Охраняется законом об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части запрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

* * *

Глава 1

Окно на площадке второго этажа было разбито. Комбат остановился, зачем-то потрогал стекло. Вот штука, а! Вроде гостиница ничего себе, даже с претензией на нечто европейское. А стекло разбито самым вульгарным и совковым образом.

Он достал сигареты, вытряхнул одну из пачки, зажал во рту и пошел дальше вниз. Такая прогулка перед сном была неотъемлемой частью его жизни здесь, в гостинице «Арбат», на самом берегу Черного моря, в успокаивающемся осеннем Сочи.

В холле, несмотря на октябрь, было достаточно людно. Возле стойки администратора что-то выяснял громкий мужик с акцентом. Иностранец, наверное. Что-то не понравилось, вот и разоряется. Комбат усмехнулся, вспоминая те времена, когда поездка в Сочи была чем-то священным для среднего человека и там было уже совершенно все равно, в какой гостинице тебя поселили, – любой гадюшник запросто сходил за дворцы Аль-Рашида.

Комбат стоял у дверей, когда сбоку, из служебного коридора, раздался пронзительный женский визг.

В холле мгновенно стало тихо. Горластый иностранец вытянул шею и завертел головой в обрамлении белоснежного воротничка. Комбат выронил сигарету изо рта.

Крик повторился. И Рублев мог побиться об заклад, что визжащая дама испугалась отнюдь не таракана или мыши. Он решительно повернулся и бросился туда, откуда раздавались душераздирающие звуки.

Следом за ним метнулась администраторша, оставив свое рабочее место, а с ней и иностранец. Остальные присутствовавшие предпочли только заглянуть в темноватый коридор, а дальше на всякий случай не соваться.

Рублев нашел кричащую женщину как раз тогда, когда она захлебнулась третьим воплем. Он выскочил прямо к грузовому подъемнику, увидел черный распахнутый провал, толстую горничную, возле которой валялся тюк грязного белья, и – человеческое лицо, жутко белеющее в проеме.

Горничная повернулась на топот, увидела, что люди уже близко, и разрешила себе грохнуться в обморок. Грохнуться, надо сказать, весьма предусмотрительно: прямо на бельевой тюк.

– Твою мать! – выругался Комбат…

* * *

Подъемник был стареньким, дверцы открывались руками. То есть сама процедура работы с ним выглядела следующим образом: человек, нуждавшийся в подъемнике, подходил, открывал дверцы и смотрел, где он находится – на этаже или нет. Если нет, то нажималась кнопка вызова, и подъемник подъезжал.

Но сегодня кое-кто решил, что так делать неинтересно и подъемник можно использовать по-другому. К примеру, нет ничего интереснее, чем приделать веревку с затяжной петлей к днищу подъемной площадки и нажать кнопку «вверх». Ну а старая техника дело знала и исправно утащила несчастного на достаточную высоту, чтобы повешение состоялось.

В общем, весьма техничный способ самоубийства, достойный занесения в анналы.

Комбат подошел к распахнутым дверцам, посмотрел на покойника. Да, мужичок и при жизни-то красавцем не был, можно голову дать на отсечение. А уж теперь-то – фиолетовый, с выпученными глазами и прикушенным языком, от которого по подбородку протянулась струйка запекшейся крови, он и Рублева, привычного ко всяким таким зрелищам, заставил передернуться.

Сзади шумно засопели. Борис повернул голову и увидел администраторшу. Она стремительно теряла естественный цвет лица, приобретая бледно-салатовую маску. То ли готовилась тошнить, то ли падать в обморок.

Пожалуй, ситуация срочно нуждалась во взятии под контроль. Комбат подошел к администраторше почти вплотную и прикрикнул:

– А ну, быстро – милицию вызвать!

Она непонимающе захлопала глазами, но потом кивнула несколько раз и бросилась по коридору в сторону холла.

– Damn it! – выругался иностранец.

– Вот и я про то же, – подтвердил Комбат.

Он присел над бесчувственной горничной, похлопал ее по щекам. Толстуха застонала, приподняла голову, несколько секунд непонимающе моргала, а потом покосилась в сторону лифта. Рублев подумал, что сейчас она снова отправится в вечные края, и рукой повернул ее лицо так, чтоб она не успела увидеть мертвого мужчину в шахте подъемника.

– Не смотрите, – мягко сказал Рублев.

