Астральный медальон. Хроники затомиса

Человек стоял неподвижно и, улыбаясь, смотрел на Андрея. Андрей, застыв в полуметре от него, также стоял, не двигаясь, не зная, что предпринять. Затем, словно припомнив, что в таких случаях нужно делать, стал накладывать на детину мысленный крест, который ярко высветился в его сознании, но человек не пропал, не испугался, а продолжал безмолвно смотреть на нашего героя, спокойно улыбаясь. Неизвестно, сколько продолжалась эта игра в гляделки, время словно утратило свою протяженность, но первым нарушил статус кво детина. Словно бы в чем-то удостоверившись, он отошел в сторону, открыл дверь, напротив которой стоял, и жестом пригласил Андрея войти, что он тут же и сделал.

Мальчик оказался в новой комнате, которая по ощущениям (она так же была скрыта мраком) напоминала комнату его мамы, хотя и здесь вся мебель находилась не в тех местах, где стояла в обычном мире. Но главное, что его привлекло и виделось совершенно отчетливо – это их фамильная гордость – большое зеркало ХУШ века в палисандровом багете работы знаменитого французского мебельного мастера Буля. Поверхность зеркала слегка опалесцировала и, к удивлению Андрея, не отражала ни его самого, ни окружающих предметов, но по его поверхности расходились концентрические круги. Подчиняясь какому-то неясному зову, мальчик шагнул к зеркалу, и вошел в него, словно поверхность стекла была жидкой, но непонятным образом удерживалась в вертикальном положении. В следующее мгновение он уже пожалел о своем поступке, поскольку почувствовал, что падает в полной тьме куда-то вниз, к центру земли.

Падение сопровождалось жуткой тоской и безмолвием, и если в комнатах еще можно было что-то разглядеть, то тут стояла непроницаемая тьма и полное отсутствие ощущений тела, словно вниз проваливалось его бесформенное сознание и невозможно было сказать, продолжалось ли это минуты, часы или вечность. В какой-то момент Андрей понял, что падение замедляется, а затем его ощущение «Я», без мыслей, анализа, а только с бесконечным чувством тоски, словно бы растеклось по немыслимой двухмерной плоскости и застыло в ощущении какой-то невыразимой безначальной статики. Не было ни верха, ни низа, ни прошлого, ни будущего, состояние настоящего чудовищно деформировалось, и этому состоянию Андрей не смог бы подобрать ни подходящих слов, ни каких-то аналогий, словно бы, сохраняя вполне отчетливое самосознание, он нырнул в беспространственное безвременье одиночества, и застыл там, раздавленный и распластанный. Надо ли говорить, что Андрей (вернее, то, что от него осталось) не смог бы сказать – долго ли он находился в этом состоянии, поскольку земное ощущение времени здесь совершенно отсутствовало, тем не менее, и эта безначальная вечность закончилась, и словно бы какие-то невидимые тиски ослабили свою хватку. Ощущение бесконечной плоскости сколлапсировало, и вот уже появился верх, низ, снова возникло чувство рук, ног, затем он понял, что находится на самом дне вертикального тоннеля. Вскоре Андрей разглядел скобки-ступеньки, поднимающиеся вверх по стене и пропадающие где-то в необозримой вышине.

Мальчик тут же начал взбираться вверх, испытывая чуть ли не радость от каких-то осознанных действий и от возможности хоть куда-то произвольно двигаться. Несмотря на то, что тоннель, казалось, уходит в невообразимую вышину, выбрался оттуда он довольно быстро и, если бы аналогии земного мира были здесь уместны, зажмурился от яркого солнечного света. В действительности, конечно, он не зажмурился, поскольку и солнца-то здесь никакого не существовало, тем не менее, контраст перехода был очень велик.

Выбравшись из низкой, но массивной бетонной постройки, напоминавшей бомбоубежище, которая венчала собой конец вертикального тоннеля, Андрей очутился на берегу небольшого ручейка, протекавшего через недавно скошенный зеленый луг. Никаких построек, кроме бункера, не было, то тут, то там виднелись участки зеленого невысокого кустарника, противоположная сторона ручья сплошь поросла невысокими лиственными деревьями без каких-то видимых прогалин. Несмотря на то, что солнца не существовало, окружающий мир казался достаточно ярким, и впервые за время своего астрального путешествия сердце мальчика наполнилось каким-то светлым покоем.

