Короткие смешные рассказы о жизни 2

Было энто пару лет назад. Был я ишо молодой совсем, только-только на днях семьдесят исполнилось. Так-то мы всю жисть в деревне живали, а тут чой-то начали разные орханы барахлить: то одно, то другое, а то и совсем даже третье. То тут кольнет, то тут стрельнет. А надысь на огороде согнулся, и ни туда ни сюда. И не разогнуться, и не другое. Ну, с божьей помощью, кое-как да потихоньку, конечно, того, но спина стала крайне не такая, как раньше. Мне бабка и говорит: «Ехай ты, мол, к дохтуру. А то мне с тобой возиться интересу мало». Вот ведь бабы так бабы.

Ну да делать нечего, поехал. Собрался, конечно, и в город. До городу-то от деревни нашей километров, поди, сорок. На автобусе, конечно. Билет купить пришлось. А я, между прочим, герой. Ветеран.

«Ты, дед, ври-ври, да не завирайся, – подумал я про себя. – Какой ветеран? Ветеран чего? Ты ж после войны родился. А в Афган ты уже по годам не проходил. Вот ведь дает! Ветеран!»

Но вслух говорить ничего не стал. Интересно было, чем дело кончится.

– Так приехал я в больницу, – продолжал дед, – талончик взял, отсидел четыре часа в очереди. Наконец принял меня дохтур. Там посмотрел, там пощупал, согнул, разогнул. «В общем, – говорит, – диагноз ваш неутешительный. Я бы вам порекомендовал на массаж походить. Десять сеансов по шестьдесят минут. Нужно, – говорит, – и то, и другое, и третье, в общем, почти все массировать».

А у нас в деревне какой массаж? Смех один. Приехал, говорю бабке: давай, мол, мне массаж делать. Бабка в слезы: «Как я могу, если не умею?» Делай, говорю, как умеешь.

Два часа возились, вроде сделали. Но только меня после того бабкиного массажа еще сильнее скрючило. Ну, думаю, старая ведьма, попляшешь ты у меня.

Вот так в город я и переехал, к детям поближе, да чтобы массаж делать.

Пришел в больницу, говорю дохтуру: «Давайте мне направление на массаж, буду в вашу поликлинику ходить».

Дохтур посмотрел на меня да говорит: «Я могу дать вам направление, но у нас сейчас массажист в отпуске, а после отпуска он увольняется. Да еще и очередь на массаж. В общем, самое раннее – через полгода сможете на процедуры попасть». Тут у меня что-то ойкнуло внутри. Это что же, мне полгода скрючившись ходить? А дохтур продолжает: «Вы, – говорит, – можете походить на платный массаж в любую другую клинику либо в частные кабинеты. Я могу вам дать пару телефонов».

Уж больно злой я стал, что деньги платить придется. Сами массаж прописали, а сами делать не хотят. Плюнул я мысленно, развернулся и вышел из кабинета. Сам, думаю, справлюсь, без твоих телефончиков.

Нам с бабкой как раз дети новомодный планшет подарили. Вот, говорят, раз уж вы в городе будете жить, приобщайтесь к цивилизации. Ну а мне что? Я взял. А бабка – та его боится, называет идолищем поганым и крестится кажный раз. Ну что взять с дуры? Стоит на пути технического прогресса.

Думаю, тварь я дрожащая или право имею? Осилю я это чудо техники аль нет? Спрашиваю у сына: «Покажи хоть, как пользоваться». Показал, все рассказал, я вроде все понял. «Вот, – говорит, – программы, вот почта, вот браузер, вот интернет. Через интернет найти можно все что угодно».

«А как в ентом тернете чевой-то найти-то?» – спрашиваю. Объяснил. «Ты, – говорит, – вот сюда вбивай поисковый запрос, как оно есть. Например, нужно тебе велосипед для внука купить, прямо так и вбивай: «детский велосипед». А нужно, например, в кино внука сводить, так прямо и вбивай: «кино для детей с 6 лет». И кликай по ссылкам».

