Анатомия зла

– А я все гадала, когда Том объявился с орхидеями, от кого они могут быть. Признаюсь честно, Эрих, от вас такого подвига я уж точно не ожидала. А посему вы заслуживаете награды… Майкл, душечка, дай знак музыкантам, пусть играют. Наш доктор, как всегда, прав. Какое нам, в сущности, дело до уличных происшествий.

Еще полчаса назад Гроссе ни за что не поверил бы, что кто-то может заставить его танцевать. Он и припомнить-то не смог бы, когда подобной бессмыслицей занимался последний раз. Но Николь, не выпуская его руки, уже направилась к танцевальной площадке. Вынужденно следуя за ней, он обозревал золотистую гладкую кожу и пуговки позвонков в глубоком вырезе искристого изумрудного платья, изящную, увитую розовым жемчугом шею, пирамиду кокетливых локонов и маленькую аппетитную родинку чуть пониже крохотного уха.

Николь была миловидной шатенкой, добравшейся до той возрастной грани, на которой женщина предпочитает задерживаться как можно дольше. Ей нравилось казаться шаловливой и беспечной, ребячливо-капризной и непременно неотразимой. Своим откровенным заигрыванием она не раз озадачивала нелюдимого и замкнутого Гроссе.

– Не могу поверить в свою удачу, – щебетала Николь. – Я танцую с Эрихом Гроссе! С самым непробиваемым мужчиной из всех, кого я когда-либо встречала.

– Уж не хотите ли вы сказать, любезная Николь, что вам доставляет удовольствие общество такого несносного старого брюзги, как я? – в тон ей поинтересовался Гроссе, механически переставляя ноги и почти не слушая музыку. На его, обычно плотно сжатых губах появилось подобие улыбки.

– Не кокетничайте, Эрих, – томно шепнула она ему в самое ухо – так, чтобы он ощутил ее горячее дыхание. – Вы обаятельнейший мужчина, полный волнующей загадочности. А мы, женщины, обожаем, когда нас интригуют. От предвкушения чего-то вкусненького у меня прямо-таки начинают чесаться коготки. – Чтобы не быть голословной, она мягко вонзила длинные ногти в его плечи.

Семнадцать… семнадцать, – размышлял Гроссе, улыбаясь своей партнерше. – Кажется можно позволить себе одну спокойную ночь.

ГЛАВА 2

Клара нажала на кнопку седьмого этажа и только тогда заметила, что она в кабине не одна. Это был сосед по дому, которого она видела от силы один-два раза, но который, как и все в доме, прекрасно знал, что она не последнее лицо в престижной и знаменитой Клинике на Холме.

– Добрый вечер, мэм, – поздаровался сосед и, помявшись, добавил: – У меня к вам огромная просьба. Умоляю, не откажите. Поверьте, я не позволил бы себе беспокоить вас по пустякам.

Она подняла на него вопросительный и далеко не дружелюбный взгляд.

– У сына второй день высокая температура и сильные боли в животе. Просто не знаем, что делать. Если бы вы согласились осмотреть его, я был бы вам безмерно благодарен.

– Раз уж вы знаете меня, то знаете наверное и то, что я не врач, а всего лишь медсестра, – холодно отозвалась Клара.

– При вашем-то стаже и опыте какое это имеет значение, – поспешил заверить ее сосед. – Мне кажется, медицинские работники, постоянно имеющие дело с больными, могут поставить диагноз лучше и точнее любого врача.

Мужчина умоляюще сложил руки лодочкой. Клара возвращалась с работы злая и усталая. Ей не терпелось добраться до своей берлоги, чтобы побыть одной. Лифт остановился на седьмом этаже. Двери разъехались. Во взгляде соседа застыли тревога и разочарование.

Не сказав ни слова, она осталась в лифте.

– О, благодарю вас, мисс! Вы так добры.

Она сосредоточенно смотрела себе под ноги. За долгие годы общения с Эрихом Гроссе, Клара, вольно или невольно, переняла многие его манеры, особенно – в обращении с пациентами и их родственниками.

Мальчик лежал в испарине, ослабевший от перепадов температуры, и время от времени икал, что явно причиняло ему сильную боль. Взгляд затуманенный, отсутствующий. Клара присела на край постели, сжала двумя пальцами его влажное запястье – нитевидный лябильный пульс едва прощупывался. Подняла веко, осмотрев глазное яблоко, затем попросила открыть пошире рот и заглянула в горло. И наконец, откинув одеяло, обследовала живот. Он был тугой и вздутый, как барабан. Даже от легких прикосновений ее пальцев мальчик корчился и стонал. Клара поднялась.

