Мой любимый призрак. Городские мифы

Ревность, страсть, лирика, но разве только это руководило его чувствами? Нет, он писал что-то совсем иное, и любимая девушка не могла так влиять на то, что творилось.

– Ну что, друг мой верный, и правда, не слишком весело в подлунном мире, а говорят, что будет еще хуже, – говорил живописец.

Он и раньше беседовал с героями своих картин, и теперь не удержался. Клоун сразу же стал его другом, старым другом, с которым не один пуд соли был съеден.

– Хуже некуда, – ответил какой-то голос рядом, словно бы говорил грустный шут с его картины.

Но художник не верил ни в какие штучки, типа говорящих котов, оживших героев его полотна. И все-таки голос звучал так ясно, наверное, нельзя так много работать, надо устроить себе передышку. А то вот так голоса разные звучат.

– Будет хуже, – повторил он и прислушался.

– И что это у вас, чего не хватишься, ничего нет, и как может быть хуже.

На этот раз фраза была большая, звучала отчетливо, так, что убедить себя в том, что послышалось, он никак не мог, потому что оставался реалистом, ну пусть магическим реалистом, и все-таки.

Он положил кисточки в воду, быстро переоделся, так что стал похож на веселого юношу, сошедшего с другой своей картины, и захлопнул дверь, оставляя творение там, в Мастерской.

Давно пора отправляться домой, не может грустный клоун забирать все его время и силы… Но Мастер не сомневался, что он будет стоять перед глазами и не отпустит.

– Может, пойдет побродить по городу.

И не надо было говорить, что почти тут же он встретил на Любинском своего грустного клоуна. Нет, не шута на него похожего, а именно сошедшего с картины, в таком же костюме, с таким же разноцветным зонтиком в руках, ну разве что не было разбитого и погасшего фонаря в руках. А клоун был точно такой, каким он его только что изобразил.

– Это ты? – выдохнул художник

– Это я, – ответил грустный шут, – мы с вами где-то встречались. Только никак не могу вспомнить, где именно.

– Он еще и издевается, – проворчал себе под нос художник.

Шут усмехнулся, но и улыбка была грустной.

Вот так и бывает, порой коты сбегают с полотна и остается только пустое место, а иногда и герои не хотят оставаться, собираются и уходят в тот тайный город, где живут призраки, ангелы и живописцы.

Глава 3 Пленники иллюзий.. Тайна Незнакомки

Ночь черным крылом закрыла половину Любинского проспекта, словно старалась отрезать его от остального мира.

Только силуэты людей и призраков появлялись то там, то тут.

Луна осветила начало проспекта, скамейку, на которой по-прежнему, несмотря на такой поздний час, сидела с раскрытой книжкой стихов девушка в бальном платье…

Наверное, от яркой луны она прикрывалась зонтиком и грустила.

Любаша, жена генерал губернатора Омской крепости, была грустна, ей хотелось отправиться туда в парк, затеряться в тенистой аллее, хоть недолго побыть в одиночестве. А вот приходилось день и ночь, что за странная причуда, сидеть на железной скамейке и ждать, ждать чего-то…

Может быть Афродиту, которая должна была воскресить ее, но это при условии, что скульптор влюбился бы в нее так, что жить без нее бы не смог и уговорил богиню оживить свою модель. Но могла ли она на такое рассчитывать? Скорее всего, нет. Судьба ее была печальна с самого начала, такой она и осталась в своем бессмертии.

Скульптор был счастлив, доволен жизнью, творческим взлетом, гордился своей веселой женой поэтессой – душой их кампании. Ему не о чем было жалеть и не о чем мечтать – удача не отступала от него, наверное, родился в рубашке.

Заказ на скульптуру он принял скорее чтобы доказать своему сопернику – неудачнику, что получит его он, а не тот, кто может быть и сделал бы работу лучше, да кто же ему даст эту работу.

И он сотворил чудо, превзошел себя… Его работа стала знаком —символом города, связала воедино разные времена… Он не подумал только о грустной девушке, обреченной сидеть под дождем и холодом, грустной улыбкой встречая и провожая прохожих.

№№№№№№№№

Дружная толпа живописцев вывалилась из мастерской, расположенной как раз напротив знаменитой скульптуры, они остановились перед ней, каждый что-то попытался сказать:

– Бедняжка, муж вздорный старик страшно ревновал, и вот теперь такая участь, сиди и любуйся на новый мир. А тут ничего не осталось от ее времени, совсем ничего.