Горничная стала тяжело дышать, как будто бы приводя в норму дыхание после нешуточной дистанции.

– Это же монтер наш, Семен. – прошептала она, немного справившись с дыхательными спазмами.

– Ага, то есть вы его знали, – констатировал Борис.

– Ну конечно, знала! Это наш электрик гостиничный! Его Семеном зовут, он тут уже давно работает. работал, – горничная шмыгнула носом, из ее глаз выкатились две увесистые слезы. Если плачет, значит – кризисная часть стресса миновала и можно хотя бы немного расслабиться.

– Спокойно, спокойно, – Комбат похлопал женщину по плечу.

Она зажала рот ладонью, помотала головой, будто отгоняя навязчивый кошмар. А потом, жестом попросив Комбата наклониться, страшным шепотом произнесла:

– Это матрос до него добрался!

– Какой еще матрос? – спросил Комбат. И подумал, что дело-то, похоже, пахнет традиционной бытовухой. К примеру, был этот покойный большим должником матроса. Ну тот и решил устранить проблему финансово проигрышным, но морально удовлетворительным методом.

Но тут горничная выдала такое, чего Комбат не ждал.

– Да как же! Черный Матрос давно уже тут шалит. Раньше как-то по мелочи. А потом не то его разозлили, не то еще чего. Только он убивать начал. Он и сам-то мертвый, давно уже, с Гражданской войны. Тут раньше корабль какой-то утоп, так всех моряков с него, каких к берегу волнами прибило, аккурат вот тут, на месте гостиницы, похоронили! А потом это кладбище снесли… И говорили ведь знающие люди: не будет тут ничего хорошего, нельзя на костях строить!

Рублев вздохнул. Вот чего он терпеть не мог, так это всякой мистики. Сам он, в силу воспитания и образа жизни, во всякую нечисть не верил. Кое-какие армейские приметы и суеверия – вот и все, что разрешал себе Комбат. Ну а какой-то Черный Матрос. Господи, да и само это словосочетание отдает каким-то дешевым триллером. Или вовсе – пионерскими байками после отбоя. Из серии про Черную Руку, Желтое Пятно и тому подобное.

Горничная всхлипывала. Иностранец, судя по лицу, боролся с самим собой и решал – посмотреть на покойника или все-таки не травмировать свою психику. Рублев хотел было прикрикнуть на него, чтоб он исчез куда подальше, но тут снаружи пронзительно мяукнула сирена и по коридору протопали четверо ребят в штатском.

* * *

Старший лейтенант Крохин и Борис Рублев стояли возле двери в гостиницу «Арбат». Они курили, лейтенант жевал купленный в гостиничном буфете пирожок с рисом.

– Ну и? – спросил Рублев.

– Ну и ничего. На первый взгляд – самоубийство. Но доктор говорит – что-то не так. Вроде бы странгуляционная борозда не совсем укладывается в версию. Надо подробнее смотреть. А вообще теперь проблем, как ни крути, не оберешься. Даже не внешних. Ты, вообще, давно тут живешь?

– Пятый день, – ответил Комбат.

– Понятно. Тогда, конечно, ты не в курсе. Тут последний месяц смертность высокая.

– В гостинице?

– Ага. Персонал мрет как мухи. Вот, четвертый труп.

– Ни хрена себе! И что с ними?

– Ну, строго говоря, все укладывается в понятие «несчастный случай». Или самоубийство. Сначала охранника током убило – пьяным на кой-то леший полез в распределительный щит. Потом столяр на машине разбился, потом на кухне посудомойка выпила случайно средство от тараканов. Теперь этот хмырь повесился.

Рублев покачал головой.

– Да уж, весело! Теперь понятно, что за мистикой тут развлекаются.

Оперуполномоченный посмотрел на Комбата.

– А что за мистика?

– А ты что, не слышал? Какой-то Черный Матрос.

Крохин почесал нос.

– Ах, ты про это? Ну так про Черного Матроса только ленивый не слышал! История известная. В восемнадцатом году из порта вышел пароход в Одессу. И далеко не ушел – какая-то мразь подложила бомбу в трюм. Разворотило полднища, корабль утонул вон там, – опер показал пальцем в сторону моря.

Как прикинул Рублев, участок, на котором утонул пароход, находился в полукилометре от берега.