– Его нужно срочно госпитализировать, – жестко сказала она.

– Вы уверены? – встревожилась мать ребенка.

– Абсолютно.

– Но…

– Если мои слова вызывают у вас сомнения, зачем было меня звать.

– Не обижайтесь на нее, мэм, – поспешил вмешаться отец. – Конечно же мы верим вам. Но, видите ли… больница… Это так неожиданно.

– Советую поторопиться, если не хотите потерять сына. – Клара направилась к двери.

Муж с женой переглянулись. В глазах обоих застыл панический страх.

– Куда же вы? – прошептала женщина севшим голосом. – Останьтесь с нами хоть немного.

– У вас нет времени заниматься гостями. Звоните в «скорую». Ребенку необходима срочная операция. И не вздумайте заставлять его есть или пить. Единственное, что вы можете сделать до приезда бригады, это положить ему на живот лед. Всё.

Мужчина вышел за ней на площадку, по дороге роясь в бумажнике. У самого лифта она обернулась, бросив брезгливо-презрительный взгляд на деньги, зажатые в его руке, и зло процедила:

– Немедленно уберите это.

С виноватой поспешностью он засунул обе руки в карманы, сбивчиво бормоча слова извинений и благодарности. И под конец снова спросил:

– Это действительно так серьезно?

– Я ведь ясно сказала: ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНО.

– Но все-таки, что с ним?

– Перитонит. Поторопитесь.

Едва шагнув в лифт, она поспешила нажать на кнопку своего этажа. Захлопнувшаяся дверь надежно отгородила ее от дебильно застывшего лица.

И почему слабые духом люди так легко теряют голову, – подумалось ей. – Причем именно тогда, когда от них требуется особая собранность и быстрота реакции.

История с мальчиком, благополучный исход болезни которого был более чем сомнителен, ее не занимала. С проблемами жизни и смерти она сталкивалась ежечасно на протяжении многих лет. Клара работала старшей медсестрой со дня основания Клиники. Но этим отнюдь не ограничивались ее обязанности и полномочия. Она была доверенным лицом самого Гроссе, причем единственным и бессменным.

Оказавшись наконец в своей квартире, она тщательно протерла руки медицинским спиртом и только после этого подошла к холодильнику. Пока в тостере-овене запекался обед – замороженный полуфабрикат из Trader Joe’s, Клара сбросила одежду, засунув ее в стиральную машину, быстро приняла душ и, завернувшись в махровый халат, пристроилась на высоком неудобном табурете у стойки бара, заменявшей ей кухонный стол.

Медленно, без аппетита пережевывая кусочки мяса, тушеного с шампиньонами, брокколи и спагетти, она так же лениво и без настроения перебирала в памяти события минувшего дня. Сегодня ей пришлось заменять Гроссе во второй операционной, выполняя в основном роль надзирателя, а потом ассистировать ему во время долгой и нудной «реконструкции» двух обгоревших влюбленных. Теперь они, спеленутые бинтами, словно коконы, долго еще будут беспробудно спать, не зная, что лежат в одной палате, на соседних кроватях, что оба остались живы. Много дней пройдет прежде чем снимут первые повязки. А потом вторая операция, третья, пока не вернется окончательно человеческий облик. Только вот знакомиться им предстоит заново.

Снизу донесся вой сирен, оборвавшийся где-то совсем рядом.

Должно быть прибыла «Скорая помощь» со свитой из пожарной и полицейской машин. Надеюсь, парню удастся выкарабкаться, – подумала Клара и тотчас забыла о нем.

На душе не проходила горечь от мимолетной встречи с Гроссе в коридоре, после операций. Он отмахнулся от нее с оскорбительным раздражением, как от надоедливой нищенки, и пролетел мимо. Она знала причину, знала, что усталость тут не причем. И все же… Ему следовало быть с нею помягче.

Подобрав с дивана полусевшую трубку радиотелефона, Клара набрала его домашний номер.

– Мистера Гроссе нет дома, – ответил ей неприветливый, почти враждебный голос, мгновенно выродившийся в короткие гудки.

Мерзкая старуха! – Клара в сердцах швырнула трубку обратно на диван. – Отлично знает мой голос, и никогда даже не поздоровается.