«Наконец-то, – подумал Андрей. – Деревья, ручеек, травка, только вот птицы не поют, а жалко. Интересно, что я должен сейчас делать? Цветочки собирать? Людей разыскивать? Дома-то моего здесь все равно нет, значит, и домой идти некуда».

Поскольку единственная тропинка тянулась вдоль ручейка, он двинулся по ней, любуясь окружающей природой. Где-то в отдалении на высоком пригорке со скошенным боком виднелся высокий хвойный лес, поле так же заканчивалось еще более отдаленным участком леса, кругом были разбросаны шапки невысокого кустарника – типичная картина средней полосы России, когда сердце сжимается от простора и уводящей в незнакомую даль дороги.

Андрей двинулся вдоль ручья, радуясь легкости и яркости красок окружающего, и вскоре увидел, что тропинка ведет к узенькому мостику, прибрежные заросли расступаются, и тропинка устремляется через прогалину на пригорок. Почему-то, как только Андрей перебрался через ручеек и поднялся на пригорок, характер освещения несколько изменился, стало темнее, и мальчик утратил возможность видеть дальние предметы. Перед ним оказалось что-то вроде луга, залитого водой не глубже, чем по щиколотку. Среди воды стояло несколько старых почти черных покосившихся изб, вполне отчетливо выступающих из неглубокого сумрака. Что было за избами, Андрей почему-то никак не мог разглядеть, но не из-за темноты, а из-за непонятной аберрации зрения. Здесь тропинка заканчивалась, словно бы вначале вела к этим избам, но потом ее залило водой. Поскольку вода была неглубокой и нехолодной, Андрей, не задумываясь, пошел вброд к одной из изб, отмечая, что совершенно не ощущает прикосновения воды к ногам: ни осязательных, ни температурных ощущений не существовало, хотя глазами он видел, что ноги погружены чуть выше щиколотки и чувство это казалось довольно приятным. Вскоре он уже стоял у покосившейся двери, раздумывая, стоит ли входить в избу, и не таит ли она очередной сюрприз, но поскольку его предыдущий опыт с гаражами не принес особых неприятностей, Андрей все же открыл дверь и заглянул внутрь. Ему открылось темное помещение с двумя маленькими оконцами, уставленное обычной сельской утварью: полу развалившейся печкой, покосившимся грубо сколоченным столом, двумя лавками вдоль стен и в беспорядке разбросанными более мелкими предметами – разбитыми и целыми горшками, хомутами, ухватами, закопченными чугунками. С невысокого потолка свисала густая паутина, но, несмотря на это, на Андрея почему-то повеяло ощущением деревенского уюта, тишины и покоя. Он даже ощутил запах недавно сваренной в чугунке картошки и топленого молока. Очень захотелось сесть за этот старый, отполированный временем стол и привести в порядок свои впечатления, но как только он вошел внутрь, пол под его ногами закачался и Андрей понял, что изба, еще недавно надежно стоявшая, медленно оседает в землю. Андрей бросился к двери, но она открывалась наружу и была заблокирована. Мальчик огляделся в растерянности: окна достигли уже уровня воды, и погружение в недра продолжалось медленно, но неотвратимо. Положение казалось, безвыходным, но Андрей уже успел привыкнуть к тому, что, несмотря на необычность и кажущуюся опасность ситуаций, все происшествия в этом новом мире какие-то несерьезные, хоть и пугают и грозят гибелью. Он понимал, что погибнуть его астральное тело не может, и всегда, в конечном счете, находится какой-то выход, поэтому, даже когда окна скрылись под землей и комната погрузилась во мрак, он не впал в панику, а начал страстно молиться самыми простыми словами «Господи, помоги мне» и очерчивать себя мысленным крестом. Поначалу это не приносило никаких результатов, но в какой-то момент он ощутил, что падение замедляется, затем после кратковременной остановки (в этот момент Андрей словно бы обрел внешнюю силу, которая по его воле начала выталкивать избу из земли) сооружение медленно пошло вверх и вскоре заняло свое прежнее положение. Разумеется, после этих событий у мальчика пропал всякий интерес к деревенской экзотике, и он поторопился выйти наружу, быстро пересек залитый водой участок и оказался у основания холма, покрытого невысокой сочной травой. На этот раз вроде бы ничего не предвещало опасности. Андрей решил осмотреть окружающий ландшафт и для этого поднялся на холм, но тут его внимание привлек необычный черный куст размером с небольшой стог, стоящий на вершине этого холма. Куст как куст, настораживало только полное отсутствие зелени, хотя вся окружающая растительность была пышной и сочной. Трудно сказать, что именно заинтересовало в этом кусте Андрея, он подошел к подозрительному растению, и застыл перед ним в удивлении. Куст не походил ни на один из видимых им доселе, в нем не было ни стволов, ни ветвей, ни листьев, в высоту он был метра 3 и весь состоял из бесчисленного количества переплетенных самым причудливым образом небольших черных колец, по окружности каждого из которых торчали пять острых шипов размером с палец, напоминающих шипы южной древовидной акации. Окажись он внутри этого странного куста, и тело было бы изрезано на лоскутья тысячами острых смертоносных иголок. То, что Андрей вначале принял за разноцветные цветы, на самом деле оказались клочьями ткани какой-то одежды и, судя по разнообразию расцветок, и количеству лоскутков, вся эта одежда явно не могла принадлежать одному человеку.

