Во имя порядка: на заре новой эры

– О, Всевышний, помилуй народ сей.

Со мной рядом идёт высокого роста кучерявый чернявый парень. Его чёрную мантию ветер колышет подобно стягу на флагштоке, но его совершенно не волнует хлад. Он с тенью улыбки смотрит на окружающих его жителей, шепча что-то о них… возносит молитвы об их благе к Единому.

– Исаил, а это правда, что в Нериме, после того, как пал Азатарон, существовали наши… братья по вере? – решил я разнообразить путь беседой.

– Всё верно, друг мой, – улыбнулся клирик.

– Расскажи, а то… я не дошёл до этого места в Предании и ничего не нашёл в библиотеке.

– Эпоха Азатарона кончилась и пришла ей на смену Кинтийская эра32. В то время, по Преданию, был избран народ, для продолжения служения верного и чистого, – с вдохновением заговорил парень. – Род один, который стал свидетелем и исполнителем завета со Всевышнем. За то, что они хранили веру и уставы Его, Он хранил их и клялся, что через них будет мир просвещён. Жили они мирно много лет. Праотец Бен-Азраим, из центрального На’Айрима33, повёл народ свой на юг, в места плодородные. Но там, через две сотни лет, попал народ избранный в плен города Осс’Тиан, к царю жестокому и были в плену они четыреста лет, – далее речь его зазвучала с толикой монотонностью. – Об этом говорит и Остианский древний кодекс34. Древние рукописи рассказали, что древние правители в один день лишились не менее трёх десятков тысяч рабов, что привело сильнейше царство юга Нерима в упадок.

– А что дальше? Как они освободились?

– Послал он пророка своего к царю града жестокого, – с восхищением изрёк он строки Предания. – И испытал Единый царя, который возжелал сначала перебить всех рабов. Потом он предложил им поклониться его богам, но они отказали. Пророк предупредил, что если не отпустит царь народ сей, то свершиться кара над его домом и царством. Царь убоялся этого, ибо пророк предрёк и гибель царского отрока, который был при смерти от болезни. Царь отпустил народ и он, по воззванию Единого, отправился на север. Сын царя всё же пошёл на поправку по молитве того пророка.

– Хорошо… будет время, я доберусь до этих мест Книги.

Как же я рад видеть Исаила… я взираю на его заснеженную бородку, на терзаемые ветром волосы и заметил, что его лицо, гордое и просветлённое, всё же тяжелится усталостью. Я не могу вспомнить, или подсчитать, сколько часов Исаил потратил на проповеди в храмах, и общению с Первосвященником. Он словом и молитвой, делом и праведной верой вдохновляет людей в эти тяжёлые времена. Люди и аэтерна Арка живут не только хлебом из Речного, и защищены мечом Велисария, но питаемы и словом молодого истинного клирика, и ограждены его заботой, ибо в эти тёмные времена, когда столица в кольце монстров, нежити и терзаема неримлянами народу нужна воистину божественная помощь. Но сейчас долг принёс его далеко на север, в расщелины гор, по тайным тропам и витееватым дорогам, туда, куда ни одному сердцеземцу или дюннийцу не удавалось зайти. И он идёт, не имея сомнения, не выказывая усталости, словно ведомый Кем-то более сильным. Он – мой старый друг, он тот, кто выдернул меня из хандры после хождения-по-воде, он тот, кто словом поднял дух мой, когда в Святом ордене поли слухи о смерти Магистра, он вырвал меня и полордена из когтей смертельной бессмысленности бытия после смерти Рождённых смерти. Его слово нас вело, им я жил, и оно меня привело к Истине. Теперь же я готов сопроводить его хоть на край света, что бы он нёс глагол в самое сердце севера.

– Исаил, а ведь о том, как живут горцы мы и даже помыслить не могли, – вырывается с моих уст. – Как же здесь красиво, – я посмотрел на левую руку, которая лишь вполовину могла подняться, и без зелья О’Брайенна даже не могла сжаться в кулак; и опустив её восхитился. – Как же здесь красиво. Никогда не думал, что удастся побывать здесь.

– Коли же они допустили нас к тайнам своим, то нас стоит быть учтивыми, – Исаил гордо продолжил идти, но его пути появился мальчуган, в меховой обелённой ломтями прилипшего снега шубке; он пристал к его мантии и игриво одёрнул её, Исаил же одарил его ласковой улыбкой и нырнул под рясу, секундой позже в руках мальчугана блестит игрушка и шоколад, завёрнутый в ткань.