Звонить ему на мобильный было бесполезно, он никогда его не брал, да Клара и не собиралась с ним говорить. Ей только нужно было знать, где он. Ее мучило странное беспокойство, очень похожее на ревность, хотя она отлично понимала, что ревновать его нелепо и абсурдно.

В комнату с тягучей медлительностью вползали сумерки, растворяя в себе очертания предметов и ее самою, но включать свет Клара не стала. К чему? Так редко выпадала возможность побыть наедине с собой, со своими мыслями и чувствами, с самым дорогим ее сокровищем – воспоминаниями.

Тесная, погруженная в полумрак комната вдруг заиграла, заискрилась мирриадами солнечных зайчиков, скачущих по неспокойной воде. Океан, могучий и вечный, разлегся у ее ног, играя кружевом прибоя, облизывая утопающие в тропической зелени берега. Непроходимые заросли гигантских кактусов, усеянных съедобными плодами. Слоновые пальмы, чьи толстые, короткие стволы и впрямь походили на ноги слонов. Идиллически живописные улицы Лас-Пальмаса, оранжевые от мандарин, свисающих над самой головой. Материализованный библейский рай на погрязшей в грехах Земле! И посреди этого рая черноволосая девочка-подросток, смотрящая на мир широко распахнутыми глазами в радостном предвкушении грядущих чудес.

О, эти дни, проведенные с родителями на Канарах, Клара запомнила на всю жизнь. Пестрые попугаи, обезьянки, полосатые бурундучки, свободно разгуливающие под ногами. Приветливый, сказочно-добрый мирок, где даже хищные звери не водятся. Мирок, символ которого преданнейший друг человека – собака. Ее скульптурные изображения во всем многообразии собачьих пород попадались повсюду.

И, как полная неожиданность, среди всей этой лубочной доброты фантастически-мистический «злодей» – дерево Дракона! Причудливое, нелепое корненогое существо. Густо разветвляющийся ствол был похож на пучки гигантских сарделек или обрубков узловатых пальцев, покрытых не корой, а гладкой, мертвенно-серой кожей. Обрубки увенчаны метелками жестких, узких и длинных листьев. Корни этого растительного вампира, начинавшиеся где-то высоко над землей, вертикально устремлялись вниз. Впечатлительная девочка живо представила себе, как они со зловещей жадностью впиваются в почву, вытягивая из нее все соки, превращая их в обрубки ветвей, в остроконечные листья-ножи.

Какой-то местный житель, желая удивить заинтересовавшуюся деревом чужестранку, достал складной перочинный ножик и у нее на глазах сделал надрез в коже-коре. Из раны засочилась смола, но не золотистая, как она ожидала, а темно-красная. Смола или кровь? Клару передернуло от суеверного страха. Она осторожно потрогала порез – ее руки окрасились. Переполнившись через край, «кровь» тонкой струйкой стекала вниз по стволу. Что это?! Шутки природы или дерево-хищник?

Местный житель рассказал любознательной девочке о старинном предании, согласно которому дерево Дракона впервые выросло на том месте, где в единоборстве со слоном пролилась кровь дракона. Жители Канар считают, что его красная смола целебна. Но Клара упрямо видела в нем только дерево-монстра. Долго еще оно будоражило потом ее воображение, являясь даже в ночных кошмарах.

По иронии… а может по предостерегающему знаку судьбы, именно у этого дерева она впервые повстречала юношу, которому предначертано было стать ее идолом и проклятьем, ее роковой неизбежностью и проводником в ад.

Юноша был высок и строен, с надменным мужественным лицом и отсутствующим взглядом холодных желто-серых глаз. Казалось, он излучал таинственную, загадочную и оттого притягательную силу.

Разглядывая дерево Дракона, юноша разумеется даже не заметил черноволосой загорелой девочки, не сводившей с него зачарованного взгляда. Она и сама не могла бы предположить тогда, что, повзрослев, разыщет его, более того – изучит ради него медицину…

Клара открыла глаза. В комнате было абсолютно темно, она так и не зажгла света. Он не позвонил. А это означало, что ей предоставляется редкая возможность выспаться. Не снимая халата, она свернулась калачиком на диване, натянув до самых бровей шерстяной плед, и мгновенно уснула.

Разбудил ее звонок в дверь. Буквально скатившись на пол, Клара вскочила, едва не потеряв со сна равновесие, и бросилась в переднюю. К ней никто никогда не звонил и не стучался. Это мог быть только один человек – Гроссе. Но и он никогда не появлялся в ее квартире спозаранку. Может что-то стряслось в клинике?