Тут-то я и смекнул. Вот, думаю, зачем вы мне тернет ентот подсуробили. Подарки детишкам вашим покупать да нянькой бесплатной работать. Ну уж нет, не дождетесь. Сами занимайтесь.

Ну да ладно, пока суть да дело, решил я узнать, где же мне массаж сделать могут. Так прямо и написал: «массаж для мужчин». И повываливалась одна сплошная реклама. И ведь так прямо и написано: мужской спа-салон. Ну, думаю, не повезло бабам, им массаж делать никто не хочет. Выписал я несколько телефонов и давай звонить.

И все так там вежливо, понимаешь, и культурно. Разные там «здравствуйте» да «до свидания». И ждать полгода не нужно. В любое время, говорят, приходить можно. Работают двадцать четыре часа семь дней в неделю. Вот это сервис, думаю, вот это блага цивилизации. И, видимо, все так ентот массаж делать любят, что кто работает, например, или еще почему днем не может, так пожалуйста, хоть ночью приходи. Далеко, думаю, нам в нашей деревне до такой культуры быта. Все-таки и при капитализме тоже неплохо живется.

Выбрал я один салон с красивым названием. «Гранд Делюкс Релакс» назывался. Не по-нашему. Ну и пошел.

Захожу я, значит, а там окна черными шторами завешены, полумрак. Умер, что ли, кто-то, думаю. На полу ковры, на коврах диванчики удобные стоят да столики из прозрачного стекла. Выходит ко мне девица молоденькая, удивленно на меня смотрит, говорит:

«Добрый день! Вы на массаж?»

«Да, – говорю, – на массаж».

«А вы уже выбрали программу?» – спрашивает.

«Программа, – говорю, – у меня простая. Но только чтобы не меньше часа. И медсестра чтобы поопытнее была».

Смотрю, глаза у девицы потихоньку округляются.

«А то сама, дочка, понимаешь, – продолжаю я, – лета уже не те, все же застоялось, размять нужно».

«Застоялось? Не меньше часа? – удивленно пробормотала девица. – А я думала, что в этом возрасте… Впрочем, как пожелаете. Медсестру, говорите? Сразу предупреждаю, с костюмами у нас дороже».

«Так что ж, у вас медсестры без костюмов, что ли, ходят? Ой, дочка, уморила!»

В этот момент мимо продефилировала еще одна молодая девица, в одном нижнем белье. Тоже, наверное, на массаж. Только неужели массаж в одной комнате, а раздеваться нужно в другой и через холл полуголым проходить? Непорядок это.

«Только вы смотрите не халтурьте там, – предупреждаю, – а то мы с бабкой давеча два часа провозились, а толку ноль. Все как было каменным, так и осталось, еще даже хуже стало. Как будто кол забили – ни согнуть, ни разогнуть».

Видать, девица уже решила принимать все как оно есть, хотя, конечно, спросить ей хотелось многое.

Тут, конечно, медсестра приходит. Со шприцем. А шприц, наверное, литра на два. Это, думаю, куда же это я попал?

«Зачем же, – говорю, – вам, к примеру, такое приспособление-то?»

А она что-то начала про какую-то Усть-Лугу мне говорить. Говорит, есть в Усть-Луге ветки сакуры – к чему это она? Говорит, одежда не рваная у нее будет. Потом про анализы, что ли, спрашивать начала.

(Это я потом сообразил, что она ему предлагала услуги с названиями «Ветка сакуры» и «Нирвана». Про анализы я промолчу, я думаю, читатель догадается. – Прим. автора).

Я ей: «Дочка, не нужны мне твои анализы, мне бы массаж. Только предупреждаю, работы много будет, я к вам каждый день ходить буду, по часу в день. Лишь бы бабка деньги мне давала. А если отпустит меня через десять-то сеансов, так я всех мужиков к вам приведу! У меня кореш в деревне, Петрович, так у него все то же самое. А ему уж девяносто лет, поди, стукнуло».