– Практически никто не спасся, – продолжил Крохин. – А на том пароходе везли батальон революционных матросов с Балтики. Так тела этих парней еще две недели к берегу прибивало. Им потом братскую могилу сделали – аккурат вот здесь. Ну а сразу после войны было решено построить здесь гостиницу. Ну могилку-то и сковырнули незаметно.

– О как. И теперь, значит, люди уверены, что матросы мстят?

Оперуполномоченный покачал головой.

– Не матросы. Один матрос. Там, по легенде, был такой страшный сибиряк, он этой ротой командовал. Если верить сказкам, то он однажды бился с пулеметом в одиночку против полка. И, что характерно, победил. В смысле – заставил отступить. Вот, а потом, после смерти, он тоже не мог простить обидчикам такого обращения с прахом боевых товарищей.

– И что, тут с самого начала чертовщина творилась?

– Нет, только месяц назад началась, – пожал плечами оперуполномоченный.

– Но под нее, конечно же, списали все нехорошее, что происходило в гостинице в последние несколько десятилетий? – предположил Рублев.

– В общем, что-то вроде того, – подтвердил опер.

– Понятно. Ну а что ты думаешь?

– Я думаю, что здесь что-то неправильно, – ответил Крохин, доставая из пачки новую сигарету. – Совсем неправильно. Ну, не зацикливаясь на каком-то там потустороннем матросе, конечно.

– Да, матросы тут явно ни при чем, – засмеялся Рублев.

Из гостиницы вынесли носилки, накрытые серой простыней. Из-под нее свешивалась рука мертвого – она безвольно болталась, как будто махая на прощанье этому миру.

– Вот и радуйся теперь этой путевке, – вздохнул Комбат.

– Да радуйся, чего уж там! Среди постояльцев – ни одной жертвы, – сказал Крохин.

– Спасибо, утешил, – покачал головой Комбат.

– Я старался. По долгу службы, – рассмеялся Крохин. – Ну, ладно, Борис! Всего тебе.

– И тебе. Может, при нормальных обстоятельствах свидимся, – ответил Рублев.

– Как знать, как знать.

Опергруппа, «скорая» и труповозка уехали. На крыльцо высыпал немногочисленный персонал, присутствовавший вечером на работе. Они смотрели вслед машинам и напряженно перешептывались.

Распахнулись входные двери – их открыли по-молодецки, или, как пишут во всяких былинах, «на пяту». В стуке и дребезжании стекла на крыльце воздвигся моложавый высокий дядька с лысиной, на которую были начесаны несколько жиденьких прядок.

– Ну! Что собрались?! – сипло выкрикнул он. – Работать идите!

Люди быстренько забежали внутрь. Дядька посмотрел на спокойно стоящего Рублева, прищурился и крикнул еще громче:

– А я что, не для тебя сказал? Марш работать!

– Я здесь не работаю, – спокойно ответил Рублев.

– В смысле? – опешил дядька.

– В прямом. Я здесь отдыхаю.

Дядька раскрыл рот, хватанул воздуха. И сказал уже совсем другим, извиняющимся и робким голосом:

– Вы не обижайтесь только. Я директор гостиницы. Сами понимаете, стресс нешуточный, уже ведь не первый это случай.

– Да ничего, я прекрасно понимаю, – ответил Борис.

Директор вымученно улыбнулся и протянул руку:

– Аркадий Леонидович.

– Борис Иванович, – ответил Комбат.

– Вы, если что-то понадобится или что не так – немедленно заходите. Все решим в наилучшем виде, – пробормотал директор, сообразил, что мелет чушь, совсем не соответствующую рангу, торопливо попрощался и засеменил к своей машине.

Комбат хмыкнул, глядя ему вслед. Вот что делает с людьми стресс! Бедняга и сам не понимает небось, на каком свете находится.

Рублев вернулся в холл. Там он увидел иностранца. Тот, ведя себя куда тише, чем раньше, оформлял документы на заселение. Ничего, крепкие нервы у «заморского гостя». Другой на его месте собрался бы и дунул отсюда куда подальше. Благо основной наплыв отдыхающих уже закончился и со свободными местами в гостиницах куда проще.

– Вам, может, кофе принести? – окликнула Бориса из-за стойки администраторша. – А то переволновались!

– Нет, спасибо. Я на ночь кофе не пью, – ответил Рублев. – Скоро уже ложиться буду. Посмотрю немножко телевизор – и спать.

В принципе, так он и собирался сделать. Прийти, врубить какой-нибудь непритязательный кабельный канал с фильмами, посмотреть, не вникая, – и все. И завтра проснуться уже в другом настроении.

