надо выключать! Одежда, опять-таки, просто горит на тебе. В школе поборы. Накопишь тут на дачу, как же! Сапоги я ношу уже шесть лет! На море занимать приходится! А горошек я покупаю только на Новый год и на твой день рождения. Не на мой, не на папин, а на твой. С творогом я хотела сделать пирог в выходные.

Глаза у мамы наполнились слезами, и она ушла в ванную, откуда через некоторое время раздались всхлипы и шум воды, который, видимо, доложен был эти всхлипы скрыть.

– Ну что же, – как можно более непринужденно хлопнул в ладоши отец, – а я бы не возражал, если бы меня покормили.

В молчании они сели с Дашей за стол. Отец отломил кусок свежего хлеба и принялся за салат.

– А я тебе скажу, оно того стоило, – подмигнул ей папа, – а то гости придут, всё сожрут. Без горошка проживут. А что там, говорят, чай у нас есть. Не нальешь?

– Да, конечно. Ой, – всплеснула руками девочка, – так я компот ещё сварила, может, компотика хочешь?

– Я надеюсь, он не из замороженной вишни? – осторожно спросил папа.

– Нет, из сухофруктов.

– Тогда неси, – выдохнул он, – и это, захвати там графинчик в холодильнике. Ага, его. И маленькую стопочку.

Вода в ванной смолкла, и вскоре за столом появилась мама. Спокойная, тихая, с опухшими веками.

Она молча положила себе салат.

– Очень вкусно, – тихо произнесла она через некоторое время.

– Мама, я хотела помочь…

– Подожди, доченька. Я не должна была ругать тебя и кричать. Ты молодец, я вижу, что ты и порядок навела, и приготовила. Но и ты, в конце концов, не маленькая! Пойми: сейчас не самое простое время, и мы с папой вынуждены на всём экономить. Это не твоя вина, но мы все должны с этим считаться.

– Если хочешь, мы можем не звать гостей, мам.

– Нет, – категорично заявила мама, – праздник будет, как положено. Разберемся. А если ты впредь захочешь мне помочь, то спроси меня – я скажу тебе, что нужно делать.

Даша виновато кивнула.

Потом за ужином они обсудили школу, затем родители говорили о работе, после чего всё семейство перекочевало к телевизору. Мама за вязанием увлеченно смотрела «Привидение» с Патриком Суэйзи, убегая во время рекламы мыть посуду.

Перед сном Даша слушала, как за стеной ругаются родители, а сама она тем временем пыталась осознать произошедшее. Как она могла забыть, какие времена за окном? Как она могла снова впасть в детское чувство защищенности, безопасности. Как?

Глава 13

Говорят, что интуиция – это скрытые знания. Весь накопленный жизненный опыт, спрятанный в глубинах подсознания, перерабатывается и трансформируется в предчувствие.

Видимо, именно поэтому, когда утро не задалось, у Даши возникло ощущение надвигающейся беды. Сначала она проспала, из-за чего не успела позавтракать, затем пропустила автобус, в ожидании следующего вымокла под дождём, а дальше – снежным комом: опоздание на урок, скверное настроение и вопли разгневанной учительницы.

– Простите, я больше не буду, – заученно и без энтузиазма в третий раз повторила Даша.

– Всё, урок уже начался – звонок прозвенел, – менторским тоном оповестила её учительница истории.

Даша отметила про себя, что через время многое оказалось другим: не таким большим, не таким страшным, не таким важным. Одна вот только историчка также раздражала своим надтреснутым голосом, крючковатым носом и гадким характером.

– Послушайте, – устало произнесла Даша, – урок же всё равно ещё не начался. Я опоздала на несколько минут. Обещаю, что впредь это не повторится. Мы дольше препираемся – я бы уже успела зайти в класс и приготовиться к уроку. Давайте вести себя разумно.

Историчка несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот. Учительница редко моргала, и во взгляде её читались удивление, растерянность и ярость. Вскоре она снова обрела речь и произнесла то, что всегда припрятано в рукаве у любого учителя.

– Родителей – в школу. А сейчас. Быстро. К директору, – отрывисто прошипела она, и некоторое время подумав, добавила, – нахалка.

В классе раздавалось довольное хихиканье и шушуканье.