Раскрыли рты девицы и стоят – ни вздохнуть, ни охнуть.

В общем, что в этих салонах массируют, узнал я, только когда медсестра хотела уже к массажу приступать. Ох и скандала ж было! И крику сколько! Вот после этого случая я в людей и не верю.

Вот ведь капиталисты: пишут одно, а на деле – совсем другое!

Николай Виноградов

Щавель

В середине мая все четыре девятых класса нашей школы повезли на автобусах за город, на речку Керженец, для проведения военно-спортивной игры «Зарница». Я радовался этому событию, как дурак.

В параллельном классе училась Наташка Белова, единственная изо всех девчонок, которую я перерос на целых сантиметров пять, и в которую был давно тайно влюблен. Когда-то давно, еще классе в пятом, по воле завуча школы мы с Наташкой вместе выступали на каком-то праздничном концерте, пели и плясали «Цыганочку». Так здорово выступили, что потом на всех концертах нас объявляли «гвоздем программы». Мы оба так радовались, были на седьмом небе от счастья, и даже один раз поцеловались. Она, кажется, вообще не выросла с тех пор.

Так получилось, что на «Зарницу» мы ехали с ней в одном автобусе и сидели у окна друг напротив друга. Часто, встретившись нечаянно взглядом, оба загадочно и приветливо улыбались и сразу стеснительно отводили глаза на окно. Хотя лично я смотрел в него, ничего не видя. Перед глазами стояло только ее милое, улыбающееся личико.

Рядом с ней сидел Кульпяк – Витька Кульпяков из моего класса – длинная, худая оглобля. Нос у него отрос, загнувшись крючком, и был похож на клюв коршуна. Его уродливо выпячивающаяся вперед нижняя челюсть отпала вниз. Видимо, Витьку укачало, и он заснул сидя, все больше и больше наклоняясь в Наташкину сторону, постоянно тыкаясь своим клювом ей в затылок. Наташка как-то резко повернулась в его сторону и столкнулась прямо нос к носу.

– Ой, мамочки! – перепугалась она от неожиданности и бросилась ко мне на колени, обхватив за шею.

В свою очередь, не ожидая буйной реакции от своего нежного создания, я сразу обомлел от такой великой радости, чуть было не потеряв сознание. Она прильнула губами к моей щеке, и я сразу весь аж затрясся, словно меня током шарахнуло. Чувствовал ее ласковые губы на щеке, ее приятное дыхание, дурманящий запах волос. Моя рука самопроизвольно обняла тонкую девичью талию, и уже вторая рука потянулась прижать маленькую Наташку еще ближе к себе. Но тут кто-то вдруг громко и не вовремя хихикнул, и я, заметив, что весь автобус пялится на нас, нехотя убрал свои грабли и ощутил, как вспыхнули щеки.

– Испугалась? Да он просто заснул, – начал я ее успокаивать. – Он у нас и на уроках всегда спит.

– Так неожиданно, я чуть не померла со страха, – пропела она своим ласковым голоском, опуская руки с моей шеи. – Он чуть в голову меня не клюнул. Давай, пожалуйста, поменяемся местами.

Мы пересели.

– Эй, Кульпяк, харэ дрыхнуть! – ткнул я Витьку локтем в бок. – Сядь нормально и не висни на мне.

– А? Чего? Уже приехали? – очухался длинный. – Нет еще?! Ой, меня что-то всегда в автобусе в сон клонит. Не выспался сегодня.

Пока ехали, я всю дорогу мечтал, как мы с Наташкой улучим момент, чтобы уединиться и поболтать где-нибудь на берегу речки. Я знал, чувствовал, что и она надеется на это. «Может быть, даже удастся ее поцеловать. Хотя бы в щечку», – грезил я до самого конца пути.