«Да, – мелькнуло в голове у Андрея, – по-видимому, этот куст засосал немало любопытных, но что могло заставить их залезть туда? Какой нормальный, а впрочем, даже ненормальный добровольно полезет в этот терновник? Может, там кто-то сидит внутри и зовет на помощь? Но тогда если человек настолько самоотвержен, что готов ради спасения ближнего залезть сюда, то ему место явно в Раю, а не здесь».

Неизвестно, долго ли Андрей предавался бы этим размышлениям, но они неожиданно были прерваны непонятным изменением состояния. Почувствовав тревогу, Андрей начал в недоумении оглядываться, и тут взгляд его упал на собственное тело. Одежда, в которую еще недавно он был облачен, таяла и испарялась, и через несколько мгновений он стоял абсолютно обнаженным. Казалось бы, какая в этом беда, место было совершенно безлюдным, а холода и жары здесь не ощущалось. Одежда носила здесь скорее чисто косметический характер, но почему-то мальчик почувствовал такой острый ничем не объяснимый стыд, словно бы самые мерзкие качества и самые тайные пороки, в которых в обычном состоянии человек не может признаться даже самому себе, вдруг вылезли наружу и стали достоянием праздных наблюдателей.

Этот стыд был настолько силен, что Андрей почувствовал непреодолимое желание спрятаться куда-нибудь – не важно от кого и не важно куда. Забыв всякую опасность, мальчик шагнул к кусту, и совсем уж был готов броситься в самую его гущу, не думая о последствиях, но в последнюю минуту его остановил непонятно откуда взявшийся голос, отчетливо прозвучавший в его сознании:

– Ну, сюда тебе пока рано! – И в это мгновение одежда вновь материализовалась, и чувство стыда бесследно исчезло.

Андрей поспешил от этого опасного места, и когда куст был уже достаточно далеко, мальчик оглянулся и увидел, что из куста появились несколько окровавленных рук и лиц, рты которых были разинуты в неслышном крике, словно бы они просили о помощи. У Андрея снова мелькнуло желание вернуться и помочь несчастным, но на этот раз с желанием ему удалось справиться самостоятельно, так как помочь здесь он никому не мог, а вот в ловушку угодил бы наверняка.

Чувство безмятежности первозданной природы вновь вернулось к Андрею. Он миновал поляну, на которой высился этот опасный куст, пересек зеленую рощицу, обрамлявшую поляну, испытывая непонятные радость и покой от прикосновения к телу нежных листьев, и очутился перед городским кварталом, который подходил вплотную к роще, и словно бы вырастал из нее. Здесь тропинка обрывалась, и начиналась улица жилого массива, который казался до боли знакомым. Еще через мгновение Андрей понял, что этот квартал четырехэтажных домов и кусочек открывшегося двора с песочницами и детскими грибками в точности напоминает место, где он жил до семи лет в Донецке, прежде чем его семья не переехала в Ленинград.