– Говорят, она ему не изменяла, да и теперь ей не изменить даже позы, намертво к скамейке прикована.

– Такая молодая и такая печальная, бедная, бедная Любаша.

– Но Мишель хорошо постарался, она прекрасна.

Веселье куда-то улетучилось, и творцы поспешили каждый в свою сторону, пора немного передохнуть.

Скульптор Мишель Сергеев задержался в своей мастерской. Он долго беседовал по телефону с какой-то Незнакомкой. Она просила его о чем-то. А он никак не мог понять, что собственно нужно этой даме, которую он в глаза никогда не видел. Но вечером она набирала его номер, говорила о памятнике мужу генералу, и когда он назначал ей встречу, все время уклонялась от свидания.

– Но как же я смогу исполнить заказ, если вы не видели даже эскизы? —удивлялся скульптор.

В этом месте видно села батарея в телефоне, и он с чувством исполненного долга, вырвался на Любинский, отметив, что в мастерских нет ни одной живой души, на него как-то печально взирали только скульптуры…

На этот раз стало немного жутко от этих взглядов, и он рванулся на воздух, вспомнив, что там непременно столкнется с главным своим творением – Любашей… Ему все время казалось, что она просит его о чем-то, и он даже догадывался о чем, но не хотел думать о том. Это все иллюзии, сны, фантазии, мифы о Пигмалионе.

Мишель любил живых, капризных и непокорных женщин, и не представлял себя, что слепил бы ее такой, какой хотел, а потом бы жил маялся. Мишель не мог отвечать за всех мужчин, но не сомневался, что сам он никогда не знал, чего именно хотел, даже когда это касается полотен, а что говорить о людях, да еще о женщинах, вечно изменных и непостоянных.

Нет, тут он всегда отдавался в руки судьбы – какая женщина будет, такой пусть остается.

Глава 4 Полночь приближалась

Луна блестела яростно… Наверное, древний бог Див решил ослепить его и заставить забыть обо всем, что было… А это значит. Но Мишель не успел подумать о том, что это могло значить, и дорогу перейти не успел. Навстречу ему порхнула Незнакомка. Она была так легка и прекрасна. Она именно летела к нему, несмотря на свое одеяние… А наряд, что за наряд. Неужели снимали какой-то исторический фильм. Странно, что не было съемочной группы и режиссера, и всех тех, кто должен быть на съемках, но ничего удивительного, ведь фильмы часто снимают ночью, чтобы не останавливать движение на главной улице города. А Любинский даже менять не нужно, конец 19 —начало 20 века во всей красе, бери и снимай фильм…

Но как он оказался на съемочной площадке? Какой черт его сюда толкнул?

– Отпусти меня, мой друг, – услышал он голос, от которого кругом пошла голова, – я твоя пленница, но ведь это невозможно, это такой кошмар.

– Но разве я держу тебя? – просто спросил он.

– Даже Атланту захотелось немного побыть свободным, и он пытался переложить свою ношу на плечи Гераклу, а я только слабая женщина.

Мишель, наконец, посмотрел в прекрасные печальные глаза Незнакомки. Родинка на правой щеке, ямочки, как долго он возился с ними… Но ведь он сам придумал Любашу, не было портретов, это творил он сам. Неужели в реальности была дама, которую он придумал и сотворил сначала из глины, а потом из металла?

– Пообещай мне, что ты меня отпустишь, ведь ты даже не любишь меня, так зачем же мне томиться под дождем и солнцем. Я не хочу такого бессмертия…

Никакой съемочной группы не было. Мишель оглянулся на то место, где в начале проспекта, с раскрытой книгой сидела его любимое детище. Железная скамейка была пуста. Незнакомка в старинном наряде рассмеялась звонко, словно несколько колокольчиков сразу зазвенели.

– Я так долго ждала, пока ты появишься один, без своих друзей, чтобы не наделать шуму. Я смогла на несколько минут вырваться на свидание с тобой, но мне уже пора возвращаться. Ведь я обещала вернуться.

На щеках ее появились слезы, и смех преломился в плач.