Растрепанная, заспанная и босая, она распахнула дверь.

На лестничной площадке стоял вчерашний сосед с огромным букетом темно-красных роз и смущенно улыбался.

– Ради Бога, извините за мое самовольное вторжение. Я знаю, что вы рано убегаете на работу, и боялся не застать вас.

– Что теперь вам от меня нужно? – Клара недовольно хмурилась, прикрывая рукой зевок и не обращая внимания на цветы.

– Я… мы с женой только хотели выразить вам свою огромную признательность. Сыну сделали ночью операцию. Хирург сказал, что если бы мы опоздали хотя бы на два часа, было бы уже поздно.

– Ну вот и хорошо. Как он сейчас?

– Еще толком не отошел от наркоза. Но операция прошла удачно.

– Рада слышать. Извините, я спешу. – Она собралась захлопнуть дверь.

– Мэм! Пожалуйста, примите от нас хотя бы эти цветы. – Сосед смотрел на нее умоляюще.

– Ладно. Давайте. Будьте здоровы.

Забрав из его рук букет, который ей пришлось удерживать двумя руками, Клара ногой захлопнула дверь. Вернувшись в комнату, она бросила цветы на журнальный столик и, опустившись перед ними на корточки, пыталась сообразить, что с ними делать.

Розы были свежайшие. Они источали нежный аромат, уносивший ее куда-то в прошлое. Почувствовав в ногах онемение, Клара села в кресло, продолжая недоуменно-задумчивым взглядом изучать букет, как давно забытого нежданного гостя. Только сейчас она сообразила, что у нее нет в доме ни одной вазы. Потому что никому никогда не приходило в голову дарить ей цветы.

ГЛАВА 3

День начался как обычно. В обязанности Клары входило следить за младшим медицинским персоналом клиники, за содержанием больных, за тем чтобы предписания врачей выполнялись неукоснительно, своевременно и точно. При этом под контролем у нее оказывались и сами врачи, которым она без стеснения могла сделать замечание, а то и отчитать. Для всех она была тенью Гроссе, орудием Гроссе, соглядатаем Гроссе. Ее боялись не меньше, чем самого хозяина. Но если его, боясь, боготворили, то ее скорее ненавидели. Саму же Клару меньше всего волновали эмоции и отношение к ней коллег по работе. Для нее важны были не сами люди, а то, чем и как они занимаются, как справляются со своими обязанностями.

Ее сухая высокая фигура, полностью лишенная каких-либо женских признаков, возникала перед испуганно замиравшими сестрами и санитарами казалось из ниоткуда, причем всегда в неподходящий момент. Тяжелый взгляд ее въедливо прищуренных черных глаз мало кто мог выдержать. Из-за этой ее привычки постоянно щуриться никто даже не догадывался, что у их старшей медсестры потрясающей красоты глаза. Клара для всех была личностью без пола и возраста. При ее без малого сорока, одинаково справедливым было бы сказать, что ей «где-то под тридцать» и что ей «давно уже пора в тираж». Когда же у нее бывало, как сегодня например, плохое настроение, по всей клинике из уст в уста объявлялось «штормовое предупреждение».

Большую часть дня Клара, как обычно, провела подле Гроссе – совещания, обход стационарных больных, прием новых… Но ни разу их взгляды не пересеклись. Даже отдавая ей поручения или выслушивая ее отчеты, он смотрел либо в сторону, либо сквозь нее. И то, как реагировала на это Клара, персонал клиники ощущал на собственной шкуре.

Он вызвал ее к себе в кабинет по селектору только к концу рабочего дня. С недобро поджатыми губами она молча остановилась на пороге.

– Пообедаем вместе, – не предложил он, а отдал распоряжение, точно таким тоном, каким во время операций деловито ронял: «Скальпель» или «Тампон».

– Где? – Ее глаза вспыхнули.

– Я не очень тебя разочарую, если скажу: здесь?

– …Не очень.

– Тогда сообрази что-нибудь по-быстрому. У нас впереди трудная ночь.

– Ты хочешь сказать, что нашел донора? – бесстрастным тоном поинтересовалась Клара, но лицо ее разом посерело, как небо перед дождем.

– Угу, – нарочито небрежно буркнул он. – Так что не будем терять время. Я жду, возвращайся скорее.