Надо ли говорить, с каким чувством Андрей вышел на знакомый двор. Да, этот серый четырехэтажный дом со скошенной крышей был домом его детства: вот и никогда не высыхающая лужа на широкой дороге напротив соседнего желтого дома, вот и две асфальтовые дороги, обрамляющие двор, по которым они с мальчишками скатывались на самокатах. Вот одинаковые длинные здания мужского и женского общежитий с флигелями на черепичных крышах. Все это он хорошо помнил, и этот двор был, наверное, самой яркой картинкой его детских воспоминаний, правда, здесь царило полное безлюдье, чего никогда не было в той далекой реальной жизни.

Андрей двинулся к своему подъезду с твердым намерением туда войти и постараться проникнуть в свою квартиру, где он прожил столько счастливых дней. И тут только он заметил, что напротив подъезда, загораживая проход, стоит или висит в воздухе нечто, контурами напоминающее сильно увеличенную человеческую фигуру совершенно черного цвета, и состояла она из одного слоя небольших черных запятых. Фигура слегка покачивалась в воздухе и, в отличие от коварного куста, не представляла собой густого черного массива, и через нее хорошо был виден задний план – подъезд и часть стены. Кроме того, у Андрея возникло впечатление, что фигура представляет собой какое-то существо – возможно даже, разумное. Он попытался обойти его, но фигура сдвинулась в сторону и снова заслонила собой проход, словно намекая на то, что войти внутрь дома возможно только сквозь эти таинственные запятые. Отказаться от первоначального замысла Андрею никак не хотелось, но и проходить сквозь эту взвесь шипов было жутковато. Почему-то мальчику показалось, что это существо-конструкция не особенно прочно, и хотя оно вряд ли могло быть порождением собственного сознания, о котором говорил Маркелов, тем не менее, Андрей начал пристально рассматривать непонятную штуку и, почувствовав от нее волну нерешительности, громко крикнул:

– Покажи свою форму!

В этот момент конструкция заколебалась и опала на землю горсткой черных шипов. Но это, к сожалению, было не единственным результатом его вскрика, поскольку столь знакомая картинка его раннего детства тут же видоизменилась, и дом, куда он собирался войти, и родной его двор превратились в обычный квартал астрального города Нарова.

У Андрея тут же пропало всякое желание заходить в незнакомый дом, Бог знает, какие ловушки таил этот подъезд, бродить по незнакомым улицам астрального города мальчик также не хотел, он уже утомился от впечатлений. Единственно, что ему хотелось – это вернуться в свой привычный плотный мир, в котором он прожил свои 15 лет, не подозревая, что есть какие-то другие миры, где можно путешествовать в другом теле.

«Попробую взлететь, – подумал Андрей, – ведь сколько ни броди по этому дурацкому городу, когда-то надо и домой возвращаться».

Взлететь оказалось совсем несложным, и достаточно было ему внутренне напрячься, как он легко оторвался от Земли, оставив внизу неуютный город, и вскоре, подчиняясь каким-то здешним физическим законам, летел вверх лицом под уже знакомым ему черным небом, сначала пустым, а вскоре усыпанным пыльцой звезд. И снова, как и в первый полет, все повторилось – и ощущение тоски и бессмысленности этого перемещения по горизонтали, и вертикальные взлеты с надеждой пробраться через небо, которое в действительности было перемычкой между мирами, и скорая усталость и уменьшение амплитуды взлетов, и попытка зарядиться энергией, рассматривая свои прозрачные руки (во время полета, как и в первый раз, тело Андрея стало прозрачным). После подзарядки он прекратил безнадежные взмывы (на этот раз пробиться через небо таким способом не получалось) и стал набирать высоту, постепенно поднимаясь под углом. После очень длительного подъема мальчик ощутил что-то вроде загустения пространства, затем на мгновение показалось, что в небе возникло что-то вроде пространственного кармана, словно бы он залетел за его край, и в то же мгновение оказался в огромном зале.

Хотя стен и потолка не было видно, Андрей почему-то был уверен, что находится в каком-то немыслимых размеров помещении, при этом обнаружил, что держится за свисающий с невидимого потолка канат. Тело его вновь уплотнилось, он отчетливо ощутил и увидел свои руки и, посмотрев вниз, с удивлением обнаружил, что небо, под которым он только что летел, находится где-то далеко внизу, словно какой-то фантастический пол.

«Ладно, – подумал Андрей, – веревка же на чем-то крепится, попробую залезть наверх, куда-то ведь я должен попасть».