По приезде на место все сразу рассыпались по лужайкам, бросились собирать землянику и щавель. Земляники было не так много, а щавеля, этой кислятины, – хоть лопатой греби, все поляны были усыпаны. Мы, как дикое козлиное стадо, за полчаса обожрали этот щавель со всех близлежащих полян. Я сразу заприметил Наташку, ползающую в белой панамке на соседней поляне вместе со своими подружками. Мелкими перебежками, щипля щавель через раз, я переходил на ее поляну. Но, пока добирался до заданного места, Наташка со своими девчонками успевала перебазироваться на новое пастбище. Мне так и не удалось к ней приблизиться до сигнала общего сбора.

Сама эта игра меня мало интересовала. Даже не умудрился вникнуть в ее правила. Меня приписали в какую-то группу, прилепили на грудь камуфляжной куртки бумажный значок с какой-то отличительной символикой. Кого-то в нашей группе назначили командиром, не помню. Я был простым и самым младшим солдатом. Любой мог приказать мне: «Беги туда!» – и я бежал, не вникая особо, зачем и для чего. Прибежав, я слышал: «Ты куда прибежал, дурак? Мы же твои враги! Беги обратно!» – и я бежал обратно, но опять почему-то попадал во вражеский лагерь. Какие правила? Какие враги? Я просто искал ее, мою Наташку Белову.

В середине игры, весь потный и запыхавшийся, я прибежал в чей-то лагерь, в котором командиром был наш школьный физрук.

– Так, боец! Где твой отличительный знак? – полностью войдя в роль командующего армией, начал отчитывать меня физрук, нахмурив брови.

– Не знай! Посеял где-то.

– Ясно! Потерял в рукопашном бою! А из какой ты группы? – пристал он как банный лист.

– Из этой… как уж ее? Забыл, товарищ командир.

– Ну из «Сатурна» или «Юпитера»? Или из нашего «Плутона»? А? – не унимался главнокомандующий.

– Ага! Из какого-то из этих. Точно не помню.

– Так, где у нас санитары? Ведите этого бойца в санчасть. Он, похоже, в голову раненый. Контузия! Срочно на перевязку!

Так я просидел с перевязанной головой в санчасти до конца игры. Нам дали два часа на отдых перед отъездом домой. Все побежали к речке умываться. Для купания вода была еще слишком холодной. Как назло, я нигде не мог найти свою Наташку. Ее не было ни в лагере, ни на речке, ни на полянах.

Вдруг от этого щавеля так сильно скрутило живот, что я даже присел. Когда резкая боль в брюхе прошла, меня сразу приспичило. Даже испугался, что не успею добежать до ближайших кустиков. Сорвав на бегу с чьей-то головы газетную шляпу, рванул в лесной туалет. Пробежав метров сто и не найдя в сосновом лесу мало-мальски безлюдного места, готов был уже сесть под любой куст. Но и до ближайшего из них нужно было как-то умудриться добежать, не навалив в штаны. В радиусе двухсот пятидесяти метров от лагеря все уже было кем-то занято. Когда подбегал к кустикам с криком «Вуй-вуй-вуй, мамочки родные!», оттуда слышался дикий визг. Закралось подозрение, что все «бойцы» специально сговорились меня опозорить. Подбежав к последнему, по своей возможности терпеть, кусту, едва успел снять штаны, из меня изверглось со страшным звуком, как из брандспойта, все, не успевшее перевариться за последние дни. Сам испугался этого звука, после которого со лба полился градом пот, и я, поняв наконец, что такое настоящий кайф, облегченно выдохнул: «Фу-у!»

Из опасения быть застигнутым на месте преступления, не стал долго рассиживаться. Застегнув штаны и засунув на всякий случай в карман остатки газеты, я уже собирался покинуть спасительные кусты, как вдруг сзади прогремел точно такой же звук, какой вырвался минуту назад из моего нутра. От неожиданности, уже в штанах, я снова присел на старое место.

– Фу-у! Мамочки родные, еле успела! Еще пару секунд – и я бы взорвалась. Чтоб еще хоть раз в жизни я взяла в рот этот проклятый щавель!

У меня волосы встали дыбом: узнал голос моей Наташки Беловой! Она сидела прямо в метре за моей спиной.