Пустая скамейка, а если она и утром останется пустой? Что будет тогда с городом и с Любинским проспектом?

– Я не в силах чего-то изменить, – бормотал Мишель.

Незнакомка в тот же миг исчезла.

Под ослепительным блеском луны он стоял один.

– Приснится же такое, – бормотал Мишель.

Мимо пронесся какой-то лихач на невероятной скорости, еще бы шаг, и он оказался бы под колесами. Но удача и на этот раз не изменила ему – он остался цел, только протрезвел окончательно. Уж не предупреждение ли это ему? Когда он перешел дорогу и медленно остановился перед скамейкой, железная Любаша в бальном платье взглянула на него с сочувствием. Он присел на скамейку.

– И что же нам делать, Любаша?

– Ничего, все обойдется, не печалься, я уже привыкла, – услышал он тот же голос рядом.

Незнакомка в бальном платье за его спиной закрыла ему глаза ладошками.

Кто вы такая, откуда вы,Ах, я смешной человек,Просто вы дверь перепутали,Улицу, город и век

– бормотал художник любимые строчки Окуджавы.

Ему показалось, что та, за его спиной склонилась и поцеловала его, да и это железная Любаша не скрывала сочувствия.

– Это я твой пленник, ангел мой, – пробормотал художник, – и мне не вырваться из этого плена. Но ведь не моя вина в том, что ты стала женой старика губернатора, что рано умерла, а потом родилась эта красивая легенда о любви и печали. Люди в любые времена любят такие легенды, и мне придется трудиться, чтобы они жили в этом мире, а тебе напоминать им о вечном и прекрасном…

Мишель очнулся, он по-прежнему сидел на железной скамейке перед своей скульптурой. Давно надо было отправиться домой. Ночь откровений закончилось.

– Пошли, я провожу тебя, – шепнула Незнаком, – раз уж я сама назначила тебе свидание, какая непростительная дерзость.

Они дошли до набережной Иртыша, до его дома. Он простился и торопливо ушел домой. Дева в старинном бальном наряде еще стояла на набережной и смотрела в темные воды Иртыша.

Это был ее город, и ее мир… Она хранила его, и будет хранить вечно…

А плен, да что плен, все мы пленники любви, власти, страсти…

И никуда от этого плена не сбежать, не укрыться.

Вот так и сидит, опаленная солнцем апрельским,А дождик прольется, и зонт не успеет раскрыть.Моя Незнакомка, ты дивный цветок эдельвейса,В просторе незримом тебе вдохновенье хранить.А Любинский шумный проносится мимо куда-то,Веселые стайки студентов и гости, и тени,Забыв все балы, и едва ли припомнив утраты,Ты в век двадцать первый вживаешься так постепенно.Отложена книга, в ней все уже было когда-то,Былая интрига не трогает этих парней,Ты так одинока, печальна и все же крылата,И в тихую полночь, в мерцании ярких огнейПоднимешься вдруг, но останется зонтик и книга,И в эти просторы отправишься снова парить.Моя Незнакомка, в стихии у дивного мига,И «Лунной сонаты», в мой город окно отворитьЕще суждено тебе там, где пространство и времяСойдутся на миг в эту полночь у всех на виду,И замер художник – пустая скамейка, не верит,Что стало с Красавицей, снова попала в беду?Да нет, не исчезла, к рассвету, не бойся, вернется,Присядет на миг, а останется здесь на года.Замрет от печали, и только апрельское солнце,Ее ослепит, как прекрасна и как молода,Да только печальна, но ветер уносит печали,И надо б узнать, чем закончился этот роман,А мир просыпается, птицы во мгле закричали.И смотрит она удивленно – все сон и обман

Глава 5 Закружились бесы разны Прошлое

(А.С.Пушкин)

Полночь. Город спит. В тишину его кварталов врывается рыжая красавица осень. Безлунная полночь – это время, когда те, кто особенно яростно любили и ненавидели, могут вернуться в мир живых, для того, чтобы доделать какие-то важные дела, приобщиться к нашему миру, вдохнуть его музыку, радость, ароматы, их не может быть ни в каком раю.

Многие из ушедших рано или поздно понимают, что в мире нет ничего прекраснее, чем жизнь, никакой рай или ад не сравнится с тем чудным мгновением, которое отпущено каждому из нас, и было у них когда-то.