По пути в кабинет директора Даша грызла себя: «Вести себя разумно. Нашла, кому сказать. И это ж теперь маме скажут. Мало мне проблем с родителями, видимо. Вести себя разумно… Вот же балда…» Периодически она останавливалась, вздыхала, бормотала под нос и качала головой.

Миновав длинный коридор, она остановилась у закутка с двумя дверьми: завуча и директора.

– Можно? – постучала она.

– Да-да, – директор поднял голову от бумаг. – Даша? Проходи.

Девочка зашла в кабинет, залитый светом, особенно ярким после полумрака коридора.

– Меня к вам Ирина Фёдоровна отправила, – виновато сказала она. Её покаянный вид не был наигранным – оказаться на ковре у старика-директора ей действительно было стыдно. Прежде в его кабинете она бывала лишь по поручениям учителей, пару раз – для подготовки к важным школьным мероприятиям, и один раз – после выпуска.

– Рассказывай, – со вздохом произнес директор, жестом приглашая Дашу сесть.

Услышав пересказ недавней перепалки, предшествовавших ей неудач и сделанных по пути выводов, директор нахмурил брови.

– Хм, – откашлялся он, – вот что, посиди-ка здесь.

Он выбрался из-за стола и вышел. Через пять минут он вернулся с листком в руках.

– Это задание. Параграф и вопросы, – протянул о Даше листок, исписанный рукой исторички, – до конца урока будешь у меня в кабинете читать учебник. На следующем занятии у тебя всё от зубов должно отскакивать. Хорошо?

– Да, спасибо, – расплываясь в улыбке сказала Даша.

– Я тебя не поощряю, – заметил он.

– Я знаю.

– Но и не наказываю.

– Я знаю.

На этом разговор закончился, и вплоть до звонка девочка не отрывала глаз от книги. Директор иногда поглядывал на неё, ухмылялся и продолжал разбирать ворох бумаг.

Если не брать в расчет неприятный инцидент, день шёл своим чередом. Помимо истории, Дашу ожидали уроки труда, музыки и физкультуры – именно то, что нужно было, чтобы расслабиться и перезагрузиться.

Надеясь, что худшая часть дня уже позади, Даша в компании школьных подружек шла домой. По пути она радовалась тому, что уроки, казавшиеся в детстве бесконечными, теперь пролетали, как одно мгновение. Это меньше, чем две пары. Это меньше, чем половина рабочего дня.

Поздняя осень походила на раннюю весну, когда в хмурости чудится игривость, а оголенная природа словно собирается распуститься новыми красками. На смену утру приходил день. Свежий воздух, легкий ветер и выглядывающее порой солнце пробуждали желание бежать, прыгать по лужам и улыбаться. Школьные подружки, с которыми Даша привычно шла домой, болтали о чудесах, магии, загробном мире, колдунах и домовых.

– А я тебе говорю, я видела! – настаивала Света. – Я видела домового, я тебе говорю. Клянусь сердцем матери!

Слова были обращены к другой однокласснице, Лиде, и призваны доказать правдивость рассказа о том, что Свете пришлось вступить в контакт с домашней нечистью.

– Может, это кот был? – уныло спросила Даша.

Ей так наскучили за последние дни разговоры о куклах, ведьмах, сериалах, учителях, уроках, родах и обо всём, что будоражило детские умы.

– Да я тебе о́твечаю, – с ударением на первый слог доверительно произнесла Света.

Это тоже должно было доказывать правдивость, и, очевидно, Лиде аргументов хватило. На её детском лице читалась борьба сомнений с доводами (клятва сердцем матери и «о́твечаю»), и она сдалась.

– Ну не знаю, может, – смущенно согласилась Лида.

– Точно говорю. А потом у нас пропали деньги. Я думаю, что это был домовой. Я не брала. Я вам о́твечаю, – доверительно произнесла она.

Лида кивнула, демонстрируя, что больше доказательств не требуется.

– Мама искала, папа искал, я им говорю, мол, точно домовой взял, а они на меня наорали, – продолжала Света.

– Много пропало? – спросила Даша.

– Не знаю, наверное, много, они так искали!

– Нашли хоть?

– Да, нашли.

– И где?