– Ой, мамочки! Я, кажется, в какой-то муравейник села. Вуй-вуй! По мне кто-то ползает. Кусаются, заразы! Тебя не кусают?

«О господи! Никто ей не отвечает. Неужели это она ко мне обращается? С ума она, что ли, сошла? Чокнутая! Убежать разве? Хм! Подумает еще, что я трус! Да-а, ситуация!»

Стал тихонько поворачиваться назад, чтобы удостовериться, что мы здесь одни. Белая панамка была так близко, что я мог дотянуться до нее рукой. Больше никого вокруг не разглядел.

«Боже мой! Как же ей не стыдно? Нашла подходящий момент, бессовестная! Вот ведь как время может испортить человека!»

– Слушай, я больше не могу! Надо перейти в другое место. Мне всю задницу искусали. Ой, я даже бумажку не взяла, так меня врасплох прихватило. У тебя есть? Оторви мне маленечко.

«Ба-а! Ну это уже вообще ни в какие рамки! Как я мог влюбиться в такую дуру?»

Достал из кармана газету и протянул ей. Пробормотал: «На, пожалуйста!» и демонстративно отвернул голову в сторону. Пара секунд молчания показались мне вечностью. Только обернулся – прямо в упор из кустов на меня, не мигая, уставились четыре глаза. С пронзительным визгом Наташка со своей толстой подружкой Светкой Корсаковой, сверкая белыми задницами и надевая на бегу камуфляжные брюки, с огромной скоростью рванули в ближайшие кусты, до которых было метров двадцать. Ее подружка споткнулась о корни деревьев и распласталась на животе во весь рост. Наташка, придерживая свои штаны одной рукой, пыталась помочь подруге подняться. Та кое-как встала и быстро похромала дальше с ушибленной коленкой, уже не обращая внимания на свои спущенные штаны.

Девчонки нажаловались Хламидомонаде, училке по биологии, которая была их классным руководителем. Перед отъездом биологичка на общей линейке меня прилюдно опозорила, оклеветав, будто я следил и подглядывал за девчонками. Оправдываться было бесполезно, только жалко Наташку – как она горько ревела. Да я и сам готов был расплакаться, как на похоронах. Любовь же умерла.

* * *

Однажды на нашу с женой серебряную свадьбу дети притащили целую охапку щавеля, на который я еще с молодости смотреть не мог. С тех пор в семье было заведено – в день нашей с Наташкой (в девичестве Беловой) свадьбы всем съедать по пучку щавеля. А что самое интересное, в этот день вся наша семья превращалась в цыганский табор, в домашний театр «Ромэн», в котором солистами выступали наши четверо внуков.

Николай Виноградов

Случай на рыбалке

– Какие вы, оказывается, умнявые! Даже дураком себя почувствовал среди вас. Передо мной, что ли, светлоголовыми-то притворяетесь? – долго слушая разглагольствования двух своих друзей об устройстве мироздания, вставил свое критическое словцо Валера, точнее, Валерий Викторович, грузный мужчина лет под пятьдесят.

Когда-то давно, в счастливом и безмятежном детстве, те два года, на которые он был старше своих друзей по двору, имели весьма большое значение, что позволяло Валере быть лидером в этой троице. Ныне Петька стал Петр Николаевич, заводской адвокат, а Толик – Анатолий Александрович, завгар автобусного парка. Свою дружбу с детства они как-то умудрились сохранить до седых волос у Петьки, плеши у Толика и Валеркиной лысины.

Уже конец июля, а им только первый раз за лето удалось вместе на рыбалку вырваться. То некогда всем было, то Петю жена не отпускала. «Не пущу, и не мечтай даже! – ругала она его. – Нажрешься опять с ними, как свинья, три дня выхаживаться потом будешь. Валерка-то вон какой боров! В его брюхе литр водки как рюмочка будет, а ты с четвертой стопки на ногах не стоишь!»