Картина необычного милосердия вызвала пленяющий ступор в среде горцев, я заметил их не то что удивление – отказ верить в милосердие аркчанина. Мать ребёнка быстро пристала к Исаилу, схватив мальчика за руку, и оттянула его, скрывшись в толпе северян. Исаила, впрочем, это не смутило, и гордо вытянувшись, он пошёл дальше в сторону большого чёрного шатра в конце селения. Горцы взрослые… они не знакомы с милостью аркчан, только со сталью из Сердцеземья, они не знают, что такое доброта жителей юга, только ведают, что есть гнев и ярость Святого ордена. И Исаил, он может стать маяком, среди моря черноты и указать путь ещё не присоединившимся.

Мы идём дальше, нас окружают и стесняют в шкурах и грубой одежде, которым в диковинку видеть нас. Мужчины и женщины стеной встали, создавая коридор, и всё чаще я стал видеть, как в рядах сверкает оружие – копья и длинными наконечниками, тонкие мечи и топорики. Инстинктивно моя рука ложится на кинжал, но их глаза… чистые и вопящие о безвинности, лишают длань мою силы, а дух больше трепещет, чем пламенеет.

– Не нужно, – коснулся моей ладони Исаил. – Не оружием, но всяким милосердием мы можем сегодня победу получить.

Я ускорил шаг, пытаясь как можно скорее преодолеть эту стену народа, но вот Исаил шагает размеренно, величаво, не чувствуя беспокойства. И на пути мы натыкаемся на ещё одну реальность жизни горцев, помимо странной одежды и суровых лиц. На лежанке из шкур, прикрытый одеялом, лежит человек… точнее доживает последние дни. Я разглядел язвы, гнойные сети и желтоватую гадость на губах и глазах мужчины; ладонь показалась из-под чёрных волос, и я ужаснулся увиденному, знакомый спазм сдавил живот. Кожа… она пузыриться и готова к тому, чтобы слезть с прогнивших мышц, ногти покрылись трещинами и вот-вот сваляться; воздух вокруг больного спёрт и несёт зловоние настолько противное, что создаёт ореол пустоты вокруг больного.

Тут нет апотекариев, нет врачей, и страшная чума разила одного за другим. Этот мужчина только один из многих, кого сразила болезнь. Остальные либо получили вечный дом телом под землёй, а душой в царстве духа, а другие доживают последние в отдельных палатках. Этот мужчина… мне показалось, что его специально вынесли, чтобы испытать нас, чтобы показать – «посмотрите, неженки из Арка, как мы страдаем. Не станет ли для вас это позорным? Не побрезгуете с такими породниться?»

Пока меня от смрада и вида штормило так, что я еле шевелил ногами и на грани возможного не давал себе рухнуть в снег, Исаил остановился. Через заплывающие пеленой образы народа и больного, я увидел, что, покачиваясь, проповедник зашатался к нему, протягивая охваченные тёплым светом ладони.

«Исаил, не стой возле него, пойдём же!» – кричу я в себе, но почему-то сам испытал жалость к лежащему, раздавив ею презрение.

Исаил же упал на колени возле горца, измазав мантию в белом снегу и зажал его ладонь в своих. Гнойники лопнули, и по коже Исаила заструился зелёно-белый ихор, язвы брызнули кровью, источая неведомое зловоние. Горцы рассеялись прочь, меня покачнуло и вселилось в голову ощущение, как будто я выпил бочку пива. Но Исаил держится – его руки продолжают лить магию, исцеляя ею и духовною силой, он заживлял раны, затягивал язвы и врачевал гнойники, являя нормальную кожу. Мужчина распахнул рот и оттуда, сквозь чёрно-белеющее зубы вырвался влажный бурлящий хрип вместе со смрадом. Я увидел, как мой друг буквально побледнел, его глаза закатываются, но он держится. Как человек может такое выдержать? Горцы, позатыкавшие носы отошли на десятки метров, но Исаил там, где находится невозможно.

Процесс целительства окончился – Исаил отнял одну ладонь, а другой в крепком хвате взял горца и потянул на себя. И он поднялся, одеяло, пропитанное гноем и вонючее, откинулось, и мужчина встал, на удивление и великий страх сельчанам.

– Целительная сила Державного подняла тебя, – выжал из себя слово Исаил.

– Thugo thuu buaidahsa aeri bassa, – нормально, не захлёбываясь гноем сказал исцелённый на своём языке.