Он жил на самом верху – на четвертом этаже. Двухкомнатный номер-люкс, все удобства. Так получалось в соответствии с путевкой. Тогда Комбат еще удивился – вот ведь щедрость. Теперь думал, что организация, затеявшая этот неожиданный розыгрыш, просто решила крепко сэкономить деньги, забронировав ему люкс именно здесь, в «Арбате».

Гостиница была уже, прямо скажем, не первой молодости и свежести. И как ни старались работники привести ее в божеский вид, большая часть их усилий пропала даром – заведение потихоньку приходило в упадочное состояние. Что-то не клеилось здесь, что-то не давало развиваться в нужную сторону.

Вот и люксы тоже. Обстановка громоздкая, мебель помпезная, с претензией. Но при том старая, некрасивая, давно нуждающаяся в обновлении. По чести говоря, ее даже перетяжка уже не могла облагородить.

Или вот, к примеру, обои. Шелкография – оно всегда красиво. Но отечественная шелкография, как ни крути, здорово отличается от зарубежной. И отнюдь не в лучшую сторону. Так вот, обои в люксе были отечественными. Ну и ладно бы только их качество подвело. Так нет же, как назло, у дизайнера, оформлявшего этот люкс, максимум, что было по части профессионального оформления, – это курсы художников-оформителей. Высокие потолки, под три метра – а на обоях вертикальные полосы. Это, как говорится, обнять и плакать. Кажется, что комнаты – это поставленные на попа спичечные коробки.

С другой стороны, дареному коню в зубы не смотрят. Если бы не этот выигрыш, разве поехал бы Рублев в Сочи? Да вряд ли. И не оттого, что с деньгами проблемы, – нет. Просто лень уже как-то.

Борис сел в кресло, повернутое к окну. Из него прекрасно были видны кусок моря и небо. Сейчас оно было густо-фиолетовым с карамельно-розовыми переливами, размазанными по перистым облакам. Красиво и умиротворяюще.

А по морю неспешно тащится какая-то пассажирская посудина, расцвеченная, словно новогодняя елка. Наверное, круизный теплоход. Только не очень большой, не из тех, на которых вокруг Европы катаются. Так, что-то местное. Максимум из сопредельной Турции или Украины.

Мысли как-то сами собой соскочили на то, что вот плыл по этому морю много лет назад пароход с людьми, а потом рвануло в трюме, хлынула во все отсеки соленая вода – и началось страшное. И тонули даже те, кто, вполне возможно, умел плавать. А через пару дней после того – опять море, и не скажет никто, что тут люди гибли. Хотя, может, и скажет. Вон оперуполномоченный сказал, что трупы несколько дней выкидывало волнами.

Такой ход размышлений был совершенно не по душе Комбату. Но и поделать с собой тот не мог ничего. Ему, повоевавшему и в прошлом, и в нынешнем веке, не давало покоя ощущение своей причастности к потустороннему. Казалось, что этот матрос просто дышит Рублеву в спину. Борис открыл окно, впустив в номер тугую струю пахнущего йодом морского воздуха.

Полегчало.

Он включил телевизор, нашел бесхитростную комедию американского производства и сам не заметил, как заснул под немудреные шуточки героев.

* * *

Ночью в подвал спускался персонал гостиничной прачечной. Хотя персонал – это чересчур сильно сказано: здесь работало трое крепких выпивающих мужиков, коим совершенно не жаль было своих легких, на которые даже сквозь респираторы оказывал немалое воздействие едкий стиральный порошок. С другой стороны, зарплату эти трое получали, пожалуй, самую высокую из всего технического персонала.

Сегодня рабочие пришли явно навеселе. Их никто не укорял, более того – у остальных работников сама мысль о том, что надо идти туда, где сегодня умер человек, вызывала содрогание. А эти – ничего. Накатили граммов по двести на нос и довольны судьбой. Ну, по крайней мере, не жалуются.

– Во, блин! – почесал голову рабочий Иван. – Зацените, мужики, сколько они нам накидали грязного!

– Ничего себе, – критически посмотрел на груду белья другой рабочий – Тимофей. – Это надолго. Ой, блин! А тут вообще тюк заблеван!

Он пнул ногой тот самый тюк постельного белья, который сегодня послужил страховкой для перепуганной горничной.

– Его первым делом закинем, – ответил Иван. – Чтоб потом глаза не мозолил.