Несколько часов назад они приехали с ночевкой на загородное озеро – свое любимое место. Добирались долго: сначала на автобусе, а потом еще шесть километров топали пешком по бездорожью.

– Своим ходом доволочемся как-нибудь, я думаю. Никого же из нас не заставишь потом трезвым за руль садиться, – выдвинул справедливое решение Валера, – обидно будет.

На костре в котелке уже закипала водичка. Толя запустил в него картошку с морковкой и почистил первых пять рыбин – трех плотвичек с ладонь и двух карасиков чуть побольше. Пете пока не везло, даже не клюнуло ни разу.

– Да ладно тебе, Валера! Перед кем здесь выпендриваться? Мы ж за эти сорок с лишним лет как облупленные друг перед другом стали. – Толик насаживал свежего червячка, специально для этого надев на нос старые очки-телескопы, протертые о старомодные, выцветшие плавки. – Тьфу, гадство, правое очко опять вылетело. Ну все, теперь и не найдешь! – Он шарил руками по траве. – Это умный дураком может притвориться, а дурак умным – вряд ли. Стой, не топчись здесь, очко мое затопчешь!

Анатолий Александрович три года назад овдовел. Сегодня это пожилой мужчина, высокий, как дядя Степа, и худющий, как Кощей Бессмертный, имеющий троих взрослых детей и уже четырех внуков.

Вечные проблемы на работе и тяпом-ляпом залатанный, прохудившийся домашний быт – все ушло куда-то в туман и моментально забылось. Улыбались не только их хмурые до сего дня физиономии, но и души, бывшие когда-то чувственными, но успевшие изрядно зачерстветь. Ощущалось чувство полнейшей свободы, она выпирала у них изо всех телесных отверстий. Даже седой Петр Николаевич, подкаблучник с тридцатилетним стажем, самый первый в городе скромняга, семьянин до мозга костей, успел за это время так расслабиться, что уже четыре раза ни за что ни про что обложил матом Анатолия, да так смачно, что числом этажей, наверно, переплюнул какого-нибудь бывалого боцмана балтийского флота. Не ожидая этакой прыти от своего высококультурного друга, удивленный Толя даже забыл на него обидеться.

– Мы же всего лишь гипотезы свои выдвигаем, а это и дуракам позволительно, – оправдывался перед Валерой Петя за себя и за Анатолия. Лицом и фигурой он сильно смахивал на знаменитого киноартиста Евгения Леонова, только голос имел писклявый и гнусавый, а на голове вместо плешки у него была давно не стриженная копна спутанных, как пакля, седых волос. – Правильно я говорю, Толян? Ты помешивай, помешивай, а то подгорит! Эх, луку забыли взять, жалко!

– Оп-па, шестая попалась! Окунишко! Ну и хватит пока, пора начинать! – Бросив окунька к костру, Валера пошел за первой бутылкой, охлаждающейся в специальной сетке в воде у берега. – Ах, хорошо-то как, пацаны! А?! Вот оно где, счастье-то человечье! Ловите момент, друганы! Ну, будь здрави! – Бывший лидер сел к символическому столу из газет, сервированному копченой колбасой, вареными яйцами, малосольными огурцами и прочими яствами, распластал на ноги свое огромное пузо и положил на него для удобства, ближе к пупку, пару огурчиков с ломтем ржаного хлеба. – Целый год я ждал этого блаженства. Пора, наверное, Толян, рыбешку закидывать. Только не пересоли, как обычно! – командовал он, изображая своей позой турецкого татаро-монгола. – Ну, между первой и второй, как говорится…

– Я вот, Толян, так до конца и не понял, нашли они этот бозон Хиггса или нет? Слухи ходят, что нашли, но что-то особую радость от этого никто не выказывает. Чего же тогда эта частица Бога дала им, интересно? Че-то они там темнят, мне кажется, – высказался Петр, желая продолжить начатый разговор на научную тему.