– Не я способен одержать над смертью победу, но Тот, Кому она противна, – дал ответ Исаил и продолжил идти к цели.

Тряхнув головами и с минуту подышав, я смог сделать шаг. Мы продолжили идти, всё увереннее и быстрее подходя к шатрам вождя, у которого стала попадаться более экипированная стража. Утеплённые и защищённые меховыми доспехами люди, держа топоры и копья, покрытые шлемами с торчащими шкурными волосами подкладками, несут бдительную стражу.

Тут я разглядел и больше стоек с клинками, и примитивные кузни, от которых разносится гулкий тяжёлый звон кузнечной работы – плотные мужики куют оружие для своей великой армии.

Наши персоны оказались на небольшой площади перед великим шатром и только сейчас я заметил, что палаты и убежища поменьше составили нечто стены для него, убаюканные в низинах остроконечных седых скал. Не успели мы сделать и шага, как нам готовят ещё одно испытание.

Перед нами вывели настоящее произведение человеческой красоты – создание непревзойдённого великолепия, несущее на себе лёгкий плащ и вздрагивающее под напевами горного ветра. Её чёрные густые волосы аккуратно ложатся завитками и спиралями на плечи, лицо, будто вышедшее из мастерской великого «Небесного Ювелира» вселяет умиление, а тёмно-зелёные глаза напоминают мне о столь родных краях Сердцеземья. Но сколь бы красива она не была, моё сердце рядом с другой. И всю картину женского великолепия нарушает цепь на шее её, и кандалы, столь несуразно смотрящиеся на её нежных запястьях, что так и тянет их сорвать.

– Daen ana coires a tha ooieere? – спросил Исаил на языке горцев смысл вины её.

– Dho’fhalbha I bhom chreideeamh a simnsearanat avgus cha crhom I d’kar diathan, – объяснил вперёд вышедший седой жрец, опирающихся на посох и украшенный бусами, что она виновата своей дерзостью – не покланялась тем богам, которым дают поклоны они.

– Avgus de ammo peannasis a th’anno? – спросил о наказании Исаил.

– Bassa! – воскликнул жрец, говоря, что ей за это полагается гибель, и предложил показать верность законам гор Исаилу – на протянутой руке он хотел предложить меч клирику, но мой друг покачал головой в знак решительного отказа.

И они решили казнить её самостоятельно, но не клинком. Жрец махнул и девушка, зная, что лучше поступить так, сбрасывает с себя плащ, оставляя лёгкий тканевую накидку, что показался филигранно-аккуратные черты её тела. Моё среде дрогнуло при виде сего – мороз убьёт её более мучительно, более медленно, но неумолимо. Можно не сомневаться в этом.

Исаил сделал то, что, что не вкладывалось в их представления – зацепившись за нить узла, он быстрым движением руки развязывает его и срывает с себя плащ. Куском тёплого меха он укутывает женщину, не давая ей умереть.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – говорю я Исаилу.

Подставить тело, защищённое только тонкой мантией, в этом краю всё равно, что отдастся добровольно ласке огня. Ветер, морозный и неимоверно колкий жадно впился в тело Исаила и с такой силой, что я услышал, как скрипят его зубы, сжатые в чудовищной боли. От силы морозного порыва Исаила скрючило, но выпрямившись, он пошёл вперёд, таща скованное тело в шатёр вождя. За нами пошла и девушка, и стража не думала останавливать нас, расступаясь и осторожно смотря на нас с удивлением и осторожностью.

Взобравшись, Исаил буквально ввалился в шатёр. Руками, что покрыты корками гноя, он опёрся на дощаный пол… я поспешил поднять его и хватая за руку держу Исаила, обессиленного, но всё ещё пылающего верой и решимостью.

Тут, в просторном шатре я заметил много примечательного – у стен поставлены не просто стойки с мечами, но… массивные стеллажи, на которые ложатся секиры и широкие двуручные мечи. Под ногами скрипят доски, вместо факелов здесь магические кристаллические светильники – на чёрных подставках светоносные кристаллы, заливающие всё холодным лунным светом. В самом конце, на высоком деревянном резном троне восседает приземистый, но крупный и широкий черноволосый мужик, на его плечи ложится тяжёлая шкура ватира. Ноги же прикрывает широкая сине-чёрная клетчатая юбка. От одного вида вождя веет горской холодностью и суровостью, и возле него соответствующего вида советники – рослые мужики, также несущие символы горской власти – шкуры ватиров и клейморы.