Они подняли сверток, подтащили к одной из трех стиральных машин. Она тускло отблескивала никелированным нутром барабана. Тимофей и Иван уже приготовились закидывать белье, как вдруг третий рабочий, Славик, остановил их:

– Погодите, я в нутро загляну. А то, чтоб не получилось, как месяц назад.

Месяц назад они не заметили шальную крысу, невесть откуда забравшуюся в подвал гостиницы, регулярно проходивший дератизацию, и решившую спрятаться от угрозы в барабане машины. Спрятаться-то ей удалось, а вот не быть разорванной в клочья, когда машину пустили, – нет. В результате белье отстирывалось еще три раза.

Славик залез по плечи в машину. И вдруг заорал так, что остальные двое подпрыгнули, словно укушенные. А тот, ударившись головой об обод барабана, метнулся прочь, в дальний угол подвала.

– Эй, что там? – перепуганно спросил Иван.

Славик, выплевывая куски нечленораздельных звуков, ткнул пальцем вначале в сторону машины, а потом стал чертить им у себя на груди горизонтальные полосы.

Тимофей, собравшись с духом, подошел к стиральной машине, засунул в нее руку. Пошарил немного и вытащил то, что так напугало Славика: драную матросскую тельняшку.

– Ни хрена себе! – вытаращил глаза Иван.

Тимофей, похоже, и сам был не рад собственной храбрости. Он держал тельняшку двумя пальцами и, казалось, разрывался между желанием бросить ее на пол и страхом этого не делать. Будто бы она может ожить и начать бесчинствовать.

– Это откуда? – пролепетал Иван.

– Из машины! – ответил Славик. Кажется, его ответ не получил душевного отзыва – уж слишком он напоминал шутку, а шутить сейчас не был настроен никто.

– Откуда оно там взялось? – раздраженно спросил Тимофей, опасливо приглядываясь к одежде.

Отвечать никому не хотелось. Казалось, скажи кто-то эти два страшных слова, и прямо здесь, посреди подвала, появится жуткая фигура в таком же рваном тельнике, сдвинутой на затылок бескозырке, может быть – перетянутая пулеметными лентами. Главное: у него не будет лица, а только скалящийся череп, обглоданный до белизны рыбами… Никто из фантазировавших рабочих не потрудился критически подойти к такому портрету. Оно и понятно – зло может быть карикатурным только до тех пор, пока не касается тебя. А вот после – оно может хоть в костюме божьей коровки прийти. Менее страшным оно не станет.

Тимофей донес тельняшку до гладильного стола, аккуратно положил, сделал несколько шагов назад. Нет, одежда дергаться не собиралась. И вообще, выглядела оскорбительно неопрятно для вещи, принадлежащей чуть ли не демону. Скорее ее мог бы носить портовый бомж.

– Вот как. Может, и правда матросик-то чудит? – Славик подошел к самому столу, наклонился к тельняшке, держа руки за спиной. – Воняет одежка-то.

– Чем воняет? – спросил Иван.

– А чем может у мертвого одежа вонять? Ясное дело, мертвечиной!

От тельняшки и в самом деле пованивало тухлятиной. Будто бы мясо в нее заворачивали, чтоб на опарыши класть. Так делают рыбаки. Берется кусок мяса, какого не жалко, да и выкладывается на тряпице на солнышко. Мухи это все дело оперативно загадят, а потом, как выведутся опарыши, мясо выкидывается, а наживка с тряпочкой – в банку. И вперед, на рыбалку.

– Что делать будем? – спросил Тимофей.

– Милицию звать! – решительно сказал Славик.

В холле, когда там появились рабочие с тельняшкой, началось только что не повальное бегство. Администраторша нырнула вниз под стойку, куривший охранник перекусил сигарету, двое посетителей отодвинулись подальше на всякий пожарный случай.

– Татьяна, вызывай ментовку! – скомандовал Тимофей.

Администраторша медленно выбралась из-под стойки и стала накручивать номер того РОВД, из которого сегодня приезжала бригада. Этот номер за последний месяц был выучен наизусть абсолютно всеми, кто работал в гостинице.

* * *

– Полный идиотизм, – пожаловался Крохин.

Начальник отдела уголовного розыска Ленинского РОВД сочувственно покачал головой.

– Да, по-другому и не назовешь. Налицо уже четыре непонятные смерти, а у нас нет даже намека на понимание ситуации.