– Да откуда я знаю! Где-то у себя в комнате, я не спрашивала, нашли же.

– Так и причем тут домовой? – спросила Даша.

– А кто их мог переложить? Мама не брала, папа не брал, я не брала, всё до копеечки на месте, а в тот день я видела домового. Это же как дважды два! Зря мы тогда вызывали домовых…

– Слушай, а может, просто забыли, куда положили? – не могла успокоиться Даша.

– Ты что, не веришь мне, да? Мы же все вместе вызывали домового, ты сама видела, что карандаши шевелятся, а теперь не веришь, – обиженно произнесла одноклассница.

– Да почему, верю… – безразлично протянула Даша.

Очередной бесполезный разговор. Не первый и, видимо, не последний – ещё долго ей предстоит изображать ребенка. А так хотелось бы интересной беседы. Или, на худой конец, обыкновенной болтовни, такой, когда пропускаешь автобусы, чтобы продолжить трепаться с подружкой о работе, отпуске, ремонте, ветеринарах и распродажах.

При мысли о переходном возрасте она вздохнула.

Её размышления прервал голос Светы.

– Они так орали на меня… Когда я вырасту, я не буду орать на своих детей. Никогда, – сказала она тихо.

«Будешь», – подумала Даша, вспомнив как повзрослевшая Светка отчитывала за четверку кого-то из отпрысков по телефону во время встречи одноклассников.

– Я думаю, ты будешь отличной мамой, – сказала Даша.

– О́твечаю, буду, – резюмировала Света.

Погруженные в эту беседу, они дошли до Дашиного дома, распрощались, и Даша, поднимаясь по лестнице, размышляла о том, как хрупки наши представления о прошлом и будущем.

Когда она зашла домой, мечты об отдыхе и спокойствии моментально развеялись.

– Явилась, – мама, уперев руки в боки, встречала её на пороге.

– Привет.

– Не приветкай мне тут. Ты как себя в школе ведешь? С каких пор ты такая дерзкая?

«Как она узнала, нет же мобильных телефонов ещё, кто ей мог сказать?» – думала Даша, вспоминая утренний конфликт со скрипучей историчкой.

– Как ты узнала? – вслух спросила она.

– А ты думала, я не узнаю! – грозно и с вызовом ответила мама.

– Нет, просто … Интересно… Я бы сама рассказала…

– Спаси-и-ибо тебе! Рассказала бы она! Земной поклон! – мама демонстративно поклонилась. – Дашка, я тебя предупреждаю: не прикусишь свой длинный язык – я тебе сама его укорочу!

– Мам, я ничего плохого не…

– Я! Ничего! Не! Хочу! Слышать! Не доросла ещё!

– Но она…

– Не перебивай меня! Да уж, не думала, что мне придётся краснеть за тебя. Ты вообще, понимаешь, что тебе там ещё учиться? Ты хочешь отношения с учителями испортить?

– Мама, я правда ничего плохого не сделала. Меня даже директор не стал ругать – я весь урок у него просидела. Эта историчка просто на мне сорвалась. Или не знаю: комплексы, может, у неё какие-то…

– Так! Закрой рот! Понахваталась уже! Если мне ещё раз на тебя пожалуются, я не знаю, что с тобой сделаю! Хамить учителям – это последнее дело! Да и вообще – взрослым! Дожили! – мама выдержала паузу и продолжила более спокойно, видимо, с ощущением выполненного родительского долга. – Всё, мой руки, раздевайся, иди есть. Быстро.

Даша разувалась и размышляла о том, что день уже не может стать хуже, когда услышала мамин голос.

– А это что такое? – спрашивала она, указывая на наручные часы.

Внутри всё похолодело.

– Это мне… Это мне … Дали поносить…

– Кто?

– Подружка.

– Какая подружка?

– Ты её не знаешь.

– Какую твою подружку я не знаю? Кто дает ребенку такие часы? Они, похоже, дорогие! А если ты разобьешь?

– Она, она из другого класса, – Даша лихорадочно выдумывала версию, которую мама могла счесть правдоподобной. В противном случае ей оставалось либо отдать маме часы и, возможно, остаться тут навсегда, или перевести часы и… – Мам, я на день поменялась, завтра отдам…

– А ты что взамен дала?