Над городом витают души тех, кто был и остается здесь навсегда, они возвращались и всегда возвращаются туда, где были счастлив или несчастны.

Медленно поднялась с железной скамьи и спешит на осенний бал вместе со своим генерал – губернатором Любаша. Она не может пропустить этого события, оно бывает только один раз в году вот в такую вот осеннюю полночь, распахнулись двери их дворца, и он встречает своих гостей.

Туда же устремился и наш адмирал, ему просто хочется покружиться в танце с очаровательной незнакомкой…

Только об этом осеннем вальсе или мазурке он мечтал почти целое столетие, пока наконец не вернулся со своего корабля призрака на землю, и сегодня у него есть последняя возможность остаться на берегу, если юная и прекрасная дева влюбится в него и спасет… Если бы сам он не влюбился в чужую жену, то все так и было бы, вероятно. Но стоило только ее увидеть и все забылось, все исчезло. Он готов пожертвовать своим спасением ради этого осеннего вальса.

Хмурится генерал, но разве может его юная жена отказать адмиралу, да она еще и не ведает, что губит обоих. Но только страсть, только музыка, только танец волнуют ее в этот час. Не ведает, не знает, ей просто хочется танцевать. А он так молод, так красив, что все остальное уже не имеет значение. И в залу, заполненную лунным светом, в самый разгар бала врывается темная фигура арестанта, бунтовщика, гения. Он освободился, наконец, из гранита, и словно Атлант, сбросил всю тяжесть, которая была на его каменных плечах все эти годы… Как его любимый черт, он мечтал только об одном, чтобы воплотиться, и вот в осеннюю полночь свершилось… Его глаза сверкают праведным гневом, но звучит музыка, и кружатся пары, каким чужим и далеким он должен казаться в этой веселой и радостной толпе призраков… Если бы молодая и прекрасная Незнакомка не бросилась к нему с восторгом:

– Федор Михайлович, дорогой, я так долго ждала вас, я должна была вас увидеть и спросить о многом, неужели это свершилось.

– О чем же, милостивая сударыня?

– О бесах, конечно о бесах, у меня докторская диссертация, и как прекрасно будет, если я услышу обо всем из первых уст. Елена, меня зовут Елена, какая радость увидеть вас, услышать.

Писатель отпрянул от Елены, пытаясь понять, о чем она говорит.

– Но какое отношение имеют бесы к городу, к балу? Я так устал, мне просто хочется немного отдохнуть.

– Но это же ваш роман, самый скандальный, самый таинственный…

– Роман? Мне бы хотелось романа с таинственной незнакомкой, а вы, как я погляжу, о писательстве. Можно отдохнуть от каторги хоть единственную ночь, может быть, мы потанцуем? Ну их, бесов, разве стоит на них тратить единственную ночь?

Он с завистью наблюдал за тем, как адмирал обнимает нежно и трепетно тонкий стан жены генерал-губернатора.

– Танцевать? Но я не умею, не могу, у меня диссертация, я должна, – Елена лепечет что-то, все еще не отходя от писателя.

Но он уже шагнул вперед, подхватил какую – то даму, и закружился немного неуклюже, но получая от танца невероятное удовольствие.

Кружились пары, Елена не могла пробраться к своему кумиру, и только слышала:

– Единственная ночь осени, когда мы можем освободиться от пут, вырваться из гранита, хочется только танцевать, танцевать до самого рассвета, все остальное потом.

– Не может быть, – шептала Елена, – разве творчество, разве то, как мы его воспринимаем, принимаем, не самое главное? Ладно, адмирал, но Федор Михайлович, не может быть, чтобы он так легкомысленно относился к своим гениальным романам.

И тут она услышала странный хохот рядом…

– Неужели тебе никогда не хотелось жить и любить? Только жизнь, реальность, а не книги и не исследования, это чудное мгновение – единственное сокровище, которое у нас есть. Из-за Елены началась война, а ты никак не можешь чужих бесов оставить в покое и просто жить. Смотри, как прекрасна осень, даже твоему гению хочется танцевать, а ты еще жива, у тебя еще ничего не потеряно, или на самом деле оценить можно только когда все потеряешь?

– Я еще жива, – повторила Елена.

В тот момент мимо скользнул адмирал с Любашей, потом гений с какой-то дамой. Они смеялись над ней и таяли в тумане.