– Если не считать «матроса», – развел руками Крохин.

– «Матрос» – это мистика. А как говорил. да неважно, кто говорил, – так вот: с суевериями и алкоголизмом мы боремся!

Старая шутка тем не менее оказалась очень ко двору, так что засмеялся и лейтенант Крохин, и подполковник Грачев.

– Эксперты говорят, что сегодняшний жмурик тоже сам себя «оприходовал». А то, что странгуляционная борозда «гуляет», так это исключительно вследствие конвульсий, вызванных агонией жертвы. То есть мы имеем еще одно непонятное самоубийство, которое уже не лезет ни в какие ворота.

– Четыре трупа за четыре недели. Обстоятельства совершенно некриминальные. Но так ведь не бывает, а, Леша? – прищурился Грачев.

– Не бывает, Евгений Львович. По теории вероятности даже! Если только не предположить, что они все на почве своего дурацкого «матроса» крышей повредились. Но в это я тоже не верю.

– Неглубоко копаем, раз корней не нашли. Короче, делаем так. С завтрашнего дня чтоб на уши все поставил там. Я не знаю, как и что ты будешь делать, но найди мне ответ на вопрос: откуда берется эта эпидемия самоубийств? Я и сам подключусь. Дело, как видишь, нешуточное.

– Нешуточное. Евгений Львович, а может, все-таки убийства? Есть у нас в стране народные умельцы, что любую «мокруху» за случайность или суицид выдадут. Я еще раз экспертов попрошу – пусть проверят внимательнее, нет ли в трупах чего-то, что не слишком типично?

– Давай. И наверное, есть смысл проверить постояльцев. На всякий пожарный. Начиная с тех, кто там живет давно.

Крохин с сомнением покачал головой:

– Знаете, Евгений Львович, а ведь нету там таких, которые месяц живут. Гостиница-то курортная, да и не Америка у нас, чтоб кто-то постоянно в гостинице жил.

– Ну ты все равно проверь. И тех, кто съехал недавно, тоже. Обращай внимание на то, имеется ли у них алиби на то время, когда происходили эти самоубийства и несчастные случаи. Понятно?

– Завтра же займусь.

Подполковник кивнул, чиркнул шариковой ручкой на валявшемся листе бумаги какую-то закорючку.

– А директор как?

– Я за директора с каждым разом все больше боюсь. Такое чувство, что он сам готов руки на себя наложить. Не нравится ему вся эта бодяга.

Грачев рассмеялся.

– И мне бы не понравилась! Его гостиницу покупают, а в ней творится черт знает что! Тут кто угодно разнервничается. Там ведь серьезные ребята в купцах?

Крохин развел руками. И в данный момент этот жест имел исключительно подтверждающее значение.

– Французская сеть четырехзвездочных отелей «Le Meridien». У них по всему миру отели. Вот и в Сочи решили открыть свое заведение.

– Да, – невесело усмехнулся Грачев. – Тут поневоле жить не захочется, когда такая сделка может медным тазом накрыться.

– Так, насколько я знаю, гостиница на балансе у московской мэрии. Значит, и деньги пойдут туда. И директор с этого ничего не поимеет.

– Смешной ты человек, Крохин. Чтоб при таком деле да остаться у разбитого корыта! Нет, будь уверен, Кулагин своего не упустит. Ладно, в общем, с завтрашнего дня поставить это заведение на уши по полной программе.

* * *

На другом конце Сочи, в частной квартире, снятой на два месяца, за компьютером сидел человек с тонким породистым лицом, эффектными седыми волосами и длинными пальцами музыканта. Музыкантом, впрочем, он не был. По правде говоря, и слуха он не имел вовсе от природы.

На экране ноутбука была открыта страница городских новостей. Человек читал их, иногда помечая что-то в большом блокноте. Если посмотреть на авторучку, которой делались пометки, и если бы кто-то был знатоком, то без труда опознал бы неброский, но дорогой «паркер». Ручка этого человека стоила тысячи полторы. И отнюдь не в рублях.

Правда, он ее не покупал. Ручка была подарена ему компанией вместе с премией за безупречно проделанную работу, благодаря которой сеть отелей «Меридиан» получила в свое распоряжение прекрасную территорию под строительство во Владивостоке. Этот город обещал немаленькие перспективы, так что и награда была заслуженной. И Клод Женере принял ее как должное.

1 2 3...6 >

На страницу:

Перейти

1 из 6