– Я сочинение за неё написала. У меня лучшие сочинения в классе. Ирина Михайловна так сказала.

Даша точно знала, куда давить, – мама старалась сохранить строгость, но оборона уже была пробита. Мама приосанилась и подавила улыбку.

– Это все знают – что у меня самые хорошие сочинения. Вот она и предложила. Я завтра отдам, честно.

– Смотри мне. И часы убери, нечего, а то сломаешь, – сказала мама и, подумав, добавила, – и нечего за других учиться. Нашлись тоже, лодыри…

Воспитательная беседа завершилась. Оставшаяся часть вечера сюрпризов не принесла: мама лишь изредка для острастки бросала колкие замечания о характере и поведении дочери. Даша спрятала часы в комнате, но не могла отделаться от холодка, пробежавшего по спине, и испуга, настигших её в тот миг, когда она подумала, что застрянет в этом возрасте. Почему-то этого не хотелось, как раньше, когда перед сном она мечтала о втором шансе. Может быть, это неожиданное происшествие – лакмусовая бумажка, ответ на незаданный вопрос.

Пока часы исправно работали, было время подумать – с этого ли периода жизни нужно начинать работу над ошибками. Или стоит перемотать немного вперед – туда, где она относительно независима. С другой стороны, здесь уже столько всего переделано, и куда теперь – всё это?

Что ж, время подумать ещё есть, а подумать определенно есть о чём.

Глава 14

Очередная школьная неделя прошла по плану: быстро, успешно, скучно и до смешного просто. Учителя восхищались Дашиными академическими успехами, смекалкой и богатым лексиконом, одноклассники втайне завидовали и старались держаться поближе. Даша же уставала, но не от учебных нагрузок, а от необходимости ежедневно притворяться проще, младше, глупее.

Привычный ритм выходных был нарушен внезапно назначенным субботником. На улице было зябко, хмуро, промозгло, а серое небо практически легло на крыши домов.

Еле гнущиеся от холода пальцы и хлюпающий нос создавали угрозу лечения семейными методами, о которых долгие годы Даша вспоминала с содроганием. Главным врачевателем выступала бабушка, появлявшаяся по маминому звонку на пороге квартиры с кучей баночек, мешочков и исписанной старой тетрадью с рецептами. Она поила хворого отвратительными сиропами, отварами, настоями, делала примочки и ванны, не обращая внимания на любые возражения. Бабушка с деловым видом закупоривала окна, доставала все имеющиеся в доме шерстяные платки и носки, которые сама же заботливо вязала. Примерно через неделю болезнь, а с нею и бабушка, отступали, и жизнь шла своим чередом.

После уборки листьев и сухой травы у школы Даше больше всего хотелось прийти домой, отогреться в горячей ванне или поваляться под пуховым одеялом с книжкой. Ещё очень хотелось сварить глинтвейна и цедить его под интересное кино, но до этого оставалось подождать ещё лет десять. По крайней мере, можно было позволить себе чай и сладенькое – что-что, а метаболизм и фигура не могли не радовать… От мысли о том, что булочки из любимой пекарни остались в будущем, Даша застонала.

– Что ты там кряхтишь? – спросила мама из кухни и, не дождавшись ответа, приказала: – Давай раздевайся. Мой руки и иди есть.

Даша переоделась, села за стол, и тут случилось страшное: мама поставила перед ней тарелку с рассольником. Даша не любила рассольник в детстве, не смогла полюбить его и потом. Огурцы в первом казались ей чем-то противоестественным. Даша пробовала бороться с ними: она отодвигала их ложкой, зачерпывала только картошку, но склизкие зелёные кусочки просачивались всюду, пропитывали своим вкусом и запахом остальные ингредиенты, а порой казалось, что и посуду. Она нерешительно поковыряла содержимое тарелки ложкой, зачерпнула кубик картошки, попыталась его съесть, но не смогла побороть себя.

– Мам, можно я потом поем, я себя неважно чувствую…

– Да конечно, а то я не знаю, чего тебе резко нездоровится!

– В смысле? – не поняла Даша.

– Хватит придуриваться! Ешь давай! Ты рассольник цедишь, папаша твой нос воротит от холодца! Я что, по полдня должна на кухне проводить, чтобы каждому что-то приготовить? Надоело! Всё, в конце концов, суббота, я тоже имею право на выходной!