Распахнулись шторы и желтые листья кружились в заполненной музыкой бальной зале. Елена взглянула в старинное зеркало, около которого она невольно остановилась, и с ужасом заметила, что она там не отражается… Но кто-то уже подхватил ее, словно осенний листок, и закружил в вальсе, она пыталась, но никак не могла рассмотреть лица незнакомца. Ночь заканчивалась, начиналась обычная жизнь

Осень вырвалась из плена грез и облачного сна,И легко самозабвенно, обнимает мир она.И кружится легкой птицей над туманной мостовойИ в окно твое стучится: просыпайся, что с тобой?Скульптор снов моих печальных, ты в тумане снова нем,И с любовью и с отчаяньем, мир свой лепишь, но зачем.Твой угрюмый Достоевский город милый мой клянет,И устало так по-детски, он во мрак его идет…Пьедестал был пуст, я знаю, только там, в пылу страстейСнова где-то возникает странный, страстный и ничей.Говорят, что просто осень наши души бередит,Первый лист, он красный очень на плече его лежит. ъХодит зол и неприкаян, и узнать не может мир,Каторжанин, и властитель душ, и музыки и лир.Так уж вышло, что, страдая, он искал назад пути,Осень в тишине витая помогла тот путь найти.Говорят, что снова видят, то на Любинском, то там,За чертой. О, мрачный витязь в темных водах Иртыша,Ермака ли он спасает, ищет золото во мгле,Вот в тумане возникает адмирал мой, как во сне.Осень кружился над ними и зовет куда-то в даль.Мир ночной душа покинет, и останется печаль.Адмирал спешит к Любаше, знает, им еще на балДостоевский зол и страшен, мимо, мимо пролетал.Глыба мрака, и пугая, мир, разбуженный грозой,Он по городу шагает, вслед рычит Иртыш седой.А к нему спеши Елена, завернувшись в синий плащ,Как легко и вдохновенно говорит, и слышит плач,Завтра новая стихия озаряет зеркала,Снова в ярости мессия, снова дева так светла.Город спит, встречая осень, ветер за окошком стих,Адмирал счастливый очень на мазурку пригласит.Губернатор за женою так ревниво вновь следит,Страсти ярости волною окрылен во мрак летит.Гений, плен свой не приемля, и в тумане сентябряПервый лист летит на землю, осень дивная, царя,Души нам иные бросит, и пугает и манит,– Не грусти, здесь просто осень, просто Омск устало спит.Обнажено, окрылено, утопая в мире грез,Грозный гений даме черной листьев золотых принес.И присел потом устало, и ревнует и молчит.Рядом профиль генерала, и в мазурке мир затих.Пусть покружится Любаша над опавшею листвойКак тревожно, дивно, страшно жить в тумане, город мой.Этот свет и тот мешая, нам таинственно твердит:– Просто осень золотая многим душу бередит.И кружится легкой птицей над туманной мостовойИ в окно твое стучится: просыпайся, что с тобой?

Часть 1 Найти и вернуть

Глава 1 А вот и земля

В тот день была жутко-красивая метель, с раннего утра и до обеда снег буквально валился с небес, стараясь засыпать землю. Зима и без того немного припоздала, и теперь пыталась наверстать упущенное.

Метель мела по всей земле, во все пределы. Странно, что припомнился именно Пастернак, к чему бы это, интересно? Да точно не к добру, потому что там у него страсти сплошные, а Елизавета успела забыть, что это такое, и как это бывает. Но Пастернак был любимым поэтом Алекса, профессора и знатока серебряного века, ее преподавателя, ее возлюбленного, а он ей приснился в эту ночь, потому на душе становилось все тревожнее.

Елизавета проспала и не успевала на заседание литературной братии, которое было назначено на 14.00. Как можно было проспать столько? Но в метельные дни с ней случалось и не такое.

А на дворе воскресенье, сосед за стеной буянил всю ночь и гонял свое семейство. А когда она услышала вопль Дениса, приемного сына Стаса, то подняла своего рыжего Шарпея Макса и скомандовала:

– Пошли, хватит терпеть все это, он же их поубивает совсем. Только на тебя последняя надежда.