– Bennachdan, sar chennard! – торжественно поприветствовал Исаил вождя, простирая руки в его сторону.

– Давайте сегодня поговорим на языке цивилизованных, – предложил вождь на инале, переминаясь с бока на бок и почёсывая небритую щёку – Итак, зачем вы пришли?

– Вы знаете… господин Корван должен был вас известить, что мы…

– Молчи, – указал в мою сторону вождь, перебив. – Я буду говорить только с истинным пророком.

– Вождь, ты знаешь, какие времена пришли. Мы впервые воюем с такой ратью, – отлипая куски прилипшей льдом ткани балахона, говорил Исаил.

– Да, Корван говорил, чтобы я бился бок о бок с вами в войне с Неримом. И я не могу ему отказать. Маги нам помогали много, – горец почесал свою бороду. – Но скажи, почему я должен это делать?

– Понимаю, – крепко говорит Исаил. – Наши предки долго изводили вас, долго лили вашу кровь, долго… вы и сами знаете, и я не собираюсь отрицать этого или оправдывать. Сегодня, я пришёл, чтобы попросить вас о помощи… и предложить нашу.

– Я не поверю Святому ордену! – возгласил горец, едва привстав, опираясь на клеймор. – Собаки Арантеаля нас кусали, обманывали и знают только язык стали!

– Мы не Святой орден! – крикнул Исаил, но не со злобой, а с чувством справедливости. – Мы не представляем интересов Арантеаля! Мы не хранители. Мы сражаемся только за Эндерал! За всех людей и аэтерна его, за будущее и против Нерима.

– Хорошо ты говоришь и даже Корван за тобой пошёл. Скажи, – прищурился вождь, – что за вера заставила тебя проявить неведомое милосердие к нашему народу? В то время, как твои братья не желают видеть нас живыми, ты лечишь и спасаешь? Пока ты шёл, ты сделал три дела – помог мальчику, исцелил больного и «спас» мою дочь, – после минувшей фразы Исаил покосился, и горец пояснил. – Ею тебя испытали. Насколько ты жаждешь крови и до какой степени хватит твоего милосердия? Оказалось, что довольно ты крепок в деле милости. Ответь, Исаил, что тебя повело на это?

Я взглянул на друга. Этот вопрос не поставил в ступор его, а только вызвал подъём духа, лицо словно просияло, в глазах сверкнул огонь души, вложивший пламя и в глагол:

– Не Рождённые Светом, дали мне это, но от Того, Кто послал их свершить божественную миссию, но они отпали от истинного предназначения, – пламенно начал Исаил. – Так как они отступились, то нет от них ни спасения, ни правды.

– За эти слова тебя на твоей родине могут повесить, – хрипло и с улыбкой заметил горец. – Рождённые светом суровы.

– Они – мертвы, – без всякой осторожности, прямо и честно сказал Исаил, столкнувшись твёрдым взглядом с суровым воззрением горца. – Ибо всякий, отступивший от Истины, ходит под знаменем смерти. Но вверив и сердце, и душу Создателю, он разобьёт на них оковы гордыни и злобы.

– А наши боги, что ты о них скажешь? – осторожно спросил вождь.

– Не обидься, но они только камень и дерево, железо и золото, но не более того, а порой и хуже! – Исаил сделал шаг вперёд, мужественно противопоставляя свою веру, растущему гневу советников, чьё воззрение оскорбилось. – Вождь, я был свидетелем того, как женщины и мужчины падали жертвами злобных духов, поклоняясь истуканам земным, ибо они обитали духов злобы! Аркчане бесновались после жертв перед Мальфасом, дюнницы болели от служений Али-Арланди35, речники неистовствовали, когда общались с жертвами Тируна36. И среди вас, знаю, что ходит бушевание чумы неистовства.

– Да, есть такое, – горец приподнялся. – Но ты сейчас говоришь против наших божеств. Разве ты не уважаешь нашу культуру? Пришёл просить союза, но без уважения относишься к нам? – поморщился вождь.

– Истина важнее, – твёрдо вымолвил Исаил, не опуская лица, в голосе его нет ни тени дрожи, я же стал уже бояться за нашу миссию. – И я не имею неуважения к вам, только провозвещаю о Том, Кто тронул сердце моё и без кого невозможна ни одна победа.

– Да, хорошо ты говоришь, – улыбнулся вождь и губы обнажили крупные зубы, – ответь, как мы можем одержать верх, когда нам придётся сражаться против врага, которого мы раньше не видели.