– Мама, ты отлично готовишь! Ну не могу я его…

– Ага! То есть ты всё-таки нормально себя чувствуешь! То есть всё-таки в супе дело! Ешь, я сказала, – уже взвизгнула мать, – полжизни с вами на кухне торчу!

Даша смотрела на мать, у которой от крика вздулись вены на шее, и вместо страха, который она испытывала в детстве в такие моменты, почувствовала лишь жалость. Невысокая, худенькая, ещё совсем молодая мама – моложе чем на самом деле была Даша – выбивалась из сил, бегала внутри своего колеса.

– Хочешь, я буду тебе помогать готовить? – внезапно предложила Даша.

– Ты уже помогла, спасибо!

Даша вспомнила о той злосчастной банке горошка и съёжилась. Ей хотелось помочь матери. Хотелось сказать: «Да брось ты эту бесконечную глажку, прекрати без конца натирать полы, выкинь весь хлам и успокойся – чёрный день не настанет». Хотелось просто поговорить по душам. Но она была просто ребёнком.

С высоты своего опыта и возраста многое теперь виделось другим. Прежде Даша не замечала удивительного умения мамы готовить разные блюда из одного и сравнительно небольшого набора продуктов. Замысловатые пироги, блины, оладьи, несчетное количество блюд из картошки, супы собственного изобретения, каши, приобретающие новый вкус в зависимости от добавок и способа приготовления, – лишь позже Даша поняла, каких усилий маме стоило в те непростые времена вкусно и сытно кормить семью.

Да и к тому же, подумалось ей, тот ли она человек, который должен давать советы. Мама, по крайней мере, в тридцать два имела мужа, ребёнка и не объедалась в одиночестве перед телевизором.

– Что тут опять за крики? Кулинарный террор продолжается? – с улыбкой вошел папа.

– Конечно, вам смешно! Попробуйте сами каждый день у плиты торчать! Бардак этот бесконечный за вами убирать! Хоть бы кто «спасибо» сказал! Как так и надо! – мама с грохотом швырнула черпак в раковину и вышла из кухни.

Папа достал из холодильника графин с мутной жидкостью, плеснул на дно кружки и выпил залпом. Потом он сел рядом с Дашей.

– Предлагаю сделку: ты съедаешь мой холодец – я ем твой суп, идёт?

– Я не люблю холодец, – сдавленно произнесла Даша.

– Это с каких пор? – удивился папа.

– Ну вот, больше не люблю.

– Хорошо. Я съедаю твой рассольник, а ты ешь хлеб с маслом и чаем. Но мы об этом никому не скажем.

Папа намазал кусок хлеба толстым слоем масла и протянул дочери. Масло было странным на вид и пахло маргарином, но Даша улыбнулась и откусила большой кусок бутерброда.

– Ну, вот и отлично, – произнес папа, – давай ложку. Сейчас справимся и порубимся в шахматы.

– Правда? – просияла Даша.

– Конечно, давно не занимались, уже придется заново учить, наверное.

«Ну что же, – ухмыльнулась девочка про себя, – тебя ждёт большой сюрприз.»

В этот день дочь впервые обыграла отца.

Глава 15

Каждый год семья Леоновых отправлялась на пикник, посвящённый встрече зимы. Родители говорили, что провожать зиму и встречать весну любой дурак может, а вот радоваться предстоящим холодам, ветрам и вечно хмурому небу дано не каждому.

Мама готовила много сдобных булок, покупала яблоки, морковь, огурцы, помидоры, а папа отвечал за горячие блюда: в лучшие времена – шашлыки и сосиски на костре, в худшие – только запечённую картошку.

Они брали с собой настольные игры, мяч, иногда прихватывали кого-то из друзей или родственников и отправлялись на природу.

Однажды родители поругались накануне ежегодного пикника, поэтому в течение всего следующего дня они общались только по необходимости, да и то, сквозь зубы, но своей традиции не изменили – если в мире и было что-то стабильное, так это осенние пикники семейства Леоновых.

Утро воскресенья выдалось солнечным. Мама уже намазывала сдобные розочки гоголь-моголем, папа проверял по списку сложенные вещи. Даша была готова к выходу через пятнадцать минут после пробуждения – это безусловное преимущество детства.