Подъем оказался довольно длительным, без каких-либо перемен, и вдруг как-то сразу окружающий его мрак рассеялся, и мальчик очутился внутри непонятной конструкции, которая почему-то вызвала у Андрея ассоциацию с люстрой немыслимых размеров и сложности. Веревка вдруг закончилась, и Андрей обнаружил себя плавающим в светлом радостном пространстве среди удивительного переплетения хрустальных висюлек, трубочек, лент, переливающихся всеми цветами радуги, причем этот свет веял покоем, счастьем и каким-то детским ощущением праздника – скорее, пожалуй, Нового года. Все это сопровождалось мелодичными тихими звонами, переливами и массой других ощущений, которым было трудно подобрать слова. Андрей словно бы стал одним из зеркальных новогодних шаров, но не на елочной ветке, а совершенно свободным, парящим в напоенным светорадостью праздничном пространстве. Была бы на то его воля, он навсегда остался здесь, в этом нечеловеческом мире живого света и радужных праздничных конструкций-ощущений, которые никогда не повторялись и непрерывно превращались из одной светоформы в другую. Андрей словно забыл, что еще недавно был обычным земным человеком, чуть позже астральным, но все же человеческим существом. Ему хотелось навсегда остаться счастливым зеркальным шаром, живущим своим особым праздничным бытием без сомнений и проблем, дарящим частицу праздника окружающим. Но, увы, все приятное тоже когда-то кончается. Вдруг в его сознании прозвучало:

– Это истинная имя-форма воздуха.

В это мгновение Андрей понял, что висит где-то под потолком в своей комнате недалеко от хрустальной люстры, под ним расположена кровать, на кровати – он сам, далее что-то щелкнуло, возникло ощущение втягивания, и в следующий момент мальчик ощутил себя на кровати, словно бы вынырнув из глубокого омута.

В комнате было уже совсем светло, за окном громко каркали вороны, но у Андрея не хватило сил преодолеть сонливость, словно он целую ночь не спал и занимался тяжелым физическим трудом, поэтому он заснул спокойным сном с легкими не запоминающимися сновидениями.

К сожалению, Маркелова не было в городе, он уехал на гастроли, и должен был вернуться не раньше сентября, поэтому Андрей не мог получить компетентных разъяснений своего второго странного путешествия. Оставалось самому догадываться, строить предположения и ждать осени. Через несколько дней ему предстояла поездка в деревню в Вологодскую область, где его дедушка несколько лет назад приобрел дом и где у Андрея было много приятелей.

Теперь особой радости по этому поводу он не испытывал, ему почему-то не хотелось нарушать ни своего одиночества, ни своих мистических экспериментов: он чувствовал, что вести прежний образ жизни в деревне не удастся. А общение! Его деревенские знакомые, ныне в основном учащиеся ПТУ, в будущем шофера, механизаторы, плотники. Раньше, несмотря на свою классовую принадлежность – все же потомственный интеллигент, до четвертого поколения ни одного пролетария и крестьянина среди предков – и неплохую начитанность, Андрей не чувствовал обособленности и общался со своими деревенскими друзьями без труда. Наверное, так же не чувствует своего отличия от обычных дворняжек щенок немецкого дога или бультерьера и весело играет с беспородными сверстниками. Но так только до определенного возраста: наступает момент, и отпрыск благородных собачьих кровей осознает свою избранность, и на смену добродушному расположению приходит презрение и агрессия. Это же чувство испытывают дворняги: они начинают бояться сильных и преследовать слабых породистых сородичей, но никогда не будут с ними играть и не примут в свою стаю.

Нечто подобное произошло и с Андреем за этот год, и если в прошлом и позапрошлом годах он рвался в Чирец (так называлась деревня), то теперь, кроме ожидания грядущей скуки, никаких эмоций по поводу будущей поездки он не испытывал. О чем с ними говорить? Выслушивать истории о крутых мордобоях и самому выдумывать нечто подобное? Пару раз (на большее денег не хватит) напиться до поросячьего визга? Каждый вечер слушать в клубе заезженные пластинки, которые были популярны в Ленинграде три-четыре года назад? Стучать в полу разломанный бильярд? Тискать в темноте девчонок? Андрей знал, что деревенские ребята относятся к нему хорошо, что он никогда не продемонстрирует им своего превосходства, а будет делать вид, что все осталось по-прежнему, но оптимизм сменился пессимизмом. К тому же Андрей знал, что ему захочется пойти с дедом или ребятами на рыбалку и охоту, а нынешнее мировоззрение этого вроде бы не позволяло. И как объяснить им свой отказ? Рассказать о йоге и медитациях? Да они и слов-то таких не знают. Дед, конечно, знает, но, будучи продуктом сталинской эпохи, считает подобные занятия чем-то вроде добровольного сумасшествия. И, наконец, то, что еще год назад показалось бы ему смехотворным. Последнее время он совершенно перестал переносить мат, с помощью которого изъяснялись все его сверстники. И если раньше, чтобы не отличаться от окружающих, он постоянно пересыпал свою речь бессмысленными матерными связками, то в последнее время не только произнесение, но даже мысленное воспроизведение этих слов вызывало у него чувство энергетической запачканности и затухания света, который приносила духовная практика.