Оставшись один, Гроссе снял халат, швырнув его в корзину, и сел в кресло, машинально теребя ворот тонкого шерстяного свитера. Свитера и пуловеры он неизменно предпочитал сорочкам, независимо от времени года.

Нынешний день мало чем отличался от вчерашнего и от всех предыдущих. И это было нормально. Он всю жизнь работал на износ, но вовсе не потому, что не думал о себе. Напротив, именно потому, что думал о себе и только о себе. Он походил на бегуна на длинной дистанции, перед которым маячила одна-единственная цель: любой ценой добежать до финиша, до заветной черты. Только целью этой он ни с кем, даже с Кларой, не делился.

– А теперь спать! – приказал себе Гроссе, прикрывая глаза.

Внешне он походил на человека, пребывающего в глубокой задумчивости или слушающего в наушники классическую музыку, но никак не на спящего. И тем не менее его отдых был куда полнее и продуктивнее любого сна. Он погасил мысли, как гасят зажженную сигарету о край пепельницы, и погрузился в блаженную пустоту. Полный покой, полная прострация.

Четверть часа спустя Гроссе пробудил свой мозг, мысленно представил себя бодрым и отдохнувшим, прошелся по кабинету. Кабинет был светлый, просторный и неуютный. Ни одного лишнего предмета, только самое необходимое: громоздкий стол, кресло с высокой спинкой и жесткими подлокотниками, обычный стул для посетителя, стеллажи с медицинской литературой – длинная внушительная вереница томов, солидно поблескива-ющих позолотой.

Кларе пора бы уже вернуться. Бросив нетерпеливый взгляд на часы, он достал из сейфа две папки в пластиковых переплетах. На одной значилось: «Реципиент Р.О.», на другой – «Донор (Р.О.)». Разложив перед собой содержимое обеих папок, Гроссе еще раз тщательно сверил показатели кардиограмм, электроэнцефалограмм, результаты радиоизотопных и изо-иммунологических исследований, антигенных свойств совместимости крови, резус-фактор и прочее. Данные донора, как он и ожидал, были великолепны, а главное по всем параметрам подходили реципиенту.

За дверью послышался слабый шорох. Поспешно захлопнув папки, Гроссе прикрыл их газетой. В дверь постучали: три быстрых удара и один после паузы. Сразу успокоившись, он впустил Клару и, запирая за ней дверь, не приминул упрекнуть:

– Чего ты там возилась?

– Руки были заняты. – Она положила на стол две пенопластовые коробки.

Он тут же открыл свою:

– Со вчерашнего дня ничего не ел.

На лице Клары промелькнула материнская озабоченность.

– Приступай же. – Он подтолкнул к ней вторую коробку. – Не будем терять время.

– Я совсем не вижу тебя последнее время, – пожаловалась она.

– Разве? А мне казалось, мы видимся круглосуточно.

– Ты понимаешь, что я имею ввиду.

– За столько лет могла бы привыкнуть, – пробурчал он с набитым ртом.

Клара еще некоторое время молча стояла у стены, наблюдая за тем как он ест, и не спешила разделить с ним эту трапезу на ходу. Потом опустилась на стул для посетителей, откинула пластиковую крышку и поморщилась от ударившего в нос сладковатого запаха китайских пряностей.

В кабинете Гроссе было установлено два селектора. Один – белый, с серыми клавишами, легально соседствовал с городскими телефонами, факсом, принтером и компьютером на приставном столике. Другой – красный, с черными клавишами, был скрыт от посторонних глаз в нише стенного шкафа, и в отсутствие хозяина всегда находился на запоре. Сейчас он стоял открытым, и когда на нем вспыхнул крохотный зеленый огонек, Гроссе тотчас нажал на клавишу.

– Сэр, у нас все готово. Ждем дальнейших указаний, – доложил голос из динамика.

– Состояние донора? – продолжая жевать, деловито осведомился Гроссе.

– Как обычно в таких случаях. Напуган. Неспокоен. Я бы сказал, истеричен.

– Куда же, черт возьми, смотрит Гретта?!

– Гретта неотлучно при нем.

– Тогда почему донор нестабилен?

– Может, инъекцию транквилизатора, сэр?

– Не говорите глупостей! Вы же знаете, я не признаю искусственных торможений перед трансплантацией. Расскажите-ка лучше, как вы его откопали.