Дорога к облюбованному месту прошла весело, под песни и дорожные игры, и вскоре семья развела костёр у ручья. Даша отвечала за поиск хвороста для огня, мама обустраивала бивак – у неё всегда получалось естественно и уютно, как на постановочных фотографиях из журналов, над которыми трудятся дизайнер, фотограф и ретушёр. Папа нанизывал на шампуры хлеб – в этот раз обещали быть тосты на костре и печёная картошка.

Дойдя до ручья, Даша умылась холодной водой, на секунду успев задуматься о риске таких процедур для сухой кожи, но словно в ответ на это в разгладившейся воде появилось её отражение – детская мордашка. Она оглянулась на родителей – на покрывале замерла продолжающаяся весь пикник партия в шахматы, папа норовил стащить прямо из-под ножа только отрезанный кусочек огурца, а мама в ответ смеялась и неубедительно ругала его.

После обеда родители продолжили партию, а Даша рядом рисовала. В поездку она захватила альбом, карандаши и книгу с твёрдой обложкой, заменяющей ей мольберт. Раньше она с завистью смотрела на художников, пишущих прямо в центре города старинные дома, или выезжающих «на натуру». В этих складных стульчиках, обсуждениях палитры было что-то таинственное, величественное, к чему теперь Даша ощутила причастность. В последние дни она увлеченно рисовала, прочитала две книги о живописи, найденные в школьной библиотеке, и вот, впервые выехала на натуру. Было жутко неудобно: пальцы мерзли, альбом постоянно съезжал с книги, ноги затекали от сидения в неудобной позе, но Даша была поглощена рисованием и отвлекалась лишь изредка, чтобы сделать глоток чая.

– Ну что, я предлагаю тебе сдаваться, – делая очередной ход, самодовольно произнёс папа.

– Спасибо, конечно, за предложение, но я пока воздержусь, – отвечала ему мама, переставляя фигуры, – так и что там в итоге: свёкр-то на пенсию собирается?

– Да нет, говорит, пока не гонят, поработает. А там, кто знает, может, год-два и его попросят. Сама понимаешь, с деньгами как. Плюс мамина спина, плюс ремонт, – загибал пальцы папа.

– Понятно. И что, неужели ему не хочется пожить для себя? Ну что, ему рулон обоев тот нужен? Или новый шкаф? Да и сколько там той зарплаты! Копейки! И так всё здоровье уже оставил. Я не понимаю…

Папа неопределённо пожал плечами.

– Он так воспитан.

Мама некоторое время разглядывала фигуры на доске, не то размышляя о чём-то своём, не то изучая перспективы шахматной партии. Затем она сделала ход и продолжила.

– А мы? Мы так же будем?

– Как?

– Ну вот так же: до последнего надрываться за новую сантехнику или …

– … или дачу…

– Ну зачем ты начинаешь? Представляешь: сейчас бы мы на даче сидели.

– Там нет такого ручья и такого дерева.

– Там можно много деревьев посадить, настоящий мангал поставить и дом построить, потом Дашка с внуками будет туда приезжать. А мы будем сидеть на крыльце, седые благообразные старички, и отдыхать.

– Мы и сейчас отдыхаем.

– Ну ты же меня понял! Вот что им мешает с нами поехать на пикник? Отдохнуть, пообщаться. Неужели им не хочется? Какое на этот раз оправдание, чтобы не ехать? Чем они сейчас заняты?

– Что-то по ремонту делают.

– Вот именно. У них постоянно: дела, ремонт, уборка, закрутка, отмывка, оттирка, затирка, застирка. Знаешь, какое-то обслуживание потребностей организма, а не жизнь. Я их не осуждаю, я просто их не понимаю. Где в этом счастье?

– Ну, видишь как. У них свой отдых, свои развлечения. Моим бабе и деду, например, не снилось такое: валяться у телевизора весь день. Или проснуться ближе к полудню. У них были свои требования времени, представления о работе и отдыхе, у наших родителей – другие. Мы – вот такие получились. А Дашкино поколение вообще неизвестно какое будет ещё. Дашка, будешь к матери на дачу приезжать?