Стаса она знала с пеленок и с тех пор начала воспитывать. А кому еще было этим заняться? Пьющая бабушка и меланхоличная мамаша, ее подруга детства, но до сих пор Машка была озадачена только тем, как найти себе очередного мужика, что не только с каждым годом, но и с каждым днем делать было все труднее. Возраст, а когда ты в 50 выглядишь на 70, то почти невозможно. Да и сама Лиза если бы не знала, что Машке 50, то никогда бы в это не поверила, а что о мужиках говорить?

№№№№№№№

Две двери распахнулись одновременно, Денис побежал почему-то на верхний этаж, когда надо было нестись вниз, пес бросился на этого упыря, перехватив руку с ножом, послышался страшный рев, который должен был поднять мертвых из могил, но и Лиза встала бесстрашно перед ним. Испугаться она должна была потом, значительно позднее.

– Совсем свихнулся, ты что творишь, говнюк, – говорила она не громко, но лучше бы кричала, к крику он привык, а негромкий голос пугал больше, отрезвлял быстрее. Стас резко протрезвел, что разозлило его еще больше. Деньги на водку были потрачены зря, а где ее взять среди ночи?

И хотя она едва доставала ему до плеча, но он как-то отступил, и взвизгнул:

– Убери собаку. Она мне руку откусила. Ты за это еще ответишь.

Нож упал на цемент, вышел сосед из квартиры напротив, тот, кто был выше самого Стаса, и этот волк оказался в загоне в тот же момент. Он подхватил нож, сжал прокусанную руку и скрылся за дверью. Лиза увела к себе Дениса. Они еще долго пили чай на кухне и говорили, как жить дальше парню, которого некому защитить, если мать родная все это терпит и не уходит от психопата.

– Бабушка получила квартиру, она переедет на той неделе, все будет хорошо, тетя Лиза, спасибо вам, но как вы решились выйти?

– У меня есть пес на этот случай.

Она взглянула на Макса и улыбнулась. Собака в наше время просто необходима, не пистолетом же размахивать перед таким Стасом.

Макс посмотрел на нее, словно спрашивал, все ли он сделал так, как надо, и, увидев, что она улыбается, завилял хвостом. Ну самый мирный пес на свете, разве такой может кого-то укусить? Нет, конечно, а если кусает, то покусанный сам в том виноват.

– Да и не боюсь я его, и он это знает, а вот почему здоровые мужики не тряханут гаденыша как следует, этого я не понимаю.

– Все равно, вы поберегите себя, ведь он неадекватен совсем.

– Но там твоя матушка, – напомнила Елизавета.

– А что я могу сделать? С ней бесполезно говорить. Она останется с ним, пока он ее не убьет, или она его не отравит. Вот такая она уродилась. Человек она хороший, но терпит все это непонятно почему.

Вот такая была ночь и такой ночной разговор. Потом они провалились в сон. Макс остался сидеть под дверью – охранять их покой, и если что, покусал бы Стаса снова. Только тот и нос сюда не сунет, можно не сомневаться.

.Снегопад за окном мог усыпить и тех, кто спокойно провел всю ночь, а уж Лизе и сам бог велел выспаться хорошенько.

А может ей просто и не хотелось идти туда, к поэтам, которые, как обычно не понятно о чем спорили и что там делили, когда делить было нечего и спорить не о чем. За дело в ЛИТО она взялась шустро, а потом все стало угасать, и понятно было, что время потрачено даром. Сначала она на что-то надеялась, потом надежда пропала, но появилось раздражение.

Но может быть, ей просто так казалось на склоне лет? Хотя и в юности зеленой все Лито ее не особо привлекали. Это точно было не ее дело, хотя Лиза и понимала, что надо было объединяться, что-то вместе делать, но как только до дел доходило, так и все. Тогда она смело убегала от их скуки вечной в объятья к парням, вернее, к одному-единственному парню.

Глава 2 Прошлое или настоящее?

Вот и сейчас, прогуливаясь с Максом по набережной, по той самой набережной, Лиза вспоминала, как он появлялся здесь с правой стороны от опор моста, потому что она направлялась с той стороны с рыжим питом на прогулку, и они начинали целоваться, так, как будто виделись в первый и в последний раз. Больше ни с кем ничего подобного не было сроду. Сила притяжения на этот раз была невероятной, она даже не пыталась от нее как-то откреститься. Это было бесполезно.