– Только укрепив сердце верой, только приобщившись к Истине, можно одержать победу, – Исаил сделал два шага вперёд, показывая незащищённую грудь, будто вверяя свою жизнь в их руки, сжимающие рукояти клейморов, чьё лезвие остро так же как и душа проповедника. – Ибо без Него – всё тщетно. Удалив беззаконием своим от наших сердец и жизни, мы позволили великому архипредателю поразить народы Вина.

– Вот ты говоришь о неком Едином, но разве есть его святилища, есть его статуи или изваяния? Как можно поклониться, Тому, Кто не имеет выражения? – удивлённо, с желанием поймать Исаила на слове, спросил вождь.

– Как ты можешь выразить Его? Как может материя выразить полное величие Того, Кто создал её? Золотильщик и столяр способны сделать статую, но Он не она. Он куда бесконечное величественнее, и нельзя спосодобить Его – статуе.

– За что ты борешься, Исаил? – неожиданно сменивший тему вождь опрокинулся на трон, приказав одному из советников наполнить кружку вином со стола. – Ты горишь верой, помогаешь тем, к кому даже сородичи не подходят… но за что ты сражаешься?

– Мы боремся за новый мир, где горец и кочевник, аркчанин и дюнниец могут мирно ходить и иметь общение достойное между собой. Да, нам не жить в полном единстве, но мы сражаемся за то, чтобы больше не лилось крови безвинной, – ответил Исаил, приподняв голову.

– А как же Святой орден?

– Святой орден глух к народам под его властью, так и говорить ему нет права в делах грядущих, – весьма загадочно, но в тоже временно предельно понятно ответил Исаил и мне стало – мы готовы оставить Святой орден, как могли плюнуть на то, что скрепляло Эндерал? Мы уже заменили его багрячно-золотое знамя с оком на лилово-златое с орлом… что же дальше? на это может ответить только Велисарий; а Исаил продолжает. – Наше дело, дело братства.

На этот раз вождь не стал ничего спрашивать, он только встал, и подозвал резким движением к себе советников. С придыханием и биением сердца я ожидал решающего момента. Но долго не пришлось стоять, ибо скорые на решения и слова души горцы, дали свой ответ, который огласил вождь:

– Что ж, Исаил, проповедник неведомого Единого, я готов сразиться за такое будущее и ни за какое иное. Твой командир, Велисарий, получит нужное. Наши сыны и дочери встанут на защиту страны, ярость их обратит неримлян в бегство. Только дочь моя отправится с тобой и составит служение Неведомому.

Исаил кивнул, отдал поклон и повернулся. Девушка сбросила с плеч меховой плащ, передавая его проповеднику, который тот цепкой хваткой притянул к себе и накинул. Перед тем как мы покинули шатёр, друг остановился и вынул из кармана балахона нечто маленькое и юркое, но в тоже время, веющее неведомой теплотой воспоминаний из детства.

– Что это? – недоумевающе спросил я. – Откуда это у тебя? Их же больше не выпускают? Больше нет этого. Это же, – я взял в руки деревянного красного кота с пол ладони размером… игрушка моего детства, согревавшая меня, и дарящая ранее радость… снова у меня. – Откуда?

– До своей… комы, – едва подавлено заговорил Исаил, – ко мне подошла Лишари. Она передала это со словами: «Ты знаешь Фриджи. Я хотела подарить это ему лично, но у меня нет времени… я в работе. Отдай это ему, прошу тебя. Мастер из Речного оказался хорошим мужиком», – Исаил зажал в моей ладони дорогую игрушку, и как только я зажал её, ощутил гладкость дерева, понял, что операция «баррикада» для меня закончилась. Что ж, пора отвлечься от войны, настал момент обратить внимание на ту, по которой плачет душа… но что же Эндерал?

Глава 14. В погоне за надеждой: верой и наукой

«И сказал Он – возлюби ближнего своего»

– Из книги «Предание».

В объятиях безумия

Следующий день.

Я не могу больше терпеть, сама душа взывает – «иди и помоги ей». О’Брайенн носился, как сумасшедший с больными и Лишари, не находя времени на лекарство для неё. И в этот мрачный час явился я – освобождённый на скоротечные мгновения от военного долга, я решаю бросить все силы на спасение неримки. Так требует моя душа и я не могу поступить иначе. Вымолив день отдыха, я использую его, чтобы пуститься в путешествие и схватиться с ещё одними смертельными врагами – болезнью и смертью.