– Какой бозон, придурки? Нет никакого вашего бозона и не будет! Я, хоть всего лишь простой бухгалтер, и то давно знаю, что нас, уже целое поколение считай, попросту дурят этой теорией относительности, – встрял в разговор постоянно жующий лидер.

– Хи-хи! Не смеши мое лицо, оно и так смешное! Еще один умник выискался! – прикуривая сигарету от головешки из костра, кинул ехидную реплику плешивый Толик. Физиономия у него действительно была довольно забавной. Нос картошкой, брови светлые, едва заметные, резко изогнутые, как крылья чайки, а выражение лица словно навсегда застыло в стадии глубокого удивления. Глазки маленькие, как пуговки, постоянно слезящиеся. При улыбке кожа на лице сморщивалась, становилась похожей на кожу шеи у черепахи.

– Ты чего тут лыбишься, Кощей Скелетович? Я над вами не ржал, когда вы с Петькой передо мной умными глупостями обменивались, – чистя на животе вареные яйца, упрекал друзей Валерий Викторович. – Вы хоть знаете, сколько бабла туда вбухано? Для седовласых мечтателей от науки забаву в ЦЕРНе устроили. Несколько европейских стран скинулись не жадничая. Пусть, мол, теоретики лучше под землей в этом адронном коллайдере ковыряются, дескать, ради мира на земле стараются. К этому баблу столько халявщиков присосалось, что они готовы еще лет двести ваш бозон искать, лишь бы деньги платили. Настоящую-то науку каждый у себя дома делает, и хрен кому чего покажет – конкуренция! Скорее вот из этого озера на удочку лох-несское чудовище выловишь. Да ну вас! Тоже мне, нашли тему для разговора, академье отбракованное! Давайте уж лучше о политике побазарим, – внес предложение бывший главарь тройки.

– О какой, о внутренней или о внешней? – сразу оживился Петя. – Если о внутренней, то тут и базарить уже нечего, все давным-давно разворовано. Кто был в нужное время поблизости от кормушки и не постеснялся воспользоваться моментом, тот все и прикарманил. Сейчас эти хапуги во много раз приумножили свои состояния, а ты как был валенком при ваучере, так им и остался, – иронично усмехаясь, подковырнул его седой адвокат.

– Ну-у, пошло-поехало! Сейчас Петруха начнет свой гнусный пессимизм по всему озеру размазывать, – пробурчал Толик.

– А что, я не прав, может? – разошелся Петя. – Заграбастали все ресурсы в свои жадные частные руки, уже ни одна отрасль не развивается, кроме добычи нефти и газа. А мы только молча сопли жуем, отсчитывая мелочь на проезд в своих дырявых карманах.

– Ладно тебе, Петя-петушок! Раскукарекался тут, настроение только портишь, – притормозил его разглагольствования лысый лидер. – Плохо ли тебе живется? Сидишь на приличном окладе, протирая штаны в своем кабинете, а еще чего-то фунькаешь тут. Я вон давно спокойно спать не могу, боюсь, тюрьма по мне плачет. Начальство заставляет вести двойную, а то и тройную бухгалтерию. Не хочешь, мол, рисковать – увольняйся, бухгалтеров нынче как грязи. Толян тоже боится под сокращение попасть. Кому мы нужны со своим предпенсионным возрастом? Висим, болтаемся, как три сопли над пропастью, а до пенсии-то еще ого-го сколько. О политике поговорили, и будя! Пора теперь о чем-нибудь другом. Че сидишь, давай по чуть-чуть перед ухой-то! – командным тоном предложил он Толику.

– Поговорили, называется! – пересаживаясь поудобнее, продолжал брюзжать Петя. – О чем другом-то, бюстгалтер ты лысый? Лучше не сыпь мне соль на рану, а то я сразу бешеным становлюсь.

– Ну хватит уже, Петро, в самом деле! – снимая котелок, нервно хлопая веками, увещевал его Кощей Скелетович. – Никто же с тобой не спорит, все солидарны. Че толку из кожи-то вылазить, если от нас все равно ничего не зависит?