Понятно, что все эти аргументы сводили на нет радость от предстоящей поездки, и, положа руку на сердце, Андрей с большим удовольствием остался бы в одиночестве в городе.

Но все же поездка состоялась и оказалась более удачной, чем ожидал Андрей. К его удивлению, проблем с деревенскими приятелями не возникло, и как только мальчик прекратил свои упражнения, сознание его словно бы съехало на прежний уровень, духовный свет исчез, зато снова вернулось понимание старых радостей, и он легко вписался в свою сельскую компанию. Так что финал каникул был заполнен обычными летними развлечениями вперемешку с огородными работами; йогой он не занимался и никаких мистических переживаний не испытал, выпустив на волю свою лень, долго находившуюся в подавленном состоянии. В какой-то момент ему даже стало казаться, что такая растительно-животная жизнь гораздо проще и приятней той, которую он вел последний год, но и вернуться к прежнему со всем самозабвением он уже не мог, теперь он знал то, чего не знал раньше.

Незадолго до возвращения домой Андрея начали мучить ночные томления. Он просыпался в 4 часа утра в предрассветной мути и до восхода солнца уже не мог заснуть от мучительного беспокойства в ногах. Если в городе эту проблему решал душ, то здесь приходилось ходить по сеням и ждать восхода солнца, ибо с первыми лучами томление бесследно проходило, и он засыпал на своем жестком матраце.

Но вот закончились каникулы, словно досадная помеха, Андрей вернулся в город к своим книгам, индийским статуэткам, ароматическим палочкам и теплому душу, который помогал ему проникнуть в иной мир. От Сережи Кубарева он узнал, что Маркелов еще на гастролях и должен вернуться только через неделю. Андрей постарался стряхнуть с себя память о деревне, словно дурной сон, и снова возвратился в свою псевдо индийскую атмосферу, которую он упорно создавал у себя дома с помощью самиздатовских книг по восточной философии и обставляя квартиру дешевыми статуэтками из недавно открывшегося магазина «Ганг».

Результат не заставил себя долго ждать, словно новое существо, начавшее было созревать внутри него и оказавшееся в подавленном состоянии, теперь постаралось вырваться наружу и наверстать упущенное. Достаточно было трех дней, и Андрей почувствовал, что прежняя форма и прежние интересы вновь возвращаются к нему. Несколько дней он наслаждался глубоким сном с яркими сновидениями, затем произошел его третий осознанный астральный выход.

Случилось это под утро, когда было уже достаточно светло. Мальчик проснулся, как обычно, от томления в ногах, но на этот раз весь подготовительный период продолжался недолго и прошел достаточно легко. Томление в ногах скоро сменилось уже знакомым звоном с ощущением кратковременных провалов, и когда Андрей интуитивно почувствовал, что «пора на выход», он легко послал свое «Я» на ковер перед кроватью. Было впечатление, что тонкоматериальное тело его постоянно обучается, привыкает к самостоятельности, ему с каждым разом все легче покидать физическую оболочку, а астральное пространство становится все более привычной средой обитания. На этот раз тяжесть почти не ощущалась, и Андрей легко поднялся на ноги, с удовольствием отметив, что может легко передвигаться по комнате и что комната освещена неярким утренним светом. Окружающая обстановка почти не отличалась от реальной, но восприятие размеров комнаты несколько нарушилось, она словно бы в несколько раз вытянулась вдоль, и если раньше окно выглядело как мутное светлое пятно, то теперь оно виделось достаточно отчетливо, правда, что там было за стеклом, рассмотреть не удавалось.