Операция «Баррикада» продолжится и без моего участия. Пока полководцы Велисария выстраивают совершенную оборону, опрокидывают неримлян и теряют воинов, я иду на другой фронт. Накачавшись зельями от апотекария, заделывающими меня подобием железа, мне не страшен ни один враг… либо мне просто всё равно.

На моём поясе покоится небольшая сумочка с набором для сбора образцов. По поручению О’Брайенна я должен собрать несколько… материалов с тел заражённых, чтобы он смог продолжить свои исследования над лекарством. А взамен этот апотекарий послал нескольких наёмников за ингредиентами для лекарства, так необходимого Лишари. Что ж, ради этого можно и покопаться в кишках, заражённых. Кажется, что действие «успокоительных», которые мне прописал апотекарий не то что прошло… сама мысль, что я смогу помочь ей, вдохновляют меня.

Я помятую о том, что Велисарий может мне выписать далеко не самых приятных наказаний, если я задержусь… однако я всё понимаю, и осознаю тяжесть решения. Чем дальше углубляюсь в Золотой лес, тем больше меня волнуют заражённые, а не Велисарий, который засел в Златоброде и полностью погрузился в выработку плана обороны. Что ж, это отрадно, что он занят действительно важным делом, в отличие от Арантеаля, который ограничился парой приказов… мне порой кажется, что это Велисарий занят обороной, а не Великий магистр Святого ордена.

Оставив размышления, я прохожу в Золотой лес. Это место во истину изумительно – куда не кинь взгляд всюду возвышаются высокие деревья, чьи кроны украшены златом сухих листьев. Тут тихо, обстановка возвышенная и кажется, что среди таких деревьев просто обязан жить какой-нибудь утончённый и мудрый народ. Но нет… тут только в глубине леса бродят монстры, страх наводят живые мертвецы, и деревья, высокие и радующие око драгоценным златом, во время ветра напевают печальные песни одиночества и разорения.

Спустя полчаса ходьбы через это чудное место я подхожу к месту, о котором мне говорил апотекарий. В какой-то скале, верно прикрытое кустарниками цвета поздней осени, оказывается небольшая пещерка. Склоняясь над землёй, вижу, что трава притоптана, а ветви кустов надломаны.

– Сюда кто-то недавно входил, – тихо констатирую и обнажаю клинок.

Пройдя в пещеру, достаю небольшой сосуд и трясу его, заставляя изливать магический свет, который разогнал тьму. Тут сыро и мне в лицо ударил противный запах отходов, как в Подгороде. Но собравшись и сглотнув, продолжаю путь. Клинок слабо замерцал зачарованием холода, а свет разгоняет мрак, который ранее густой вуалью здесь лежал. Магией я не пользуюсь после случая в «Кочевнике»… слишком болезненные воспоминания, поэтому приходится надеяться, чтобы фонарь не потух.

Пройдя достаточно в пещеру ничего не могу приметить, кроме сырости и вони. Но стоп… что это? Я склоняюсь над землёй и вижу какой-то кусок ткани и здесь понеслось.

– Плоть! У него её нет! – раздались безумные крики и из тьмы ко мне прыгнула тварь с такой быстротой, что я даже не успел отреагировать.

Меня опрокинуло костлявое существо, я ощутил прохладный землистый пол пещеры, его пальцы тянуться до моих глаз, но пытаюсь перехватить жилистые руки, а страшная вонь от немытого тела, измазанного отходами жизнедеятельности исторгает режет глаза, которые стали заливаться слезами. Ко мне тянуться его жёлтые зубы, которые я замечаю в распахнутом рту, вокруг которого всё замарано застывшей крови, обдувая меня зловонием. А его глаза – два адских угля в которых огнём полыхает безумие.

– Зараза! Зараза! – кричу пытаясь нащупать меч, но не могу… чтобы не дать разодрать себе шею я подставляю руку под зубы этого безумца и зубы впились в стальные наручи, пытаясь их разгрызть. Освободив вторую руку и хватаюсь за голову сумасшедшего и резким движением пытаюсь его скинуть с себя, одновременно подтягивая себя.

Он, ослабевший от голода, в тряпье и грязный, не удержался и рухнул, а я быстро поднявшись достал «огневицу» и выстрелил. Всполох огня осветил пещеру, пуля вошла в грудь заражённому и поразила его сердце. Не зря перезарядил её по пути. На мгновение мне стало жаль безумца, но до тех пор, пока я не услышал вой из глубины пещеры.