– Три года назад ему удаляли аппендикс, сэр. Его данные среди прочих нам удалось обнаружить в картотеке Благотворительной Городской Больницы. Они вполне соответствовали искомым. Остальное, как говорится, дело техники. – Голос в динамике заговорщически хмыкнул.

– Кстати о «технике». Ваши парни вели себя, как последние идиоты, и едва все не провалили. А поскольку такую роскошь, как риск, я позволить себе не могу, то в их услугах я больше не нуждаюсь. Так что можете подыскать им работу более соответствующую их умственным данным.

Отключившись от собеседника, Гроссе нажал на соседнюю клавишу и потребовал:

– Меня интересует реципиент Р.О. Доложите.

– Состояние больного, сэр, мягко говоря, неудовлетворительно, – последовал ответ.

– Это мне и без вас известно, – оборвал говорившего Гроссе. – Его психический настрой?

– …Он требует вас, сэр. Бранится. Угрожает.

– Бранится, говорите, – недобро хмыкнул Гроссе. – Ничего. Успокоим. Я к нему зайду.

Задвинув красный селектор в нишу и защелкнув полированную панель над ним, Гроссе обернулся к Кларе, сверля ее испытующим взглядом.

– Ты, кажется, нервничаешь?

– С чего бы? – огрызнулась она.

– Эмоции нужно держать на коротком поводке, – мрачно бросил он, вставая. – Ты поела?

– Да, Эрих. – Она тоже поднялась. Содержимое ее коробки осталось нетронутым.

Он уже направился было к двери, но, передумав, вернулся, подошел вплотную к Кларе и, положив руки ей на плечи, медленно, внушительно произнес:

– Посмотри мне в глаза, девочка. Расслабься, успокойся и соберись. Мне нужна помощница без эмоций и нервов, без излишних размышлений. Или ты нуждаешься в искусственном отключении всего этого балласта?

Клара ответила ему колючим, отчужденным взглядом, тем взглядом, которого так боялся весь обслуживающий персонал. Гроссе тотчас пошел на попятную.

– Ну-ну, – сказал он примирительно и потрепал ее, как непослушного ребенка, по щеке. – С чего ты вдруг раскисла? Не впервой ведь.

Клара выпрямилась, внутренне подобралась, обратив свою душу в плотный, бесчувственный комок, а взгляду придав холодную гроссовскую непроницаемость. За годы, проведенные подле него, она с успехом переняла многие его привычки, манеры и повадки.

– Я готова, Эрих.

– Вот и умница. Тогда вперед! – Он бросил взгляд на часы. – Проверь дверь стационара.

– Я сама заперла ее, когда шла сюда.

– Ты уверена?

Абсолютно.

– И все же проверь еще раз.

Пожав плечом, но ничего не возразив, Клара исполнила его наказ. Его осторожность казалась ей чрезмерной и даже излишней, поскольку здесь он был в своих владениях, здесь все подчинялось ему одному.

В это время суток клиника полностью пустела. Оставался только ночной персонал стационара, которому строго-настрого запрещалось покидать свои рабочие места до окончания дежурства, то-есть до утра.

Передав Кларе две пластиковые папки, Гроссе запер сейф и красный селектор, а затем и дверь кабинета. И хотя в коридоре административного отделения, как он знал, никого быть не могло, он внимательно прислушался и только после этого сделал Кларе знак головой, приглашая следовать за ним.

Они направились в противоположный от выхода конец коридора, который заканчивался глухой стеной. По крайней мере, так считали работники клиники. Сунув руку в карман, Гроссе наощупь нажал на кнопку миниатюрного дистанционного управления, и кусок стены беззвучно исчез, обнажив темный проем.

Несмотря на то, что Клара казалось бы пользовалась неограниченным доверием своего любовника и шефа, личного кода от потайного хода у нее не было, а следовательно воспользоваться им самостоятельно она не могла.

Как только они шагнули в проем, стена со зловещим шорохом задвинулась, заняв прежнее место. Слепой мрак поглотил их на каких-нибудь несколько секунд, показавшихся ей, как всегда, вечностью. Неподвижно застыв в этом тесном глухом тамбуре, она чувствовала себя беззащитной, пойманой в ловушку, заживо замурованной в собственный страх.

Прямоугольник света от услужливо распахнувшихся дверей лифта ударил в глаза, как избавление. Клара поспешно шагнула в кабину, зная наперед, что ее спутник, ничего ей не объясняя, нажмет на кнопку «6». Подъемник медленно падал, унося свою ношу в подземную часть здания.